Макс Баженов
Этнофагия
– Скорее всего второе, капитан, – сказал Марат, привлекая к себе внимание остальных. С утра шеф повысил его до младшего сержанта. – Я знаю эту публику. Они бы не стали выкидывать вещи, а сдали бы их в ломбард…
– На чëм бы и попались, – подхватил его шеф. – Но кто-то их предупредил. Кто-то объяснил маленьким сволочам, как и что сделать, а возможно и профинансировал их деятельность. Поэтому! Гусейнов! Бацев! Вы пойдëте в секцию боевых искусств "Дитя человеческое" и передадите мастеру Тельману, что я жду его у себя в обед. Заодно поспрашивайте, где кто был из местной молодёжи во время спектакля. Если кто-то будет вести себя агрессивно – пакуйте сразу. Только без жести. Приступайте.
Марат с напарником без лишнего шума скрылись в здании Корпуса.
– Движемся дальше, – сказал капитан. – Сегодня мы рассчитываем на солидный поток рекрутов. Поэтому наша задача – обеспечить безопасность прибывающих и убывающих. Чтобы отсеять хотя бы часть неподходящих кандидатов заранее, ночью мы напечатали несколько тысяч листовок со всей нужной информацией. Распределите их равномерно между торгашами – пусть раздают их всякому зверолюду, которого увидят. Ваши лейтенанты укажут, какие улицы занять. Те, кто находится в подчинении Пшеницина, останутся охранять приёмную комиссию. За подробностями – к нему. Вопросы?
Молчание.
– В таком случае, приступаем.
– Так точно, капитан! – гаркнули все хором, отчего голова моя чуть не раскололась пополам.
– Муромский! Останься.
Дождавшись, пока все они уйдут, капитан отвёл меня в тень гигантского дуба, растущего во дворе, и сказал:
– А теперь о главном – юрисконсульт от Таласии сейчас находится в нашем морге.
– Живой?
– В морге!
– Мëртвый?!
– Очень! – заверил меня капитан. – И у него не хватает…некоторых частей.
– Как так? – удивился я. – Я же видел, как они съезжали!
– Они и съехали, – сказал шеф. – А около пяти утра таласанец был найден в лапе на одном из дальних причалов около лодочного склада. Надо отдать рабочим должное, они не стали поднимать шум и тут же сообщили нам. Я взял их под арест до выяснения обстоятельств. Поэтому знаем об этом пока что только ты, я, да ещё несколько человек.
– Когда только вы всё это успеваете, капитан? Вы вообще спите?
– На том свете отоспимся, – огрызнулся Лебядкин. – Выдвигаемся на место преступления.
– Так точно!
Мы пошли пешком той же дорогой, которой я возил таласанцев, и по пути не обменялись ни единым словом, что меня полностью устраивало, учитывая, как лихо мне было. Отец что, пьёт креплëное? Я сделал-то всего несколько глотков! Хороших глотков, полноценных, позволивших мне должным образом убедиться в том, что напиток это, в сущности, гадкий. И приступить к тëмному… В котором, если мне не изменяет память, процентов семь алкоголя…
Ого! Кажется, я только что в полной мере осознал и даже принял причины собственного тяжёлого состояния. Жаль, что это никоим образом не помогает от него избавиться! Усугубляет ситуацию и то, что Лебядкин делает четыре шага там, где я едва делаю шесть, и мне постоянно приходится ускоряться, чтобы поспевать за ним. В какой-то момент мне захотелось выть от безнадёги и безысходности, одолевших мой похмельный мозг. Я возненавидел себя, капитана и весь мир, но продолжал идти, стиснув зубы.
У въезда в порт Лебядкин наконец сбросил скорость и переключился на прогулочный шаг. Благодаря судьбу за благосклонность, я присоединился к нему, изображая теперь его игрушечного телохранителя. Пот тëк с меня ручьями, выводя из оскорблëнного организма ту гадость, которую я ему скормил намедни.
