Лев Троцкий
Историческое подготовление Октября. Часть I: От Февраля до Октября
ЕЩЕ РАЗ О СОВЕТАХ И ПАРТИИ В ПРОЛЕТАРСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
Советы Рабочих Депутатов выросли у нас, и в 1905 и в 1917 гг., из самого движения, как естественная организационная форма его на известном уровне борьбы. Но для европейских молодых партий, которые в большей или меньшей степени приняли Советы, как «доктрину», как «принцип», всегда возникает опасность фетишистского отношения к Советам, как к некоторому самодовлеющему фактору революции. Между тем, несмотря на огромные преимущества Советов, как организации борьбы за власть, вполне возможны случаи, когда восстание развернется на основе других форм организации (фабзавкомы, профсоюзы), и только в процессе восстания, или даже после победы его, возникнут Советы, уже как органы власти.
В высшей степени поучительна, под этим углом зрения, та борьба, которую Ленин открыл после июльских дней против фетишизма организационной формы Советов. Поскольку эсеро-меньшевистские Советы стали в июле организациями, открыто гнавшими солдат в наступление и подавлявшими большевиков, постольку революционное движение рабочих масс могло и должно было искать для себя других путей и каналов. Ленин намечал фабзавкомы, как организацию борьбы за власть (см. об этом, например, воспоминания т. Орджоникидзе). Весьма вероятно, что движение пошло бы именно по этой линии, если бы не корниловское выступление, которое вынудило соглашательские Советы к самообороне и дало большевикам возможность снова вдохнуть в Советы революционную жизнь, связав их тесно с массами через левое, т.-е. большевистское, крыло.
Вопрос этот, как показал недавний опыт Германии, имеет огромное международное значение. Именно в Германии Советы несколько раз строились, как органы восстания – без восстания, как органы власти – без власти. Это привело к тому, что в 1923 г. движение широких пролетарских и полупролетарских масс стало группироваться вокруг фабзавкомов, которые в основном выполняли все те функции, какие у нас ложились на Советы в период, предшествовавший непосредственной борьбе за власть. Между тем, в августе – сентябре выдвинуто было некоторыми товарищами предложение: приступить в Германии немедленно к созданию Советов. После длительных и горячих прений предложение это было отвергнуто, и вполне правильно. При наличии того факта, что фабзавкомы уже становились на деле узлами сосредоточения революционных масс, Советы оказались бы в подготовительный период параллельной формой без содержания. Они лишь отвлекали бы мысль от материальных задач восстания (армия, полиция, вооруженные сотни, железные дороги и пр.) в сторону самодовлеющей организационной формы. А с другой стороны, создание Советов, как Советов, до восстания и вне непосредственных задач восстания, означало бы голое провозглашение: «Иду на вас!». Правительство, вынужденное «терпеть» фабзавкомы, поскольку они стали средоточием больших масс, ударило бы по первому же Совету, как официальному органу «покушения» на захват власти. Коммунисты оказались бы вынужденными выступить на защиту Советов, как чисто организационного предприятия. Решающая борьба развернулась бы не ради захвата или защиты материальных позиций и не в тот момент, выбранный нами, когда восстание вытекало бы из условий движения масс, – нет, борьба вспыхнула бы из-за организационной формы, из-за советского «знамени», в момент, выбранный врагом и им нам навязанный. Между тем, совершенно очевидно, что вся подготовительная к восстанию работа могла с полным успехом соподчиняться организационной форме фабрично-заводских комитетов, уже успевших стать массовыми организациями, продолжавших расти и крепнуть и оставлявших партии свободу маневрирования в отношении срока восстания. Разумеется, на известном этапе Советы должны были бы возникнуть. Сомнительно, чтобы они, при указанных выше условиях, возникли, как непосредственные органы восстания, под огнем, так как это грозило бы в самый острый момент создать два революционных центра. Не следует, – говорит английская пословица, – пересаживаться с лошади на лошадь, когда переезжаешь через быстрый поток. Возможно, что Советы стали бы строиться повсеместно после победы в решающих пунктах страны. Во всяком случае, победоносное восстание необходимо привело бы к созданию Советов, как органов власти.
