Михаил Белозёров
Марсианский стройбат
– Что же ты испугался? – ядовито спросил Петров, когда Сергей тоже соскользнул внизу.
Сергей оглянулся. Крикун стоял на вершине лестницы и явно уже был не в таком плохом состоянии, как прежде, голова у него уже не висела, а была только наклонена набок. Он в очередной раз поправил её на плечах и вдруг, ощерившись, издал первый звук, похожий на визг тормозов железнодорожного состава, идущего на полной скорости. Похоже, он даже прислушался к своёму визгу, чтобы оценить его смертоносную силу, и первые осмысленно посмотрел на людей. А вслед за криком из его рта внезапно вырвался столб пламени. Да такое жаркое, что свешивающаяся из козлового крана лебедочная цепь расправилась и так стеганула ближайшего робота, что во все сторону полетели горячие осколки. Тогда Сергей вспомнил последнее видении: роботов с рубиновыми глазами и этого крикуна, изрыгающего пламя. Он вскинул винтовку и поймал в прицел голову крикуна, но из деликатности выстрелил по ногам. А когда выстрелил, то понял, что красные «спины», вылетающие из ствола винтовки, не причиняют крикуну никакого вреда, что они облетают его справа и слева и плавят стены и лестницу за его спиной. Не успел он подумать, что это и есть система «свой-чужой», как откуда-то с противоположной стороны огромного цеха ударил луч лазера и от крикуна во все стороны полетели искры и повалил густой, чёрный дым, словно крикун был напичкан электричеством и горючими материалами. Конечно, все шарахнулись, конечно, все отступили, готовые задать стрекача, а когда дым рассеялся, то увидели, что у крикуна нет ног и что он висит на руках из последний сил. А потом он стал сползать по перилам и всё время пытался снова закричать, но у него ничего не выходило, кроме сипения – даже когда он рухнул на пол и старался доползти и ухватить Сергей за ноги, чтобы вцепиться в неё зубами. Сергей оглянулся: на противоположном краю цеха, где по идее и должен был находился стрелок, мелькнул Пантигера. Хитрый-хитрый, восхитился Сергей. Ещё ему почудилось, что под самым потолком, на фоне мигающих фонарей, мелькнул венчик посоха с огоньком пламени.
После этого они разом побежали через цеха, вдоль сборочных линий, которыми управляли роботы со светящимися глазами. Самые огромные и самые страшные из них, в которых ещё теплилась жизнь, провожали бегущих взглядом своих рубиновых глаз.
– Что?.. Что это было? – спросил на бегу Мирон Парийский, который один понял, что Сергей понимает, кто добил крикуна.
– Камбун по имени Пантигера.
– Откуда ты знаешь?!
Его удивило то обстоятельство, что новички, прожившие на планете без году неделю, так быстро и ловко освоились на ней. Он даже испытал минутное чувство зависти. За пятьдесят лет они так и не удосужились завести знакомство с камбунами. А этот пришёл и сделал то, что надо было сделать давным-давно. А потом он здраво рассудил, что так и должно быть, что следующее поколение, каким бы оно ни показалось странным, осваивают космос быстрее, смелее и умнее. Таков закон природы. Может, у них новые нейроны выросли в башке? Не такие, как у нас в экипаже, думал капитан Парийский, завидуя чужим способностям. Когда-то он тоже был молодым и с презрением смотрел на стариков. Теперь же он думал, что ошибался.
– Так откуда ты знаешь? – спросил он ещё раз.
Сергею пришлось в двух словах рассказать, при каких обстоятельствах они познакомились, естественно, опустив сцену попытки убить камбуна винтовкой СВТ-40.
Капитан не мог поверить своим ушам:
– Врёшь! – в запальчивости воскликнул он. – Так просто?! Знаешь, сколько он убил наших?!
– Сколько?!
Горячность капитана Парийского напомнила ему сцены между родителями, которые вспоминали то, что было двадцать лет назад так, словно это произошло вчера.
– Весь второй экипаж!
