Максим Привезенцев
Дервиши на мотоциклах. Каспийские кочевники
Каждая стрела – длиной до 800 метров и шириной в 400-600 метров, и, самое интересное, что все они сориентированы строго на северо-восток. Их предназначение абсолютно неизвестно, потому что пеший человек или всадник не может ничего понять в этом нагромождении камней. Увидеть такую стрелу можно только с воздуха.
Возле стрел ученые также обнаружили ряды странных фигурок, похожих на черепах, и небольшие пирамиды из неотесанного камня. Все эти сооружения тоже обращены на северо-восток.
Предположений по поводу происхождения «стрел Устюрта» не так уж и много. Существует мнение, что их использовали как резервуары для воды или как место для загона скота. Есть только одно «но». Скорей всего, стрелы появились значительно раньше, чем здесь возникли первые значительные поселения. Мир полон загадок, и сразу в памяти возникает перуанская пустыня Наска.
…Уже на пароме, когда мы шли от Актау в сторону Баку по небесно-синему Каспию, я вычитал в сети еще об одной тайне, которую хранил Сай-Утес. Имя этого поселка носил грандиозный советский научно-промышленный эксперимент, который проводился на рубеже 60-х и 70-х годов. Тогда на Мангышлаке, в радиусе 100 км от Сай-Утеса было произведено три подземных термоядерных взрыва в скважинах на глубине от 400 до 700 метров. Предполагалось, что образовавшиеся воронки будут заполнены водой, и, таким образом, можно будет создавать водохранилища в засушливой местности. Экологи, правда, считают, что главной целью был сам взрыв, а идея с водохранилищами оставалась своего рода прикрытием. Хотя зачем прикрытие, если все эти опыты проводились в глубочайшей тайне?
В любом случае, эксперимент провалился. Хотя в двух случаях из трех воронки образовались, но трещины привели к тому, что вода там не задерживалась. Может быть, оно и к лучшему. О радиации в те годы особенно не думали, так что всякое могло произойти, если бы люди и животные напились вкусной водички из тех водоемов.
Почему-то мне подумалось, что вся эта история с Сай-Утесом – прекрасная метафора и своего рода эпилог ко всему советскому порыву, к дерзкому проекту Семевского и его единомышленников, желавших получить не только власть над людьми и привычным укладом их жизней, но и над самой природой, над землей, небом и воздухом. Вроде бы все было рассчитано правильно, но вода ушла и в эти воронки уже никогда не вернется. Интересно, как они выглядят сейчас, через пятьдесят лет, и что о них будут думать люди, которые найдут их заново через несколько тысячелетий?
VIII. Порт Актау – прощание с Казахстаном.
…Мы шли на спуск, когда оно открылось за поворотом. Море! Каспийское море! Уже почти не верили в его существование. И вот оно перед нами.
Мы подъехали к кромке берега, и восторг не нашел цензурных слов. Волна радости захлестывала от пяток до макушки, как в раннем детстве, когда ты видишь синюю даль и корабли на горизонте в первый раз в жизни и понимаешь, что вот сейчас, прямо сейчас можешь войти в эту голубую воду.
Наверное, это трудно себе представить. Взрослые мужики, столько всего пережили в жизни. И тут – такое. Мы прыгали, что-то выкрикивали, кружились вокруг мотоциклов и замирали на секунду в самых причудливых позах. А ведь нам казалось, что все чувства мы израсходовали на Устюрте. Ан нет, запас их неисчерпаем.
Разумеется, все тут же бросились в воду. Резвились, как пацаны. Прощай, пыль пустынных дорог! Мы победили тебя, Центральная Азия, так неохотно впускавшая нас в свое чрево.
Наверное, Колумб так не радовался, открывая свою Вест-Индию…
В качестве дополнительного бонуса мы успели на паром. Но, как часто бывает, он, этот дополнительный бонус, оказался совершенно бессмысленным.
