Макс Баженов
Этнофагия
– Шовинисты! – сказал один из них и тут же затерялся среди остальных.
– Что ты сказал, пшенó? – возмутился Марат.
– Отставить! – приказал шеф.
– Прошу меня извинить, капитан.
– Убийцы! – раздалось вдруг с другой стороны.
Это были две женщины запредельного возраста. Старушки шли, держась друг за дружку, и казалось, что они вот-вот развалятся на части, стоит только подуть ветерку. Однако словесной прыти эти дамочки с возрастом явно не утратили.
– Тюремщики! – возопили они хором.
– Разгильдяи!
Каждый будет испытан собственными грехами. Я бунтовал и ненавидел всякую власть, но вот он я – в форме стражника противостою иррациональному гневу народа, за который так ратовал в своё время. Я нашёл эту жизненную иронию весьма поучительной. Но я не мог больше быть таким, как прежде. Эти люди не знают, о чëм говорят, им просто нужно выместить досаду на то, что жизнь вообще со всеми обходится нечестно.
Тем временем капитан взял из багажного отделения карту и надел кожаный шлем.
– Где это точно? – спросил он меня.
Изучив развёрнутую им бумагу, я ткнул пальцем во внутренний дворик. Шеф подумал секунду и сказал:
– Поляков! Корчагин! Римский! Буданов! Слушай сюда – каждый из вас собирает малую группу. Восток, север, запад, юг. Идите в обход и зовите наших, сколько сможете. Как наберётся человек по десять, стягивайтесь с разных сторон к этой точке. Остальные увидят, подтянутся. Ваша задача – проредить публику и, в итоге, освободить нам вот эту дорогу, – капитан провёл пальцем вдоль узкой линии между домами, ведущей в итоге к тому месту, где мы сейчас находимся. – Скажите, что объявлен режим чрезвычайной ситуации, что идëт подкрепление, что преступление будет наказано. Всех загоняйте по домам. Несогласных убеждаем. Силу не применять, до тех пор, пока на вас не нападут. Если ситуация обостряется, шлите бойца на соседний фланг за подмогой. Огнестрел запрещаю! Возьмите матюгальники. Пошли!
Четверо стражников исчезли выполнять поручение. Капитан обратился к остальным:
– Гусейнов! Бацев! Отыщите место, где мы сможем забраться на крыши. Это должно быть где-то здесь, – он ткнул пальцем в карту. – Пойдём пóверху. Расстояние между домами тут не больше метра. Спрыгнем сразу во дворик, и посмотрим заодно сверху на всё это безобразие. Жду вас здесь! Пошли!
Ещё пара бойцов скрылась в направлении общины. Остались мы, да двое экспертов – художник и медик.
– Вытаскивайте паланкин, – сказал капитан. – И берите всë необходимое. Чувствую, будет весело.
Мы подчинились. Конструкция паланкина была весьма хитроумной. Инженеры Симпана знают своё дело. Достаточно просто развернуть аллюминиевые направляющие, и в итоге получается палатка, которую можно носить за ручки как вдвоём, так и вчетвером. Было решено пока что оставить её в сложенном состоянии.
Через три минуты вернулся Марат.
– Капитан! Есть место!
– Вперёд.
– Так точно, – ответили мы с Гусейновым хором.
Эксперты переглянулись. Они состоят в гильдии учёных и не должны следовать субординации в том виде, в каком это требовалось от нас.
– А кто это понесёт? – спросил один из них.
– Вы и понесëте, – сказал капитан. – Или мне дать тебе меч?
Эксперт замялся, и мы выдвинулись, перешагнув через камни, выставленные, чтобы закрыть въезд колëсному транспорту.
Местные нас сторонились. Народ всё прибывал. Марат повёл нас прочь от главной улицы, куда стягивались люди, и указал в один из узких проходов между двухэтажными домами, покрытыми жёлтой штукатуркой. Он пошёл спереди, остальные выстроились змейкой. Я замыкал шествие. Вскоре я увидел, как капитан карабкается по деревянной лестнице, приставленной к одному из домов. Наверху его уже ждал Бацев. Он подал Лебядкину руку.
– Крыши вроде вполне сносные, – объявил капитан. – Живее!
