Михаил Белозёров
Марсианский стройбат
– Ну что там? – спросил Чернаков, стараюсь даже не смотреть на то, что лежало на полу.
В комнате было темно, как в кочегарке после пожара, влажно и скользко, только свет фонарей вырывал фрагменты картины: то лавку, то перевёрнутый стол, то невероятно распухшие ноги, торчащие из-под брезента. Чернаков хотел по ночам спать спокойно, поэтому старался на те ноги особенно не смотреть. Самое странное, что никто не обратил внимания на копыта, очевидно, полагая, что ноги у Генацаревского и Жукова деформировались таким странным образом.
– Оба… – произнёс Есени Цугаев, насмешливо глядя на капитана, – готовы…
Уж он-то насмотрелся на кровь и не боялся её. На самом деле, он был не Есеней Цугаевым, а – Рамсулом Гелаевым, находящимся во всероссийском розыске. Он и брился-то потому, что на всех известных фотографиях был с бородой и боялся, что его опознают даже со щетиной, которая росла у него быстрее, чем грибы после дождя. По некоторым причинам, о которых Есеня, естественно, не распространялся, крови он не боялся. Но и он, навидавшийся всякого и не всякого, ошибся, приняв раздувшихся и почерневших едоков картофеля за бригадира Жору Генацаревского и Вовку Жукова.
Сочтя картину ясной, Чернаков доложил полковнику Бастрыкину. Тот – на поверхность. Оттуда – на Землю. Земля надолго замолчала: первые марсианские потери никому были не нужны. Не ко времени. Готовилась большая экспедиция из трёх ракет-звездолетов. Коррективы вносить было поздно: американцы дышали в затылок, поэтому «марсианский вопрос» отложили до поры до времени. Но партию оружия за счёт иных грузов на одну из ракет загрузили, и генерал Зуев вздохнул с облегчением. Оставалось только ждать и надеяться на лучшее.
Глава 7
Бой местного значения
Вначале цукуба летела не очень уверенно. Да и Генацаревский с Жуковым неумело ею управляли – дёргали не за те усы, не в ту сторону и забывали подкармливать личинками шершней. Но через некоторое время приноровились. Оказалось, что если дёрнуть за левый верхний ус, цукуба, естественно, поворачивала вправо, если за правый верхний – налево. А если дёргать за нижние усы, то цукуба стремилась присесть и отдохнуть. Если же равномерно дёргать за все четыре уса, то цукуба летела прямо, как пришпоренная лошадь.
Потом они увидели, как из сумрака, подсвеченного тусклым искусственным солнцем, выплывают углы и грани небоскрёба, словно в полярной ночи проявлялся айсберг, поблескивая кристаллами голубого льда. Откуда он приплыл? Да и зачем? Никто не знал. И что там за ним в темноте, тоже никто не знал. И что будет дальше, тоже не знает никто. И от этого брала оторопь и рассуждать не хотелось, а только – существовать, как травка, и не думать, совсем не думать. Думать было противопоказано.
Мёртвый город, покрытый ржавыми потёками и наплывами разноцветного гематита, показался огромным и безмерным. Куда ни кинь взгляд, во все стороны простилался он широкими и узкими улицами, похожими на большие и маленькие ущелье. В центре протянулся настоящий парк, заросший чёрными «деревьями», похожими на искалеченные ёлки. Кое-где блестела вода и виднелись мостики, переброшенные через сверкающие потоки – единственное живое, единственное движение в мёртвом городе.
На глади широкой реки Шкабарь суетились канонерки – юркие, как тараканы. За гирляндой больших и маленьких мостов стоял круглый, как черепаха, дредноут, орудия главного калибра были направлены в сторону новой части города Сен-Пала.
– Смотри, смотри! – закричал Жуков.
Генацаревский выглянул в иллюминатор: пара стрекоз, как истребители, летели вдоль реки. Они явно патрулировали акваторию. Ещё две, трепеща крыльями, поднимались с аэродрома. На стрекозах в кабинах сидели крикуны, вооруженные винтовками.
– Да здесь целая армия! – воскликнул Жора. – Никак америкосы нас опередили?!
– Не может быть! – пораскинул мозгами Вовка Жуков. – Откуда?
– Может! Смотри!