Не надо забывать, что у нас Советы выросли еще на «демократическом» этапе революции, были на этом этапе как бы легализованы, нами затем унаследованы и использованы. Это не повторится в пролетарских революциях Запада. Советы там будут в большинстве случаев создаваться по призыву коммунистов, следовательно, как прямые органы пролетарского восстания. Разумеется, не исключена возможность того, что расшатка буржуазного государственного аппарата зайдет достаточно далеко, прежде чем пролетариат сможет захватить власть, – и это создаст условия для создания Советов, как открытых органов подготовки восстания. Но вряд ли это будет общим правилом. Весьма вероятны случаи, когда Советы удастся создать лишь в самые последние дни, как непосредственные органы восстающей массы. Наконец, вполне вероятны такие условия, когда Советы возникнут уж после перелома восстания и даже на исходе его, как органы новой власти. Нужно иметь перед глазами все эти варианты, чтобы не впасть в организационный фетишизм и не превратить Советы из того, чем они должны быть – гибкой, жизненной формой борьбы – в организационный «принцип», извне врезывающийся в движение и нарушающий его правильное развитие.
За последнее время в нашей печати раздавались речи в том, примерно, смысле, что мы, дескать, не знаем, через какую дверь придет пролетарская революция в Англии: через коммунистическую партию или через профессиональные союзы. Такая постановка вопроса, щеголяющая мнимой широтой исторического захвата, в корне неверна и опасна тем, что смазывает главный урок последних лет. Если победоносной революции не произошло на исходе войны, то именно потому, что не хватало партии. Этот вывод относится к Европе в целом. Его можно более конкретно проследить на судьбе революционного движения в отдельных странах. В отношении Германии дело обстоит на этот счет совершенно ясно: немецкая революция могла бы победить и в 1918 и в 1919 гг., если бы ей было обеспечено надлежащее партийное руководство. В 1917 г. мы видели это на примере Финляндии: революционное движение развивалось там в исключительно благоприятных условиях, под прикрытием и при прямой военной поддержке революционной России. Но финская партия оказалась в руководящем большинстве своем социал-демократией и провалила революцию. Не менее ярко тот же урок вытекает из опыта Венгрии. Там коммунисты вместе с левыми социал-демократами не завоевали власть, а получили ее из рук перепуганной буржуазии. Победоносная – без боя и без победы – венгерская революция оказалась на первых же шагах лишенной боевого руководства. Коммунистическая партия слилась с социал-демократической, обнаруживая этим, что она сама не была коммунистической партией и, следовательно, неспособна была, несмотря на боевой дух венгерских пролетариев, удержать в руках столь легко доставшуюся ей власть. Без партии, помимо партии, в обход партии, через суррогат партии пролетарская революция победить не может. Это есть главный урок последнего десятилетия. Верно, что английские профсоюзы могут стать могущественным рычагом пролетарской революции; они могут, например, в известных условиях и на известный период даже заменить собою рабочие Советы. Но сыграть такую роль они смогут не помимо коммунистической партии и тем более не против нее, а лишь при том условии, если коммунистическое влияние в профессиональных союзах станет решающим. За этот вывод – относительно роли и значения партии для пролетарской революции – мы слишком дорого заплатили, чтобы так легко от него отказываться, или только ослаблять его.
В буржуазных революциях сознательность, преднамеренность, планомерность играли несравненно меньшую роль, чем они призваны играть и уже играют в революциях пролетариата. Движущей силой революции была и там масса, но гораздо менее организованная и сознательная, чем ныне. Руководство находилось в руках различных фракций буржуазии, которая в целом располагала богатством, образованием и связанной с этими преимуществами организованностью (города, университеты, пресса и пр.). Бюрократическая монархия защищалась эмпирически, действовала на ощупь. Буржуазия улучала момент, когда она могла, использовав движение низов, бросить свой социальный вес на чашу весов и овладеть властью. Пролетарская революция тем и отличается, что пролетариат выступает в ней не только, как главная ударная сила, но – в лице своего авангарда – и как руководящая сила. Ту роль, которую в буржуазных революциях играли экономическое могущество буржуазии, ее образованность, ее муниципалитеты и университеты, в пролетарской революции может сыграть только партия пролетариата. Роль ее тем больше, что и на стороне врага сознательность стала неизмеримо выше. Буржуазия в течение веков своего господства выработала политическую школу, несравненно более высокую, чем школа старой бюрократической монархии. Если парламентаризм был для пролетариата, до известной степени, подготовительной школой к революции, то для буржуазии он был в еще большей степени школой контрреволюционной стратегии. Достаточно сказать, что через посредство парламентаризма буржуазия воспитала социал-демократию, главный ныне оплот частной собственности. Эпоха социальной революции в Европе, как показали первые ее шаги, будет эпохой не только напряженных и беспощадных, но и продуманных и рассчитанных боев, – в гораздо большей степени продуманных, чем у нас в 1917 году.