– Нет… это не он… – неуверенно ответил Сергей. – Не-е-ет, не может быть… Есть ещё ложные камбуны, которые умеют ходить по поверхности Марса. А «наш» не ходит. Не приспособлен он к этому.
– Ты наивен. Камбун – это охотник. Он приходит ночью, когда люди спят. Он пришёл и всех убил, а тела разорвал и разбросал так далеко, что мы неделю искали, чтобы похоронить. Не доверяю я этим камбунам.
Сергей хотел возразить, что если бы камбун мечтал уничтожить экспедицию, у него было сто десять случаев сделать это без всякого труда. Но Мирон Парийский его уже не слушал. Он давным-давно всё решил для себя однозначно и тихо: он ненавидел Марс, который отнял у него молодость, зрелось да и всю жизнь. Ему в голову так и не пришла очень простая мысль: а вдруг камбуны тоже изменились, вдруг им жизненно важным стало дружить к людьми, и они наконец поняли это и пошли на контакт – пусть инстинктивно, путь на уровне чувств в животе, но они это сделали, решив однажды утром, что люди просто им ближе, чем облако Глобула и что нужно сотрудничать, тем более, что земляне наконец взялись осваивать Марс.
Цех снова ожил на короткие две-три минуты. Роботы зажужжали и задвигались, как живые, когда по ним пробежали волнами голубые искры. Их глаза налились рубиновым светом. Воздух наполнился запахом озона, словно пронеслась гроза. Открылись ворота, и появилась автоматическая тележка, груженная до верху странно знакомыми предметом.
– Так это ж бомбы! – заорал Мамиконов, отскакивая в сторону так, словно его укусила змея.
Самый огромный робот повернулся и, подвывая серводвигателями, протянул руку и схватил Гошу. Уж насколько Мамиконов казался огромным, но рядом с этим монстром он был не крупнее муравья. Но электричество мигнуло в очередной раз, голубые искры пропали, и монстр застыл, вперив взгляд в Мамиконова. Сергею показалось, что ненавидит именно Большего, потому что Большой был самым большим из людей, а значит, самым заметным.
– Матка боска… – в ужасе пробормотал Мамиконов выскальзывая из железной рук и отползая в сторону на карачках.
От пережитого волнения он начал икать.
– Ты видел? Нет, ты видел?! – пристал к Сергею Петров. – Ты видел, что они бомбы делают?!
Сергей вопросительно перевел взгляд на капитана и подумал: «Чем он занимался все эти годы? Надеюсь, не бомбами. Потому что если бомбами, значит, скрывает от нас ещё что-то».
– Да не знал я! Ей богу! Честное слово! Что вы ко мне пристали?! Да, среди марсиан ходила такая легенда, что Марс обладает оружием, которое посильнее и помощнее термоядерного. Конечно, дикари выражались не в такой терминологии. Но для нас всё стало ясно. Видишь, завод весь проржавел и порос сталактитами и сталагмитами. Ему тысяча лет. Но кто-то отремонтировал лифты и пытается запустить термоядерную электростанцию. Уж конечно, не гоблины, у которых ума не хватило даже на освоёние города.
Словно в подтверждении лампы мигнули ярче, а роботы зашевелились, жужжа сервоприводами. Самый главный монстр ожил, и они предпочли покинуть цех, выскочив за высокие, массивные двухстворчатые ворота.
– А что же за бомбы тогда облако делает? – спросил удивленный Петров, который хотя сызмальства и увлекался горами и пещерами, но в перерывах кое-что почитывал на сайтах Интернета, например о превращении массы в энергию и обратно.
– Мы пришли к мнению, что древние марсиане обладали технологиями аннигиляции и что они создавали ракеты и бомбы для борьбы с Планемо. Но облако Глобула победила их не в открытой, а в тайной войне, и цивилизация на Марсе пала, а заводы остались.
– Что же это такое за Планемо? – полюбопытствовал Мамиконов со свойственной ему добродушной нагловатостью, к которой, правда, все привыкли, кроме капитана Парийского.