Генацаревский случайно нажал на третий хоботок слева – под цукубой вспыхнул конус света шириной с футбольное поле. Тогда-то они, собственно, и смогли оценить масштабы вражеской армии. По набережной в центр города двигались колонны бронетехники и пехоты, между домами горели костры бивуаков, возле которых сновали солдаты. За старой частью города, где начинались кладбища, где каменные фонари провожали души в иной мир, застыло странное, чёрное, как сажа, облако. Генацаревский сразу почувствовал его враждебность. Это было не просто грозовое облако, а нечто живое, а главное – опасное.
Вдруг цукуба повела себя неадекватно. Стала двигаться боком, да ещё с креном, норовя перевернуться. Жора принялся беспорядочно дёргать за все усы сразу. Жуков с перепугу высыпал в пасть цукубе остатки личинок. Но и это не помогло. Земля стремительно приближалась. Ветер свистел, как при урагане. Конец! – мелькнуло у Генацаревского, и он инстинктивно стал хвататься за всё, что висело и торчало. Потом его притянуло к потолку. Жукова тошнило. Физиономия у обоих стала зелёной, как у лягушки. По этой ли причине или по какой-либо другой, но в тот момент, когда по всем расчётам они должны были превратиться в лепешку, цукуба замерла. Тело мгновенно стало тяжёлым. У Генацаревского и Жукова подкосились ноги. Оба они почувствовали, будто у них оторвались внутренности. Жуков шлепнулся на пятую точку и издал короткое: «Ёб!», а Генацаревский повис на том, за что держался, и едва не оторвал. Цукубе это явно не понравилось и она взбрыкнула – Жора подполз и выглянул в иллюминатор. К ним приближался отряд крикунов, волоча за собой что-то огромное, длинное, извивающееся, как гусеница. Первая мысль была – бежать! Но куда? Да и поздно было. С одной стороны причал, с другой – река. Генацаревский схватил пику и приготовился дорого продать свою сержантско-старшинскую жизнь.
У крикунов были страшные лица с вытаращенными белками и оскаленными, как у покойников, ртами. Они присоединили гусеницу к цукубе, и раздались чмокающие звуки. Цукуба перестала дергаться, замерла. Вздох облегчения пронёсся по ней. Она словно впала в прострацию и стала заметно тяжелеть, пока окончательно не легла на землю.
Генацаревский и Жуков замерли, ожидая, что внутрь вот-вот ворвутся эти странные крикуны. Но ничего не произошло.
– Иди… – сказал Генацаревский, отрываясь от иллюминатора, – иди, посмотри, что они делают.
Крикуны суетились вокруг цукубы, то ли латая ей бока, то ли приободряя таким странным образом. Одни из низ заглянул в иллюминатор. Жора отпрянул. Глаза у крикуна были белами-белыми, почти без зрачков, во рту же торчали два передних огромных зуба.
Вовка Жуков вернулся через секунду:
– Они забили все соты шершнями! А личинками заполнены все закрома!
– Ты считаешь, это не америкосы?
– Конечно, нет, какие-то недоноски, но не америкосы.
– Так! – задумчиво произнёс Генацаревский, вспомнив, что он бригадир. – Давай связь!
– Связи нет… – вздохнул Вовка Жуков, виновато взглянув на бригадира.
– Да вижу… – Генацаревский обнаружил, что «длинная» связь не работает, что она блокируется сильным магнитным полем. А локальные магнитные поля не шли ни в какой сравнение с тем, что регистрировали приборы скафандра.
Но откуда на Марсе магнитное поле, да ещё такой силы? Их учили ещё на Земле, что Марс не имеет в ядре источника магнитного поля.
– Должно быть, вон та штука, – сказал Вовка Жуков, – посмотрел в иллюминатор на край чёрного облака, которое с земли казалось не просто огромным, а очень огромным, сверхогромным, необъятным, с очертаниями, которые сливались в вездесущими сумерками. Даже искусственное солнце не могло рассеять эти сумерки. – Что будем делать?
– Сваливать надо! – уверенно сказал Генацаревский.
– А как? – Жуков подергал за усы и всё, что висело рядом с ними.
Безрезультатно. Цукуба не реагировала. Она словно приросла к земле, и жадно почмокивая, пожирала тонны личинок. Кажется, ей было всё равно.