В ворота порта Актау мы въехали 7 мая в 15 часов. Вечерний паром отходил строго по расписанию в 17 часов. Но попасть на него у нас не было никаких шансов, потому что на все бюрократические процедуры уходит часов 5-6, как минимум.
Об этом счастливом обстоятельстве казахские товарищи забыли нас предупредить, когда мы разговаривали с ними из Ташкента.
«Почему?» – спросил изумленный Вася. Оказалось, мы просто их об этом не спрашивали.
Все очень конкретно. Мы их спросили: «Когда отправление?», и нам ответили, когда отправление. «Сколько может уйти времени на оформление документов?» – такого вопроса не было. Соответственно, не было и ответа. Азия-с.
Но ничего страшного. Подумаешь, день-другой. Тут века прошли, никто не заметил. «Завтра, – сказали, – будет еще два парома. В пять часов вечера и ночью. Приезжайте к 12 и все успеете».
Мы на всякий случай записали мотоциклы в электронную очередь и отправились в гостиницу отдыхать.
Актау – наверное, самый оптимистичный памятник коммунистическому порыву в Азии, встреченный нами за все время нашего путешествия. Правда, мы не заехали в Навои, говорят, тоже очень любопытный, построенный в послевоенные годы в двухстах километрах от урановых рудников, город. Но всему свое время.
А здесь, на берегу Каспийского моря, мы нашли все, отчего так отвыкли, – супермаркеты, клубы, рестораны, разноцветные огни, пляжи и серфингистов на них, идеально чистое море, где вода уж точно не менее прозрачна, чем в Ницце…
В гостинице я даже обрел прекрасную массажистку Алию, которая буквально разобрала подраненное падением и дорогой тело по частям и собрала вновь. За те три часа, пока она занималась моими недобитыми мышцами и суставами, мы успели обсудить почти все проблемы казахской жизни – от повадок местных девчонок до особенностей азиатского сервиса. Выяснилось, например, что казахи, в отличие от узбеков, терпеть не могут работу в сфере обслуживания. Прислуживать кому-то у них считается унизительным. Что поделать – кочевой вольный народ. Кочевники с древних времен предпочитали умереть, чем идти к кому-то в услужение. Они самые дурные рабы, как говорили еще в Древнем Риме, но самые лучше воины.
Тут-то меня и осенило. Так вот почему так часто на нас в Казахстане мрачно смотрели заправщики, продавцы, официанты и официантки, и даже гаишники. Им больно и печально, что они не скачут навстречу солнцу, не пасут тысячные стада, не берут штурмом вражеские крепости, а вынуждены заниматься мелкими и бессмысленными делами, к тому же угождать и лебезить перед незнакомыми людьми.
Вот поэтому и глядит на тебя халдей волком, когда ты хочешь всего лишь узнать у него место ближайшего ночлега.
Узбеки в этом смысле – полная противоположность казахам. Они, по крайней мере, внешне, при первой встрече, выказывают полное радушие и гостеприимство, всегда готовы помочь путнику, обогреть и осчастливить его. Конечно, если бы мы пришли в казахскую юрту или приехали в Алма-Ату, там бы нас ждал совсем другой прием. А тут просто люди злились, что они родились не в том месте и не в то время, потому и не были никому рады.
…Перед сном я вспомнил старый советский анекдот. Если кто-то помнит, были такие телевизионные бабушки в юмористических передачах лет 30 назад – Вероника Маврикиевна и Авдотья Никитична – суперпопулярный дуэт актеров Тонкова и Владимирова.
Так вот. Вероника Маврикиевна спрашивает Авдотью Никитичну:
– Слышь, город-то в пустыне построили. Как он там называется: Песок в пизде или Пизда в песке?
– Дура ты, Маврикиевна. Манда в шлаке.
И вот, друзья, мы на Мангышлаке, в прекрасном отеле на берегу моря. Приехали. Пора спать.