Он поморщился и терпеливо добавил:
– Опять же говорят, мы не проверяли, по легендам в бескрайнем космосе существует планета-изгой, которая не имеет солнца, и которая не подчиняется общепринятым законам физики. Зато она такая же древняя, как и вселенная, и жизнь там совсем не такая, как на Земле и на Марсе. Оттуда и приходят все несчастья. Вычислить эту планету задача из задач. Никто её не мог решить. Но бомбу на всякий случай делали. А потом Марс высох, города вымерли и всё пришло в упадок.
– Это что-то вроде таинственного бозона Хиггса? – в наглую спросил Мамиконов – лишь бы только спросить, ведь капитан Парийский мог и не знать о «частице тяжести», которая определяла все закономерности во вселенной.
Нет, хотел возразить Сергей, это когда следствие предшествует причине. Доказано, что рядом с чёрными дырами всё происходит наоборот. И на Марсе то же самое: словно из неоткуда появляются чёрные облака, а источник их отсутствует. Аксиома и такого развития материи. Ведь всё, о чём можно подумать, существует независимо от человека, от его сознания. Всякие эти горизонты событий, где материя ведёт себя не так, как в земных условиях, где время вытягивается в струны и переплетается, чтобы дать совершенно неземной результат, который мы называем аномалиями. Мы блуждаем в тумане условностей. Вот вам: Марс – гигантская лаборатории. Приходите, изучайте и открывайте новую физику!
Гордый от таких умозаключений, Сергей добавил:
– Возможно, что эта планета существовала ещё до большего взрыва, возможно, что она вообще не из этой вселенном и чужда всему живому, – смело сказал он, и они затворили за собой двухстворчатые тяжёлые ворота.
Все молчали, переваривая услышанное. Даже капитан Парийский примолк, с удивлением взглянув на Сергея. Точно я ляпнул что-то не то, подумал Сергей и покраснел. Если всё же это так, то я вообще ничего не понимаю. Хотя их, конечно, не натаскивали как физиков, но кое-какие основы вдолбили, чтобы они среди научной братии не выглядели дебилами. Но порой устами младенца глаголет истина. Просто Сергей забыл об этом и невольно высказал то, о чём Парийский и его товарищи только догадывались, не в силах произнести кощунственные мысли вслух. А оказалось, что они вертелись на языке не только у них одних. Просто озвучить их уже было смелостью.
* * *
Следующий цех выглядел, словно поле битвы – меж дымящихся кусков асфальта валились изувеченные тела крикунов. В центре зияла дыра, из которой курился лёгкий дымок. Оборудование непонятного назначения, в виде цилиндров с входными трубками у основания, было вывернуто с корнями. В глубине зала за монорельсовой дорогой робот-монстр безуспешно пытался подняться на ноги, но каждый раз падая, сеял вокруг себя разрушение. Его рубиновые глаза взывали к отмщению.
У Сергея появилось стойкое ощущение, что здесь побывал Пантигера. Кто ещё может так изувечить робота и крикунов? Он невольно скосился на индикатор радиоактивности, но тот был по-прежнему зелёного цвета и беспечным, как травка на лужке.
Они, как завороженные, двигались по центральному проходу, там где по телам крикунов прошла тележка с бомбой, превратив кое-кого из них в месиво электроники и нано-тканей.
Вдруг словно из ниоткуда возникли два крикуна. Сделали два стремительных шага, прыгнули в курящуюся дыру и пропали. Зато робот-монстр, по которому пробежали голубые искры, встал-таки на две конечности и, как пьяный, с удивлением взирал на мир.
– Кто же их так напугал?! – удивился Мамиконов.
Ему никто не ответил. Лампы под потолком мигнули и погасли. В кромешной тьме светились лишь рубиновые глаза робота-монстра, да над входами загорелось красное аварийное освещение. Мамиконов от страха икнул. Петров, кажется, стал креститься. Один капитан Парийский не пал духом и скомандовал:
– За мной!
Они спешили покинуть опасное место и уже миновали полцеха, невольно стремясь укрыться за оборудованием, как снова зажёгся свет и по монстру пробежали голубые искры.
