Максим Привезенцев
Дервиши на мотоциклах. Каспийские кочевники
Мехмет закончил рассказ, выпил полстакана воды, сделал большой глоток дыма и посмотрел на меня вопросительно: мол, как? впечатляет?
Что я мог ему ответить? Мы настолько мало знаем о Востоке, что иногда даже стыдно. Уже потом, дома, Ира Аржанцева рассказала мне, что параграф о восстании бабитов был даже в нашем школьном учебнике истории. Но я не так прилежно учился в школе, и досконально его содержание не помню.
Выяснилось, что история Куррат-уль-Айн в XIX веке была широко известна в Европе, а будущий вице-король Индии и автор знаменитых нот молодой Советской республике лорд Керзон рыдал над ее судьбой, еще учась в университете.
«Мужество очаровательной поэтессы из Казвина с трагической судьбой, которая, сбросив чадру, пронесла по всей Персии факел миссионерства, – один из самых волнующих эпизодов современной истории», – писал он накануне Первой мировой войны.
«Один из самых волнующих эпизодов истории»… а я ничего не знал…
XVI. Тегеран, мозг выносящий. День первый
И вот мы въехали в Тегеран. Я давно хотел попасть в этот город. Удивительные фотоальбомы 60-х годов, так не вяжущиеся по тону и цвету со всем увиденным в современном Иране – исторические ассоциации, персидская литература…
…Тегеран – очень древен, намного древней тех городов, которые мы видели на своем пути, – и Самарканда, и Бухары, и Хивы, и Ургенча. Ему – по данным археологических источников – не меньше 8 тысяч лет. Но столицей он стал относительно недавно – всего лишь три столетия назад, в годы правления династии Каджаров.
До этого центры персидской государственности были отнесены гораздо дальше на север. И поэтому не удивительно, что нынешняя столица Ирана оказалась сотнями нитей связана с Бухарой и Самаркандом (так уж все перекликается в нашем путешествии). Кроме всего прочего, первым известным европейцем, посетившим Тегеран, был испанец Руй Гонсалес де Клавихо, который следовал из Мадрида в Самарканд, ко двору Тимура. Он записал, что здесь, у подножия горы Точал, расположен крупный город, и в нем – дворец-резиденция Тимуридов.
В тридцатые годы прошлого века, в эпоху Семевского, который, впрочем, не мог бывать здесь, вероятно, это был упоительный город. Как и весь мусульманский Восток между двумя мировыми войнами. И какие интриги, какие шпионские страсти! В отличие от Александрии, воспетой Лоренсом Дарреллом в «Александрийском квартете», роман о Тегеране, о хитросплетениях английской, немецкой и советской дипломатии еще не написан. «Тегеран-43» – это только развязка, напряжение, охрана, стрельба, монументальные фигуры лидеров союзников. Но Тегеран 20-30-х годов – совершенно другая песня. Любовные истории, дружбы, предательство, ужас возможного возвращения на родину, тоска, ненависть, ясное небо. Все это еще ждет своего бытописателя…
…Километров за тридцать до иранской столицы начались «пробки» – на дорогах скопились легковые машины, грузовики, мотоциклы. И это неизбежно – в тегеранской агломерации проживает тринадцать миллионов человек. Но нам удалось легко обойти все трудности. Мы сели на хвост компании местных байкеров, и, лавируя за ними между потоками, на скорости ворвались в центр города.
Гостиницы в Тегеране – в отличие ото всей остальной страны – откровенно дорогие. Но, поспрашивав местных, нам удалось обрести номер за 200 долларов. Здесь это большая удача.
Еще в Казвине я нашел гида, и тут нам очень повезло. В сети был целый список русскоязычных тегеранских экскурсоводов, и я наугад выбрал одну даму. Но перезвонила совершенно другая. Та, первая, оказалась занята в эти дни, а вот Лилия – миловидная женщина лет сорока из Белоруссии, которая жила в Иране уже больше пятнадцати лет – была свободна. Она с радостью согласилась помочь нам, и мы договорились о встрече.