…Разумеется, 8 мая мы, как штык, в полдень были в порту, и с места в карьер бросились заниматься документами. Думали, теперь точно, раз, два и все, пограничные формальности – дело техники. Однако не тут-то было. Выяснилось, что билеты можно купить только в городе, у какого-то Димы в 25-м микрорайоне. Ну ладно, с Димой мы договорились. Он согласился привезти билеты в порт, так как казахская страховка на мотоциклы у нас как раз закончилась, а ездить без страховки – себе дороже. Отсюда, вроде бы, шла уже прямая дорожка к трапу. Таможня, санитары, погранцы и погрузка не в счет.
Дальше – больше. В 15:00 нам сообщили, что паром пока не пришел и придет, скорей всего, в 21:00. При этом, если мы сейчас пройдем все процедуры, то ждать будем на голом пирсе, и из погранзоны порта нас никто не выпустит.
В итоге мы решили ждать до девяти в турецком кафе возле порта. У меня с собой была книжка Стивена Старра «Утраченное посвящение» о Золотом веке Центральной Азии, и я погрузился в нее с большим удовольствием, перемежая немного наукообразный текст Гурджиевым и собственными воспоминаниями о только что пройденной дороге. К тому же в кафе была еда, вай-фай и диваны – в общем, полный комфорт, и можно было еще вздремнуть под ненапряжный треп турецких дальнобойщиков, благо их голоса больше всего были похожи на крики чаек.
В девять нам сообщили, что паром будет в четыре часа утра 9 мая, и оформляться лучше начать в три. Мы никуда и не двигались с места, хотя несколько притомились. Сон, Интернет, книги, сигара. В три часа были на границе, два часа ушло на оформление, а в 7 нам разрешили заехать в трюм. Отдали швартовы мы в 11.
Прощай, азиатский берег! Прощай, Актау!
Теперь можно подвести и некоторые итоги. Вот он, наш путь через пустыни .
Из Астрахани через астраханскую пустыню – в Бейнеу. Потом через пустыню Кызылкум – в Конграт. Потом Хива – Бухара – Самарканд – Ташкент – Туркестан. Дальше через пустыню Мойэнкум и Кызылкум – к Байконуру. Потом через приаральский Каракум – к Аральску. Оттуда – через Улькен Барсук – к Актобе. Потом – к Уральску. Потом вдоль Урала через пустыню Нарын – и через Атырау к Бейнеу. И, наконец, к Актау через Устюрт и Мангышлак.
Итого: 6 пустынь, 8 с половиной тысяч километров, 15 дней жизни.
IX. Паром Актау – Баку, который ушел не в Баку
Яркое солнце, полный штиль, корабль вышел в открытое море, и впереди у нас было 22 часа полной и бездеятельной свободы. Никуда не надо было ехать, бежать, суетиться, ничего не надо было устраивать, ни о чем практическом думать. Яркое солнце, ни ветерка, полный штиль, простор синий, как в хрестоматии. Казалось бы, наслаждайся.
Но больше всего хотелось спать.
Мы ушли в каюту и, наконец, выспались. Это был тот самый восхитительный сон без будильника, когда будущее не дышит тебе тяжко в ухо: вставай или проиграешь! проиграешь или вставай!
…Кажется, я отоспался за все последние недели. Проснулся, и вроде бы ничего вокруг не изменилось. Парни мерно храпели, корабль рассекал Каспий, ни ветерка, полный штиль.
Но что-то переменилось внутри меня. Я вдруг почувствовал свою полную и окончательную уместность в этом времени и в этом пространстве – на азербайджанском пароме, идущем из Актау в Баку, не домой и совсем не из дома, в путешествии, которое поначалу складывалось совсем не просто, и завело в те края, где мы и не думали побывать. И даже тело, привыкшее к боли за последние две недели, нигде не ныло, не жаловалось. А ведь я было отвык от ощущения пружинистой силы в каждой мышце, в каждом суставе. Той силы, которую мы так любим и лелеем в себе в ранней юности, когда кажется – вот она, жизнь, вот она, свобода, и которую мы теряем потом, будто бы безвозвратно, даже саму память о ней теряем с возрастом.