Учёные выглядели напряжённо, но выполняли свою работу ответственно. Я их вижу редко, и даже не знаю, как кого из них зовут. Наверное, Лебядкин бы не взял абы кого? Кажется, они нормальные ребята, просто такая деятельность была им внове. Паланкин причинил нам с ними множество неудобств, но в итоге все мы успешно забрались наверх, за что безо всякого предупреждения были ошарашены эстетическим чудом Симпана.
Отсюда, куда ни глянь, открывается совершенно сногсшибательный вид. Лишь редкие перистые облака вдали разрушают впечатление абсолютной глубины неба. Солнце по левую руку от меня прошло к этому моменту значительную часть своего небесного пути. Море звенит голубым блеском справа, на географическом севере.
Если смотреть на запад, то непременно упираешься взглядом в шпиль храма Всеединства. На юго-востоке зеленеет покрытая вечнозелёными лесами неизменная Гора, в долине которой можно рассмотреть правильные черты сельскохозяйственных угодий. Хорошо видно и блики зеркал первого гелиоконцентратора на южном плато, покрытом сухой, потрескавшейся землëй.
На юго-западе там, за рекой пестреют всеми оттенками зелёного смешанные леса. За ними есть несколько небольших посёлков. А ещё там руины, но их отсюда не разглядишь. Ближе к городу снова виднеются поля, засеянные льном, пшеницей и другими злаками. К слову, всего десять семей, среди которых есть и семья Лаврецких, владеют большей частью тамошних ферм.
Центр же Симпана с его Амфитеатром и административными зданиями сейчас находится в низине прямо у меня за спиной. Он отделён от общины парковой зоной, небольшой речкой и несколькими слоями относительно правильных кварталов. Ещё дальше вдоль берега в последние двадцать лет выросли кварталы, в которых жили и учились переимущественно фамильяры. Там же находится и школа, в которой учится Яннис.
Всё это я успел пронаблюдать, пока мы шли к месту убийства. Шеф выбрал удачную точку для захода – значительную часть переулков, которые попадались у нас на пути, можно было просто перемахнуть размашистым шагом. Но чем ближе мы подходили, тем больше возникало поводов глядеть вниз. Сначала меня привлëк шум. Где-то громко разговаривали, каждый о своём, и вычленить из этого равномерного бубнежа что-то конкретное было невозможно. Улочки становились шире. Внизу можно было увидеть существ всех мастей и социальных слоёв. В основном, конечно, относительно бедных, но попадались и более или менее обеспеченные граждане. Их легко было отличить по одежде. Некоторые показывали на нас пальцами, и тогда слышалось негромкое: "Бу-у-у!", или какой-нибудь смелый крик вроде: "Ловите убийцу, нечего по крышам бегать!"
– Следовало бы провести с этими сволочами разъяснительную беседу, – сказал Лебядкин, заметив, что наш боевой дух тает. – Но до этого дойдёт, бойцы. Не обращайте внимания. У нас есть задача поважнее.
Я бунтовал, когда общество находилось перед лицом кризиса образования. Теперь же у нас новый кризис. Природа его мне пока не до конца ясна, ведь мы, в принципе, как заметил Лебядкин, живём в эпоху изобилия. Но сам факт кризиса, конечно, налицо. В таких случаях бороться надо с причиной, а не с последствиями, поэтому я полностью поддерживаю тактику капитана. Стража не должна выставлять себя злом. Она должна бороться с ним.
Мы перепрыгнули через очередной проулок, и искомый внутренний дворик оказался прямо перед нами. Картина, открывшаяся нашим глазам, не могла внушать спокойствия. Илюша в компании нескольких стражников пытался оттеснить от сарая напирающую на него толпу. Мы оказались позади них и пока что не видели вход в помещение. Зато мы прекрасно видели, что у всех бойцов оголены клинки, а один из них даже взвëл арбалет. Это определённо останавливало от опрометчивых действий первый ряд, чего нельзя сказать о тех, кто не попадал в зону поражения. Нет-нет, а в наших коллег прилетали овощи, битое стекло и даже камни.
– Отдайте тело! – кричал кто-то из пятого ряда. – Дайте похоронить по-урски!
– Как вы могли такое проворонить? – сокрушался тощий подросток. – Вы же стражи!
– Да только если они сами это и сделали! – подлил порцию масла в огонь лысый, как таласанец, мужчина с огромными круглыми серьгами в обоих ушах. – А так называемая "бомба" у храма – отвлекающий манёвр!