…Конечно, она была очень осторожна. Конечно, она взвешивала каждое слово. Но всему, что мы узнали о потаенной жизни иранской столицы, мы обязаны именно ей.
Это очень интересно, как люди привыкают жить под давлением. Казалось бы, ничего нельзя, но все можно. Европейская одежда для женщин под запретом, но дома все ходят в маечках и джинсах. Алкоголь под запретом, но его всегда можно купить в небольших магазинчиках и лавках. Фейсбука – нет, но при желании… Свободной любви нет – и все-таки… Клубной жизни нет, но постоянно у каких-либо друзей и знакомых случаются закрытые вечеринки, где можно все. Или почти все. В зависимости от настроения и желаний собравшихся, точно так же, как в Москве или Буэнос-Айресе.
Очень повезло нам и с водителем. Пожилой тегеранец Ахмад Ашпари прокатил нас по всем явным и тайным местам этого города, и город раскрылся так, как только мог он раскрыться за два дня перед путешественниками, явившимися из совершенно другого мира.
Фамилия Ашпари означает «водопад». Семья Ахмада и жила в районе водопадов, на севере Тегерана, там, где всегда царит прохлада. Может быть, поэтому он был такой сдержанный и в то же время радушный? Все зависит от климата – это старая и наивная мысль, но иногда в нее начинаешь верить…
…С чисто географической точки зрения Тегеран – удивительнейшее место на земле. Мы застали там, как минимум, три времени года – зиму, весну и лето. Если на юге +35 градусов по Цельсию, то наверху еще вполне может продолжаться горнолыжный сезон.
Город лежит у подножия хребта Эльбурс , поэтому за домами всегда видны заснеженные вершины. Высшая точка Ирана – потухший вулкан Дамавенд – отсюда где-то в нескольких сотнях километров. Но практически в самом городе находится гора Точал высотой под четыре тысячи метров. И это совсем неплохо – прохлада всегда рядом…
…В мифологии древних персов Эльбурс был центром мира. Вокруг него вращались Солнце, Луна и другие светила. По зороастрийскому преданию, именно на Эльбрусе высился родовой замок Пашутана – мудреца, которому не было равных ни на путях дня, ни на путях ночи. А в сопле Дамавенда тысячелетиями томится злой дух Биварасб – чудовище о двух змеях, вырастающих из его плеч. Туда его заточил авестийский герой Афридун. И, если приложить ухо к жерлу вулкана, можно услышать, как грозно и заунывно воет заключенное под спудом сказочное существо…
…Все эти легенды знакомы с детства каждому иранцу. Реальность, конечно, немного прозаичнее. Наверху, в прохладе, у подножия Точала расположены богатые кварталы – Шемиран и Дарбанд. В Шемиране – большая часть иностранных посольств. Тут же – летняя резиденция Пехлеви. А еще ближе к вершине – горнолыжные курорты, куда из города ведет канатная дорога.
Внизу же, ближе к центру и за ним, дальше к югу и западу живут люди победнее, попроще. Но это, как бы сказали в Европе, – средний класс. Самые же бедняки теснятся на юге. Там, в Султанабаде, на краю каменистой пустыни Кавир, нашли себе пусть иногда условную крышу над головой беженцы со всего персоязычного мира – из Афганистана, из Курдистана, из бывшей когда-то нашей центральной Азии, из городов и селений, разрушенных ирано-иракской войной. Этих людей называют «живущими на камнях». У них нет работы, царит страшная бедность. Ну, примерно такая же бедность, как в самаркандских махалля. Так что все на свете относительно…
…Когда ты попадаешь на улицы большого восточного города, он с первых шагов тебя оглушает. Здесь совсем другой ритм, чем в Европе, куда меньше личного пространства, зато больше хаотичных красок и звуков, никакой упорядоченности. Но при этом меня поразило в Тегеране полное отсутствие толкотни, крика и, главное, агрессии. Люди очень доброжелательны, такое ощущение, что они смотрят друг на друга с очевидной приязнью. Никакого раздражения, ругани, злости, зато много смеха и не отрепетированных, естественных улыбок. Никто ни на кого вообще не повышает голоса. За все время пребывания в Иране я ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь сердился на детей. Дети тут обласканы и задарены, на каждую их просьбу – ответ «да».