– О-па… – вдруг произнёс Жуков, выглянув в иллюминатор, – никак местное начальство?
Жора Генацаревский посмотрел в свой иллюминатор. Действительно, из-за обветшавших построек лихо выкатил диковинный агрегат, похожий на угловатый, бесформенный кусок породы. Двигался он, однако, весьма грациозно, словно не касался земли. Из него юрко выскочили четверка крикунов в лиловой форме. Все прочие прекратили суетиться и вытянулись в струнку. Только гусеница по-прежнему шевелилась, насыщая цукубу шершнями и личинками.
Лиловая четвёрка направилась к цукубе. Сейчас нас разоблачат, сообразил Генацаревский и вопросительно уставился на Вовку Жукова – готов ли тот умереть? Жуков вдруг улыбнулся хищно, как голодный волк, и Жора понял, что момент истины настал. Сейчас нас жизнь проверит! – подумал он, сжимая пику. Может, договоримся?
Неожиданно в середине кабины открылся люк, который ни Генацаревский, ни Жуков даже не заметили из-за складочек в тканях цукубы. В этот люк полезли лиловые крикуны. Первый из них, должно быть, важный, как египетский фараон, потому что глаза у него были с нормальными по человеческим меркам зрачками. Он увидел Генацаревского с Жуковым и замер, вылупившись так, словно обнаружил приведения.
Генацаревский неожиданно для себя гаркнул, как бравый Швейк на плацу:
– Здравия желаю, товарищ генерал!
Жуков с изумлением посмотрел на него, но тоже вытянулся в струнку, копируя бригадира. Острую пику он на всякий случай спрятал за спину острием вниз.
Крикун из фиолетового стал багровым. На его кроличьей физиономии отразилось недоумении, а потом злость. Ну совсем, как полковник Бастрыкин, успел подумать Вовка Жуков. Крикун даже возмущённо повертел головой, очевидно, ища настоящих крикунов:
– А где экипаж?!
– Мы за него, – нашелся Генацаревский, который лихорадочно соображал, что предпринять, но ничего толкового сообразить не мог.
– А вы кто?!
Высокопоставленный крикун стал переливаться, как каракатица, всеми цветами радуги с преобладанием красных тонов.
– Мы?! Мы воины Марса! – неожиданно выпалил Вовка Жуков и тоже почему-то покраснел, от вранья, что ли?
Между тем, он не очень-то волновался из-за крикуна, полагаясь во всем на бригадира, и поэтому то и дело посматривал в иллюминатор: гусеница перестала извиваться, и рядовые крикуны потащили её прочь. Цукуба отреагировала так, как дирижабль, поднявшийся на якоре, то есть чуть-чуть, но всё же оторвалась от земли. Этого никто не заметил, кроме Жукова. Генацаревский и лиловый крикун, который то ли от возмущения, то ли от удивления, стал тёмно-багровым, были заняты тем, что лихорадочно соображали, как им себя вести друг с другом.
Крикун сделал шаг, освобождая путь, и в люк полез следующий крикун. Это явно меняло соотношение сил, к тому же первый крикун вдруг тонко, как раненый заяц, заверещал по нарастающей. Вовка Жуков от неожиданности выронил пику, а Жора Генацаревский наконец вышел из оцепенения и прежде чем крикун перешел на следующую октаву, уже теряя сознание, двинул крикуна в челюсть. Таким образом одновременно произошло два события: пика воткнулась в нежное брюхо цукубы, а кулак Жоры налетел на челюсть крикуна. Цукуба подпрыгнула от боли, а крикун, не знакомый в боксом, завалился на спину и вся сила его писка ушла в потолок кабины. Цукуба отреагировала на это неожиданно резким скачком и очутилась над рекой. Крикун, который лез в цукубу, повис в люке. Крикун, который верещал, неожиданно пополз к нему. Видно, он не привык, чтобы его били, да и верещал он теперь не очень уверенно. Правда, его верещания вполне хватило, чтобы на целую минуту вывести Генацаревского из строя. Зато Жуков, который стоял сбоку, не ощутил всей мощи верещания крикуна и дёрнул цукубу за правый верхний ус. Цукуба восприняла это как сигнал к действию и полетела вправо и вверх.