Я время от времени поглядывал на капитана. Что я вижу? Сложное чувство? Смесь презрения и милосердия? Сегодня он и впрямь предстаёт передо мной в новом свете.
Пройдя через одному ему понятную внутреннюю борьбу, Лебядкин вдруг выхватил рупор, висящий на поясе, и, используя всю свою повелительную харизму, сказал:
– Граждане и гости Симпана! С вами говорит капитан Корпуса Стражей Михаил Лебядкин! – после этих слов, разнесшихся над трущобами, шум толпы чуть притих.
Шеф снял шлем и бросил его себе под ноги, подставив свою квадратную голову под лучи послеобеденного солнца. Он выглядел, как настоящий римский легионер, вещающий с трибуны на народном собрании.
– Вы пришли требовать справедливости! Что ж, я тоже! – продолжал он. – И я требую справедливости для нас – стражей! Ещё вчера, когда я предложил нашему дорогому мэру усиление охраны на время торжеств, то получил отказ в самой грубой и унизительной форме. Господин Ван дер Ваальс вновь принял желаемое за действительное и счёл сумасбродной саму мысль, что в нашем городе может произойти нечто подобное. Теперь же, когда я должен расследовать обстоятельства этих убийств, вы – граждане и гости Симпана – вы называете меня и моих бойцов, поклявшихся защищать на только человечество, но и весь мир – убийцами, разгильдяями и тюремщиками?! А что вы прикажете нам делать с тем, кто совершил это безжалостное убийство? Оставить его на свободе?
– Нет! – раздались одинокие крики в толпе.
– Что вы прикажете сделать с тем, кто совершает подобное?! – прорычал капитан, подогревая толпу.
– Казнить его!
– Поймать и убить!
– Сделать с ним то же самое!
– Кастрируйте эту сволочь!
– Четвертовать!
– Повесить!
– Народная воля – и есть в данном случае закон! – прогремел на весь район капитан. – И я на вашей стороне! Ведь именно я и должен его ловить! Кто защитит вас, если не будет городской стражи? Уж наверное это будет не наш многоуважаемый мэр!
– Вот именно, – сказал кто-то во втором ряду.
– Нам не нужна твоя защита! – возразил анонимный возглас.
Я только сейчас понял, что мы стоим против солнца. Гигантский силуэт шефа выглядит воистину эпично, а сам он при взгляде снизу, должно быть, светится.
– Послушайте меня все вы – и передайте тем, кто не слышит! – толпа к этому моменту полностью умолкла. – Чтобы поймать убийцу, мы должны сплотиться! Люди, урсы, фамильяры – все мы! Любой, у кого есть сведения о том, что здесь произошло, может подойти к одному из стражей и изложить свою версию устно, в порядке очереди. Если у вас нет на это времени – идите домой и запишите свои показания, пока свежа память! Наши спецы всё внимательно изучат. Но сейчас! Сейчас мы должны забрать тело! И вы – никто из вас – не должны этому мешать! Попытка вмешательства будет расценена как попытка сокрытия улик!
– Но мы должны похоронить его в общине! – потребовал взрослый урс, окружённый сородичами помоложе.
– Тело усопшего передадут вашей общине завтра со всеми почестями! Даю вам слово офицера! – заверил Лебядкин. – А теперь – попрошу всех разойтись!
Тут же, как по волшебству зазвучали голоса бойцов, посланных шефом заранее.
– Объявлен режим чрезвычайной ситуации!
– Идите домой!
– Преступление будет наказано!
Вовремя они подоспели… Надо признать – организационный и ораторский талант Лебядкина неоспорим.
Капитан подобрал шлем и ловко спрыгнул во дворик со второго этажа. Илюша и другие стражники убрали мечи в ножны, а подоспевшее подкрепление разбило толпу на несколько разрозненных групп. Бойцы начали выводить народ через освобождённые от зевак тесные проулки. Некоторые раздавали хлеб. Тот, кто предложил эту мысль, определëнно заслужит очки репутации. Вскоре нам принесли приставную лестницу, и по ней оставшаяся часть группы спустилась во двор. Трюк капитана повторять никто не решился.
Шеф тем временем пошёл осмотреть место преступления лично и велел всем оставаться снаружи.