…Кто-то из мудрых заметил однажды: «Если человек, которому больше тридцати, проснулся, и у него ничего не болит, значит, он умер». Я проснулся, у меня ничего не болело, и я очевидно был жив. Что же это получается? Значит, мне меньше тридцати? Кайф!
…Хасан, тот самый персонаж, узбекский писатель из Ташкента, которого я спрашивал, как сделать всех людей счастливыми, и который обещал прислать мне универсальный рецепт отдельным письмом, – жду, просто умираю от ожидания, – тогда обмолвился, что главное для человека – не делить жизнь на дела и отдых, на работу и удовольствия. «Жизнь, – говорил он, – должна быть от начала до конца цельной, единой. Неправильно думать, – сегодня я работаю, завтра я отдохну. И дело не только в том, что это завтра никогда не наступит. Дело в сохранении детского восприятия, когда ты встречаешь новый день как подарок, и он не летит стремглав от обязательства к обязательству, от встречи к встрече, а распускается, словно цветок, навстречу солнцу, с тем, чтобы закрыться к ночи».
…Не знаю, сколько бы я мог еще раскатывать в голове эти вальяжные мысли, если бы не проснулся Василий.
– Хватит дрыхнуть! Все проспим! – закричал он, едва продрав глаза.
– Что проспим? – удивился я. – Как раз здесь мы ничего проспать не можем, пока не пришвартовались в Баку.
– Ну, знаешь – море, корабль, этажей семь, наверное… Ты часто ходил на таком?
– На таком точно, еще советском, нечасто, конечно. А ничего, чистенький паром для наших мест.
– Отличный паром, пойдем, рассмотрим, – и Вася начал тормошить Любера.
И уже через пару минут мы все трое выкатились на палубу.
Корабль уверенно шел на Запад, мы щурились на солнце, матросы затеяли какую-то игру – видимо, у них была учебная тревога, и они кинулись к шлюпкам, – потом игра так же неожиданно закончилась, и все стихло. Надо было как-то провести остаток дня, и мы решили постучаться к капитану.
Капитан мирно отдыхал в своей каюте.
– Здравствуйте, к вам можно?
– Заходите, заходите, – бакинский капитан оказался чрезвычайно любезен и сразу нас обрадовал.– Знаете, – сказал он с лукавой улыбкой, – мы не идем в Баку.
Если бы кто видел в этот момент наши лица, он бы здорово повеселился. Капитан насладился эффектом и объяснил:
– Мы идем не в старый порт, который на территории города, а в новый, только что отстроенный – в Аляте, в 65 км южнее. Так что все будет в порядке. Таможню там точно пройдете быстрее. В Баку сейчас Исламские спортивные игры и транспортный коллапс.
…Для нас южнее было только лучше – значит, ближе к Ирану. Исламские игры – о таких играх мы никогда не слышали. Но еще во время кругосветки я привык к тому, что в каждом месте на Земле существуют собственные и никому не известные великие спортивные состязания. Индия и Пакистан из года в год ведут поединок в крокет, и в дни матчей больше полумиллиарда человек замирает перед телевизорами. Американцы и кубинцы занимаются бейсболом и гольфом. Чехи тренируются на пиве. Так что мусульмане в своем праве. Интересно, кто чемпион исламских игр по футболу – Азербайджан или Иран? А может быть, Узбекистан или Саудовская Аравия? В Африке я видел, как люди на улицах и в кафе смотрят местные турниры. Их радостной искренности можно только позавидовать. И никого всерьез не тревожит, что бразильцы и немцы играют несколько лучше.