– А как же иначе? – сказал наш Ахмад. – Дети дарят столько радости, зачем на них раздражаться?
Как нам объяснила Лилия, это свойство цивилизованного, окультуренного Востока. Нравы в быту, и особенно на людях, очень мягкие…
И еще с первых шагов по тегеранским улицам нас поразило обилие красивых лиц – мужских, женских, детских. Выраженные, иногда даже резкие черты лица, осмысленный взгляд, прямая посадка головы, выверенные движения, грация фигур. И еще подумал я в какой-то момент: «Как жаль, что девушек нельзя как-то подробнее рассмотреть. Только лица».
Но ведь и в этом есть что-то особенно возбуждающее. Фантазия может дорисовать все, что тебе угодно.
Конечно, нам хотелось попасть на закрытую вечеринку. Но Лилия нас разочаровала. Она бы нас пригласила, но, к сожалению, в те два дня, которые у нас отведены на Тегеран, ничего интересного у ее знакомых не предвидится. Жаль, но что поделать. С этим полный пролет.
…Как только мы встретились, Лилия сразу сказала нам, что Тегеран – не самое туристическое место на земле, особенно в привычном смысле этого слова. И дело не в том, что здесь совсем немного иностранцев, – за все время наших прогулок по иранской столице мы встретили только двух немцев, одного француза и одного испанца, – а скорее, в том, что жизнь сама по себе интереснее памятников прошлого.
И с этими словами предложила нам солидный список музеев и исторических памятников, которые мы могли бы посетить.
От посещения грандиозных мечетей, христианских храмов, синагог, которых, кстати, в Тегеране больше, чем в Москве, и от башни Милад, высотой примерно с нашу Останкинскую, с таким же вращающимся рестораном, и от башни Азади, выстроенной шахом в честь 2500-летия Персии, мы сразу же отказались. К сожалению, пришлось оставить также идею посетить большую часть музеев, дворцов и парков – это отняло бы у нас практически все время. Осталось только самое главное – Голестан, бывший дворец Пехлеви, американское посольство – все-таки история, нелепо было бы не взглянуть, и, конечно же, Гранд-базар.
Дворец Голестан был построен в середине XVI века, но в XVIII – XIX веках постоянно перестраивался. Здесь, в саду, похоронен тот самый Насреддин-шах, который звал в свой гарем Куррат-уль-Айн и получил такой красноречивый отказ. Так что история срифмовалась. На территории – множество отдельных музеев: Антропологический музей, Бриллиантовый зал, Музей фотографии, портретная и картинная галереи, павильон Шамс-уль-Эманех и Мраморный тронный зал.
Тронный зал нас не слишком впечатлил. Ну, трон и трон. Богатый трон. Зато показалась забавной коллекция подарков, которые шахи получали со всего мира. Есть тут и дары русских царей. Интересно, какие войны и смуты были порождены или прекращены благодаря этим подаркам?
Существует в Тегеране и еще один музей драгоценностей, который отнесен к иранскому Центральному банку. Вот от этих камней и украшений голова идет кругом. Такого, мне кажется, нет нигде в мире. Собранными здесь лалами и бриллиантами всегда обеспечивалась иранская национальная валюта – все их реалы и туманы. Не то, что там «вся совокупность народного хозяйства». Драгоценный камень – вещь надежная…
…Но в целом – дворец как дворец. Видали мы дворцы и покруче. В том числе и у современных владык.
Из Голестана мы направились к американскому посольству. Теперь это своего рода руины после политического шторма. Дипломатия попрана, а кто в выигрыше? Уж точно не простые иранцы.
Знаменитые антиамериканские граффити оказались на редкость убоги и дышали явной казенщиной. Так бывает. Прошла волна истории, разметала на своем пути уютную и благоустроенную жизнь, и теперь мы наблюдаем очередной памятник истерической пропаганды. А ведь когда-то Иран считался тихой гаванью. «No politic, no religion». Сейчас в это трудно поверить.
У ворот бывшего посольства установлен вертолетный винт. С ним связана особая история. В 1979 году, когда посольство захватили иранские студенты, американцы решили освободить своих заложников силой. Их операция называлась «Орлиный коготь», и закончилась она полным провалом. Часть вертолетов и самолетов, поднявшихся с борта авианосца, разметала песчаная буря, а последний тяжелый вертолет, с которого спецназовцы должны были высадиться в центре Тегерана, при посадке в пустыне просто столкнулся с самолетом. В огне погибло восемь американских солдат, а остальные спешно эвакуировались, оставив иранцам погубленную технику и тела погибших. Имам Хомейни заявил тогда о силе и могуществе Аллаха.
При этом шестеро из сорока четырех взятых в заложники американских дипломатов сумели перебраться на территорию канадской дипмиссии. Их вывозили из Ирана по поддельным документам, о чем существует довольно популярный фильм Бена Аффлека «Операция Арго». Но это все прошлое. А нас ждало настоящее в лице тегеранского Большого Базара.
Базар был в обязательной программе по трем принципиальным причинам.
Первая – ясна, и носит универсальный характер: Тегеран – мусульманский Восток, а на мусульманском Востоке базар всегда – сердце города. Кто-то из моих приятелей, уже не вспомню кто, говорил: «Стоит сесть с утра на большом азиатском базаре с чашечкой кофе и встать к вечеру. Этого достаточно. Ты будешь знать все, что нужно – о жизни и человеческой участи».
Вторая причина чисто утилитарная, наша, байкерская. Хотелось купить иранские наклейки. Но наклеек в Иране не оказалось. Их не существует как класса явлений. Полный назад.
И, наконец, хотелось посмотреть на знаменитые персидские ковры. Не увезти – на мотоциклах это совершенно нереальная задача, – но хотя бы вдоволь поглазеть. Оно того стоило.
Тегеранский базар – это и есть исторический центр города. Когда-то, в VI тысячелетии до нашей эры (именно на такую дату указывают археологи) на этом месте возникла деревня Тегеран, когда жители местных степей стали стекаться к прохладным горным хребтам.
В XVI веке здесь точно уже торговали, но большая часть нынешних галерей оставалась открытой. И большая часть памятников тегеранского большого базара – это уже XIX век.
Все тот же лорд Керзон говорил, что Тегеранский базар прекрасней всех им виденных базаров Востока, – уж кто-кто, а вице-король Индии мог повидать на своем веку множество восточных базаров. Француз Эрнест Орсель в восьмидесятых годах позапрошлого века писал: «Базар Тегерана похож на город, который ежедневно вмещает в себя около 20-25 тысяч человек. Здесь есть все, что привычно в городе: проулки, переходы, перекрестки, гостиницы и мечети. В верхней части находятся маленькие окошки, которые размещены таким образом, что базар получает необходимые ему свет и воздух. Поэтому торговцев и покупателей не мучит невыносимая жара и палящее солнце. Базар являет для иранцев не только место торговли, но любимое место встреч, прогулок и деловых переговоров».
Надо сказать, что с тех пор мало что изменилось. Тегеранский базар – самый большой крытый рынок на земле. По его проулкам и переходам можно пройти десятки километров, не выходя на улицу. Центральный его перекресток называется Чар Суг – или четыре стороны света. Это прекрасная метафора. Тегеранский базар – как мир, такое впечатление, что тут при желании можно найти все, что угодно.
Главные улицы называются «расте» – ряд. Этим нас не удивить – в старых гостиных рядах, еще начиная с Великого Новгорода, тоже были ряды и концы. В Тегеране на месте многих старых расте – кузнецов, табачников, скорняков – ныне расположились магазины, которые бы в Европе назвали luxury style. Но при этом другие старые расте – ювелиров, продавцов ковров и хрусталя – сохранили свою специализацию с позапрошлого века.
Меня поразила чистота, свежий воздух и тишина, обычно не свойственная месту, где торгуют. Это был безумный контраст с Бухарой и Ташкентом, где тебя постоянно теребят и хватают за руку. А здесь ты можешь спокойно бродить по этим лабиринтам и рассматривать все, что тебе заблагорассудится. И только, если хозяин увидит, что ты интересуешься его товаром, он подойдет к тебе и вежливо спросит, что да как.
Лилия рассказала, что в иранских городах постепенно появляются торговые центры современного типа, вроде наших моллов и гипермаркетов. Но они иранцев, и особенно иранок, совершенно не интересуют. Им надо поговорить, побродить, подумать.
На базаре возникает ощущение, что все мужчины торгуют, а все женщины покупают. Но это, конечно, только видимость. Мужчины тоже покупают, причем с большим удовольствием.
Говорят, Тегеранский базар – еще и значительная политическая сила, причем сила сугубо консервативная. Чуть ли не отсюда началась вся Иранская революция. И многие торговцы ее финансировали. Мы этого не почувствовали, и даже фотографий Хомейни на базаре видели не больше, чем в городе.
Ковров, к которым, собственно, мы и шли, оказалось много, очень много. Но самые потрясающие я нашел у олимпийского чемпиона по стендовой стрельбе Саида Бабака. Шафранные краски, невероятной тонкости выделка, узоры, в которых тонул взгляд. Василий и Любер просто за ноги утащили меня оттуда, когда я начал торговаться.
Но сфотографироваться с Саидом я все-таки успел. Олимпийский чемпион, звезда в современном Иране, торгует на базаре и очень доволен своим бизнесом и своей судьбой. Совсем другой мир, другие правила игры!..
…Вечером мы купили в обувном магазине литровую бутылку «Абсолюта», и несколько глотков привычного напитка помогли как-то уложить внутри по полочкам безумные впечатления этого первого тегеранского дня. Мы же не принимали ислам, в конце-то концов, можно и выпить!
ХVII. Тегеран упоительный и многоликий. День второй
На второй тегеранский день у нас были намечены прогулки по городу.
Начали мы с метро. Метро в Тегеране, как и в Москве, показывают всем приезжим. Станции тут поскромнее, чем у нас, но некоторые украшены причудливыми орнаментами, так что есть, на что посмотреть. Вагоны китайские, но бесшумные. Белые по преимуществу. Вообще метро красивое и очень дешевое. Одно из самых дешевых в мире. Проезд стоит 2500 реалов, это меньше 5 рублей на наши деньги. Линий всего пять, общая длина – около 100 км. Для огромного мегаполиса это, конечно, маловато. Но все равно метро – любимый общественный транспорт тегеранцев. Поезда ходят с таким же интервалом, как в Москве. На станциях прохладно. Толчея – только в часы пик. Центральная пересадочная станция называется «Имам Хомейни». Трудно ожидать чего-то иного через 38 лет после революции. Согласитесь, было бы странно, если б она называлась «Авраам Линкольн»…
Интересны правила поведения здесь и нравы. Для женщин и мужчин предназначены разные вагоны. В каждом поезде первые два-три – женские, остальные – для мужчин или для тех дам, которые перемещаются со своими спутниками. Только не надо думать, что такое разделение – исключительно порождение гендерной сегрегации в исламе, или как там еще это называют умные европейские социологи. Как и почти все особенности жизни в Иране, оно имеет и оборотную сторону. Скажем, в часы пик мужские вагоны по большей части забиты, женские гораздо свободнее. Если женщина зайдет в мужской вагон, кто-нибудь встанет и обязательно уступит ей место. Если же в женский вагон заскочит мужик, на него зашипят так, что он выскочит, как ошпаренный, на следующей остановке.