Возможно, не так уж много народу сразу придало этому должное значение, но он сделал в своей речи мощное политическое заявление. Выступить с открытой критикой мэра при подчёркнуто дружелюбной к зверолюду повестке – и это на территории организации, которую Лебядкин терпеть не может… Он действует, как пассионарий – использует всё, что есть под рукой, чтобы перехватить инициативу. Это сознательный и отчаянный шаг.
Не удивлюсь, если третьим в кабинете мэра в обед был сам Бернардо Гатти – первосвященник Всеединства. Теперь, когда Лебядкин проповедует перед его паствой, он этого так не оставят. Следующий шаг за мэром и церковью. Насколько я понимаю, они не были вовлечены в отправку секретной экспедиции на Большую Землю. Их прочные связи с таласанцами полностью исключают такой расклад. Сейчас Ван дер Ваальс и Гатти более всего нуждаются в сохранении и укреплении статуса кво. Явный перекос сил в сторону людей изменит всю структуру общества, а следовательно и приведёт к уничтожению их институций. Думаю, они это прекрасно понимают.
– Муромский! Лаврецкий! Ко мне! – крикнул Лебядкин из сарая.
Мы, разумеется, повиновались. Зайдя, я, говоря языком эвфемизмов, был премного ошарашен.
Верёвка, державшая Беорна под потолком, обрезана. Видимо, тело сначала рухнуло ногами на стол, а затем, повалив его набок, опрокинуло таз с собственной кровью. Кисти по-прежнему прибиты к стене, но теперь вывернуты под неестественным углом, и кажется, что они вот-вот соскользнут с гвоздей, на которые нанизаны. Почти весь пол залит свернувшейся липкой субстанцией. Повсюду брызги крови. Каким-то образом они достигли гипсового бюста напротив входа и придали ему вид некоего орудия убийства.
Прошло, наверное всего пару часов, а может и меньше, с тех пор, как я был здесь в последний раз. И если раньше это место напоминало некое безумное экстравагантное представление, то сейчас мы стали свидетелями совершенно тупорылой и бессмысленной драмы жизни. Особенно усугубляли ситуацию мухи и другие насекомые, вовсю приступившие к утилизации тканей и телесных жидкостей Беорна. Сладковатая горько-железная вонь, источаемая начавшим разлагаться трупом и вездесущей кровью, доводила омерзительность всей этой картины до состояния обескураживающе безупречной полноты.
– Итак, – сказал шеф.
– Капитан, мы…
– Твою версию я знаю, – оборвал меня он. – Мне интересно, что скажешь ты, Илья.
Лаврецкий молчал, потупив взор. Его тонкие губы сложились в привычную гримасу обиды и отвращения. Тянулись медленные секунды.
И тут Лебядкин отвесил Илюше такую оплеуху, что у того с головы сорвало шлем. Лаврецкий полетел вслед за своей амуницией и повалился на пол, перемазавшись в зловонной жиже.
– За что?!
Он заскулил от полученных травм и закрылся руками, будто это могло его как-то защитить. Затем, видимо, немного придя в себя, Илюша вспомнил про своё высокое происхождение.
– Что вы себе позволяете? – спросил он чуть смелее.
– Что я́ себе позволяю, щенок?! – заорал на него капитан.
Я сделал шаг назад и закрыл входную дверь. Хоть шансов на приватность это не прибавляло, но по-крайней мере мне так стало спокойнее.
– Ты у меня под Суд Кенгуру попадёшь за нарушение устава! И никакой папочка тогда тебе не поможет. Понял? Говори, скотина, что здесь случилось? Почему пустил сюда посторонних? Отвечай!
На последнем слове капитан с силой топнул ногой, и мне показалось, что подскочил даже прилипший к полу труп Беорна, не говоря уж о вполне живом Илюше.
– Я… Я отошёл-то....ох-х…всего-то на десять минут! – всхлипывая и срыгивая воздух, забормотал он. – Я нашёл тут в сарае замок. Повесил его на дверь, забрал ключ, пошёл до ближайшей уличной еды. Вас не было слишком долго! В контракте прописано, что обед по расписанию! Нельзя, что ли, по-человечески?! – здесь Илюша наконец-то поднялся на ноги и, взяв в руки первый же попавшийся кусок ткани, принялся вытираться им от крови. – Ты, сержант, тоже молодец, ушёл и не сказал, когда будешь. Сам-то, поди, поел! Обещал, что меня подменят, а в итоге на меня забил! Час стою – никого; ещё стою полчаса – всё ещё никого! А ведь уже можно сто раз было съездить! Ну я и подумал, что застрял здесь, и если не поем сейчас, то к вечеру рискую окочуриться. На крайняк, я б себе замену нашёл сам.
