Матвей Зельманович Львовский
Воспоминания инженера-2. Уроки жизни
Глава третья
Террор
Период с 1936 г. по 1938 г.-время перехода от детства к юности, был для меня крайне тяжёлым. Тогда я находился под гнётом неопределённости, а иногда безысходности. Осознание этого состояния души возрастало по мере взросления. Причина-возможный арест папы. Я паниковал, когда у дома появлялся милиционер. По наивности я думал, что именно они могут прийти и арестовать папу. В действительности, это делали другие дяди, одетые в штатском, и приезжали они на воронке, как правило, ночью. Тогда существовало ряд ритуалов ареста «политических противников» вождя, но я с ними не знаком. Аресты и незаметное исчезновение людей в нашем городе начались в 1936 г. Возможно, это происходило и в предыдущие годы, но мне лично об этом неизвестно. Когда раньше мы жили напротив городского парка, рядом с нами жила польская семья: отец, мать и два сына, один моего возраста, другой, намного старше. Вплотную с их домом располагалась большая мастерская по ремонту бытовой техники, которая принадлежала полякам. Мне кажется, что она была единственной в городе. Мастерская имела свою кузницу, пару небольших токарных станков и верстаки. На стенках располагались различные инструменты. Вечером, когда мастерская закрывалась, старший сын приглашал всех малышей из соседних домов в мастерскую и в полутьме рассказывал страшилки. Некоторые от испуга начинали плакать, а он получал от этого некое удовольствие. Именно с них начался террор. В одночасье, все они просто исчезли. Их добротный дом и мастерскую реквизировали. Весь город оцепенел. Ведь эта семья была известна всему городу, её услугами пользовались многие горожане. Да, они были угрюмыми, малоразговорчивыми, но это не причина для их ареста. Все ждали дальнейших событий. Начались аресты. Следующими подверглись аресту директор нашей школы и члены его семьи. Кажется, его фамилия Рокач. Он был венгром или венгерским евреем. Под его руководством школа стала лучшей в регионе. Сам он, как и его жена преподавали в старших классах. В школе в старших классах учились их дети. Директор был строгий, но справедливый. Об этом свидетельствует одно событие. Я взял в школьной библиотеке рекомендованное для чтения пособие по литературе, в котором содержалось помимо биографии русских поэтов также их отдельные поэмы и стихи. Это была достаточно толстая книга в красивом жёстком переплёте. Выдавали её на ограниченное время. Ученик нашего класса некий Карамышев попросил одолжить ему книгу на пару дней. Действительно, через два дня он вернул книгу. Перед тем как сдать её в библиотеку, я решил её перелистать, чтобы убедиться, что с ней всё в порядке. Каков был мой ужас, когда я увидел, что все портреты изуродованы: на изображении портретов, включая великих вождей, грубо чернилами нарисованы усы и бороды или они испачканы чернилами. Имеет место надругательства над вождями мирового пролетариата и великими русскими поэтами, т. е. имеет место факт вредительства. Понятно, что вся тяжесть ответственности ляжет на моих папу и маму. Я решил показать книгу маме. Она выслушала мой рассказ о том, каким образом книга оказалась у Карамышева, и спокойным голосом сказала: «Одевайся, пойдём в школу.» Я учился тогда в шестом классе, в первую смену. Примерно в четыре часа мы прошли в кабинет директора. К счастью, он в это время не имел урока. Мама спокойным голосом рассказала о цели нашего прихода. Она при этом добавила, что если она не будет удовлетворена решением, которое гарантирует снятие ответственности с ее сына за совершённое безобразие, то она будет вынуждена обратиться к прокурору. Понятно, что директору меньше всего хотелось встречаться с прокурором. Поэтому он уверен, что я никакого отношения к случившемуся не имею. Он заверил маму, что он тщательно разберётся со всей этой историей, пожелал нам всяческого добра и проводил нас до самых дверей школы. Через день на большой перемене меня пригласили к директору школы. Я поздоровался с директором, который предложил мне сесть на стул, стоящим перед его столом. Он попросил передать моей маме следующее: «Ваш сын в случившимся не