…В общем, местный спорт и транспортный коллапс нас не слишком заинтересовали. Зато капитан рассказал нам все о нашем пароме. Паром носил имя академика Гасана Алиева, азербайджанского почвоведа и старшего брата Гейдара Алиева, когда-то первого секретаря местного ЦК, а потом третьего и самого успешного президента независимого Азербайджана. Нынешний президент Ильхам Алиев – сын Гейдара. Так что мы плыли на пароме имени дяди президента, и это была большая честь, особенно по местным масштабам.
В советское время корабль именовался вполне невинно – «Советская Киргизия». Он был построен тридцать пять лет тому назад в Югославии. Их была целая серия, этих в ту пору новейших паромов, называлась «Дагестан». Большие железнодорожные паромы для каспийского гражданского флота. Все суда носили имена союзных и автономных республик. После 1991 года, понятное дело, их переименовали. Один из них, «Советский Таджикистан», перекрещенный в «Меркурий-2», затонул во время шторма в октябре 2002 года в нескольких десятках километрах от Баку. Он шел как раз из Актау. Об этом тогда шумела вся пресса…
Однако сейчас был май, полный штиль, и нам ничего не угрожало. Капитан разрешил нам совершить полную экскурсию по кораблю и даже представил помощника, который должен был нам рассказать и разъяснить, что почем.
В итоге мы облазили «Гасана Алиева» сверху донизу, забрались на вышку, смотрели в морскую даль, спустились в машинное отделение, изучили нутро корабля и, наконец, угнездились в кают-компании за припасенной бутылкой.
На каспийских паромах – сухой закон, но мы заранее знали об этом, а предупрежден – значит, вооружен. К тому же над морем и сушей стояло 9 мая, и надо было помянуть дедов.
…Спать мы уходили глубоко благостными, и единственное, что тревожило нас, – завтрашняя таможня. Русским гражданам визы в Азербайджан не надобны, но вот carnet de passage для техники – обязательная штука. У нас с Василием «корнеты» были заготовлены в Москве, а вот Макс Любер, как известно, не озаботился этим.
Ладно, что-нибудь веселое придумаем на месте, – думали мы. Правда, опыт подсказывает, что веселые придумки с таможенниками не всегда способны принести полное и окончательное удовлетворение.
Х. Пешком через иранскую границу
В порт Алята «Гасан Алиев» прибыл точно по расписанию. Так быстро таможню мы еще ни разу не проходили. Азербайджанские парни напоили нас чаем, порасспрашивали о путешествии и с улыбкой штампанули транзит. К «корнету» они, к счастью, не придрались. До Ирана оставалось меньше 300 км.
…В пустыне, на восточном берегу Каспийского моря, запахов нет вообще. Мы это как-то даже не замечали, привыкли за две недели. А тут волны ароматов просто накатили на нас – цветущие вишни, свежее сено, море, водоросли.
Если прибавить к этому радушных местных и вполне сносную дорогу, будет понятно наше настроение.
Правда, нам рассказали, что сами азербайджанцы своей трассой на Иран недовольны. Тут строят автомагистраль, которая должна стать частью большого транспортного коридора «Север – Юг» и одной из очередных веток Великого Шелкового пути. Говорят, это будет первая платная дорога в стране. Но нас вполне радовала и бесплатная. После Азии небольшие трещины в асфальте вызывали только легкую улыбку, и «Иваныч», заправленный хорошим азербайджанским бензином, катил легко и свободно.
В полдень мы проехали Ленкорань – бывшую столицу Талышского ханства, но задерживаться не стали. Нас манил настоящий Иран.
Хотя талыши – это как раз та часть большого Ирана, история которого больше всего связана с Россией. Они – персоязычный горный народ, живущий в тюркском окружении.
В середине XVI века, когда Иран распался на несколько ханств и княжеств, талыши основали собственное государство, столицей которого через некоторое время стала эта самая Ленкорань. Во время русско-персидской войны 1809 года Талышское ханство, оказавшееся между молотом и наковальней, встало на сторону России и было объявлено русским протекторатом. В итоге южные его провинции – «магалы» отошли к Ирану, северные – к России. В 1828 году была определена и окончательная пограничная линия по реке Астара. Теперь это и есть государственная граница независимого Азербайджана, к которой мы приближались на скорости 140 км в час.
…К двум часам дня мы уже стояли на границе. Пограничный город Астара разделен на две части рекой. Азербайджанская, а когда-то российская часть – это, собственно, пригород. По-персидски он назывался Гом, или Кум, по российским военным сводкам XIX века.
Понятно, как нам хотелось на тот другой, иранский берег. Но все опять уперлось в отсутствие у Любера carnet de passage. Решить проблему можно было только на таможне и только при помощи местных шустрил. Они, разумеется, были рады и нам, и нашим монетам, но таможенники на этом переходе работали в щадящем режиме, только с восьми до часу дня. Так что мы оставили мотики на границе и пешком перешли в Иран. Персия – сегодня, завтра – документы и дорога на Тебриз.
XI. «Персия! Персия!»
Первое, что поражает тебя, когда ты попадаешь в Иран, – это надписи. И даже не столько алфавит – за пределами западного мира множество самых причудливых алфавитов, и опытный путешественник к ним привыкает, – сколько цифры. Иранцы используют традиционные арабские цифры, и они совсем не похожи на наши, хотя свои цифры мы тоже называем арабскими. К примеру, ноль у них – жирная точка, три и четыре больше похожи на букву Г, ну и так далее.
Но это еще не все. На фарси, точно так же, как по-арабски и на иврите, пишут справа налево. А цифры – слева направо. И это создает дополнительную путаницу.
Нас спасало только то, что мы не знали языка и его алфавита, да и арабские цифры не успели выучить. Так что общались жестами. И неплохо еще, что на дорожных знаках цифирь выполнена в европейской графике, к тому же все надписи дублируются латиницей. А то хороши бы мы были…
Проникнув в Иран, ты сразу попадаешь на рынок и проходишь через длинные ряды торговых павильонов. Это отнюдь не классический персидский базар – не надо обманываться, персидские базары дальше, в глубине страны, – а тут, скорей, толкучка в нашем понимании, ближе всего к тем толкучкам, которые расцветали по всему постсоветскому пространству в 90-е годы. В Иране цены намного ниже, чем в Азербайджане, и азербайджанцы, особенно из южных областей, приезжают сюда отовариваться фруктами, овощами, мясом и всеми остальными продуктами. С одним таким «челночником» – как говорилось лет двадцать тому назад – мы тут же познакомились. Звали человека Рафкат, был он из Ленкорани и отлично говорил по-русски. Рафкат, учитель физики и математики, преподающий в техникуме и школе, рассказал, что на его учительскую зарплату семье бы пришлось еле-еле сводить концы с концами, если б не близость Ирана. Он сюда приезжает каждую неделю и машину оставляет с другой стороны границы. Все бы ничего, если б не строгие правила – в Азербайджан можно внести не больше десяти килограммов. Азербайджанские пограничники, снисходительные к иностранцам, к своим достаточно жестки. Конечно, им всегда можно дать на лапу, но это тоже деньги, и тогда поездки потеряют всякий смысл.
…Так, за разговорами, мы прошли через рынок, и вышли в город. Вот она, иранская Астара перед нами. Все пограничье входит в северную провинцию Гилян, где есть свой народ со смешным названием – гиляки, но здесь в городе живут по преимуществу азербайджанцы. И говорят они между собой по-азербайджански, хотя все в школе учат фарси.
Иран – многонациональная страна, но большинство языков местных народов принадлежит к одной языковой группе, хотя они и различаются между собой примерно как русский с украинским. И только азербайджанцы говорят на тюркском наречии. Они здесь – второе по численности меньшинство. И их больше в Иране, чем в самом Азербайджане. Хотя со статистикой тоже присутствуют свои сложности. У граждан Исламской республики собственная гордость, и часто они говорят: все мы иранцы. И только зороастрийцы-огнепоклонники, которых осталось всего несколько десятков тысяч человек, любят подчеркнуть: я перс, я настоящий перс, я арий из ариев, среди моих предков – авторы «Авесты» и «Шахнаме», и в моей крови нет никаких примесей.
Шах их очень ценил, последователей Заратустры, приближал к себе, ставил на хлебные должности, видел в них лицо исторического Ирана, но после революции все изменилось. Зороастризм не входит в число «религий Книги», и зороастрийцев можно только пожалеть…
…Почти всюду – на Востоке, на Юге и на Западе, на Астаре, на Пяндже и на Буге – бывшие границы Советского Союза – до сих пор своего рода водоразделы миров и цивилизаций. Мы это почувствовали сразу, как только перешли реку. С плакатов, вместо Ильхама Алиева в хорошем европейском пиджаке с галстуком, на нас смотрели два бородатых имама – Хомейни и Хоменеи. Женщины, как прекрасные черные птицы, ходили в чадре и никабе, то есть в накидке и платке, выполняя аят Корана: «О, Пророк! Скажи твоим женам, твоим дочерям и женщинам верующих мужчин, чтобы они опускали на себя свои покрывала. Так их будут легче узнавать среди прочих, и не подвергнут оскорблениям» (сура 33, аят 59).
В море сейчас было запрещено купаться, потому что, как нам рассказали, власти боялись, чтобы кто-нибудь не заплыл за границу. При шахе тут лето напролет были полные пляжи. Даже женщины, и те купались в море. Вот как…
Но времена изменились, и сразу с дороги окунуться в благодатные воды Каспия нам не удалось. Однако в остальном Персия встречала с распростертыми объятиями. Улыбались почти все, даже полицейские.
…С иранскими полицейскими мы познакомились, едва только устроились в гостинице и вышли на набережную.
Мы с Любером фотографировали что-то невинное на телефон, когда вдруг, как из-под земли, появились стражи порядка и потребовали документы. Документов не оказалось, мы оставили их в номере. Зато мы показали им визитную карточку отеля. Это людей в форме полностью удовлетворило, и они удалились, объяснив жестами и путая слова на английском и фарси, что запрещено фотографировать правительственные здания и саму границу. Даже не потребовали стереть фотки…
Так что никакого давления, террора и прочих ужасов. Полный покой и простейшие правила.
…К вечеру мы уже полностью освоились в Иране, вкусно поужинали и устроились курить кальян на скамеечке, прямо на берегу моря. Это была полная идиллия. Официант вынес нам два стула, на одном установил сам кальян, на другом – термос с чаем, и мы окунулись с головой в свой первый персидский вечер.
Вокруг нас гулял народ, кто-то собирал камешки на берегу, кто-то спешил домой, кто-то оживленно спорил и размахивал руками. Под ногами плескалось море, время от времени по берегу проходили девушки и бросали искоса на нас веселые и лукавые взгляды из-под черных платков. Вообще, платок в Иране – как у нас мини-юбка. Чем смелей красотка, тем выше поднимает она свой никаб. Так и хочется сказать: «Гульчатай, покажи личико!» Несмотря на строгость местных нравов, девушки в Персии очень и очень привлекательны. И мы знаем об этом не понаслышке. Нам еще в школе рассказали.
«Я спросил однажды у менялы, что дает за полтумана по рублю…» «Шаганэ ты моя, Шаганэ, оттого, что я с севера, что ли…» И, наконец, самое главное: «Ты сказала, что Саади»… Ну и так далее.
Русская хрестоматия услужливо подсказывает все, что надо, о персидских красавицах. К тому же Разин бросал в набегавшую волну одну персидскую княжну за другой, и этот «спорт» запомнился нашим соплеменникам на веки вечные. Несчастные персияночки, пострадала ни за что, в детстве было их исключительно жалко. Понятно теперь, почему иранские мужчины так охраняют своих подруг…
…В общем, пока мы курили кальян на берегу Каспийского моря в Исламской республике Иран, воображение у нас разыгралось не на шутку. И это – в сложившихся обстоятельствах, при строгости местных нравов – было совершенно лишним. Но так всегда бывает: чем строже запрет, тем острее искушение. Ни в одной стране мира нам так часто не рассказывали, где и как знакомятся мужчины с женщинами и девушки с мужчинами, как они ходят на свидания, сватаются друг к другу и устраивают романы, как в Иране. Дело в том, что тут действительно есть о чем рассказать. Не то, что в Европе: пошел в клуб и склеил девицу. И, надо сказать, демографическая ситуация в Иране намного лучше, чем в России или во Франции.
К тому же сказывалось почти уже двадцатидневное воздержание. И парней понесло. Надо было на что-нибудь переключиться, и я заметил, что в известной мере все наше путешествие – это дорога по персидскому миру. И вот мы в самом его центре – в Персии. И это – как исполнение желаний.
– Кстати, вот наш первый иранский кальян, – сказал мне в тон Василий, делая большой глоток дыма.
– А ведь Иран – это родина кальянов, – ответил ему я.
И мы хохотнули, защищаясь от наплыва слишком хрестоматийных чувств…
…Табак был сладковатым и очень слабым. Я решил, что Восток – именно то место на земле, где наш Total Flame должен произвести полный и окончательный фурор. Они узнают, что такое настоящая крепость. Спасать иранцев путем распространения достойного табака – вполне себе миссия. Займемся.
Но все завтра, завтра. Завтра мы перейдем реку, вернемся в Азербайджан, заберем наши мотоциклы и углубимся в Иран. Это будет наше второе иранское кольцо, на сей раз уже не только по пустыням, но и по городам и базарам, по кальянным курильням и кафе. Мы увидим все, что успеем, будем по возможности общаться с людьми, и, скорей всего, вернемся сюда еще. Потому что Иран – прекрасная земля, и это стало ясно с первых же шагов по ней.
XII. В кальянном дыму Тебриза
С мотоциклами из-за Люберова «корнета» пришлось возиться больше двух часов. Сказать, что мы в этот момент «очень любили» этого парня – просто ничего не сказать. Хотя и бог бы с ним – всего-то пустое время и лишние деньги.
…Однако все кончилось хорошо, и, промучившись на таможне, мы торжественно въехали в Иран. Теперь в этой стране нам многое было знакомо, и мы больше не удивлялись ни надписям на фарси, ни арабским цифрам, ни женщинам в хиджабах. А потом пошла дорога, которая всегда – радость: скорость и ветер.
Через тридцать километров после Астары мы ушли по серпантину в горы и углубились в Сехенд, вулканический горный массив, который начинается почти сразу за Астарой. На высоте в две тысячи метров пошли поля, леса, источники и ручьи. В таких местах ты понимаешь суфиев, которые относились к цветению и влаге как к святыням. После долгих странствий по пустыне изобилие зелени казалось чистым чудом. Совсем другие потоки воздуха, другое ощущение пространства. Не дорога – мечта.
Существовала только одна трудность – бензин. Конечно, это были не те проблемы с бензином, как в Центральной Азии. Топливо наличествовало, и стоило оно сущие копейки, причем в прямом смысле этого слова. За 30 литров мы заплатили, кажется, чуть больше 6 долларов. Литр тянул где-то на 36 центов. Но вот с октановыми числами возникли очевидные проблемы.
На иранских заправках даже в теории представлены только два вида бензина – зеленый и оранжевый. Зеленый – что-то вроде нашего 92-го, а оранжевый – ближе к 76-му. Неизвестно, санкции ли тут виноваты и не хватает нефтеперерабатывающих мощностей, или просто местные привычки, но за пределами больших городов зеленый бензин – большая редкость. Между Астарой и Тебризом он отсутствовал как класс, что для меня, учитывая травму «Иваныча», было особенно тяжко.