Один глаз у капитана стал больше другого. На левом виске пульсировала жилка. Да и я, слушая Илюшу, чувствовал, что тупею с каждой секундой.
– Что было потом? – выдавил шеф сквозь зубы. – Как сюда зашли посторонние? Кто всё это сделал?
– Так хозяин пришёл! – сокрушался Лаврецкий. – Не было, не было – и, бац, пришёл! Увидел замок на двери, а у него есть запасной ключ. Это ж его замок, из этого самого сарая! Этого я не предвидел, тут признаю́ свой косяк! Но зачем он тут всё перевернул, я без понятия. Может, освободить его хотел? А потом уж растрезвонил на всю округу. Я пришёл с подмогой, и увидел тут это вот всё. И народ попëр. Но мы никого не впустили больше. Отстояли, так сказать. Я думал, вы хоть оцените!
Говоря это, Илюша дрожал всем телом. Вид у него был жалкий. Реакцией же капитана стал безудержный громоподобный хохот. Наверное, сказывалось накопившееся напряжение.
– Ну это уж вообще! – отсмеявшись, сквозь слезы вымолвил Лебядкин. – Я даже уже и знаю, что сказать… Ты меня убил наповал, Лаврецкий. Думаю, нам с тобой пора заканчивать наше охренительно плодотворное сотрудничество. Бить я тебя больше не буду, можешь выдохнуть. Если ты не совсем потерян, то согласишься с тем, что это было заслужено. А теперь сдай оружие – и иди-ка умойся. Нам предстоит визит к твоему отцу. Ты мне надоел.
Когда Илюша оказался снаружи, шеф сказал мне:
– Ты пойдёшь с нами.
– Капитан?
– Прощупаем, как адвокат связан с… С этим, – Лебядкин показал на труп. – Привыкай, Муромский. Ты влип в это дерьмо по уши. Будешь держаться меня – далеко пойдёшь. Но если предашь – берегись! Пошли!
Поручения были розданы, работа налажена, а мы были готовы выдвигаться. Признаться, давненько вокруг не происходило столько всего сразу.
Лебядкин позвал меня свистом и показал пальцем на Илюшу. Тот качал воду из колонки возле сарая, смывая с себя последние следы крови.
– Надо идти, – сказал я, подойдя к Лаврецкому.
– Ага, – бросил он и ещё раз умылся, забрызгав водой и меня. – Иду.
Он явно не испытывал желания подчиняться, но у него не было выбора. Суд Кенгуру – очень серьёзная процедура. Когда её инициируют, решение о приговоре провинившемуся бойцу принимает совет капитанов Альянса. Али Хасан туда, к слову, тоже входил. На моей памяти таких процессов было лишь три, и все они закончились смертями обвиняемых. Обжалованию приговор Суда Кенгуру не подлежит. При таких раскладах Илюше остаётся полагаться только на благосклонность своего отца и его связи с Лебядкиным, природа которых пока что оставалась для меня загадкой.
– Где сейчас твой отец? – спросил шеф.
– Не знаю, – буркнул Илюша. – Сами ищите его.
– Как ты разговариваешь с капитаном?! – крикнул из-за моего плеча подслушавший наш разговор Марат.
– Гусейнов, иди отсюда! – приказал Лебядкин. – Это тебя не касается.
– Но я знаю, где будет Степан Лаврецкий, капитан! – с жаром тряся своими чёрными кудрями, сообщил Марат. – У моей семьи служит фамильяр. Сегодня вечером он идёт на встречу выпускников в их школе. Там будут выступать все крупные инвесторы и учредители. Насколько я знаю…
– Лаврецкий спонсирует школу, – закончил за него капитан. – Спасибо, Марат. А теперь вали отсюда, пожалуйста. Делай, что приказано.
– Так точно! – отсалютовал Гусейнов и удалился.
Он на дух не переносил Илюшу и, конечно, был рад способствовать его наказанию. Всем известно, что младший сын вовсе не является любимчиком Степана Андреевича, а скорее наоборот. Может, Илюша и не заслуживает смерти, но хорошая взбучка ему точно не повредит.