Так что, в любом случае с женским вопросом в иранском обществе все не так просто, как кажется издалека. Уже в городе, когда мы гуляли по бульвару Вали-Аср – главной торговой улице Тегерана, наш очаровательный экскурсовод Лилия показывала множество разных заведений – кафе, ресторанов, кальянных. По большей части она спокойно заходила вместе с нами, пила кофе, болтала с посетителями и, вообще, вела себя крайне непринужденно. Но кое-где оставалась у входа и говорила: «Мне лучше вас подождать, посмотрите, ребята, любопытное место». Причем предугадать, когда она зайдет, а когда останется у дверей, было почти невозможно. Мы даже пытались с Максом и Любером сыграть в такую игру, но полностью проиграли прихотливым иранским реалиям. На наш взгляд, логики тут не существовало. Никакой.
Но, в любом случае, это были не официальные запреты – их нет, все легальные заведения в Иране открыты и для мужчин, и для женщин, по этому поводу аятоллы не издали никаких дополнительных фетв и предписаний, – а просто привычка и обычай. В иных местах появляться женщинам неприлично, и все тут. Это правила, традиции и условности, не более того. Европейских женщин они, кстати, не касаются. И если кое-где в мире, на арабском Востоке, например, существуют заведения, где неуютно будет чувствовать себя любой европеец, то в Тегеране таких нет. Местные повсюду открыты и радушны, недоверчивого и враждебного отчуждения я не заметил ни разу.
Главная транспортная артерия города – бульвар Вали-Аср – разрезает его с юга на север и тянется почти на двадцать километров. Это самая длинная улица на всем мусульманском Востоке.
Она соединяет Рах-Охан на юге города с площадью Таджриш на севере, откуда уже рукой подать до предгорьев Эльбурса.
На бульваре Вали-Аср множество магазинов, офисов, клубов и других достойных учреждений. Правда, в домах, непосредственно выходящих на бульвар, жить вряд ли комфортно. Слишком много народу, слишком много автомобилей. Дышать нечем. Вообще, в центре и на юге Тегерана дела с воздухом обстоят более чем плачевно. Экология – хуже некуда. Другое дело – север, предгорья.
Зато на Вали-Аср стоит Армянский клуб – единственное место во всей стране, где можно легально купить алкоголь. Понятно, что цены там – просто запредельные. Зато роскошные интерьеры. Армянская община – одна из самых богатых в Иране, и, хотя после Исламской революции для нее наступили нелегкие времена, позиций своих в экономике она не утратила. Вообще христиане считаются здесь, как и в других странах, где приняты законы шариата, религией Книги, своего рода «недомусульманами», которые все же и не язычники. Они обязаны платить специальный налог – зикр, но чувствуют себя гораздо уверенней, чем персы-зороастрийцы, исповедующие религию своих далеких предков.
Мы, было, хотели поддержать наших христианских братьев и купить в Армянском клубе бутылку рядового вискаря примерно за 70 долларов, но Лилия нас вовремя уберегла от этого пароксизма межконфессиональной солидарности. В ближайшей лавке из-под полы эта же бутылка стоила долларов двадцать…
В принципе, алкоголь в Тегеране можно найти в каждом квартале. В других крупных городах, скорее всего, такая же ситуация. Но вот если пьяный иранец попадется в руки полиции или тем более Стражей иранской революции, ему уж точно не позавидуешь. Пьянство в Иране наказывается публичной поркой. Человека могут побить палками – в первые годы после революции это широко практиковалось. Причем самое обидное, что наказывает не государство и его карательные органы, а местные общины по приговору «квартального» кади. Так что если ты попался пьяным, выпорют тебя собственные же соседи. Позора не оберешься.