Крикун, который висел в люке, с протяжным криком сорвался вниз. Не успел он коснуться реки, как из неё высунулось какое-то чудовище и проглотило крикуна в мгновение ока. Вовка Жуков, который наблюдал за всем этим, понял, что марсианская река – это не то место, где можно свободно купаться.
Жора Генацаревский всё ещё не пришёл в себя, он действовал на автомате: он полз, полз, полз и дополз, чтобы врезать лиловому крикуну по полной программе. В цукубе воцарилась тишина. Слышно было, как ветер свисти в распахнутом люке, да ещё как цукуба пожирает очередную порцию личинок. Крикун, не привыкший к флотскому мордобою, тихо хрипел. Жора сидел на нём и, как только хрип становился чуть громче положенного, наносил удар справа или слева. Наконец крикун сообразил, что его будут бить до тех пор, пока он кричит, и он замолк, жалобно шмыгнув разбитым носом. При этом он стал белым-белым и смертельно перепуганным.
– Слышь?.. – покачиваясь и ещё не очень соображая, что он делает, спросил Генацаревский. – Что ты там сказал насчёт воинов Марса?
– Ну… – неуверенно произнёс Вовка Жуков. – Ну… я думал всё это время, кто же мы такие?
– Земляне… – насмешливо подсказал Жора, покачиваясь от слабости.
– Правильно, земляне, но и воины тоже… Ведь воюем за Марс?
– Ну?.. – как-то неопределенно согласился Жора. – Воюем… Действительно…
– Значит, мы воины Марса! – заключил Вовка Жуков.
Разговор вроде бы оказался не ко времени, не к месту, но увлек обоих.
– Воины… – как пьяный, согласился Генацаревский и двинул с правой крикуна, – а ты молчи, тебя никто не спрашивает!
Крикун пошёл фиолетовыми пятнами то ли от возмущения, то ли от страха и снова почернел. Он и не думал кричать, он боялся этих странных существ, которые очень ловко размахивали руками.
* * *
Пантигера попытался открыть крышку, но даже когда они все скопом налегли, она не двинулась с места.
– Нет… – сказал Сергей, присев на корточки, – так не получится. А другого входа нет?
– Нет, – ответил Пантигера. – Я видел, как крикуны вбежали в этот зал. Надо искать ключ, рычаг, тайный ворот, всё, что угодно!
Все разбрелись, ощупывая стены. Периодически кто-то радостно восклицал:
– Нашёл! Вот!
Но каждый раз радость оказывалась преждевременной. Когда Сергей в третий раз, обходя зал, нос к носу столкнулся с Гошей Мамиконовым, он понял, что так они ничего не найдут: шесть пар глаз трижды обыскали зал, и всё бесполезно.
– Должно быть, у них был ключ, – предположил он.
– Да нет, – в сотый раз твердил Пантигера, в ярости пытаясь оторвать крышку. – Я бы заметил. Они как-то странно суетились вокруг именно этого места.
Крышка была рифленой, с незаконченными кругами-секторами, ребрами, выступами и непонятными знаками в углублениях. Любой из них мог быть ключом.
– Может, надо посвистеть? – предположил обычно белобрысый Толян Петров.
Он был так перемазан жирной, как масло, глиной, что его с трудом можно было узнать.
– При чём здесь свист? – спросил Мамиконов, подмигнув Сергею, который пытался разобраться со знаками.
Турес устало согласился:
– Мудрено. Выходит, крышку могут открыть только крикуны, а сделана она за тысячу лет до них. Нестыковочка, однако.
– Да… – почесал седую, лохматую голову капитан Парийский, – мудрено…
– А что? – согласился Сергей. – Ведь крикуны мастера свистеть. Какая нам разница, как открыть крышку. Давайте свистеть.
Никто не поверил. Все расселись вокруг, посмеиваясь и радуясь минуте отдыха. Турес с непривычно белым лицом, кажись, что-то жевал.
– Кинь… – попросил Сергей, – жрать охота…
– Ты это не будешь… – отвернулся Турес.
Должно быть, он всё ещё злится на меня, решил Сергей.
– Откуда ты знаешь? Я и мышь живьем сожру.
Сергей посмотрел на реакцию капитана Парийский. Но капитан сделал вид, что ничего не слышал. Пришлось Сергею положиться на собственный опыт. Белый муран кинул – Сергей поймал одной рукой, как птицу в полете. Это был жук с твердыми хитиновыми крыльями. Жук вяло шевелил колючими лапками.