Вот почему нам нужен совсем иной подход к вопросам гражданской войны и, в частности, вооруженного восстания, чем тот, какой наблюдается до сих пор. Вслед за Лениным мы часто повторяем Марксовы слова о том, что восстание есть искусство. Но эта мысль превращается в голую фразу, поскольку Марксова формула не заполняется изучением основных элементов искусства гражданской войны на основании накопившегося гигантского опыта последних лет. Надо прямо сказать: в поверхностном отношении к вопросам вооруженного восстания сказывается еще непреодоленная сила социал-демократической традиции. Партия, которая глядит поверх вопросов гражданской войны, надеясь, что в нужную минуту все это как-то само собою устроится, наверняка потерпит крушение. Нужно коллективно проработать опыт пролетарских боев, начиная с 1917 г.
Намеченная выше история партийных группировок в течение 1917 г. составляет тоже существеннейшую часть опыта гражданской войны и имеет, как мы думаем, непосредственное значение для политики Коммунистического Интернационала в целом. Выше уже сказано, и мы повторим это снова, что изучение разногласий ни в каком случае не может и не должно рассматриваться, как направленное против тех товарищей, которые проводили ложную политику. Но было бы, с другой стороны, недопустимым вычеркивать из истории партии величайшую главу только потому, что не все члены партии шли в ногу с революцией пролетариата. Партия может и должна знать все свое прошлое, чтобы правильно расценить его и всему отвести надлежащее место. Традиция революционной партии создается не из недомолвок, а из критической ясности.
История обеспечила нашей партии совершенно несравненные революционные преимущества. Традиции героической борьбы с царизмом, навыки и приемы революционного самоотвержения, связанные с условиями подполья, широкая теоретическая переработка революционного опыта всего человечества, борьба с меньшевизмом, борьба с народничеством, борьба с примиренчеством, величайший опыт революции 1905 г., теоретическая проработка этого опыта в течение годов контрреволюции, подход к проблемам международного рабочего движения под углом зрения революционных уроков 1905 г., – вот что, в совокупности, дало нашей партии исключительный закал, высшую теоретическую проницательность, беспримерный революционный размах. И, тем не менее, даже в этой партии, на верхах ее, перед моментом решающих действий, выделилась группа опытных революционеров, старых большевиков, которая встала в резкую оппозицию к пролетарскому перевороту и в течение наиболее критического периода революции с февраля 1917 г., примерно, по февраль 1918 г. занимала во всех основных вопросах социал-демократическую, по существу, позицию. Чтобы охранить партию и революцию от величайших замешательств, вытекавших из этого обстоятельства, нужно было исключительное, беспримерное уже и тогда влияние Ленина в партии. Этого нельзя забывать ни в каком случае, если мы хотим, чтобы от нас чему-нибудь научились коммунистические партии других стран. Вопрос об отборе руководящего персонала получает для западно-европейских партий совершенно исключительное значение. Об этом вопиет опыт несостоявшегося немецкого Октября. Но отбор этот должен происходить под углом зрения революционного действия. Германия дала за эти годы достаточно случаев проверки руководящих членов партии в моменты непосредственной борьбы. Без этого критерия все остальные ненадежны. Франция была за эти годы гораздо беднее революционными потрясениями, хотя бы только частичными. Но все же и ее политическая жизнь дала несколько вспышек гражданской войны, когда Центральному Комитету партии и руководителям профессиональных союзов приходилось действенно реагировать на неотложные и острые вопросы (например, кровавый митинг 11 января 1924 г.). Внимательное изучение таких острых эпизодов дает незаменимый материал для оценки партийного руководства, поведения отдельных органов партии и отдельных ее руководящих работников. Игнорировать такие уроки, не делать из них необходимого вывода в смысле отбора людей – значит идти навстречу неминуемым поражениям, ибо без проницательного, решительного и мужественного партийного руководства победа пролетарской революции невозможна.