Поэтому не удивительно, что в Иране алкоголизм как общественный порок побежден полностью и, скорее всего, навсегда. Иранцы, если и выпивают, то умеренно, по чуть-чуть. Когда их спрашиваешь об этом, они говорят, что у них есть и другие радости в жизни. Гашиш, к примеру, законом хоть и запрещен, зато Пророк об этом не обмолвился ни словом. А уж курение кальяна – просто историческая традиция.
…Часам к пяти пополудни мы поднялись на север, к подножью гор. Этот район называется Дарбанд, в переводе с фарси – «закрытые ворота». Может быть, когда-то здесь были ворота в город – не знаю. Казалось бы, всего десять минут езды от площади Тажшрир, от бурлящего бульвара Вали-Аср, а тут совершенно другой мир, другой Тегеран. В прохладе и неге раскинулись богатые кварталы – особняки, хорошие европейские автомобили, степенные, никуда не спешащие люди…
Дарбанд вытянут с юга на север километра на полтора вдоль одноименной улицы. Она заканчивается небольшой площадью со скульптурой альпиниста. И отсюда уже начинается горная тропа на вершину Точал.
…Кроме всего прочего, эти предгорья – еще и десятки крутых улочек и лестниц. Иногда кажется, что дома просто карабкаются по склонам. На берегах горной речки, а то и просто над ней выстроились десятки дорогих ресторанов, кальянных и чайных, где тегеранцы отдыхают от жары и каждодневной суеты мегаполиса. В некоторых чайханах особый шик – тамошние «тахте» (вот откуда, оказывается, привычное слово – тахта) расположены прямо под потолком. Ты сидишь по-турецки или полулежишь высоко надо всеми, и мир простирается у твоих ног…
В этих кварталах на машине не проехать ни при каких обстоятельствах. Поэтому продукты часто доставляются традиционным способом – на ослике, самом надежном виде транспорта в горах. Но иногда современная механизация берет вверх. Мотоцикл тоже может просочиться там, где автомобиль бессилен. Но тащить его по дарбандским лестницам – удовольствие явно ниже среднего.
…И вот в одной из кальянных над речкой я сижу и поджидаю Мусу Агахи, местного табачника. Я нашел его координаты в Москве, мы пару раз разговаривали по скайпу, когда он был в Европе, и, наконец, назначили встречу в Тегеране.
Подо мной бурлит горная речка Дарбанд, меня освежает легкий ветерок с горы Точал, а я вспоминаю дорогу. Как в детской считалочке, с чего все началось и на чем сердце успокоилось…
…Прохлада Дарбанда и избыточная насыщенность жизни Тегерана – лучшая кода к долгому путешествию по пустыне. Мы летели по пескам и шли по Каспию, чтобы, в конце концов, попасть сюда, под сень этих великих гор, под музыку упоительной персидской речи.
Бывают удивительные минуты, когда время, место и человек идеально совпадают. Со мной тот самый случай.
XVIII. Узоры из табачного дыма
…Я сделал еще один глоток кальянного дыма и тут же увидел Мусу. Седовласый мужчина лет пятидесяти с идеальным персидским профилем о чем-то расспрашивал кальянщика, итот едва заметным кивком головы указал в мою сторону. Перепутать было невозможно.
Через полтора часа я уже знал все, что только можно знать о курении и связанных с ним обычаях и привычках в Иране. У табака здесь довольно долгая история, к тому же связанная с политикой и сопротивлением западному влиянию. Об этом вышло бы отличное кино. Может быть, иранцы его уже сняли. Я, хоть и ценю иранский кинематограф, но явно смотрел далеко не все…
…В конце XIX века англичане, сидевшие в Индии, посматривали на независимую Персию с жадностью и вожделением. Правительство шаха, в свою очередь, с традиционной восточной хитростью пыталось лавировать между Британией, Россией и Османской империей, увлеченно посвящая свои дни и ночи рыбной ловле в мутной воде. Искушенные европейцы в подавляющем большинстве случаев переигрывали потомков Кира и Дария, но на сей раз им пришлось отступить.