Сегодня пятница. Порт живёт своей обычной жизнью. Крупных кораблей люди не строят, да и нет столько доступной древесины на островах, чтобы обеспечить создание серьёзного флота. Вырубку леса было решено остановить. Путешествия на материк попросту запрещены, к тому же, любой намёк на саму возможность соприкосновения с Хворью, истребившей человечество и породившей ужасных монстров, приводил суеверных моряков в ужас. Поэтому судоходство Альянса ограничивалось грузовыми и пассажирскими перевозками между островами архипелага. Основную часть кораблей в порту составляли баржи, рыболовные баркасы и небольшие лодки.
Конечно, здесь уже не так оживлённо, как было в вечер злополучного спектакля. Рабочие разгружают мешки неправильной формы, наполненные раздробленными кораллами, чтобы затем отнести их в пункт переработки, устроенный здесь же, в порту; рыбаки снаряжают свои шхуны для скорого выхода в море; готовятся утренние рейсы на другие острова – их немногочисленные пассажиры топчутся в ожидании на причалах.
Я почувствовал на себе слабый северный ветер, несущий неожиданную прохладу и облегчение моим мукам. Море предвещает смену погоды. На самом горизонте клубятся белые облака – но дождя сегодня, наверное, не будет.
– Ты же виделся вчера с отцом? – спросил Лебядкин, всю дорогу столь угрюмо молчавший.
– Да, капитан.
– И? Что скажешь? Ты с нами?
– Вы говорите про иллюминатов? – уточнил я.
– Я говорю конкретно про Сергея Владимировича Муромского и про меня, – сказал он. – Мне плевать, как это называется. Всю эту хрень выдумывает он.
– Не сочтите меня нигилистом, капитан, но если бы вы лично рассказали мне о целях своей кампании, то определиться было бы гораздо проще.
Лебядкин бросил в меня свой коронный взгляд, и будь я ребёнком, меня, наверное, сбило бы с ног. Но я устоял.
– Резонно, – наконец сказал шеф. – Для начала мы должны покончить с властью Семей, пока они не покончили с собой – и со всеми остальными заодно. Затем Альянс должен быть перестроен в республику. Выберем консулов, учредим сенат, народное собрание и палату представителей. Судами будет заниматься магистрат, который возглавит твой отец. Зверолюд должен быть ассимилирован, а анклавы и гетто уничтожены. Моë главное требование – единый справедливый закон для всех! Вся эта прецедентная чепуха приводит к тому, что убийцы и воры гуляют на свободе, будучи в полном праве. Лаврецкие, Штольцы, Ямáды, Кирсановы, Ван дер Ваáльсы, Гáтти – все они окончательно потеряли связь с реальностью! Они не видят дальше собственного носа. Если Семьи и дальше будут рулить делами Альянса, то он загнётся под собственным весом, и мы снова откатимся в варварское состояние. Сейчас нам требуется прочное основание, на котором будет стоять гражданское право Альянса. И твой отец как раз занимается этим вопросом.
– Чем именно?
– Пишет Конституцию Новой Республики.
Я присвистнул.
– Ничего себе!
– Вот именно, – сказал капитан. – Так ты с нами или нет?! Отвечай, Муромский, не томи!
– Позволите быть честным?…
– Задолбал… Позволяю!
– Я безусловно с вами, капитан! – отвечал я. – Ведь это и без того моя работа! Что до отца, то я сначала хотел бы прочитать, что он такого там написал. Помнится, как-то он сочинил один выдающийся, по его словам, сонет, а в итоге оказалось, что это ужасная дрянь…
– Ты что, вздумал издеваться надо мной?! – резко остановившись, вопрошал Лебядкин.
– Никак нет! – оправдывался я. – Я просто к тому, капитан, что вкусы разнятся, и во вселенной уже существуют вещи, написанные рукой моего отца, с которыми я категорически не согласен. Не буду скрывать, всё же, что ваш план мне очень импонирует…
– Яблоко от яблоньки, – сказал шеф и махнул на меня рукой. – Допустим, я попрошу его показать тебе черновик.
– Спасибо, капитан! Ценю ваше терпение!
Последняя фраза явно оказалась лишней. Лебядкин посмотрел на меня, как на какого-то морского гада, извивающегося в ведре с себе подобными, и громко цокнул языком.