Больше никогда-никогда, никуда-никуда не отправлюсь без мощного оружия, решил Сергей, сжимая рукоятку бесполезного пистолета.
Робот-монстр наконец сориентировался, сделал огромный шаг и очутился почти рядом, чтобы протянуть трехпалую лапу. Сергей выстрели ему в рубиновый глаз. Монстр отпрянул. В этот момент ворота впереди с грохотом разлетелись вдребезги и появился ещё один робот-монстр.
Тогда-то Сергей и подумал, хорошо бы выйти за этот самый горизонт событий, чтобы увидать будущее. Он совсем забыл о предупреждении Пантигера – не связываться с облаком, а сделать то, что ему подсказало воображение: они подбежали к дыре в центре цеха и прыгнули вниз.
Глава 6
Трагедия покорений
За последние несколько дней полковник Бастрыкин сдал. Седая щетина покрывала его щёки. Глаза ввалились, и чувствовал он себя так, словно попал в засаду на перевале Харами в Ингушетии. Положение было отчаянным: идти вперёд и рисковать – значило потерять Марс вчистую. Этого себе Бастрыкин простить не мог. В Чечне его спас герой России полковник Буданов, который, начхав на приказы командования, вывел на перевал танки и, прикрыв огнём разведчиков, с честью выполнил свой долг русского офицера. Теперь же спасать было некому. Теперь надо было выпутываться любой ценой. И никто этого не понимал. Цена же была очень и очень высокой – жизнеспособность как минимум Городка-Один, а то и всей марсианской экспедиции. И всё из-за чего? Из-за какого-то сержанта-оболтуса Павла Семёновича Марфина. Если бы не сержант, проект первой очереди Городка-Один был бы уже готов, и можно было бы принимать экипажи транспортных ракет. Земля и так уже била тревогу. Американская разведка каким-то чудом выкрала образец «планшетника» и сообразила, что к чему. А это означало, что «гостей» можно было ждать в любой момент. Задел же – куцый. Наработок – никаких. Надёжность, как оказалось – нулевая. Ещё это странная пещера с лифтом! Отдавать её американцам, значило предать интересы родины. Это даже не обсуждалось. Пещеру надо было обживать любым способом, но и людей требовалось сохранить тоже любым способом. Люди были на вес золота. Вот тебе и аксиома, твердил он. Хватит одной винтовки М-16, чтобы нас всех перебить. Он клял и ругал тех организаторов экспедиций, которые даже не удосужились сунуть в контейнер хотя бы пару охотничьих ружей. И то был бы толк, думал он с горечью.
Он собрал на базе всё, что можно было собрать, вплоть до самодельных пик, которые изготовил главный механик Гусев. Пики, конечно, годились разве что для стычек с гоблинами, а больше полковник никого из обитателей Марса не видел и ведать не ведал о городе, а преспокойно сидел возле лифта и ждал у моря погоды. Да, он заставил всех окопаться, да, он выставил караулы и произвёл прочие команды, положенные в таких ситуациях, но это был не Кавказ и не чеченцы – это был Марс, который ждал миллионы лет. Поэтому у полковника не было ни единого шанса переиграть его.
В помощники он выбрал капитана Чернакова, который рьяно взялся за новое дело. Он за сутки подготовил новую команду и, кажется, предусмотрел всё, что можно было предусмотреть.
Когда облако начало свистеть, полковник только-только подбирался к «двери» в столовой горе. Естественно, свист никоим образом не отразился на состоянии второй экспедиции. Хотя, разумеется, его засекли, но как очень высокочастотные колебания, которые на Земле не случаются. Да мало ли что на Земле не случается, подумал Бастрыкин, который не разбирался в геологии и геофизике. А если бы разбирался, то понял бы, что даже марсианские необъятные пещеры и породы не могут издавать такие частоты, что наводило на вполне естественные размышления о искусственном характере источника звука. Но Бастрыкин в этом вопросе был дилетантом и даже не «отзвонился» на командный пункт, где ему наверняка что-нибудь подсказали бы. Полковник Бастрыкин был слишком самонадеянным и недостаток научных знаний компенсировал военной выучкой.