Дело было так. В 1890 году шах на 50 лет предоставил британскому майору Табольту право на производство, продажу и экспорт иранского табака, который тогда считался едва ли не самым лучшим в мире. К этому времени в персидской табачной отрасли было занято почти 200 тысяч человек. Если учесть, что все население страны составляло максимум 10 миллионов, табачником был чуть ли не каждый десятый взрослый мужчина в стране – не старик и не ребенок. Британская концессия несла им убытки, разорение и безработицу.
Первым восстал рынок. Потом – деревня. И, самое главное, крестьян и торговцев поддержали аятоллы. Только сделали они это весьма оригинальным способом, во многом иллюстрирующим, как вообще ведется политика в иранской культурной традиции.
Знаменитый в ту пору аятолла Мирза Хасан Ширази издал фетву, в котором приравнял курение табака к оскорблению Махди – грядущего посланника Аллаха и предвестника преображения. С именем Махди тут не шутят. И в несколько дней все иранцы – даже самые заядлые курильщики – перестали курить. До того момента страна курила почти поголовно, и табак покупал каждый взрослый человек. А тут тотальная остановка, и никто не хотел работать на англичан, сотрудничать с ними, получать деньги от богопротивного промысла. Даже слуги в гареме отказались забивать трубки женам шаха иранским табаком, который неожиданно превратился в табак британский.
В итоге никакого бизнеса у Табольта не получилось, и вышло ему полное разорение. И в начале января 1892 года шах отменил концессию. Не прошло и двух недель, как новую фетву выпустил и Ширази. Курение собственного табака уже не оскорбляло Махди. Персам снова дозволялось курить.
…Иран помнит эту историю. Возможно, именно поэтому в нынешней исламской республике, падкой на всевозможные запреты, к табаку достаточно лояльное отношение. Курить можно, тем более можно и вполне почетно курить кальян. Хотя существует и старая пословица: «Кто курит кальян, тот не работает». Если верить ей и оглянуться вокруг, не работают очень многие иранцы, и вполне при этом преуспевают.
– Но это так, шутка, – сказал Муса. – На самом деле мужчины курят почти поголовно, зато женщины теперь курят мало, разве что дома или на пикнике, когда их никто посторонний не видит. Сейчас, как и во всем мире, с курением пытаются бороться, ввели, к примеру, 200-процентные пошлины, но спада потребления не чувствуется. И аятоллы, к счастью, тоже молчат. Так что у нас, табачников, дела идут неплохо, хотя свою былую славу иранский трубочный и сигарный табак утратил. В позапрошлом и начале прошлого века его ценили и в Британии, и в континентальной Европе, но где сейчас те золотые деньки?
С кальянным табаком тоже сложная история. Сто лет назад ароматизированного табака для кальянов почти не знали, а теперь почти повсюду курят муассель с бесконечным количеством добавок, так что табачного вкуса почти вообще не чувствуется. И это совершенно не соответствует старой персидской традиции.
– Почему? – удивился я. Везде, где мы только не курили, нам подавали очень сильно ароматизированные смеси.
– В этом вся ирония, – улыбнулся Муса. – На самом деле, старая иранская кальянная традиция – как раз крепкий табак. Сорт называли «томбак», или черный иранский. Курение «томбака» в чем-то подобно курению сигары. Хотя ассоциации дальние, но что-то общее все же есть. Как и в сигаре, используются специально подготовленные цельные табачные листы. Их наматывают на верхнюю часть кальяна и поверх них кладут угли. Получается совсем неплохо. И никакой чаши. Видели такой стиль?