– Чего в нём есть-то?
– На брюхо надави и увидишь, – ответил Турес.
Сергей надавил. Из кончика брюха действительно полезло что-то белое.
– Прямо в рот, – посоветовал Турес.
Содержимое брюшка оказалось совсем непротивным, а напротив – вкусным и сытным. Только мало. Сергей выклянчил ещё штук пять и только после этого почувствовал, что к нему возвращаются силы.
– Ладно… вы как хотите, а я покричу. Большой!
Мамиконов встрепенулся:
– Куда кричать-то?
– Да вот, – сказал Пантигера, уступая место, где в торце виднелось отверстие. – Я уже и ковырялся, и стрелять пробовал.
Мамиконов наклонившись, бессмысленно повозился, вдруг выдернув руку, нервно произнёс:
– Ничего там нет. Дыра она и есть дыра для вентиляции.
Никто даже не подумал, что под крышкой может быть смертоносная радиация.
– У кого из нас самый сильны голос? Турес, иди сюда!
– Чего я лошадь, что ли? – обиделся Турес. – Я кричать не буду!
Сергей хотел ему напомнить, что лошадь для него – неизвестное животное, да вспомнил, что это любимая поговорка Пашки Марфина.
– Ты же песни орал с Пашкой, – напомнил Мамиконов.
– Чего, песни в дырку?! – упёрся Турес.
– Ори, дурак! – приказал Мамиконов. – А то яйца оторву! У тебя яйца-то есть?
Турес посмотрел на него, шмыгнув белым носом, который на кончике стал серым от злости. Хотел по привычке возмутиться, но понял, что ним церемониться не будут и даже лазерная винтовка крикунов не поможет.
– Ладно… чёрт с вами, – сказал он. – Покричу. Но если не получится!..
– Кричи уж давай! – Гоша дернул его за руку так, что едва не оторвал её.
Турес пал на колени, едва не прикусив язык.
– Кричи! – приказал Гоша.
Турес сунул рыжую башку с дыру и закричал так, чтобы от него сразу отвязались. Потом он спросил с иронией:
– Ну и чего?..
Действительно, с минуту крышка казалась неподвижно. Кто-то, похоже, Толян Петров, устало хмыкнул. Мирон Парийский махнул рукой и сел на крышку, но тут же вскочил – наружный из полукругов чуть заметно дернулся, вслед за ним – следующий – только в противоположном направлении. Потом полукруги стали вращаться в разные стороны, пока их сектора не совпали.
– И это всё?.. – разочарованно спросил Мамиконов. – Стоило огород городить. Тьфу ты!
– Да вот же оно! – закричал Турес.
Пантигера оглянулся: напротив, в стене зала, огромного, как мавзолей, зияло отверстие. Пантигера, даже не заглянув внутрь, скомандовал:
– За мной!
Они скатились по вертикальной лестнице и очутились в колодце с выходом в туннель. Откуда-то тянул ветерок и пахло горелой проводкой. Крышка над головами у них бесшумно закрылась, и они поняли, что отступать некуда и что все их разговоры о термоядерной электростанции превратились в реальность и что теперь надо сражаться, чтобы выжить.
Пантигера, возвышаясь над всеми, как скала, произнёс:
– Так, стойте здесь и не высовывайтесь. Старшим остаётся капитан. Серёга, за мной!
Сергей протиснулся между Мамиконовым и Туресом и, оказавшись рядом с Пантигером, спросил так, чтобы другие не слышали:
– Как стрелять-то из него?
Конечно, он полагался на камбуна, но и сам держал нос по ветру: у посоха не было ни мушки, ни целика, ни предохранителя – даже привычного спускового крючка
– Просто наведи на цель и нажми на сучок, как на спуск.
Откуда он знает о спуске, подумал Сергей, но спросил:
– Так?..
– Ну… – не глядя, ответил Пантигера и двинул вперёд.