Наконец на исходе третьего часа ожидания он решился:
– Генацаревский, бери Жукова и обследуйте местность в радиусе двух километров. О результатах докладывать через каждые пятнадцать минут.
– Можно я пойду старшим? – попросился капитан Чернаков. – Мне терять нечего!
– Пётр Григорьевич, ты отправишься со второй группой, если… если… в общем, если она понадобится.
Человеку, которому нечего терять, доверять нельзя, раздраженно подумал полковник. Накомандует ещё чёрти что, а мне отдуваться! Пусть сидит в окопах. За глаза Бастрыкин называл капитана Чернакова солдафоном в худшем смысле этого слова. Однако такие люди тоже нужны, думал он, мысля стратегически, они исполнительны и преданы.
– Понял, – вникнул в глубину замыслов командира Чернаков.
Вот это настоящее дело! – обрадовался он. Вот где я отличусь! Надоело копаться в земле.
Полковник Бастрыкин же очень хорошо понимал, что каждый человек даже не на вес золота, а дороже антивещества, которого во вселенной вовсе не было, и не хотел никем рисковать, тем более Чернаковым, за которым должен быть глаз да глаз. Но без риска, как известно, ничего не выходит. Только делать всё надо с умом. Вот и полковник обошёлся малыми силами. Даже если бригадир пропадёт – это ещё не конец. У полковника были полномочия оставить всё, как есть, то есть бросить всех тех, кто ушёл в «город», в который он не верил, и вернуться в Городок-Один, дабы со следующей экспедицией, оснащенной лучше и мощнее, исследовать эту гигантскую пещеру. Сам полковник считал, что его «воинство» никуда не годится. Это же не мои славные разведчики, на которых во всём и всегда можно положиться, это на военном жаргоне – марсианский стройбат. А кого набирают в стройбат? Самых что ни на есть неудачников, которые не нашли себя на Земле. Если бы я, думал полковник, принимал решения, я бы свистнул своих, и мы бы здесь живо шороха навели. А так приходится работать с деклассированными элементами. Примерно такое презрительно мнение было у полковник о первом марсианском стройбате, потому что полковник застал ещё те времена, когда в российской армии действительно существовали строительные войска, с насмешкой называемые стройбатом. И ничего здесь нельзя было поделать, разве что отправить Бастрыкина на Землю с первой же ракетой. Но пока с Марса на Землю никто не возвращался.
Вовка Жуков слыл интеллектуалом, даже не из-за того, что был очень похож на Есенина, а потому что много читал – в основном поэзию и мог щегольнуть при случае фразой: «Ты меня не любишь, не жалеешь, разве я немного не красив?»[5] или «Я всегда твердил, что судьба – игра, что зачем нам рыба, коль есть икра, что готический шпиль победит, как школа»[6]. «Ты мне сказала: «Нет». Ну что же. Не провожай. Я не из тех, кто чей-то взгляд и чей-то смех из жизни вычеркнуть не сможет.»[7] И так далее, и в том же духе. За что его очень и очень уважали и даже побаивались, а бригадир Жора Генацаревский – плохо переваривал, потому что считал, что стихи – только для слабых духом, а мужикам они не нужны. Другое дело – какой-нибудь захватывающий роман о звездных войнах. Это, да! Это дело! Это ближе к реальности. А то какие-то стишки!
Вот так бригада и жила, не подозревая, что находится в шаге от этих самых звездных войн и что вскоре им предстоит столкнуться с неземными силами и драться с неземными войсками.
Генацаревский и Жуков были вооружены пиками и большим пенным огнетушителем, который взяли со склада строительных материалов. Вначале Бастрыкин хотел дать им свой пистолет АПС, а потом передумал. Ну что с ними может произойти? – решил он, вглядываясь в сумерки необъятной пещеры. Разве что налетят какие-нибудь экзотические летучие мыши. Сойдет и эта бандура, как с презрением он называл пенный огнетушитель марки ОВП-8. Если что, отобьются пиками. А когда обследуют местность, мы глядишь, и передвинемся на другой рубеж, окопаемся, снова пошлём разведку. В общем, полковник Бастрыкин действовал очень и очень осторожно.
