Лев Троцкий
Историческое подготовление Октября. Часть I: От Февраля до Октября
Л. Троцкий. ЗАПРОС В БЮРО ЦИК
Мы, нижеподписавшиеся члены ЦИК, считаем необходимым и неотложным обратить внимание Бюро ЦИК на появившиеся в печати[243] сообщения и разоблачения, касающиеся действий членов и агентов Временного Правительства в связи с подготовкой в Корниловской ставке военного заговора против революции, ее учреждений и завоеваний.
Эти разоблачения, совпадая друг с другом, находя прямое или косвенное подтверждение в известных всем объективных обстоятельствах дела и не встречая немедленного и категорического опровержения со стороны непосредственно затронутых лиц и учреждений, производят впечатление глубокой внутренней убедительности. Существо этих опубликованных документов и разоблачений сводится к нижеследующему: Бывший военный министр Савинков предлагал будто бы от имени Керенского – на рассмотрение генерала Корнилова три варианта диктатуры, причем в переговорах речь шла об участии Корнилова, Савинкова, Филоненко и самого Керенского в разных комбинациях. Провозглашение единоличной или коллективной диктатуры должно было совпасть с объявлением Петрограда на военном положении и с беспощадным разгромом петроградских революционных организаций и рабочих масс, под видом подавления мнимого большевистского заговора. С этой именно целью совершалось по соглашению Временного Правительства и ставки подтягивание 3 конного корпуса к Петрограду, причем завершение этой военной операции должно было послужить сигналом для проведения в жизнь требовавшихся Корниловым репрессий и установления военной диктатуры.
Принимая во внимание то огромное впечатление, какое эти сообщения и разоблачения производят на рабочих Петрограда и на все население страны, мы предлагаем, не дожидаясь работ следственной комиссии, предпринять немедленно шаги к освещению политической стороны дела. В этих целях мы считаем необходимым в первую голову предложить бывшим представителям Совета в составе Временного Правительства Скобелеву, Авксентьеву, Чернову сообщить Бюро ЦИК все, что им было известно о фактах, составляющих предмет указанных выше разоблачений.
Л. Троцкий. Ю. Каменев.
«Рабочий Путь» N 7, 23 сентября 1917 г.
3. Завоевание Питерского Совета большевиками
Л. Троцкий. РЕЧЬ НА ЗАСЕДАНИИ ПЕТРОГРАДСКОГО СОВЕТА О СОБЫТИЯХ 3 – 5 ИЮЛЯ (9 сентября)[244]
Товарищи, вопрос о событиях 3 – 5 июля не исторический вопрос, а вопрос сегодняшнего дня. В этих событиях обвиняются большевики. Я не буду говорить о всех событиях – меня в настоящий момент занимает лишь вопрос об арестованных товарищах. Нам говорили, что 3–5 июля вооруженные солдаты и рабочие вышли на улицу для свержения Временного Правительства, но это совершенно неверно, – это ложь, так как солдаты и рабочие в эти дни вышли не для того, чтобы убивать казаков и мирных жителей, а для демонстрации своей верности революции, для демонстрации своих сил против контрреволюции.
Даже партия народной свободы писала в начале, что это движение солдат и рабочих было стихией, по поверхности которой беспомощно плавали большевики, и только впоследствии она повела определенный поход против большевиков. Разве не мы остановили это движение?
Во всяком случае, в жертвах виноваты не мы, а виноваты кадеты и представители других цензовых партий, которые вместе с меньшевиками и с.-р. заключили во Временном Правительстве блок против народа.
Мы считаем, что активное выступление рабочих и солдат было бы в настоящее время ударом для нас, – но если Временное Правительство будет против нас, то мы будем опять, вместе с народом, с оружием в руках защищать свое право, свои завоевания.
Чего стоит одна гнусная клевета, брошенная в Ленина, который стоил многих голов царских министров и кое-каких министров русской республики? А арестованный прапорщик Крыленко, которого Керенский приказал числить за собой, когда выяснилось, что против него не было никаких обвинений? Когда была освобождена под залог видная деятельница рабочего движения А. М. Коллонтай, то к ее квартире, по распоряжению бывш. министра вн. дел Авксентьева, были приставлены два шпика, которые никого не пускали к ней в квартиру, и без которых она никуда не могла выйти.
После всего того, что я сказал, я должен вам заявить, что ваши вожди держали себя в высшей степени недостойно. (Шум. Крики: долой. Голос с места: «А Ленин держит себя достойно, укрываясь от суда?»)
Вы говорите про Ленина? Да, первое время я думал, что Ленин должен был бы отдаться в руки властей, но когда я посидел в республиканской тюрьме, то сказал: Ленин был прав, отказавшись сесть.
Пусть Милюковы и Гучковы день за днем расскажут о своей жизни. Они этого не сделают. Мы же в любую минуту готовы дать отчет о своих шагах, так как нам нечего скрывать от русского народа. И теперь вы должны сказать: пусть раскроются двери всех тюрем и выпустят на волю всех узников-революционеров, томящихся в тюрьмах русской республики. (Речь покрывается дружными аплодисментами левой части собрания.)
«Известия» N 168, 12 сентября 1917 г.
Л. Троцкий. РЕЗОЛЮЦИЯ ПЕТРОГРАДСКОГО СОВЕТА О СОБЫТИЯХ 3 – 5 ИЮЛЯ
(9 сентября)
Петроградский Совет Рабочих и Солдатских Депутатов констатирует, что те методы расправы, которые применяются Временным Правительством по отношению к действительным и мнимым участникам июльского движения, неизгладимым пятном ложатся на юстицию и официальных руководителей страны.
1. В полном соответствии с охранно-полицейскими приемами старого режима июльское движение ложно представлено, как продукт военного заговора политической партии большевиков.
2. Правительственные власти до сих пор не опубликовали основных фактических данных об июльском движении: число убитых и раненых из состава демонстрантов, правительственных войск и посторонней публики, – между тем достаточно было бы добросовестного установления этих данных, чтобы обнаружить фальсификаторский характер обвинения демонстрантов в вооруженном восстании или мятеже.
3. Привлечение демонстрантов по 100 ст., карающей за вооруженное восстание против самодержавной неограниченной власти царя, как нельзя ярче характеризует юстицию Переверзева-Зарудного, которая, опираясь на «царские» статьи, мобилизовала против рабочей партии судебных деятелей старого режима.
4. Эта работа дополнялась еще невиданной кампанией клеветы против испытанных вождей рабочей партии, десятилетиями бескорыстной и самоотверженной работы доказавших свою беззаветную преданность делу социализма и революции. Разнузданная реакционная печать, при активном содействии судебных деятелей, как Переверзев и Каринский, и профессионалов клеветы, как Алексинский и Бурцев, изображала безупречных революционеров наемными агентами германского империализма.
5. Обвинение в уклонении от суда товарищей Ленина и Зиновьева, не соглашавшихся – в соответствии с решением ЦК своей партии – отдать себя при указанных выше условиях в руки черносотенной контрразведки и царских следователей, является недобросовестной травлей, так как названные товарищи всегда готовы предстать на суд, как только будут обеспечены элементарные условия правосудия.
В соответствии с этим Совет требует, чтобы т.т. Ленину и Зиновьеву дана была возможность открытой деятельности в рядах пролетариата.
6. В ряду произвольных арестов, разгромов, закрытий рабочих газет, выделяется арест т. Крыленко,[245] которого по личному предписанию Керенского держат взаперти свыше двух месяцев, не предъявляя ему никакого обвинения – не взирая на то, что тов. Крыленко выехал из Петрограда до июльских событий и что как гражданские, так и военные судебные власти официально сообщили о том, что с их стороны никаких обвинений к тов. Крыленко не имеется.
7. Не менее возмутительным является тот факт, что бывшие министры Авксентьев и Савинков сочли возможным поставить стражу у дверей квартиры т. Коллонтай, выпущенной на поруки следственной властью, причем и после ухода в отставку самих министров их агенты продолжают в самой недостойной форме ограничивать свободу т. Коллонтай.
Ввиду всего вышеизложенного Петроградский Совет Рабочих и Солдатских Депутатов клеймит презрением авторов, распространителей и пособников клеветы против заслуженных и безупречных революционеров, требует немедленного освобождения на поруки всех революционеров, которым предъявлены политические обвинения, и настаивает на немедленной общественно-авторитетной проверке всего следственного процесса по делу 3 – 5 июля с отстранением всех скомпрометировавших себя судебных деятелей.
«Рабочий Путь» N 8, 25 (12) сентября 1917 г.
Л. Троцкий. РЕЧЬ НА ЗАСЕДАНИИ ПЕТРОГРАДСКОГО СОВЕТА ПО ВОПРОСУ О ПРЕЗИДИУМЕ (9 сентября)[246]
(На трибуне тов. Троцкий. Почти весь зал встречает его бурными, продолжительными аплодисментами.)
Вопрос о президиуме, – говорит тов. Троцкий, – хотят превратить в принципиальный, программный, тактический вопрос. Но ведь первым же вопросом порядка дня стоит у нас большой политический вопрос – о Демократическом совещании. Вся физиономия Совета проявится при обсуждении этого вопроса.
Но сейчас нам предлагают такой способ решения коренных вопросов по существу, когда принципиальные вопросы, например, о войне, о власти и т. д., подмениваются вопросом о семи членах президиума. Ведь что же получается? Принятая Советом резолюция требует немедленной конфискации земель. И вот нам предлагают: кто против этого требования, тот пусть голосует за Чхеидзе. (Бурные аплодисменты.) Кто против немедленного опубликования тайных договоров – тот пусть подаст голос за старый президиум. Это грубый упрощенный способ решения принципиальных вопросов, – подобная постановка вопроса оскорбительна, прежде всего, для старого президиума.
Если резолюция Совета вызывает кризис, то это есть кризис, прежде всего, Исполнительного Комитета, а не президиума.
Оратор настаивает на составлении коалиционного президиума.
Вторично выступает тов. Троцкий.[247] Мы, – говорит он, – были глубоко убеждены, что после того, как Керенский не запросил мнения Совета ни по одному важному вопросу, хотя он вошел в правительство от имени Совета; после того, как он ввел смертную казнь для солдат и даже не поинтересовался вопросом: а что скажет по этому поводу солдатская секция? – после всего слишком определенного отношения Керенского к Совету мы были убеждены, что его нет больше в составе Петроградского Совета. (Бурные аплодисменты.) Но мы, оказывается, заблуждались, и между Чхеидзе и Завадье[248] витает тень Керенского. Товарищи, когда вам предлагают одобрить политическую линию президиума, так помните, не забывайте, что вам предлагают тем самым одобрить политику Керенского. (Бурные рукоплескания.)
«Рабочий Путь» N 8, 25 (12) сентября 1917 г.
Л. Троцкий. РЕЧЬ НА ЗАСЕДАНИИ ЦИК О ПОСЫЛКЕ ДЕЛЕГАЦИИ В ФИНЛЯНДИЮ (10 сентября)
Вы посылаете делегацию в Финляндию[249] в целях установления порядка в тамошних гарнизонах, причем в числе кандидатов в состав этой комиссии был назван и я. Считаю необходимым выступить по этому поводу перед вами – не только от своего имени, но и от имени нашей партии.
Что мы считаем необходимым противодействовать самосудам, в этом не может быть никаких сомнений. И Центральный Комитет нашей партии немедленно же направит в Финляндию достаточно авторитетное лицо для того, чтобы совместно с другими представителями нашей партии в Финляндии бороться всеми доступными нашей партии средствами против убийства офицеров.
Но в то же время я считаю необходимым заявить, что ни я, ни другие члены нашей партии не можем вступить в избираемую вами делегацию по причинам принципиального характера.
Прежде всего, мы решительно отвергаем ту форму сотрудничества с правительством, которую здесь так настойчиво защищал Церетели. Совершенно независимое от революционных организаций, правительство ведет в корне ложную, противонародную и бесконтрольную политику, а когда эта политика упирается в тупик или приводит к катастрофе, на революционные организации возлагается черная работа по улажению неизбежных последствий политики шатаний и произвола. Мы считаем, что эта форма «сотрудничества» недостойна революционной демократии; только в том случае демократия может и должна нести на себе все последствия правительственной политики, если само правительство создано демократией и перед ней ответственно.
Ненормальность и фальшь взаимоотношений между властью и революционными организациями ярче всего раскрываются как раз в данном случае.
Адмирал Вердеревский,[250] который явился к нам за поддержкой, недавно привлекался, как известно, к судебной ответственности. Вместе с ним были арестованы по тому же делу матросы. Но в то время как адмирал стал министром, арестованные матросы остаются под следствием по 108 статье, а Дыбенко, председатель Комитета Балтийского Флота, пребывает в «Крестах». Какое представление об официальном правосудии может быть, ввиду таких фактов, у матросов? Какое доверие к нынешней власти? И какое право имеем мы выступать рука об руку с представителями нынешнего правительства и нести за них ответственность перед массой?
Смотрите далее. Вы хотите, чтобы представитель нашей партии, ввиду ее большого влияния во флоте, вступил в вашу делегацию. Одной из задач этой делегации, как вы их формулируете, является расследование в составе гарнизонов «темных сил», т.-е. «провокаторов и шпионов». Разумеется, если там имеются провокаторы и шпионы, то их нужно немедленно изловить и устранить. Но вы как бы закрываете глаза на то, что агенты того самого правительства, на помощь которому вы призываете сейчас нашу партию, взвели на вождей и работников этой партии самое гнусное из всех возможных обвинений – в государственной измене, в сообщничестве с германским кайзером, в работе на пользу немецкого империализма. Или вы считаете, что это мелочь, случайный эпизод?
Вы хотите, чтобы я вошел в делегацию, которая будет помогать адмиралу Вердеревскому излавливать немецких агентов для привлечения их по 108 статье. Но неужели же вы забыли, что я сам привлекаюсь по 108 статье? Матросы могут мне доверять постольку, поскольку они не доверяют Временному Правительству. Вы теперь поймете, почему наша партия не может сотрудничать со следователем Александровым, с гельсингфорсской и петербургской контрразведкой в деле установления «порядка» и «законности» в Балтийском флоте.
В борьбе с самосудами мы идем своими путями. Мы считаем эти стихийные самосуды глубоко вредными, дезорганизующими и деморализующими с точки зрения революционного самосохранения самой солдатской и матросской массы. Эту борьбу мы ведем не рука об руку с прокурором и контрразведчиками, а как революционная партия, которая убеждает, организует и воспитывает.
«Рабочий Путь» N 8, 25 (12) сентября 1917 г.
4. Демократическое Совещание.[251]
Л. Троцкий. РЕЧЬ НА ЗАСЕДАНИИ ПЕТРОГРАДСКОГО СОВЕТА ПО ВОПРОСУ О ДЕМОКРАТИЧЕСКОМ СОВЕЩАНИИ (11 сентября)[252]
Дан говорит нам, что русская революция должна пробиваться через великие трудности, которых не знала ни одна революция. Но чем больше перед нами стоит трудностей, тем радикальнее должны быть употребляемые средства, а мы 7 месяцев не имеем даже Учредительного Собрания, чего не было ни в одной революции. Нам говорят, что мы не считаемся с трудностями и переоцениваем значение рабочих масс, а я хочу вам напомнить о заседании Петроградского Совета 3 мая, когда вам представлялись вновь испеченные министры социалисты: вы помните тот восторг, который вызвало их появление в Совете, и лишь небольшая тогда группа большевиков подвергла критике планы Скобелева и Чернова, которым мы предсказывали, что кадеты и другие представители цензовых элементов не дадут им осуществить свою программу, как земельную, так и рабочую. Мы оказались правыми, и иначе, как политическими банкротами, я этих министров назвать не могу.
Здесь Дан ссылается на Западную Европу, но там ведь не было никогда такого политического положения, в каком находится сейчас русская республика.
Есть два пути: один путь – при помощи смертной казни и других репрессивных мер создать боеспособность армии и задушить революцию; другой путь – удовлетворить запросы широких масс.
Мы говорили на Всероссийском Съезде Советов, что наступление русской армии внесет колоссальную разруху в наши войска, и вместо наступления мы будем иметь отступление, потерю новых кусков земель, разгром нашей революции. Нам напоминали здесь дни 3 и 5 июля, но для оценки момента есть один критерий: посмотреть, как отзывается на события масса. Плохи те политики, которые теряют массы, как меньшевики и с.-р.; мы же всегда были с народом и в народе. И с кем теперь пролетариат – с нами ли, посаженными в тюрьму за измену, или с Церетели и Данами, разоружавшими народ, разоружавшими солдат и рабочих? (Дружные аплодисменты, крик с места: а кто их вызвал?) Мне кричат, – кто их вызвал? Я отвечаю на это: их вызвала политика коалиции. Что требовали массы 3 – 5 июля? Они говорили: не идите на коалиции с милюковцами и гучковцами, а обратите взоры на нас и с нами заключайте коалицию. Нам говорят, что наша программа несбыточна, что мы мешаем работать, но разве мы Чернову запрещали проведение земельных проектов по Временному Правительству. И разве по нашей вине арестованы многие члены земельных комитетов? Не для того вы искали коалицию, чтобы спасать Россию, а потому, что иначе вам не верила английская и французская биржа. И до тех пор, пока вы вынуждены вести войну на основах империализма, вы должны иметь коалиционное правительство. Но теперь нужно раз навсегда сказать, что эта война несовместима с русской революцией, и потому-то мы с самого начала говорили, что нужно немедленно кончить войну. А в то же время, призывая рабочих других стран порвать со своими правительствами, мы сами вводили в свое правительство Терещенок и Коноваловых.
Как же теперь должна быть создана власть? Власть теперь должна быть такова, чтобы употребить все силы на борьбу с французскими и английскими империалистами. Что мы дали в руки кайзеру, – которого я ненавижу больше, чем вы, – когда пошли в наступление 18 июня? Вот его ответ: «мы не трогали русских несколько месяцев, и пусть они теперь пеняют на себя, если задумали пойти в наступление». И вы уже знаете, что произошло после этого. Вы стоите теперь посредине, и вам предлагает, с одной стороны, руку буржуазия, а с другой – пролетариат Петрограда и Москвы. Если вы хотите вместе с передовым рабочим классом наложить узду на буржуазию, то предстоящее Демократическое совещание должно создать из своей среды демократическую власть солдатских, рабочих и крестьянских масс, и только эта власть сумеет создать непобедимую Россию.
«Известия» N 169, 13 сентября 1917 г.
Л. Троцкий. ДОКЛАД НА СОВЕЩАНИИ ФРАКЦИИ БОЛЬШЕВИКОВ ДЕМОКРАТИЧЕСКОГО СОВЕЩАНИЯ
(15 сентября)
В своем докладе Троцкий дал общий план той линии поведения, которую должна занять фракция большевиков на Демократическом Совещании. План этот заключается в том, чтобы по мере возможности заставить Совещание отвергнуть коалицию с цензовыми элементами и взять задачу организации власти в свои руки. По мнению Троцкого, если это удастся провести, то это будет первым этапом перехода власти в руки Советов. Очередной задачей большевиков является, по мнению Троцкого, давление на Демократическое Совещание с той целью, чтобы оно окончательно разорвало с политикой Керенского. После своего доклада т. Троцкий прочел декларацию, которая будет оглашена на Демократическом Совещании от имени партии.
«Новая Жизнь» N 122, 16 сентября 1917 г.
Л. Троцкий. РЕЧЬ НА ЗАСЕДАНИИ ДЕМОКРАТИЧЕСКОГО СОВЕЩАНИЯ
(18 сентября)[253]
Товарищи и граждане! Нас, противников коалиции, обвиняют в утопизме, но вместе с тем мы наблюдаем здесь поистине странное явление: выступали экономисты, практики и теоретики, как Череванин,[254] Громан,[255] выступали представители земельных комитетов и рассказывали историю экономической практики коалиционного правительства. С другой стороны, выступали министры-социалисты коалиционного правительства. И что же? Казалось бы, от них мы должны были, прежде всего, ждать отчета о тех преимуществах коалиционной правительственной практики, которая заставляет их отстаивать перед нами повторение уже сделанного опыта. Но вместо отчета мы слышали советы. Мы слышали совет от министра Скобелева, но он ни слова не рассказал о том, как осуществлял он свою программу с Коноваловым и Пальчинским. А ведь он обещал 100 % обложения прибыли капиталистов. Мы хотели бы знать, на каком проценте остановился Скобелев в работе с Пальчинским и Коноваловым. Министр Авксентьев также вместо отчета давал нам советы. Слушая его советы, я вспомнил о совете ЦИК в ту самую ночь, когда ликвидировалась, но еще не была ликвидирована авантюра Корнилова, когда создавалась «пятерка» из Керенского, Савинкова, Маклакова,[256] Кишкина[257] и Терещенко. Савинков полукорниловец, Маклаков – полусавинковец, Керенский, которого вы знаете, Кишкин, которого вы знаете, и Терещенко, которого вы тоже знаете – эта пятерка слагалась тогда, и вот Авксентьев явился в Центральный Исполнительный Комитет и сказал: поддержите их; я ручаюсь за них; верьте им. Это был тоже совет, – а не отчет о том, как Савинков, входивший в состав того же правительства, в которое входил и Авксентьев, вызывал третий корпус, чтобы утопить в крови Петроград.
Даже Пешехонов, вместо отчета, прочел нечто вроде стихотворения в прозе о преимуществах коалиции. Он нам рассказал о том, что министры-кадеты в составе коалиционного правительства не занимались саботажем, – упаси боже, – а сидели, выжидали и говорили: а вот посмотрим, как вы, социалисты, провалитесь. А когда я сказал: да ведь это – саботаж, если политическая партия, буржуазная партия, самая влиятельная в самую критическую эпоху истории входит в министерство для того, чтобы изнутри наблюдать, как проваливаются представители демократии, в то время, как извне она держится рукой за Корнилова, – он обещал разъяснить мне, в чем разница между политикой и саботажем, но за краткостью времени забыл исполнить свое обещание.
Самой интересной была пожалуй речь министра Зарудного, который, помимо нескольких советов, рассказал нам, что делалось в правительстве. Но самое поучительное он резюмировал словами: я тогда не понимал и сейчас не понимаю, что там происходит. Я аплодировал его добросовестности и политической честности, с которой он подвел итог своему краткому министерскому опыту. Он не понимал также, почему он должен выйти в отставку, когда началась корниловщина, и министры сложили свои портфели у ног Керенского.
Другой министр из другой партии, кадетский министр, подвел также итог своему министерскому опыту, но в более решительных политических терминах. Я говорю о Кокошкине. Он мотивировал свой уход тем, что чрезвычайные полномочия, предоставленные Керенскому, делают остальных министров простыми исполнителями предуказаний министра-председателя, а быть в роли простого исполнителя он счел для себя невозможным.
Скажу откровенно; когда я прочитал эти строки, я внутренне аплодировал нашему врагу Кокошкину – он говорит здесь языком политического и человеческого достоинства.
Товарищи, если у нас много разногласий, – а у нас их много, – относительно прошлого министерства коалиционного и относительно будущего, то я спрашиваю вас: есть ли у нас разногласия относительно того правительства, которое сейчас правит и говорит именем России? Я здесь не слышал ни одного оратора, который взял бы на себя малозавидную честь защищать пятерку, директорию или ее председателя Керенского… (Шум. Аплодисменты, крики: «Браво!» «Да здравствует Керенский!» – раздается несколько возгласов. И шумные аплодисменты покрывают эти возгласы.)
Та речь, которую произнес…
(Протестующий шум и крики: «вон!» «довольно!» – прерывают оратора. Приходится сделать большую паузу, пока шум смолкнет.)
Вы помните, быть может, все, как тоже бывший министр Церетели, который, в качестве очень осторожного человека и дипломата на трибуне, говорил о личных моментах, сказал, что демократия сама виновата, если она подняла отдельное лицо на такую высоту, что у него закружилась голова. Он не называл это лицо, но это не был Терещенко, вы все мне поверите.
В той своей речи, которую Керенский произнес здесь перед вами, он в ответ на наше упоминание о смертной казни сказал: «Вы меня прокляните, если я подпишу хоть один смертный приговор!».
Я спрашиваю: если смертная казнь была необходима, та самая смертная казнь, которую Керенский отменил, то как он решается перед лицом Демократического Совещания сказать, что он из смертной казни не сделает ни при каких условиях употребления. А если он нам говорит, что он считает возможным обязаться перед демократией не делать употребления из смертной казни, то я говорю, что он превращает введение смертной казни в акт легкомыслия, лежащий за пределами преступности… (Аплодисменты.)
В этом примере, где вводится смертная казнь в революционной стране после отмены смертной казни и где безответственное лицо превращает смертную казнь в политическое орудие в своих руках, в этом примере сказывается, я скажу, вся униженность, в которой находится сейчас российская республика, ибо недостойно великого народа, который переживает великую революцию, иметь власть, которая концентрируется в одном лице, безответственном перед собственным революционным народом… (Аплодисменты.)
И если мы все, расходящиеся по многим остальным вопросам, в чем сходимся, так это в том, что недостойно ни великому народу вообще, ни тем более народу, который переживает великую революцию, иметь власть, которая концентрируется в одном лице, безответственном перед собственным революционным народом…
Если, товарищи, многие ораторы говорили нам здесь о том, как трудно, как тяжко бремя власти в настоящую эпоху, и предупреждали молодую неопытную русскую демократию, что она не должна взваливать это бремя на свои коллективные многомиллионные плечи, то я спрашиваю вас: что же сказать об одном лице, которое, во всяком случае, ни в чем не выявило ни гениальных талантов полководца, ни гениальных талантов законодателя, каким образом одно лицо…
(Протестующий шум и голоса: «довольно!» «просим!» – заставляют оратора сделать довольно продолжительную паузу.)
Я нисколько не жалуюсь на крики этого негодования, в политической борьбе страсть есть законная вещь, но я очень жалею о том, что та точка зрения, которая находит сейчас такое бурное выражение в зале, в этих криках и протестах, – что она не нашла своего политического и членораздельного выражения на этой трибуне…
Ни один оратор не вышел сюда и не сказал нам: зачем вы спорите о прошлой коалиции и зачем вы задумываетесь о будущем, у вас есть А. Ф. Керенский – и этого с вас за глаза довольно. Ни один этого не сказал…
(Новый бурный взрыв протеста, шум и крики: «Довольно!».)
Я буду молчать, пока в зале не восстановится тишина!
(С большим трудом председателю удается восстановить тишину.)
Именно наша партия никогда не была склонна возлагать ответственность за настоящий режим на злую волю того или другого лица. Еще в мае месяце мне в частности приходилось выступать перед Петроградским Советом, где я говорил: «Вы, борющиеся партии, создаете искусственно тот режим, в котором наиболее ответственное лицо, независимо от собственной воли, становится механической точкой будущего русского бонапартизма». (Шум, голоса: «ложь!» «демагогия!».)
Товарищи! здесь не может быть никакой демагогии, ибо здесь все сказано в терминах совершенно объективных, что из определенных политических комбинаций неизбежно вытекает тенденция к единоличному режиму.
Каковы эти комбинации? Мы их формулируем так: в современном обществе идет глубокая напряженная борьба. У нас, в России, в эпоху революции, когда массы, впервые поднятые с низов, впервые почувствовали себя субъективно, как классы, у которых есть глубочайшие социальные язвы, накопленные в течение столетий, когда они впервые ощутили себя, как класс политический, как юридическое лицо, и стали стучаться во все твердыни собственности, – в такую эпоху классовая борьба должна получить самое страстное и напряженное выражение.
Демократия, то, что мы называем демократией, является политическим выражением этих народных трудящихся масс: рабочих, крестьян, солдат. Буржуазия и дворянство отстаивают твердыни собственности. Борьба между демократией и имущими классами неизбежна и сейчас, после того, как революция, по выражению имущих классов, разнуздала низы. Борьба эта, в тех или иных формах, все обостряясь, проделает весь закономерный цикл развития, и никакое красноречие, никакие программы не смогут приостановить это развитие.
Когда в таком великом историческом напряжении борются классы собственности и угнетенные, когда происходит историческая схватка, то объектом ее является сознательно и бессознательно государственная власть, как тот аппарат, при помощи которого можно либо оставить собственность неприкосновенной, либо произвести в ней глубокие социальные изменения.
И вот в эту эпоху, товарищи, когда движущие силы, силы революции вырвались на волю, коалиционная власть есть величайшая историческая бессмыслица, которая не может удержаться, или величайшее лукавство имущих классов, направленное к тому, чтобы обезглавить народные массы, чтобы лучших, наиболее авторитетных людей взять в политический капкан и потом предоставить массы, – эту, как они говорят, разнузданную стихию, – самим себе, утопить в собственной крови.
Товарищи! Сторонники коалиции говорили: чисто буржуазная власть невозможна. Почему, однако, невозможна чисто буржуазная власть? Здесь Минор[258] объяснил, что социалистическое министерство будет так же недолговечно и мало плодотворно, как коалиционное, но это одинаково плохой комплимент как для коалиционного министерства, так и для социалистического. В таком случае я вас спрашиваю: почему не передать власть буржуазии? Нам говорят: это невозможно.
Товарищ Церетели несколько раз – и правильно – говорил: это вызовет гражданскую войну. Стало быть, обострение отношений масс и имущих классов таково, что переход власти к имущим классам неизбежно означает гражданскую войну. Такова сила, острота и напряженность антагонизма, независимо от злой воли большевиков.
В такую историческую эпоху, когда буржуазия сама не может удержать власть, а народные массы еще не умеют или не сумели взять власть, в такую эпоху исторического междуцарствия, когда буржуазия тянет власть к себе, но с опаской, а демократия тянется к власти, но не смеет взять ее в свои руки, возникает потребность искать третейского судью, диктатора, Бонапарта, Наполеона. Вот почему, прежде чем Керенский занял то место, которое он занял теперь, вакансия на Керенского была открыта слабостью и нерешительностью революционной демократии. (Аплодисменты, голос: «слабо!».)