Партия, даже самая революционная, неизбежно вырабатывает свой организационный консерватизм: иначе она была бы лишена необходимой устойчивости. Все дело здесь в степени. У революционной партии жизненно необходимая доза консерватизма должна сочетаться с полной свободой от рутины, с инициативностью ориентировки, с действенной отвагой. Резче всего эти качества проверяются на поворотах исторического пути. Мы слышали выше слова Ленина о том, что часто даже самые революционные партии, при резком изменении обстановки и вытекающих из нее задач, продолжают идти по вчерашней линии и тем самым становятся или угрожают стать тормозом революционного развития. И консерватизм партии, и ее революционная инициативность находят наиболее сосредоточенное свое выражение в органах партийного руководства. Между тем самый крутой «поворот» европейским коммунистическим партиям еще только предстоит – поворот от подготовительной работы к захвату власти. – Это поворот наиболее требовательный, неотложный, ответственный, грозный. Упустить момент его – величайшее поражение, какое вообще может постигнуть партию.
Опыт европейских, прежде всего германских боев последних лет, взятый в свете нашего собственного опыта, говорит нам, что двоякого типа вожди склонны бывают тянуть партию назад в тот именно момент, когда ей необходимо совершить величайший прыжок вперед. Одни вообще склонны видеть на путях революции преимущественно затруднения, препятствия, помехи и оценивать каждую обстановку с предвзятым, хотя и не всегда сознательным намерением уклониться от действия. Марксизм превращается у них в метод обоснования невозможности революционного действия. Наиболее чистую культуру этого типа представляли русские меньшевики. Но сам по себе тип этот шире меньшевизма и в самый критический момент обнаруживается вдруг на ответственном посту в наиболее революционной партии. Представители другой разновидности отличаются поверхностно-агитаторским характером. Эти вовсе не видят препятствий и затруднений, пока не стукнутся в них с размаху лбом. Способность обходить реальные препятствия при помощи словесных оборотов, проявлять во всех вопросах величайший оптимизм («море по колено») неизбежно переходит в свою противоположность, когда наступает час решающего действия. Для первого типа, для крохоборчески настроенного революционера трудности захвата власти представляются лишь нагромождением и возведением в степень всех тех трудностей, какие он только и привык видеть на своем пути. Для второго типа, для поверхностного оптимиста, трудности революционного действия возникают всегда внезапно. В подготовительный период поведение того и другого различно: один представляется скептиком, на которого в революционном смысле нельзя слишком полагаться; зато другой, наоборот, может казаться неистовым революционером. Но в решающий момент и тот и другой идут рука об руку, – восстают против восстания. А, между тем, вся подготовительная работа имеет ценность лишь постольку, поскольку она делает партию и прежде всего ее руководящие органы способными определить момент восстания и руководить им. Ибо задачей коммунистической партии является овладение властью в целях переустройства общества.
В последнее время нередко говорили и писали о необходимости «большевизации» Коминтерна. Это – задача, совершенно бесспорная и непреложная; она особенно резко выдвигается после жестоких прошлогодних уроков в Болгарии и Германии. Большевизм не доктрина (т.-е. не только доктрина), но система революционного воспитания для пролетарского переворота. Что такое большевизация коммунистических партий? Это такое их воспитание, это такой в них подбор руководящего персонала, чтобы они не сдрейфили в момент своего Октября. «Вот Гегель, и книжная мудрость, и смысл философии всей!..»
ДВА СЛОВА ОБ ЭТОЙ КНИГЕ
Первая полоса «демократической» революции тянется от февральского переворота до апрельского кризиса и его разрешения 6 мая путем создания коалиционного правительства, с участием меньшевиков и народников. Во всей этой первой полосе автор настоящей книги не принимал участия, так как прибыл в Петроград лишь 5 мая, как раз накануне создания коалиционного правительства. Первый этап революции и ее перспективы освещены в статьях, написанных в Америке. Думаю, что во всем существенном они вполне согласуются с тем анализом революции, который дан Лениным в его «Письмах из далека».