Генацаревский и Жуков нехотя выступили в поход. Они уже сообразили, что с полковником каши не сваришь, и его неуверенность передалась им.
Нельзя сказать, что они были очень напуганы, но после того, как они стали свидетелями разговора полковника с Мамиконовым, будущее не сулило им никаких радостей. Переться в темноту пещеры казалось верхом безумия. А так как полковник не счёл нужным поставить их в известность о гипотетическом наличие города, крикунов, цукубы и прочих таинствах, то они, что называется, шли в никуда, и здорово трусили.
– Я надеюсь на вас, – бодро сказал Бастрыкин. – И возвращайтесь трезвыми! А то здесь всякое случается!
Жора Генацаревский с недоумением посмотрел на полковника, но промолчал. Он понял, что предыдущая экспедиция нашла-таки Пашку и устроила грандиозную попойку. Жора незаметно подтолкнул Вовку Жукова. Вовка Жуков показал Мишке Кораллову жест, понятный всем пьяницам мира – щелчок по горлу, то бишь по стеклу скафандра. Мишка Кораллов понимающе заржал. Заржал и Есеня Цугаев. Только Денис Бурко из первой бригады, которого взяли на подмогу, ни шиша не сообразил и завертел головой. Полковник Бастрыкин сделал вид, что ничего не заметил. Он уже понял, что над ним тихо издеваются, но поделать ничего не мог. Погодите, вернёмся базу, я вам всем устрою козью морду, злорадно подумал он, не веря самому себе. Для этого надо было ещё попасть на поверхность.
Чернаков грозно пошевелил своими усами, но команды подтянуть дисциплину не было, и он промолчал. Он только незаметно для полковника показал Цугаеву и Бурко кулак – всё-таки это были его люди, и в любом случае он за них отвечал.
Генацаревский и Жаков покинули пределы лагеря и двинули в глубь пещеры, потолок которой вначале сделался высоким, потом – очень высоким, а потом вообще пропал в сумраке, царившим вокруг. Видимым оставались два круга света от фонарей скафандров. Стены раздвинулись и тоже исчезли.
– Я вообще-то не боюсь… – признался Вовка Жуков, но на всякий случай схватился за раструб шланга и держал его перед собой, как ствол ружья.
Генацаревскому стало смешно. Он вообще считал, что из пещеры они не вернутся. Было у него такое дурное предчувствие. Ведь не вернулся ни Пашка, ни Гоша, ни остальные. Значит, здесь что-то не то и полковник хитрит. А что ему ещё остается делать? – рассуждал Жора. Только и остается что хитрить и нас, дураков, гнать вперёд.
Они миновали бугры, где четыре дня назад Сергей Бабура отбивался от серокожих аборигенов, похожих на гоблинов. Дорога стала круче. Появились скалы, тропинка то ныряла меж камнями, то карабкалась вверх.
Непривычные к ходьбе, они быстро устали. Сказывалось и отсутствие магнитного поля. Поговаривали, что без земного магнитного поля люди просто звереют, хотя члены экспедиции ещё не достигла критической точки «психопараболы». Зато со следующими ракетами должны прибыть специальные генераторы для создания магнитного поля на станциях.
Вдруг в глубине пещеры что-то утробно ухнуло и в километрах трёх появилось оранжевое пятно. Генацаревский, как положено, доложил полковнику:
– Видим движущийся объект.
– Обследуйте, но не приближайтесь, – отдал приказ Бастрыкин и краем глаза уловил тревожные взгляды сержантов Кораллова и Цугаева.
Денис Бурко находился на противоположном конце укрытия и не слышал разговора. Капитан Чернаков глядел на полковника, как верный пёс, и ничего не соображал. Соображал он только в том, что хорошо умел делать – рыть туннели, а в тактике ничего не понимал. Наступило тягостное молчание. Через пару минут Генацаревский доложил:
– Видим оранжевый объект, похожий на дирижабль.