Сергею молча устремиться следом. Пантигера делал огромные шаги, и чтобы не отстать, надо было почти бежать. В общем, первую стычку за поворотом он пропустил, только услышал звук, который узнал бы сквозь любую какофонию, сквозь взрывы и грохот – шипение боевого посоха – и сообразил, что так льется чистая энергия серо-голубоватого цвета, а потом уж увидел крикунов в предбаннике. Ни у кого из них не было шанса даже подать голос, потому что энергия струи боевого посоха была чрезмерной для них, и понял, почему посоху не нужно было ни мушки, ни целика – энергии было столько, что все, кто стоял в радиусе метра от струи просто валились, как кегли в разные стороны. А было тех крикунов не меньше пяти. Сергей не успел сосчитать. Времени не осталось, потому что откуда-то сверху, из каких-то укрытий в глубине безмерно-огромного коридора сквозь дверной проём к ним потянулась лазерная струйка «спинов», и Камбун, стоящий впереди, осел, как оседают убитые. Сергей подхватил его под руку, но даже не смог приподнять верхнюю часть тела.
– Эй!.. – крикнул он, не имея возможности выглянуть в коридор, – помогите!..
Первым принёсся, едва не потеряв боевой посох, Мамиконов. Чтобы попасть в предбанник, ему пришлось ползти на карачках. Огненные «спины» плавили камень. Больше никто не мог прорваться следом за ним. Стреляло не меньше трёх крикунов. Вдвоём им удалось перетащить Пантигера ближе к стене и лестнице, и «спины», влетая в предбанник, лишь наполняли воздух гудением. Стоял запах, словно из кремня высекали искры.
Схватив свой посох, Сергей перекатился на другую сторону лестницы и попытался уловить ритм стрельбы. А ещё он удивился тому обстоятельству, что крикуны даже не предприняли попытки выбить их из предбанника, что сделал бы любой другой на их месте… Подспудно он ждал атаки, но ничего не происходило.
Тот крикун, к стрельбе которого он приладился, стрелял нервно и несистемно. Вспышки «спинов», как трассеры, выдавали место, откуда он палил – почти из-под потолка необъятной пещеры. Потом Сергей уловил ритм, высунулся на счёт три, выстрелил из боевого посоха и спрятался. Сбить крикуна оказалось даже проще, чем он ожидал – там, куда попал луч посоха, раздался взрыв и яркая вспышка на мгновение озарила потолок и стены. Оказалось, что пещера не такая уж необъятная. Плотность огня сразу упала, а да и Мамиконов тоже не сидел на месте, а из своёго угла сбил другого крикуна. Поддавшись общему порыву, они выскочили из предбанника и на бегу одновременно сбили под потолком третьего крикуна.
Следом за ними ворвались капитан Парийский, Турес и Толян Петров. Пока они рыскали по пещере, Сергей вернулся в предбанник к Пантигеру, ожидая увидеть бездыханное тело гиганта, но к его радости Пантигера сидел, прислонившись спиной к стене, и неуверенно снимал с себя доспехи.
– Я сейчас… – пробормотал Сергей, – я сейчас… – Толян! Петров! – крикнул он.
Прибежал Петров, у него была серьезная аптечка, а не те скудные, которые выдавали всем остальным. Вдвоем они разоблачили камбуна. Две бескровные дырочки не толще спички были справой стороны грудной клетки, и только та, что слева, обильно кровоточила.
– Ну что? – спросил Сергей.
– Хе-е-е… – ответил Толян. – Если бы я был врачом, я бы сказал, что если бы это были ранения от наших пуль, смерть стопроцентная. А от этих лазеров толку мало. Раны даже чистые. Конечно, по хорошему его надо бы на операционный стол или на худой конец в «машинку гоблинов».
Петров был неисправимым поклонником земной медицины. Сергей даже спорить не стал, но подумал, что ни одна земная медицина не подняла бы его за три дня.
– Ладно, – сказал Сергей, – сделай так, чтобы он идти мог, а то сам понимаешь?..
Ясно было, что оттащит такого гиганта они бы долго не смогли.
– Ага… – согласился Толян Петров, доставая капельницу и морфий во флаконах. – Всё, что можем…
– А я побежал, нашим помогать.
– Стой! – велел Пантигера. Он говорил с трудом. – Не забудь, что обещал освоить Марс!
Не понравилось всё это Сергею, ох, как не понравилось – вроде бы Пантигера прощался. Хотел он ему ответить в том смысле, что он сам всё увидит, да не был уверен в этом, поэтому промолчал.