Мой отец любил говаривать: "Знаете, как люди становятся сволочами? Им всё сходит с рук!". Думаю, он за всю свою адвокатскую карьеру ни разу не произнëс более меткой формулировки. Но я выяснил с годами, что есть существа, которые не перестают пожирать других, даже когда сталкиваются с чем-то, что им не по зубам. Они просто не знают, что можно жить иначе. Их невозможно пристыдить или переубедить – только победить. Кажется, Илюша – как раз один из них. Что ж, как поют наши барды: "Добром и милостью не сдюжить с плутовством!"
– Значит так, – сказал шеф. – Вы двое пока идёте в Корпус и оба пишете подробные рапорты, начиная с того момента, как мы с вами разошлись у храма. Лаврецкий! Сбежишь – не уйти тебе от Суда Кенгуру, я тебя предупредил в последний раз. Повтори приказ!
– Написать рапорт и сидеть в караульной, – апатично сказал Илюша. – Не убегать.
– Муромский, ты за него в ответе, – обрадовал меня шеф. – Ждите меня. От всех остальных обязанностей на сегодня освобождаю. Если кто-то что-то будет спрашивать, шлите их сюда, ничего никому не говорите.
– Так точно, капитан.
Я конечно предпочёл бы связать Илюшу, но вроде бы для этого не было объективных причин. Мы пошли пешком. На правой щеке у Лаврецкого краснела гематома. Он помалкивал и лишь время от времени двигал челюстью из стороны в сторону. На первом же перекрёстке я, повинуясь зову желудка, повёл нас к шатру с уличной едой. Не вполне осознавая себя, я заказал у повара фамильяра плов с бараниной. Умяв двойную порцию, я запил её, залпом осушив стакан апельсинового сока.
– Ты жрёшь, как животное! – сказал Илюша.
– Ммм, – ответил я, блаженно поглаживая живот. – Ну ты-то, я смотрю, совсем не голодный? Наверное, поел по расписанию?
– Да пошёл ты!
– А вот это отставить! – пригрозил я. – Ты не в том положении, чтобы хамить старшему по званию. На что ты вообще рассчитываешь, ведя себя подобным образом?
– А я уже ни на что не рассчитываю…, – сказал вдруг Илюша, резко потупив взор.
Он выглядел таким потерянным, даже ногти грызть перестал. Опять мне стало его жаль. Что за гадская способность у него такая – при всей своей враждебности вызывать к себе жалость?
– В смысле? – спросил я.
– Мне что Суд Кенгуру, что отчий суд – всё едино. Он меня просто размажет… Я ему как бельмо на глазу. Нежелательный сын шестой по счëту жены. А теперь ещё и такой позор… А ведь всё это из-за тебя! Это ты нас привëл в этот переулок. Тебе не сиделось на месте! Неужели тебе совсем, ни капли не стыдно, Артём? Такое ощущение, что ты вот просто псих какой-то. Даже не понимаешь, что подсираешь людям, когда делаешь что-то. Вижу цель – не вижу препятствий? Думаешь, твоя жизнь важна? А как насчёт тех, кто тебя окружает? Мы же напарники, ты нëс за меня ответственность, но всё равно бросил меня там на полтора часа, зная, что я голодный, и теперь я должен…
– Заткнись! – неожиданно для себя крикнул я, вскочив из-за стола. – Заткнись на хрен сейчас же, пока я тебя не отлупил!
На моё удивление, Илюша поджал плечи и сказал:
– Так точно… сержант.
Удивительно или нет, но это действительно работает. Доминирование. Чистая инстинктивная ярость. Хищное желание избавиться от раздражителя самым жестоким образом, не взирая на любые последствия и социальные договоры. Это и есть главное оружие любой альфа-особи – готовность лишиться рассудка, санкционировать собственное безумие и какое-то время жить без будущего. К сожалению, в отличие от меча или пистолета, такое оружие нельзя оставить дома.
Вообще-то, я сторонник той идеи, что подчинение себе других должно вести к повышению степени социальной ответственности. Но Илюша-таки меня вывел. Стоило дать небольшую слабину и самую малость отпустить требования субординации, как он тут же решил откусить мне руку. Хвала небу, больше мы с ним не разговаривали до самого вечера.
Когда капитан прибыл в Корпус, я уже второй час с чистой совестью спал в караульной после прекрасного освежающего душа. С бумажной работой я покончил довольно быстро. А вот Илюша, разумеется, решил поступить наоборот, поэтому к тому моменту, как нас вызвали на ковёр, он всё ещё не закончил рапорт. Лебядкин отобрал у него исписанные кривыми буквами листы и велел нам ждать снаружи.
Дорога до школы прошла без происшествий. Илюша ехал на заднем сидении возле аккумуляторов и помалкивал. Я глядел по сторонам, пытаясь очнуться после дневного сна. Район образованных фамильяров почти весь построен из кораллового цемента. Здесь дома стоят очень плотно друг к другу. Их естественные плавные формы и круглые входные двери – это продукт таласанского дизайна.
За пределами этих мест фамильяры не могут иметь своего жилья. Исключением, пожалуй, является община Всеединства, но там их собственность зачастую утверждают через подставных лиц, которыми обычно выступают жрецы. Схема работает много лет. Здесь же фамильярам позволено приобретать недвижимость и жить крупными семьями исключительно рядом с себе подобными. Это единственная территория во всём Альянсе, которую они могут назвать своей.
Такое положение дел может показаться дискриминацией, если не знать, что десять лет назад у них не было и этого. По факту социальное положение фамильяров неизменно улучшается год от года, и это отлично видно по состоянию района. Ещё несколько лет назад здесь всё было изрисовано непристойностями, а теперь мы едем через ухоженные улицы, очерченные аккуратными живыми изгородями.
Школа фамильяров – это Н-образное двухэтажное здание, выделяющееся на фоне остальных домов в первую очередь своими размерами. Здесь может одновременно заниматься до пятисот будущих слуг, готовящихся зарабатывать достойные деньги в богатых домах.
Мы подъехали к служебному входу как раз в тот момент, когда начиналась торжественная часть – во всяком случае, музыка внутри играла соответствующая.
– Иди ищи своего отца, – сказал Лебядкин, не поворачивая головы. – Если он не сможет выйти, вернёшься за нами. Пошёл!
Лаврецкий выполз из экипажа и, поднявшись по пандусу походкой висельника, исчез внутри. Охранники-фамильяры, вооружённые железными дубинками, даже не шелохнулись, когда он проходил мимо. Право городской стражи на передвижение по их району было абсолютным, а Илюша по-прежнему был облачён в кожаный доспех.
– Капитан, можно задать вопрос?
– Валяй.
– А у убитых вчера фамильяров тоже отрезали что-нибудь?
– Нет, – сказал капитан. – Это грубые убийства с целью ограбления. Множественные ранения. Их хотели наказать и опустить. Все трое учились в этой школе и, не стесняясь, щеголяли доходами. Я думаю, кто-то из прибывших на остров искателей приключений просто охренел, когда увидел, что живëт хуже говорящей собаки.
– Шеф! – возмутился я.
– Успокойся, толерантный ты мой, – сказал капитан. – Это то, кем фамильяров считают убийцы. Если я буду жевать сопли и не смогу представить себе их образ мышления, то какая будет от меня польза? Я преступников должен поймать, в конце концов, или доказать, что их не существует? Я тебе не сраный мэр!
– Простите, капитан, – сказал я. – Привычка.
– Засунь её себе подальше, понял? – огрызнулся Лебядкин. – Короче. Ребята пасут порты и мелкие бухты и проверяют всех подозрительных личностей. Я дал распоряжение шерстить торговцев краденым и ломбарды. Если всплывёт что-то из вещей фамильяров, мы об этом узнаем.
Минут через пять вернулся Илюша.
– Отец сейчас будет держать речь перед выпускниками.
– Значит, пойдëм и послушаем, что он им скажет, – предложил капитан, вылезая из экипажа. – Сегодня у нас прямо день речей! Зал суда разросся до масштабов всего чëртова города!
Когда шеф ступил на пандус, охранники навострили свои мохнатые уши, переглянулись и замерли. На его фоне они выглядят детьми.
– Бинг! Бруно, – сказал он им по очереди.
– Здравия желаю, капитан! – ответили фамильяры хором и хором же завиляли хвостами.
– Я тоже рад вас видеть, – Лебядкин пожал им обоим руки. – Как поживает мама Рен?
– Всё хорошо, дядь Миш, – сказал Бинг. – Идëт на поправку. Спасибо за…
– Ну-ну, довольно этой чепухи. Забыл, что я говорил? Отворяй лучше калитку.
– Прости, дядь Миш, – с чувством сказал фамильяр и открыл перед нами дверь, чуть склонив голову в почтительном жесте.
Мне стало стыдно за то, что я указал капитану на его грубый язык. Говорящие собаки… Ну а кто такие фамильяры, если не говорящие собаки? Что они, хуже от этого стали? Или люди не произошли в своё время от обезьян? Конечно, если в добродушной беседе бросить человеку в лицо, дескать, он ничто иное, как говорящая обезьяна, то ничего хорошего из этого не выйдет. С фамильярами всё то же самое. Однако, в целом, я мог бы без всякой задней мысли назвать людей говорящими обезьянами. Если так подумать, то вообще ничто в нашем мире этому высказыванию не противоречит. А взять урсов? Им любое упоминание о дальнем родстве с медведями и вовсе льстит. Само их наименование, как я слышал, происходит от слова "медведь" на одном из мёртвых языков прошлого.
Отсюда понятно, что слова могут менять значение в зависимости от ситуации и точки приложения наших сил. Истина часто оборачивается ложью, будучи сказана в неправильное время и в неправильном месте. Потому что слова – это труха. Ярлыки на вещах – а порой и без самих вещей. Звуки для игры без чётких правил. Средство самовыражения. Ими можно жонглировать бесконечно, и даже тогда это ничего не скажет о вас. Лишь действия человека раскрывают его истинную суть – и капитан явно не тот, кого мне следует учить терпимости.
Техники и служащие школы пропускали нас повсюду без лишних вопросов. Пройдя через подсобные помещения и кухню, мы оказались в коридоре ведущем за кулисы. За стенкой слева от нас равномерно шумел зал. Оттуда же, напугав Илюшу, раздался вдруг зычный голос Степана Андреевича:
– Добрый вечер, дорогие выпускники, а также студенты и гости школы фамильяров!
Капитан хорошо ориентировался здесь и вмиг вывел нас на небольшую, скрытую от публики занавесом площадку, находившуюся сбоку от сцены. Илюша остался стоять в коридоре. Зал мы отсюда не видели. Лаврецкий старший, стоявший в лучах элекрического света, тут же нас заметил и отвесил небольшой кивок в знак приветствия. Ни капитан, ни тем более я на этот жест никак не отреагировали. Впрочем, адвокат уже продолжал свою речь:
– Сегодня мы собрались здесь, чтобы праздновать, но события эти, увы, омрачены гибелью наших выдающихся учеников! Память о них навсегда останется с нами! Почтим усопших минутой молчания!
Зал притих.
– Выпускники и студенты! – сказал Лаврецкий, рассчитав свою идеальную минуту. – Мы живём во время, когда ваше будущее наконец-то оказывается в ваших руках. Сегодня вы сами решаете – стать ли успешным членом общества, пройдя нашу суровую школу, или же превратиться в бессмысленный отброс, чью жизнь определяет случай. Этот конкурентный мир наконец-то обеспечил вам право на лучшую судьбу. Будь я на вашем месте, то испытывал бы, пожалуй, искреннюю благодарность человечеству. Ведь так было не всегда! Помните о клятве своих предков?! Простите мне эти исторические отсылки, но как можно говорить о нынешнем, не поминая прошлое? Ведь одно есть законный наследник другого. В годы Прибытия, когда ваши предки служили урсам, жизнь их скорее напоминала удел рабов. Тогда, видя благосклонность человечества, семеро глав ваших крупнейших семей принесли людям присягу на поколения вперëд. Наши прадеды вступились за них, защитив фамильяров от произвола прежних хозяев и обеспечив их пищей, кровом и, самое важное – знаниями. Все вы до единого здесь собравшиеся – есть потомки тех самых семей, и вы унаследовали как их привилегии, так и обязанности. Я хочу, чтобы вы помнили это. Вы впитали нашу культуру и полюбили её – а мы полюбили, приняли и обучили вас. Фамильяр – верный друг и слуга человека. И пусть так будет и впредь. Всё это не отменяет, однако, того, что мир полон жестоких и опасных личностей. О борьбе с ними вам расскажет капитан Корпуса Стражей Михаил Лебядкин, почтивший сегодняшнее мероприятие в знак уважения к вашему образу жизни! Прошу вас, капитан! Идите сюда, на сцену!