виноват. Книгу разрисовал и, таким образом, её испортил, младший брат Карамышева. Родители последнего алкоголики и воспитанием детей не занимаются. Что касается самого Карамышева, то он переведён в другую школу». Этот крайне опасный инцидент завершился благополучно для нашей семьи. Мои родители были очень взволнованы, узнав об аресте директора школы. В 1935г., после продажи СССР Маньчжурии Китайской Восточной Железной дороги (КВЖД), сотрудники этой дороги стали возвращаться на родину. Это были высококвалифицированные специалисты по обслуживанию железных дорог и подвижного состава. Часть этих специалистов была направлена в г. Каган. Среди приезжих была семья по фамилии Осипенко, состоящая из четырёх человек: отца, матери и двух сыновей – школьников. Последних приняли в нашу школу. Они были очень высокими, на голову выше любого ученика. Старший посещал девятый класс, а младший седьмой класс. У того и другого имелись американские гоночные велосипеды. Они часто разъезжали по городу, вызывая восхищение и одновременно зависть. Семья жила замкнуто, дети не завели друзей в школе. Однажды, вся семья исчезла. Злые языки утверждали, что они были японскими шпионами. То же самое произошло с корейскими переселенцами с Дальнего Востока, которых считали пятой колонной. Сначала их было много, но затем все, за исключения единиц, были арестованы и увезены в неизвестном направлении. Надо сказать, что как семья Осипенко, так и корейцы быстро адаптировались к местным условиям и проявили себя хорошими и честными работниками. Здесь я хочу отметить одно важное обстоятельство. Город Каган находился далеко от центра с населением, в котором преобладали русские, с принятой в СССР структурой управления: Горком партии, Горисполком, городское управление НКВД, милиция, Центральный банк и т. д. По-видимому, по этой причине г. Каган стал местом ссылки или пересыльным пунктом для членов семей «врагов народа». Разумеется, не рядовых, а участников знаменитых процессов. Участники-это бывшие соратники вождя народов. Кроме того, в Каган отправляли в ссылку бывших крупных руководителей правительства Узбекской ССР. Я не знаю, по какой причине на Каган возложили эти функции, но предполагаю, что малочисленность населения, некая изолированность позволяли вести постоянную слежку за членами семей репрессированных «врагов народа». На нашей улице и на нашей стороне, между небольшим пустырём и огороженным «Пустым двором», куда свозили битую стеклянную тару и осколки оконного стекла, поодаль от тротуара стоял просторный кирпичный одноэтажный дом. Какое-то время он пустовал. Но однажды в нём появились обитатели. Они вели себя крайне замкнуто, и лишь в редких случаях на крыльце дома появлялся высокий мужчина средних лет. Он был одет опрятно и производил впечатление интеллигентного человека. Я обратил внимание на его несколько удлинённое лицо. В некоторых случаях, когда я проходил мимо, а дверь на короткое время оставалась открытой, то в глубине коридора можно было видеть женские фигуры. Как мне объяснили взрослые, эти ссыльные – близкие родственники Генриха Ягоды, бывшего наркома внутренних дел СССР, дело которого рассматривалось на Третьем Московском процессе, и согласно приговору он был расстрелян в марте 1938 года. Сколько времени родственники Ягоды находились в Кагане, я не помню, куда их перевели – не знаю. Дом, в котором они провели какое-то время, снова стоял безмолвным. Возвращаюсь к папе. Папа был молчаливым и немногословным человеком. Таким он был на работе и в обществе. Дома он иногда нарушал непреложный закон поведения и тогда долго беседовал с мамой, но только на идиш. Папа, в целом, вёл себя разумно и осторожно. Всё это помогло ему пережить трагические тридцатые годы. Даже недруги, которых у него почти не было, не могли настрочить на него донос, потому что он не давал для этого повода. Папа был заметной фигурой в небольшом городе, в котором мы жили, и страх быть репрессированным не проходил все эти годы. Он постоянно ждал ареста. И, если это не произошло, то такова была добрая воля Судьбы. В действительности, папа был последовательным и принципиальным антисталинистом. В нашем доме не было культа Сталина, потому-что о нём папа вслух никогда не говорил. А, если упоминал, то с презрением и ненавистью, чему я был свидетелем при разговоре папы с очень уважаемым мною человеком в 1950г. Тогда выражать подобные мысли было очень опасно. Папа пользовался доверием людей. В 1937г. директор завода, на котором работал папа, – А. Беляев, часто бывал в нашем доме (его семья жила в Ташкенте). До этого он был Начальником Госплана Узбекской ССР. Подозревая его в чём-то, столичные власти сняли его с работы и отправили в отстойник-город Каган, назначив директором хлопкоочистительного завода. А. Беляев был милым, интеллигентным человеком, крупным специалистом в области планирования. Однажды он пришёл к нам, чтобы попрощаться. Он ждал ареста. Они проговорили с папой всю ночь, лишь под утро он покинул наш дом. О чём они говорили, я не знаю. Вероятно, о чём-то важном, может-быть, об истоках террора, царившего в стране. Уходя, он оставил папе папку с документами, письмами, записями, фотографиями и попросил, в случае его ареста, передать всё это его семье. Через некоторое время он был арестован. О его судьбе ничего неизвестно. После его ареста папа сделал тайник в сарае, во дворе, и спрятал там папку. Затем, папа позвал меня в сарай, рассказал о папке и показал место, где она спрятана (спрятана она была надёжно). Он попросил меня сохранить всё, что я узнал, в глубокой тайне. Тогда папа не был уверен в своей безопасности. Спустя какое-то время папа, будучи в Ташкенте, пытался найти семью своего друга, чтобы выполнить его волю. Но сделать этого он не смог: семья была арестована и выслана в одно и то же время, что и глава семьи. О судьбе его семьи ничего не известно, но уверен, что они разделили печальную участь жертв сталинского террора. Хочу ещё раз повторить, что пишу только о фактах, свидетелем которых я был. Теперь о другом факте. Память мне подсказывает, что в 1936г. в Каган приехала семья, состоящая из четырёх человек: отец – Антонишкис, мать – Луговая и двои их детей – девочек. Антонишкис прибыл в Каган в качестве комиссара полка связи, расквартированного в нашем городе, а Луговая вскоре стала первым секретарём Горкома партии. Они были необычайно красивыми: он – высокий, стройный, с правильными чертами лица и большими рыжими усами; она – высокая, стройная, с красивым выражением лица. Так мне показалось, когда я их увидел в нашей школе. Они привели своих детей. Старшую определили в наш класс, а младшую в младший класс. Старшая, красивая девочка с копной огненно рыжих волос, вся в папу. Она была очень заводная, в её компании не было скучно. Однажды с ней произошла беда, она случайно упала в яму с горящим углём и очень сильно обожгла ноги, руки и частично лицо. Она долго лежала в больнице. После заживления обгоревших частей тела, она вернулась в школу. Она изменилась неузнаваемо. Мы всем классом ей помогали наверстать упущенное. Но к сожалению, через какое-то время её родители были арестованы, а дети куда-то пропали. Об их судьбе, я ничего не знаю. В пятом или шестом классе я познакомился и подружился с мальчиком из соседнего класса Оскаром Стружановым. Судя по некоторым признакам, он был из интеллигентной семьи и прекрасно воспитан. Мне общение с ним было не только интересным, он ввёл меня в мир, ранее неведомый для меня. Однажды, он пригласил меня в свой дом. Его семья жила в просторной квартире, расположенной недалеко от Главпочтамта, его отец был начальником этого учреждения. Лишь позже, я узнал, что старший Стружанов, высланный вместе с семьёй в Каган, ранее занимал высокий пост, скорее всего, в Москве. При посещении квартиры Стружановых, Оскар познакомил меня со своими родителями. Отец Оскара был намного старше его матери, небольшого роста, с приятным лицом. В его глазах светилась доброта. Он знакомился со мной как со взрослым и задал мне вопросы относительно меня лично и моей семьи. Судя по заданным вопросам, родители Оскара берегли его от влияния «пацанского общества» и им было не безразлично с кем он дружит. Наверное, выбор сына они одобрили. Квартира Оскара была богато обставлена. Но не это меня поразило. Мой новый друг достал большой чемодан с великолепной обшивкой-это был патефон. Когда он его открыл, меня ослепило внутренними блестящими деталями. На внутренней крышке патефона была прикреплена фирменная пластинка. Оскар прочитал мне вслух на английском языке, которым он владел свободно, то, что написано на пластинке и затем перевёл на русский. Я понял, что патефон имеет зарубежное происхождение. Я первый раз в жизни познакомился с подобной продукцией. Потом он завёл патефон, поставил пластинку и полились звуки танго. Тогда музыка поразила меня своими нежными звуками: ничего подобного я до этого не слышал. Я не помню название этого танго, но и сейчас слышу эту мелодию. Потом мы слушали и другую музыку. Оскар невольно приобщил меня к музыке. К громадному сожалению наша дружба внезапно оборвалась. Видимо, НКВД не забыл о «враге народа». Он был арестован и вся эта замечательная семья ушла в вечность. Я, прожив долгую жизнь, до сих пор помню Оскара и его родителей. Не понимаю, что должна была сделать эта семья, чтобы так зверски с ней поступить. Закончить эту скорбную главу я хочу напоминанием о близких дяди Мойсея Тродлера – его племянников Израйле Финаревском и Мироне Сасевиче. Израйль один из самых одарённых детей тёти Иды. Он был любимцем всей каганской семьи. Он любил бывать в нашем доме. В свой последний приезд он посетил наш дом, когда справлялся какой-то праздник. Тогда он был в ударе, пел под гитару, рассказывал анекдоты. Остроумный, компанейский, образованный, умница. Он учился в институте. Я запомнил его на всю жизнь. В конце тридцатых годов он по навету был арестован и осуждён. По моим сведениям, во время войны он попал в штрафной батальон и погиб в сражении. Светлая и добрая ему память. Мирон Сасевич был директором средней школы в городе Чарджоу. В тридцатых годах он был арестован как «враг народа» и сгинул в сталинских лагерях смерти. Все перечисленные имена в этой главе принадлежат реальным людям, которых я видел и с которыми общался. В моей детской памяти они остались навсегда. Сейчас, по прошествии почти восьмидесяти лет, я хочу задать вопрос истории: «В чём виноваты они и почему они уничтожены?». По моему мнению, причина в том, что в верхушке сталинского режима преобладали люди, обладающие двумя человеческими пороками: трусостью и звериной жестокостью. Не имея аргументов и не умея дискутировать со своим оппонентами, которые были на порядок умнее и опытнее их, они выбрали самый простой способ решения принципиального спора – убивать последних. Когда уходили навсегда те, с кем непосредственно общался и которые мне много дали, я поклялся никогда их не забывать. Вечная им память.
Глава четвёртая
Холокост
Эта глава посвящатся жизни и трагической судьбе наших близких. Речь пойдёт о четырёх семьях: дяди Мехла Догадкина (1887 г. р.), его дочери Мани, тёти Доры (Двоси) Догадкиной-Дульман (1897 г. р.) и тёти Фриды Львовской, родной сестры моего папы. Дядя Мехл был дважды женат. С первоё женой, рано умершей от рака, они имели троих детей: Соломон (1913 г. р.) , Иосиф (1916 г. р.) и Маня (1919 г. р.). Вторично он женился на вдове, которая имела сына Арона (1924 г. р.) от первого брака. У них также была совместная дочь, кажется её звали Полиной (1927 г. р.). Примерно, в середине тридцатых годов по каким-то причинам: экономическим, семейным, или из-за отсутствия перспектив найти работу, Соломон, а затем Иосиф покинули отчий дом и приехали в г. Каган, где их приютили мои родители. Оба они окончили бухгалтерские курсы, и мой отец устроил их на работу. Мои родители не имели с ними никаких проблем: Соломон и Иосиф понимали, чем они обязаны моим родителям. Незадолго до войны Соломон познакомился с молодой женщиной из Ташкента и она стала его невестой. В конце лета должна была состояться свадьба. Он переехал в г. Ташкент, где нашёл работу по специальности. Но свадьба не состоялась из-за начала войны. В 1941 г. Соломон был призван в армию. На войну его провожали мама и тётя Роза. Вскоре он попал на западный фронт, будучи кавалеристом. Погиб он под Смоленском в 1942 г. Затем в армию был призван и Иосиф. Он прошёл почти всю войну, был тяжело ранен, лежал в госпитале. После госпиталя он некоторое время служил в армии, а затем демобилизовался в звании сержанта. Имел боевые награды. После войны он вернулся в Ташкент, устроился на работу. Впоследствии он стал главным бухгалтером крупной строительной организации и пользовался большим уважением. Он часто посещал моих родителей, которые жили в г. Навои, Узбекистан. Иосиф относился к ним с большой нежностью и теплотой – он никогда не забывал о той роли, которую они сыграли в его жизни и судьбе. Они отвечали ему взаимностью. Что касается Мани, то она окончила педагогический институт незадолго до начала войны, вышла замуж и родила ребёнка, звали его Фима. Она и её семья погибли во время Холокоста. Но об этом позже. Теперь я должен осветить одно важное событие с трагическими последствиями для всей нашей семьи. В годы Голодомора, к нам, гонимые голодом, приехали тётя Дора со своими детьми Ароном и Полиной. Хотя в то время голод добрался и до Кагана, тем не менее, они знали, что уже не погибнут от страшного голода, свирепствующего на Украине. Я не помню, сколько времени они прожили у нас, но полагаю, что не меньше года. Арон и Полина посещали школу и прилежно занимались, хотя испытывали трудности из-за слабого знания русского языка. Дома они учились в еврейской школе, но свободно говорили по-украински. Арон и Поля были прекрасно воспитанными детьми, весёлыми и очень дружелюбными. Были они очень скромными и никогда не жаловались на обстоятельства. С ними было интересно и легко. Через полтора–два года после отъезда тёти Доры с детьми, мы в составе всей нашей семьи приехали в Покотилово в гости к нашим родным. Нас встретили очень тепло и с большим радушием. Мы остановились у дяди Мехла. Дядя Мехл владел большим добротным домом, коровой или двумя и другой живностью, то есть в доме царил достаток. Я не знаю, кем работал дядя Мехл, но судя по всему он занимал какой-то заметный пост в Управлении села. Каждое утро нам подавали свеже – выпеченный хлеб, сметану, творог, молоко. Днём мы ходили с детьми купаться в местный водоём. Что касается семьи тёти Доры, то они, в отличие от дяди Мехла, жили в приземистой избе, обставленной очень скудно. Бросались в глаза бедность и скромность их бытия. Но порядок и чистота в избе были идеальными. Люди они были гордыми: не было уныния, и они не жаловались на свою судьбу. При знакомстве с дядей Иосифом Дульманом, я обратил внимание на то, что он был красив, очень высокого роста с мощной мускулатурой, он же был кузнецом. Он слегка хромал. Приветливый и очень добрый. Однажды при очередном посещении семьи тёти Доры, дядя Иосиф предложил мне показать его кузницу. Я очень обрадовался этому предложению, и мы с ним и Ароном направились к месту расположения кузницы. В кузнице дядя разжёг огонь, покачал меха и положил в огонь какую-то металлическую заготовку. Затем он подозвал меня и сказал: «Ты становись у мехов и качай их, а я буду ковать. То, что получится–это результат нашей совместной работы». Он выковал маленький ажурный предмет. Я же был горд своим участием в создании этого произведения искусства. Потом он мне показал выкованные им различные изделия, в том числе прекрасные ажурные решётки. Дядя, действительно, был профессионалом высокого класса. Тогда я ещё подумал, что когда вырасту, то может быть стану кузнецом, но посмотрев на свои хилые бицепсы, и понял, что это не моё. Я до сих пор помню дядю Иосифа – этого замечательного, тёплого человека. Крайне довольные гостеприимством, мы попрощались с нашими родственниками и оставив Покотилово, направились в г. Умань, где жила сестра папы – тётя Фрида со своей семьёй. Они встретили нас тепло и доброжелательно. Мы пробыли там недолго, познакомились с достопримечательностями города и отправились домой через Москву. Ранее родители планировали посетить местечко Тишковка, где жили родители и братья моего папы, но встретиться с ними в эту поездку не удалось, поскольку незадолго до нашего путешествия на Украину они покинули местечко, переехали на Донбасс и обосновались в городе Никитовка, где дедушка Фавел нашёл работу в качестве маляра–художника, а братья папы Матвей и Ефим стали шахтёрами. Третий брат папы Израиль ещё раннее оставил Тишковку и посвятил себя организацинно-хозяйственной деятельности, в которой он достиг больших успехов. С крестьянством было покончено навсегда. В конце марта или в начале апреля дядя Мехл неожиданно, без предварительного извещения приехал в Каган, чтобы встретиться с моими родителями и получить совет, как ему поступить в связи с угрозой войны. Её запах уже чувствовался, особенно в их краях. Появились слухи о преследовании немцами евреев на захваченных территориях. Он понимал, что, если он примет решение покинуть Покотилово, то мои родители несомненно помогут его семье и семье тёти Доры обустроиться в Кагане. Драматичность положения заключалась в том, что моих родителей в Кагане не было: в конце 1940 года они уехали в Ташкент, где обосновались. Я, как сейчас, помню тихие разговоры на идиш дяди Мойсея и тёти Фани с дядей Мехл. Мы все жили в одной большой комнате. Я делал вид, что читаю учебник, в действительности же внимательно слушал о чём они говорят и понимал смысл беседы. Дядя убеждал себя и своих собеседников в том, что немцы не могут плохо поступить с евреями. Тому свидетельство, утверждал дядя Мехл, поведение немцев в 1918 году, когда они окуппировали Украину, повсеместно прекратились еврейские погромы. Это обстоятельство крепко засело в его сознании. Он не мог или не хотел поверить в то, что немцы через 20 лет стали абсолютно другими. Это были безжалостные убийцы, современные гунны. Кроме того, он не застал моих родителей, такими, какими он себе их представлял: они были унижены, раздавлены, опустошены и выжаты из Кагана. И только за то, что папе приписали нарушение нового сталинского указа о прогулах: один из его многочиcленных подчинённых, хронический алкоголик, по пути на работу выпил и свалился в канаву, где и заснул. Кто-то из «доброжелателей» немедленно настукал. Папу сняли с работы, исключили из партии и устроили над ним показательный суд. До этого случая у папы никогда не было каких-либо дисцип-линарных взысканий. Он был безупречен и честен. Правда, суд ограничился условным наказанием, видя абсурдность ситуации. Защитником папы на суде был адвокат из Ташкента Николай Васильевич Телушкин – один из лучших адвокатов Узбекистана. Его блестящая речь, подобно речи Ф. Н. Плевако, произвела огромное впечатление и смутила судью. Он был вынужден дать папе самое минимальное наказание. Я не знаю, что творилось в душе дяди Мехла, когда он не застал моих родителей в Кагане. Дядя Мойсей и тётя Фаня не могли дать ему совета и оказать ему помощь в обустройстве его семьи в Кагане, поскольку они сами сидели на чемоданах и ждали, когда мы с Сэмом закончим 10-й класс. Мы все покидали Каган навсегда. Но, что мне врезалась в память, это настоятельные советы дяде Мехлу на обратном пути остановиться в Ташкенте и встретиться с моими родителями. Кто знает, что произошло бы после этой встречи. История не знает сослагательного наклонения. Дядя Мехл не воспользовался нашим советом и уехал на Украину, минуя Ташкент. Он ехал на встречу гибели своей, своей семьи и семьи родной сетры Доры.
Весной 1942 г. в огне Холокоста погибли:
Семья Мехла Догадкина, состоящая из четырёх человек,
Семья Иосифа Дульмана, состоящая из четырёх человек,
Семья Фриды Львовской, состоящая из пяти человек.
Семья Мани Догадкиной, состоящая из трёх человек.
Все 16 погибших находятся в списках жертв Холокоста в Музее Яд Вашем, Иерусалим.
Среди жертв Холокоста их потомков могли быть талантливые и гениальные люди. И вполне возможно, что среди них могли быть мои двоюродные братья и сёстры и их дети и внуки. Они могли бы сделать наш мир лучше.
В феврале 1942 года почти все оставшееся в оккупации еврейское население села Покотилово (около 300 человек) было расстреляны войсками вермахта.
Соломон Догадкин, солдат – погиб в 1942г. во Второй Мировой Войне.
Иосиф Догадкин, сержант – тяжело ранен во Второй Мировой Войне
Ефим Львовский, солдат – тяжело ранен во второй Мировой Войне.
Ниже приведен скорбный список только одной семьи Дульман-Догадкиных, погибшей в ХОЛОКОСТЕ. Он заимствован из многомиллионного списка его жертв, который хранится в Музее YAD VASHEM, Иерусалим Израиль.