– Какой дирижабль?! – страшно удивился полковник. – Ну ничего толком поручить нельзя! Какой ещё дирижабль может быть в пещере?!
– Откуда я знаю! – едва не ляпнул Генацаревский. – Огромный, метров тридцать длиной, – объяснил он.
Полковник, всё ещё не веря услышанному, решил пойти на хитрость:
– А надписи на нём какие-нибудь есть?
Если скажут, что есть надписи или реклама, я их сгною на самых тяжелых работах, решил он. Самые страшные предположения теснились у него в голове. Например, что пещера издает ультразвук и все сходят с ума, и он в том числе.
– Нет ни надписей, ни рекламы, – бодро доложил Генацаревский. – Дырки какие-то есть. А из дырок что-то вылетает.
– Что вылетает?
– А чёрт его знает. Какие-то насекомые.
– Возвращайтесь назад! – приказал полковник, сам не осознавая того, что таким образом попытался спасти жизни старшему сержанту Генацаревскому и сержанту Жукову.
– Солнце здесь ещё какое-то… – внезапно доложил Генацаревский.
– Отставить солнце! – повторил приказ полковник. Инстинкт разведчика подсказал ему единственно правильный выход: – Возвращайтесь назад!
На позициях стало светлее. Откуда здесь солнце? – рассуждал полковник. Ведь солнце – это внешний источник света. Он не может быть внутри пещеры. Неочевидные факты никак не укладывались в его сознании. И вдруг он понял, что это искусственное солнце, что он читал о таком в детстве у знаменитых Стругацких. Правда, не помню, в каком романе. Не суть важно. А важно то, что там тоже оно зажигалось ровно в семь утра. А сколько сейчас? И сейчас семь! Только это совершенно случайное совпадение, в действительности не имеющее к происходящему никакого отношения, показалось ему игрой здравого смысла, и он уцепился за неё, чтобы осознать реальность.
Вот с этого момента он и перетрухнул, потому что понял, что всё то, о чём ему сообщали сержанты Мамиконов и Бабура, и есть самая что ни на есть настоящая правда. А это коренным образом меняло картину бытия. Полковник понял, что попал впросак. И по крупному. И что неочевидные факты стали очевидными и что от них отмахнуться просто так уже нельзя – не получится. Он даже беспомощно оглянулся, не заметил ли кто-то из подчиненных, как пылают от стыда его щёки.
Он ещё раз проверил свои выводы: не может быть, чтобы оба подразделения сообщали об одном и том же. Не может! Это азбучная истина, помнил Бастрыкин ещё по армии. Несмотря на то, что он абсолютно не доверял контингенту из стройбата и считал их моральные качества абсолютно никчемными, напиться за такой короткий срок ни Генацаревский, ни Жуков не могли. Это противоречило всем физическим и логическим законам. Вот это и удручало. Лучше бы они напились, со злостью подумал полковник и заорал:
– Всем стоять по местам, наблюдать за местность. Своих не подстрелите! А вы капитан, следите за подчиненными!
Только чем стрелять?! – опомнился он. Ой, дурак! Ой, дурак! Полковник всерьез запаниковал. Он не паниковал так со времен перевала Харами на границе с Ингушетией. То же самое чувство беспомощности охватило его. Он боялся одного – скомандовать что-то не то и погубить людей. У него было слишком мало информации, а очевидное он отвергал.
Между тем, Генацаревский и Жуков действительно отступали по всем правилам пехоты, то есть ползли, как улитки по склону. Громоздкий ОВП-8 тяжело бил Жукова по заду. Но подняться они не могли, потому что над ними барражировало стая из этих самых насекомых. Мало того, что вид у них был устрашающий – красно-оранжевый, они ещё и гудели, как огромный-огромный трансформатор – так, что Генацаревский и Жуков порой не слышали себя даже по связи. Сами насекомые, похожие на гигантских шершней, высовывали и прятали в желваках огромные иглы устрашающего вида.
Как ни старались Генацаревский и Жуков взобраться по тропинке и вернуться к лифту, им этого не удавалось. Стоило лишь приподняться, как от стаи шершней тут же отделялась пара особей и, как маятник, качались перед шлемами, словно соображая, кого же они повстречали и следует ли их покусать к чертям собачьим?
– Не двигайся… – шептал Генацаревский, покрываясь холодным потом и замирая, как египетская мумия.
Он даже думать перестал и закрыл глаза. Ему показалось, что он на своей любимом «Новомосковске», сидит в первом торпедном отсеке и томительно вслушивается, как погружается подлодка и как трещат обшивка и шпангоуты. Хорошо было на подлодке. Дружно и прочно, почти как в бригаде на Марсе, только с маленьким исключением – на Марсе местами казалось страшнее.
Жуков дышал так, словно побил мировой рекорд стометровки. Больше всего Генацаревский боялся, что у поэта, как он снисходительно называл Жукова, не выдержат нервы. Прошло томительно-долгих пятнадцать минут, в наушниках раздался встревоженный голос полковника:
– Почему молчите?! Доложите обстановку!
Какая, к чёрту, обстановка, подумал Генацаревский, не смея шевельнуть даже губами. Красно-оранжевые шершни висели над головой, словно на нитках. Их крылья жужжали, как пропеллеры. Фасетчатые глаза походили на крохотные шлемофоны. Они переливались всеми цветами радуги.
– Немедленно возвращайтесь! – приказал полковник.
Как? – зло подумал Генацаревский. Как? Нас сейчас заклюют, как мамонтов! И хотя скафандр мог выдержать удар пули, Жора почему-то рассудил, что от шершней надо держаться в стороне. Не было у него полной уверенности в надежности скафандра. Он вдруг вспомнил свои нехорошие предчувствия, и в душе у него поселилась ещё большая тревога. Надо обязательно вернуться, подумал он, обязательно! Хочу увидеть, каким станет Марс!
– Не шевелись… – попросил он Жукова шепотом, – ради бога, не шевелись…
– Чего вы там бормочите? – насторожился полковник Бастрыкин. Ох, этот стройбат, подумал он, ох, и стройбат, олухи царя небесного! – Доложите обстановку!
Обстановку, обстановку, зло думал Генацаревский, сползая со скал всё ниже и ниже. Где же я её тебе возьму – эту обстановку?!
Шершни наконец убрались восвояси. Вознеслись к стае. Но стая всё ещё висела над головой в метрах пятидесяти и, кажись, не собиралось прятаться в свою оранжевую матку-дирижабль, а жужжала по-прежнему настороженно и зло.
Они ползли долго и осторожно, используя каждую складочку местности – лишь бы быть незаметнее, лишь бы убраться побыстрее. Вымазались с головы до ног, стали рыжими, как часть пейзажа. На подлодке – там страшнее. Там если грохнет, то пиши, пропал, рассуждал, успокаивая себя Генацаревский. Второй попытки не предвидится. А здесь чего? Ползём себе и ползём – мирно, как черепашки-ниндзя. Прячемся от каких-то пчелок. Шансы примерно одинаковы. Если я на подлодке не утонул, то и на Марсе не пропаду.
Так примерно рассуждал Генацаревский, пока не уперся во что-то, что невозможно было обползти с первой попытки. Поползли они вправо – не нашли выхода, поползли влево – снова не нашли. Тогда они подняли головы и увидали, что уперли в самый что ни на есть настоящий домик с едва заметно светящимся окном.
– Откуда здесь дом? – заикаясь от страха зубами, спросил Жуков. – Мы же на Марсе! Ничего не понял.
А-а-а… злорадно и одновременно растерянно подумал Генацаревский, страшно. Это тебе не стишки царапать. Проняло наконец до этих самых что ни на есть печёнок. Впрочем, меня тоже. Надо быть справедливым. Поэт – он хоть и слабак, но тоже человек!
– Сейчас спросим.
– У кого? – удивился Вовка Жуков.
– У того, кто внутри сидит.
– А кто внутри?
– Экий ты странный? Марсиане!
– Какие марсиане?.. – совсем струхнул Жуков.