– А реактор не уничтожайте, только пункт управления. Слышишь?!
– Слышу, – пообещал Сергей и выскочил из предбанника.
В его жизни ещё не было потерь, и смерть он представлял себе весьма абстрактно в виде тетки с косой.
* * *
Не то чтобы цукубу сбили или ранили, но двигаться она почему-то стала боком и внаклонку. Вовка Жуков безуспешно пытался выровнять крен. Порой этой ему почти удавалось и он весело посматривал в иллюминатор слева.
– А почему русский язык? – спросил Жора Генацаревский, внимательно следя, чтобы крикун не выкинул свой фокус с криком.
– Кому надо, тот всё знает, – весьма туман ответил крикун, косясь на кулаки Генацаревского.
Физиономия у него в соответствии с обработкой уже давно приняла однородный фиолетовый цвет, и крикун периодически хватался за челюсть.
– А вообще, кто ты такой? – осведомился Генацаревский так, как только умел в бригаде он один – с превосходством сильного, уверенного в себе человека.
– Я-я-я?.. – гордо выпятил грудь крикун, но, покосившись снова на кулаки Генацаревского, сбросил пары, – бригадир разведки. Вам несдобровать! – последнее вырвалось у него чисто рефлекторно.
Привык, видно, командовать, подумал Жора, но не ударил. Было как-то подло бить отчаявшегося крикуна.
– Это мы ещё посмотрим, – сказал он, демонстративно рассматривая свои разбитые кулаки. – Ты что марсианин? – и понял, что бригадир разведки попытался скрыть удивление.
Хитрый, значит, подумал Генацаревский, это хорошо. Он спросил просто так, не потому что догадался, а потому что ляпнул первое, что пришло в голову. Хотя всё было логично: раз на Марсе, значит, марсианин.
– Сигнал пришёл… – пробормотал бригадир разведки.
– Какой сигнал, – уцепился Генацаревский.
– Неважно…
– Говори, раз проговорился! – наклонился Жора.
Бригадир разведки испуганно посмотрел на него снизу вверх:
– Ну что кто-то высадился…
– И?..
– И было принято решение провести зачистку.
– Кого?
– Всех.
– Зачем? – удивился Генацаревский.
В его представлении было глупо, не разобравшись, уничтожать всех и вся.
– Не знаю, нам ничего не объясняли. Поставили задачу – и вперёд. Солдаты – роботы.
– А ты?
– Во мне больше сознания, я модель плюс три.
– Ага… – с удивлением произнёс Жора, внимательно посмотрел на крикуна и хотел ещё спросить, кто же непосредственно ставил задачу, но Вовка Жуков заорал:
– Едрить твою налево!.. – и припал к иллюминатору. – О, бля! О, бля! Сейчас собьют!
– Кто?! – вскочил Жора.
– Да эти… как их… стрекозы.
– Я же говорил, – не без гордости произнёс бригадир разведки. – За меня вам головы оторвут.
– Заткнись! – посоветовал Жора и связал крикуна его же ремнём.
В рот ему он на всякий случай забил кляп. После этого он тоже выглянул в иллюминатор. В правой стороны цукубы шла пара стрекоз, блестя переливающимися крыльями. С левой – тоже. Сидящие в них крикуны поглядывали на цукубу, но не предпринимали никаких враждебных действий. Должно быть, они недоумевали, почему цукуба повела себя так странно.
– Сворачивай с реки! – крикнул Жора.
– Куда?
– В город. Попытаемся оторваться.
Вдвоем они принялись дёргать за усы – и как всегда неумело. Цукуба нервничала. Едва не врезалась в ближайший небоскрёб. Стрекозы возмущённо застрекотали крыльями, а крикуны, сидящие в них, обеспокоено замахали руками.
– А фиг вам всем! – закричал Вовка Жуков и заложил такой крутой вираж над крышами города, что Генацаревский удержался на ногах исключительно благодаря тому, что ухватился за всякие выступы и выемки, а крикун – бригадир разведки – улетел в трюм.
Генацаревский очень зауважал Вовку Жукова. Он уже и не думал о нём, как о жалком поэтишке, черкающим строчки. Теперь он признал в нём настоящего воина.
– Посмотри, а то его сожрёт! – засмеялся Жуков.