С первого дня приезда в Петроград работа моя шла совершенно согласованно с Центральным Комитетом большевиков. Ленинский курс на завоевание власти пролетариатом я поддерживал, разумеется, полностью и целиком. В отношении крестьянства у меня не было и тени разногласий с Лениным, который завершал тогда первый этап борьбы против правых большевиков, с их лозунгом «демократической диктатуры пролетариата и крестьянства». До формального вступления в партию я участвовал в выработке ряда решений и документов, исходивших от имени партии. Единственным соображением, которое отодвинуло формальное вступление мое в партию на три месяца, было желание ускорить слияние с большевиками лучших элементов межрайонной организации и вообще революционных интернационалистов. Эту политику я вел опять-таки в полном согласии с Лениным.
Редакция этой книги обратила мое внимание на встречающееся в одной из моих тогдашних статей в пользу объединения указание на организационную «кружковщину» у большевиков. Какой-нибудь из глубокомысленных дьячков, вроде т. Сорина, не замедлит, конечно, вывести эту фразу прямым сообщением из разногласий по поводу & 1 устава. Вступать по этому поводу в споры – после того, как свои действительные и большие организационные ошибки я признал и словом и делом – не вижу нужды. Но менее поврежденный читатель найдет гораздо более простое и непосредственное объяснение приведенному выражению моему в конкретнейших условиях момента. Среди рабочих-межрайонцев оставалось от прошлого еще очень сильное недоверие к организационной политике Петроградского Комитета. Доводы от «кружковщины» – со ссылками, как всегда в таких случаях бывает, на всякие «несправедливости» – были среди межрайонцев в большом ходу. Возражение мое в статье было таково: кружковщина, как наследие прошлого, существует, но чтобы она стала меньше, межрайонцам нужно прекратить обособленное существование.
Мое чисто полемическое «предложение» первому Съезду Советов составить правительство из двенадцати Пешехоновых толковалось кое-кем – кажется, Сухановым – не то как личное благоволение мое к Пешехонову, не то как особая линия, отличная от ленинской. Это, конечно, чистейший курьез. Когда наша партия требовала, чтобы Советы, руководимые меньшевиками и эсерами, взяли власть, то этим самым она «требовала» министерства Пешехоновых: в конце концов, между Пешехоновым, Черновым и Даном никакой принципиальной разницы не было, и все они были одинаково пригодны, чтобы облегчить переход власти от буржуазии к пролетариату. Разве что Пешехонов несколько лучше знал статистику и производил чуть более деловое впечатление, чем Церетели или Чернов. Дюжина Пешехоновых означала правительство из дюжинных представителей мелкобуржуазной демократии, вместо коалиции. Когда питерские массы, руководимые нашей партией, выдвинули лозунг: «Долой десять министров-капиталистов», то этим самым они требовали, чтобы места этих последних заняли меньшевики и народники. «Выкиньте вон кадетов, возьмите, господа буржуазные демократы, в руки власть, посадите в правительство двенадцать (или сколько там) Пешехоновых, и мы вам обещаем по возможности „мирно“ снять вас с постов, когда пробьет час. А пробить он должен скоро». Никакой особой линии тут не было, – это была линия, которую Ленин формулировал не раз.
Считаю необходимым сугубо подчеркнуть предупреждение, сделанное редактором настоящей книги, т. Ленцнером: значительная часть речей, вошедших в этот том, приведена не по стенограмме, хотя бы и плохой, а по репортерским отчетам соглашательской прессы, полуневежественным и полузлостным. Беглое ознакомление с несколькими документами такого рода заставило меня махнуть рукой на первоначальный план хоть сколько-нибудь исправить и дополнить их. Пусть живут, как есть: они тоже в своем роде документы эпохи, хоть и «с другой стороны».
Настоящая книга не могла бы появиться в печати без внимательной и компетентной работы над нею т. Ленцнера, которому принадлежат и примечания, и его помощников: тт. Геллер, Крыжановского, Ровенской и И. Румера.
Всем им я здесь выражаю товарищескую благодарность.
Особо я хотел бы сказать о громадной работе по подготовке этого тома, как и других моих книг, которую выполнил мой ближайший сотрудник М. С. Глазман. Я дописываю эти строки с чувством величайшей скорби по поводу беспримерно трагической гибели этого прекрасного товарища, работника и человека.
Л. Троцкий.
Кисловодск, 15 сентября 1924