– Тяжёлый ты малый, Муромский, – сказал он. – Я готов терпеть твою хвалëную честность до тех пор, пока в ней есть здравое зерно. Но предупреждаю тебя, если ты будешь мне хамить или ещё хоть раз попробуешь морочить мне голову своими шуточками, то мы с тобой просто-напросто подерëмся – как мужчина с мужчиной. Будь попроще, иначе я из тебя всё это дерьмо разом выбью! И мне будет плевать, что ты Серëгин сын, понял?
– Так точно, капитан, – вырвалось у меня само собой.
Каким-то образом шеф одной интонацией умудрился вызвать у меня иррациональный стыд за собственную скрытую браваду. Я стоял, не столько испуганный перспективой быть избитым, сколько сбитый с толку. Кажется, капитан только что вернул мне то, что я вчера отвесил Илюше, только сделал он это, в отличие от меня, спокойно и непринуждённо. Вот, чем настоящая власть отличается от воинственного кукареканья.
"Я тоже хочу уметь так делать!" – со всей ясностью вдруг осознал я.
Видя по моей реакции, что его слова возымели правильный эффект, Лебядкин сказал:
– Вот и хорошо. А теперь пошли. Мы почти на месте.
Юрисконсульта нашли в самом отдалённом секторе порта. Попасть сюда можно только через ворота, которые сейчас охраняют стражники, оставленные здесь после спешной эвакуации тела таласанца. Ребята отдали нам честь и пустили на территорию лодочного склада.
Сразу за крупным прямоугольным амбаром возвышается скала, уходящая в море. Дальше вдоль берега ходу не было – либо придётся огибать скалу вплавь, либо возвращаться назад и вставать на дорогу ведущую наверх в посёлок фамильяров. Прилежащая территория склада захламлена всякой всячиной – от стройматериалов до деталей и частей кузова самоходных экипажей. Деревянный причал уходит в море метров на двадцать. В самом его конце расположена механическая "лапа" – прибор для безопасного изъятия таласанцев из воды.
– Вон там он и висел, – сказал капитан. – Убит из арбалета с тридцати метров. Спецы сказали, что стреляли с крыши амбара. Мы туда пока не совались. Народ начал просыпаться, и пришлось свернуться, чтобы не поднимать лишний шум.
– Вы сказали, у него не хватало каких-то частей…
– Плавников. Медик заверил меня, что их отрезали уже после смерти. Орудовали тем же самым инструментом, что и в случае с Беорном.
– Ритуальным ножом?
– Скорее всего, – сказал капитан.
– Но почему преступник использует оружие урсов? – мой вопрос, казалось, напрашивался сам собой. – Может быть, он и сам урс?
– Почему бы не использовать хороший нож? – спросил в ответ капитан. – К тому же, не встречал я урса, который пользовался бы арбалетом. У них пальцы не пролазят в затвор, да и держать им его не слишком удобно. Разве что, модификация… Нужно будет опросить оружейников. Ладно. Пойдём обыщем амбар и залезем на крышу. Причал мы уже осмотрели. Там ничего интересного.
Внутри склада, открытого со стороны моря, мы увидели несколько рядов лодок, расположенных на специальных поставках. Некоторые висели на крюках, закреплённых на потолке. Слева вдоль стены стоят полки с инструментами. Там же хранятся изъеденные солью насосы, вёдра, якоря, канаты и прочие неизменные атрибуты морского дела.
По центру склада находится зона ремонта, но все еë верстаки пустуют. Кажется, здесь редко ведутся какие-то работы. Это место скорее похоже на кладбище кораблей, чем на их временное обиталище. На мой дилетантский вкус, бóльшую часть этих лодок можно смело списывать в утиль.
– Чуете, шеф? – спросил я.
– Что?
– Вот сейчас потянуло чем-то…
– Осмотрим лодки, – сказал капитан. – Начну со стороны моря, а ты двигайся мне навстречу.
Я направился в противоположную часть склада и открыл широкие ставни. Миллионы пылинок разом отразили ворвавшийся внутрь свет, на мгновение ослепив меня. Мне вроде бы становится лучше – сквозь муки похмелья чуть проклюнулся аппетит. Но двигаться всё равно лень. Найдя приставную лестницу, я с глухими стонами взобрался по ней к ближайшей лодке, укрытой плотной зелёной тканью. Там не нашлось ничего необычного.
– Интересно, что юрисконсульт забыл здесь ночью? – спросил я, волоча лестницу дальше.
– Я думаю, общался с кем-то, кому доверял, раз позволил поднять себя на лапе, – ответил Лебядкин. – Ух ты ж, ë-моë!
– Капитан?
– Иди сюда, Муромский.
Я поставил лестницу рядом с ним и поднялся повыше. На дне обследуемой шефом лодки лежали в загустевшем желе из собственной свернувшейся крови два тела, завëрнутые в парусину с ног до головы и обмотанные верёвками. Мне показалось, что убийца наспех пытался сложить из них древний символ инь-янь, но у него не хватило места, чтобы очертить круг. Несомненно запах исходил именно отсюда.
Лебядкин перевесился через борт, надрезал парусину и чуть приподнял еë край, заглянув под ткань.
– Человек, – констатировал он. – Ну-ка…
Капитан перелез через борт и, сидя так, что его ноги не касались мерзкой красной жижи, оголил голову первому трупу, срезав с неё парус своим острым, как бритва, кинжалом. Согнувшись над покойником, Лебядкин сморщил лоб, протянул руку к его нижней челюсти и чуть повернул голову, чтобы мне стало видно лицо.
– Знаешь его?
Что-то бурлящее вдруг поднялось из глубин моего естества и вырвалось наружу. Да, меня стошнило. Нет, мне не стыдно. Мне хватило ума сделать это мимо колыбели кошмаров, обнаруженной капитаном.
– Муромский! – воскликнул Лебядкин. – Что с тобой такое?
– Похмелье, – признался я, отплевавшись.
– Очнись! – приказал шеф.
– Так точно, капитан!
Я был почти благодарен этому мертвецу за то, что он со мной сделал. Ужасно признавать, что столь омерзительная процедура может приносить так много пользы, но мне стало заметно лучше.
– Первый раз его вижу, – сказал я наконец.
Шеф поставил ногу на поперечную перегородку и ловко перешагнул через трупы, оказавшись напротив того места, где стоял прежде. Он повторил процедуру со вторым свёртком. Этого типа я тоже видел впервые. Оба – мужчины за сорок. Первый гладко выбрит, второй бородат, как морской разбойник.
– Обыщи оставшиеся лодки, – приказал капитан. – Я полез на крышу.
Сказано – сделано. Таская лестницу от стойки к стойке, я размышлял о своём начальнике. Меня подкупала активность Лебядкина. Он любит работать в поле и находится в прекрасной форме. Конечно, в этот раз у него есть личный интерес, а кроме того, им движут и соображения секретности, но даже не будь это так, его деятельная натура непременно проявила бы себя, и он всё равно лазил бы по крышам и искал мертвецов по складам вместе с сержантским составом. Из него может выйти вполне добротный консул, одновременно близкий народу, но и учитывающий сложность и неоднозначность общественно-политических процессов. В этом у меня не было никаких сомнений. Сомнения были лишь в том, что система, которую собираются построить иллюминаты, будет способна гарантировать безотказный механизм передачи власти компетентным последователям. Общества, построенные на силе и харизме одной единственной личности, потенциально уязвимы для разрушительных междоусобиц, поскольку их лидеры внезапно смертны. Допустим, Лебядкин достигнет своей цели и сможет реорганизовать Альянс в централизованное государство. Кто будет после него? Я, что ли?
Меня позабавила эта мысль. Меньше всего в жизни я хотел бы заниматься политикой, да и, будем реалистами, я с такой задачей столкнуться не готов, ни умственно, ни эмоционально. Но теперь, как выразился капитан, я всë равно "по уши в этом дерьме". Раз нельзя этого избежать, придётся включиться…
Что ж, тогда конституция, которую пишет мой отец, должна быть безупречной! Пока я не буду в этом убеждён, я не смогу поддержать сей проект от чистого сердца. Угроза со стороны таласанцев тоже, пожалуй, должна стать более осязаемой, чтобы я поверил в неё. Остаётся надеяться, что Анастасия поможет мне прояснить этот момент сегодня вечером.
На крыше, как и в амбаре, больше не нашлось ничего интересного. Шеф послал стражников за опергруппой, и когда те прибыли, мы оставили место преступления в заботливых руках экспертов. Теперь дело за опознанием.
Время шло к полудню. Город жил своей жизнью, но повышенная активность бросалась в глаза. Основной поток новых рекрутов из зверолюда ожидается вечером, после того, как глашатай сделает официальное заявление, но некоторые фамильяры, свободные от контрактных обязательств, уже стягиваются к Корпусу. Узнав капитана, они картинно отвешивали ему честь. Урсы, ждущие своей очереди возле шатров приëмной комиссии на главной площади, одобрительно кивали и уступали нам дорогу.
Боже мой, да я иду рядом с живой легендой!
Мы поднялись по ступеням и зашли в главное здание Корпуса, где на самом входе нас остановил свежеиспечëнный младший сержант Гусейнов.
– Капитан! – крикнул он громче, чем следовало бы. – Мы задержали двоих членов секции. Мастер Тельман вызвался их сопровождать. Он ждёт наверху у вашего кабинета.
– Скажи, Гусейнов, давно ты здесь находишься? – спросил его шеф так, будто разговаривал с ребёнком.
Марат изменился в лице, не осознавая своей ошибки.
– Наверное, полчаса, – сказал он. – Или сорок минут.
– Ты посещал школу?
– Да, капитан! Лучшую школу Симпáна!
– Следовательно, ты умеешь писать?
– Конечно, капитан! – заверил его Марат. – И весьма грамотно!
– Тогда почему я ещё не читаю твой рапорт? – поинтересовался Лебедкин. – Что я должен заключить из твоего доклада? Грамотно, Гусейнов – это когда всё понятно. Запомни это, если хочешь оставаться сержантом! За что вы их задержали? Как разворачивались события? Вот, ты пришёл в секцию. Что было дальше?
Марат кивнул, выпрямился по стойке смирно и подробно, порой даже слишком, изложил свою версию произошедшего. Мол, подростки вели себя неадекватно; Бацеву заплевали плащ, пока тот не видел; слово за слово, малолетние сволочи начали обзываться и оскорблять стражу в лице капитана, за что самые агрессивные из них и были безжалостно скручены мордой в пол. Мастер Тельман согласился, что поведение его воспитанников было неприемлемым, но теперь хочет подать протест за несимметричное по силе воздействие со стороны Марата.
– Симметричное воздействие?! – негодовал тот, выразительно жестикулируя. – Это что же я теперь должен воровать у вора, а не отправлять его на каторгу? При всëм уважении, капитан, эти козлы заслуживают гораздо более сурового наказания! Они обозвали ВАС шавкой! Да за одно это их надо отдубасить до состояния сплошного синяка!
– Вот, значит, как, – сказал Лебядкин. – Ладно. На будущее, Гусейнов, сдерживай свой псих, понял меня? Репутация Корпуса – это и твоя ответственность тоже.
– Да я их даже не до крови, так, по корпусу, чтоб больно, но не видно…
– Марат! – прорычал шеф. – Охренел?!
– Так точно, капитан! Извините! Исправлюсь!
– Рапорт всё ещё должен быть у меня на столе! И передай при случае своему отцу, чтобы зашёл ко мне. Скажи, что у меня к нему деловое предложение.
– Есть!
– Пошëл!
Гусейнов не исчез бы быстрее, даже растворись он в воздухе – ноги унесли его прочь со скоростью ветра. Вопреки моим ожиданиям, шеф пошёл к камерам предварительного заключения, а вовсе не на лестницу, ведущую на второй этаж.
– Тельман подождёт, – сказал он. – Пошли, чего встал? Мне нужна будет твоя помощь во время допроса. Заодно научишься.
Я проследовал за капитаном. Задержанных бросили в отдельные камеры. Сейчас в темницах находились ещё трое хулиганов, те самые, которые швырялись камнями на премьере. Шеф отпустил стражу, усадил меня за стол в тесной дежурке и проинструктировал:
– Зайди в камеру через пять минут и скажи, что второй всё слил. Всё понятно?
– Да, капитан.
– Покажи, как ты это будешь делать, – попросил Лебядкин.
Я привлëк весь свой скудный драматургический опыт, постучал по столу и озвучил:
– Капитан! Второй всё слил!
– Пойдёт, – сказал шеф. – Пять минут!
Я отмерял нужное время, переворачивая песочные часы на столе дежурного. Здесь же, среди документов лежала куча всякой всячины, не имевшей отношения к работе: какие-то головоломки, кусок полированного железа, который использовали как пресс-папье, книги и многочисленные деревянные безделушки, выполненные одной и той же техникой. Видимо, дежурный их и изготавливал в свободное от работы время. А может, и прямо на работе.
Прошло пять минут. Я постучал в дверь камеры, в которой находился шеф, и сделал, как было велено. Заключённый стоял в углу перед нависшей над ним громадной фигурой. Это был очень коротко стриженный молодой человек – жилистый, крепкий, но пока что не до конца сформировавшийся. Его левый глаз украшал большой фиолетовый фингал, судя по его состоянию, появившийся несколько дней назад, а правый бицепс рассекала длинная засохшая царапина.
Когда я произнёс свою реплику, парень вздрогнул, но быстро собрался и с вызовом во взгляде задрал подбородок. Шеф молча развернулся, и мы вышли.
– Повторим? – предложил Лебядкин и направился к другой камере, показывая мне свою гигантскую пятерню. – Пять минут. Потом заходишь и говоришь то же самое.
Наш второй клиент оказался гораздо менее воинственным на вид. Аккуратно стриженные волосы и ногти выдавали в нём потомка богатой семьи. Когда он услышал, что "второй всё слил", его глаза округлились, а руки затряслись. Мы ненадолго вышли.
– А ну-ка, – сказал мне Лебядкин. – Сделай морду позлее!
Я скривил мину презрения – это всё, на что меня хватило.
– Вроде того, да, – одобрил шеф. – А теперь осталось лишь немножко надавить. Первый – безотцовщина. Совершенный отморозок. Алиби на вечер спектакля у него нет, но показания с него не выбить. Он скорее удавится, чем предаст своих. А вот этот милый мальчик – никто иной, как Андрей Дудочник – сын крупнейшего производителя конопляной бумаги во всём Альянсе. Папочка отдал своего отпрыска в секцию, чтобы того научили держать удар, но он решил, что проще будет сорить деньгами и примкнуть к молодёжной группировке. Большая удача, надо сказать, учитывая наши дальнейшие шаги. Ладно, пошли.
– Ну вот и всё, Андрюша, – объявил капитан, когда мы вернулись обратно. – Дружок твой решил всё свалить на тебя. Закончилась сладкая жизнь. Поедешь добывать соль.
– Враньё! – истерично крикнул в ответ Дудочник младший. Сколько ему? Шестнадцать?
– Враньё или нет, но пока у меня нечего противопоставить его показаниям, – сказал шеф. – Он признался в том, что сделал, и сказал, что ты спонсировал нападение на фамильяров в вечер спектакля.
– Это не правда! – глаз Андрюши коснулись слëзы.
– Ну если бы ты мне рассказал, где ты и твои друзья были позавчера вечером, то я мог бы опровергнуть его слова, – предложил Лебядкин. – Если это клевета, то докажи это!
В ответ парень разразился глухими рыданиями.
– Ты думаешь, что стал им товарищем, Андрей? – продолжал давить капитан. – Это заблуждение, с которым тебе лучше распрощаться прямо сейчас. Кто ты – и кто они? Для этих ребят ты просто денежный мешок – источник дополнительного дохода. Они никогда не воспринимали тебя всерьёз. Ты – потомок благородных аграриев, а они – уличные отбросы, готовые сожрать любого, кто им не по нраву. Для них нет таких понятий, как честь. Некоторые из них даже читать не умеют! Это просто малолетнее зверьё. Ты им не ровня. Они это знают. И поэтому сейчас ты становишься козлом отпущения.
– Это Лаврецкий! – закричал вдруг Андрюша. – Это он дал им денег! Я здесь ни при чём! Я сразу их отговаривал!
– И правильно делал! – похвалил его капитан и показал мне жестом, чтобы я принёс писчие принадлежности. – Какой Лаврецкий? Их много.
– Илья! – услышал я, покидая камеру.
"Вот те на!", – думал я, забирая со стола дежурного бумагу, перо и чернила.
– Организуй надзор за Тельманом, – сказал шеф, встречая меня снаружи камеры. – Если вздумает уйти – не отпускать ни под каким предлогом. Можно посадить его ко мне в кабинет. Про то, что слышал здесь, ничего ему не говори. А лучше, никому ничего не говори!
– Так точно, капитан! – ответствовал я и ушёл искать Марата, чтобы сбросить на него заботу о мастере боевых искусств. Мне давным-давно полагалось поесть.
Гусейнов, как и ожидалось, обнаружился в караульной, пишущим свой первый сержантский рапорт. На полу под ним в большом количестве валялись испачканные исправлениями черновики.
– Как успехи? – спросил я.
– Так себе, – признался он. – Сто лет не излагал мысли на письме. Получается какая-то чушь.
– Советую писать первое, что приходит в голову. Шеф умеет вычленять полезную информацию из любого бреда, а кроме него эти бумажки никто не читает. Поверь, всем плевать, насколько ты хорошо это написал.
Сам-то я стремлюсь писать отчёты и рапорты красиво и понятно, особенно, когда мысли не заняты посторонними делами. Но сейчас мне нужно, чтобы Марат занялся кое-чем другим. Урок словесности можно устроить и после работы, к тому же, количество казённой бумаги, уже ушедшее на рапорт, только что потерявший всякую актуальность, казалось мне явно избыточным.
– Возьми уже какую-нибудь версию, – сказал я, указывая на листки на полу. – Заведи Тельмана в кабинет капитана, там и допишешь.
– Так точно, старший сержант, – ответил Марат, отрываясь от письма. – Кажется, я закончил.
– Вот и славно.
Я отправился на площадь перекусить, сообщив молодому стражнику на входе, чтобы он также ни при каких обстоятельствах не выпускал Тельмана. Вроде бы, теперь я могу с чистой совестью идти.
Агора к этому моменту была заполнена самой разнообразной публикой, хоть приёмная комиссия пока и не работала. Фамильяры и урсы, горящие желанием вступить в Корпус, толпились небольшими скоплениями в ожидании официального объявления. Их, наверное, было не больше сотни. Вообще, если уж я заговорил о численности тех и других, то следует упомянуть, что на весь архипелаг их насчитается, ну, может бы, процентов восемь от общего населения. И если бы это число не стремилось к пятнадцати тысячам, то, наверное, было бы не о чем говорить. Конечно, история взаимодействия между урсами и фамильярами изобилует жестокостью по отношению к последним и злоупотреблением властью со стороны первых; и вряд ли можно представить себе мир, в котором фамильяры снова переметнутся к старым хозяевам, чтобы объявить войну людям. Но ничто не мешает им обретать самосознание. Даже наоборот – всё этому способствует. Когда фамильяры только прибыли на Симпáн, они были полузверьми. Теперь, спустя сто тридцать лет, они уже вполне полулюди. Естественно, что они захотят больше самостоятельности в выборе своего жизненного пути. Не могли же они не заметить своих новообрëтенных достоинств? Да никакие обеты их полуразумных предков уже никогда не убедят современную публику. Вопреки убеждению Лаврецкого, многие фамильяры вполне готовы и очень даже хотят взять жизнь в свои руки.
Я почти отстоял свою очередь к Вольдемару, когда услышал чей-то окрик:
– Артëм! Сержант Муромский!
Признаюсь, я искал глазами человека, поэтому и не сразу понял, кто ко мне обращается. Это оказался Яннис, как всегда, одетый с иголочки. С ним шëл другой знакомый мне фамильяр, также завëрнутый в дорогую ткань.
– Приветствую, – сказал я, пожимая им обоим руки. – Какая встреча, Чен Чен!
– Вы знакомы? – удивился Яннис.
– Виделись раз, – сказал я. – Дражайший! А куда же вы убежали в день премьеры? Если это, конечно, не секрет. Мне показалось, или у вас с таласанцами был действующий контракт?
Только договорив, я понял, что Чен Чен настроен отнюдь не по-светски, и весь мой приятельский непринуждённый тон делает ситуацию идиотской. Уши и хвост фамильяра были поджаты, а его наивные чёрные глаза, смотревшие на меня из-под глубокой скорбной складки на лбу, таили в себе рáвно ужас и надежду на помощь.
– Что-то случилось? – участливо спросил я.
Фамильяры одновременно кивнули и схватились друг за друга.
– Он видел кое-что! – заявил Яннис, привлекая внимание окружающих.
– Артём. Ты будешь заказывать или как? – спросил вдруг из-за моего плеча Вольдемар.
До чего же не вовремя! Секунду я постоял в раздумьях, но долг-таки перевесил голод.
– Нет, Вольдемар! Увы!
– Ну заходи попозже, я тут весь день сегодня. Следующий!
Я подтолкнул фамильяров в сторону здания Корпуса и попросил:
– Только помалкивайте, пока мы не окажемся внутри.
Когда мы поднялись по лестнице, молодой стражник, стоявший на входе, отдал честь и потребовал от моих спутников пропуск.
– Это свидетели преступления, – сказал я.
– Капитан велел…
– Капитан велел и мне! – перебил его я. – Старший сержант Муромский. Под мою ответственность.
– Так точно, сержант, – ответил боец, помявшись.
Я отвëл Янниса и Чен Чена в комнату для допросов, располагавшуюся в том же крыле, что и камеры предварительного заключения. По пути мы заскочили туда, и дежурный, ковыряя ножом новую деревянную болванку, сообщил нам, что шеф уже отправился к себе. Процедура взятия показаний была мне хорошо знакома, поэтому я решил избавить капитана от лишней болтовни, коль скоро он занят с мастером Тельманом.
В комнате для допросов не было окон – освещение создавалось двумя электрическими лампами. Хорошая звукоизоляция этого помещения обеспечивала полную секретность. Я взял лист из стопки бумаги, лежавшей передо мной, и пригласил гостей за длинный прямоугольный стол. Они уселись напротив меня.
– Итак, – сказал я. – Что случилось?
Фамильяры наперебой затараторили каждый о своëм.
– Убийца! Он застрелил…
– Пришёл ко мне ночью и…
– Успел прыгнуть в воду…
– Я его успокоил, а потом…
– Большой серый человек в маске!
– Тихо! – закричал я, стукнув рукой по столу. – Друзья! Вы издеваетесь? Пожалуйста, по очереди. Чен Чен! Можно на ты? Яннис?
– Да.
– Это честь! – воскликнул Яннис.
– Ага. Итак, Чен Чен. Начнëм с тебя.
Так увещеваниями и наводящими вопросами спустя, наверное, битый час я наконец-то смог восстановить картину произошедшего и даже запечатлеть её на бумаге.
Выяснилось, что Чен Чена под угрозой аннулирования лицензии вынудили выполнять всяческие неофициальные поручения для дедушки Илюши. Андрей Лаврецкий уже давно готовился отправиться к праотцам, но по-прежнему имел огромное влияние на торговлю во всём Альянсе. Одним из первых заданий Чен Чена стало сопровождение торгового представителя Лаврецких и члена гильдии инженеров на встречу с юрисконсультом для установления альтернативных путей торговли – на случай эмбарго с одной из сторон. Ведь на самом деле никто не хотел терять доходы и возможности, которые предоставлял регулярный обмен ценностями. Может, демарш таласанцев и был связан с необходимостью ослабить и дестабилизировать человечество, но они точно не собирались терять тех выгод, которые приносило сотрудничество с двуногими. То же самое было справедливо и применительно к людям.
Собственно, во время этой встречи и произошло нападение. Убийца действительно стрелял с крыши. Сначала он с ужасающей точностью смертельно ранил людей. Болт, предназначавшийся Чен Чену воткнулся в руку запаниковавшему инженеру, и фамильяр успел спрыгнуть в воду. Всю ночь он затем скрывался в скалах, маскируя свой запах водорослями, мхом и пахучими растениями, а потом поднялся по утёсу в посёлок фамильяров, где уже пришёл к матери своего старого друга Янниса. Она отмыла бедолагу от нечистот и уложила спать. Перед занятиями Яннис, как обычно зашёл к ней в гости и, выслушав историю Чен Чена, рассказал тому, что фамильяры отныне могут служить в Корпусе. И вот они здесь.