Генацаревский посмотрел и вовремя выдернул бригадира разведки из пасти цукубы. Вид у крикуна был ошарашенный. Должно быть, он никогда не попадал в такие переплёты.
– Не убивайте… не убивайте меня… я всё расскажу! Всё! – испуганно твердил он, когда Генацаревский вытащил у него изо рта кляп.
– Естественно, – согласился Генацаревский, привязывая его к стенке кабины.
Жуков снова заложил вираж. На этот раз в узкую улицу, где стрекозы с их крыльями вряд ли могли поспеть за цукубой. Цукуба безразлично скользила на воздушном потоке, как по горке.
«Жих-х-х!!!» Крайняя справа стрекоза осталась где-то позади так стремительно, что Генацаревский не успел понять, что с ней приключилось. Наверное, задела крылом за здание. Вторая пара переместилась куда-то вбок. Окна мелькавших зданий проносились мимо с такой скоростью, что Жора не мог сосредоточить на них взгляд. Он случайно посмотрел на сидящего на полу бригадира разведки – лицо у крикуна было фиолетовым, как чернило. Ему было страшно. А ещё разведчик, снисходительно подумал Жора.
И тут цукуба вдруг споткнулась – как только может споткнуться падающий дирижабль, то есть, расправив все свои плавники-стабилизаторы и присев на хвост. Генацаревский глянул в переднее стекло. На них стремительно надвигался акведук, переброшенный между небоскребами. Куда-либо свернуть или разминуться было поздно. Жора закрыл глаза и стал считать: «Раз, два, три…» Но даже после этого ничего не случилось. Он рано открыл глаза. Перекладина акведука пронеслась так низко, что Жора решил, что у него снесло голову. Вовка Жуков заорал:
– Оторвались!
Впереди сияло чистое пространство. Жуков заложил очередной вираж и влетел боком в переулок. Он вошел во вкус, и этот воздушный аппарат ему положительно нравилась. Марсианский ветер свистел в обшивке и плавниках-стабилизаторах цукубы.
Жора же чувствовал себя неважно и, чтобы не смотреть в иллюминатор, от одного взгляда в который его тошнило, опустился на пол. Он был человеком сугубо подводным. Таких приключений у него в жизни ещё не было – даже на подлодке, где их готовили совершенно к другому – тихо, незаметно подкрасться и уничтожить противника.
– Вот что я тебе скажу, – произнёс он, заметив, что бригадир разведки тоже плохо переносит воздушные экзерсисы Вовки Жукова. – Не совались бы вы сюда. Видишь, мы какие. Асы Марса!
Вид павшего духом врага взбодрил его. На мгновение его оставила только тошнота.
– Мы не хуже! – выкрикнул в отчаянии крикун.
– А кто вы?
– Мы?.. Мы!..
Крикун замолчал, видать, соображая, чтобы такого выдумать, не выдав военной тайны.
– Ну! – Генацаревский дёрнул его за рукав.
– Мы, которые с Планемо…
– Что за Планемо? – равнодушно поинтересовался Генацаревский, следя, как ловко Жуков дёргает за различные рычаги, а самое главное – за усы.
– Есть такая планета-изгой.
– Почему изгой?
– Потому что бродячая, – нехотя пояснил крикун. – А вы кто?
Генацаревский внимательно посмотрел на него:
– Э-э-э… – засмеялся он. – Врёшь, не возьмёшь!
И бригадир разведки понял, что дал маху, что на глупостях людей не купишь.
– Ну правда, кто? Откуда?
– Если я тебе скажу, мне придется тебя убить. А так я тебя покажу полковнику. Он мне за тебя все грехи простит, как поп.
– А кто такой поп?
– Много будешь знать, скоро состаришься.
– А если не простит?
– Куда он денется. Ты небось важная птица?
– Что такое птица?
Жара Генацаревский только рассмеялся. Хитрый, бестия, решил он, но мы хитрее.
– С нашим полковником лучше не связываться! – крикнул Вовка Жуков, на мгновение отрываясь от переднего стекла. – Он зверь, а не полковник.
Цукуба слушалась беспрекословно. Она перестала пожирать личинки и облегчилась прямо в воздухе. От этого её подкинуло метров на триста вверх, отчего Жору Генацаревского окончательно стошнило прямо на пол кабины. Он вытер рот и жалобно сказал:
