Михаил Константинович Зарубин
Журавли. Рассказы
Пробужденное пространство
Повесть
Глава 1. Первопроходцы
Предестинация
Все великие открытия кажутся случайными, неожиданными. Но когда посмотришь на них с исторического отдаления, выявляется закономерность, их своевременность и целесообразность. А точнее – промыслительность. Так было и с Первой Камчатской экспедицией Витуса Беринга. Простой вопрос «Соединяется ли Азия с Америкой?», который в своих меркантильных интересах ставили и Парижская Академия наук, и голландская «Ост-Индская компания», оказался не праздным и имел важное геополитическое значение для России. Ведь ее существование было предопределено не только в пространстве огромных территорий, но в границах «океанического мировоззрения» и в направлениях великих рек или, как говорили в старину, «Божьих дорог». И потому, наверное, веруя в промыслительные, Божественные пути России, первый боевой корабль российский Император Петр Великий назвал «Предестинация»[7].
Неизвестно, когда именно у него возникла мысль об организации Первой Камчатской экспедиции. Когда он стал задумываться о необходимости пробудить великое пространство России? Единственный сохранившийся официальный документ – это справка о выполнении Царского Указа с пометками Императора, где подробно перечисляются мероприятия по подготовке экспедиции.
23 декабря 1724 года Петр I дает указание Адмиралтейств-коллегии снарядить на Камчатку экспедицию «под началом достойного офицера». Тогда же он составляет для экспедиции инструкцию, которая оказалась единственным подписанным Императором документом, в котором содержались указания о задачах этого предприятия. Вот дословный текст этой инструкции:
«…1. Надлежит на Камчатке или в другом там месте сделать один или два бота с палубами;
2. На оных ботах плыть возле земли, которая идет на норд, и по чаянию (понеже оной конца не знают) кажется, что та земля часть Америки;
3. И для того искать, где оная сошлась с Америкою, но и чтоб доехать до какого города европейских владений, или ежели увидят какой корабль европейский, проведать от него, как оной кюст (берег) называют, и взять на письме и самим побывать на берегу и взять подлинною ведомость, и, поставя на карту, приезжать сюды…»
Из этой инструкции видно, Петр догадывался, что материки соединяются недалеко от Камчатки. Он считал, что земля, идущая от нее на север, и есть часть Америки. Императора России, рвущейся к морям, интересовало не только место встречи Азии и Америки, он ставил задачи шире. Русские корабли должны были следовать вдоль берегов Азии до ближайших европейских владений в Америке или до встречи с каким-либо европейским кораблем, который мог бы дать информацию о достигнутых экспедицией землях и странах. Таким образом, перед экспедицией ставился не только частный географический вопрос о соединении или несоединении материков. Она должна была разрешить проблемы, имеющие государственное значение: разведать путь в ту часть Америки, где она примыкает к Азии, и выяснить, кто является ближайшим соседом России на этом материке.
Возглавил экспедицию Витус Беринг, ему в помощники были назначены морские офицеры Алексей Чириков, Мартын Шпанберг, а также геодезисты, штурманы, корабельных дел мастера. Всего в путешествие к дальним землям из Санкт-Петербурга отправилось более тридцати человек. План экспедиции: через Сибирь сухопутьем и по рекам добраться до Охотска, отсюда морем на Камчатку и далее на судах в поисках пролива.
В России Витуса Беринга называли Иваном Ивановичем. Он был выходцем из Дании и зарекомендовал себя как толковый, образованный офицер. Его приняли на службу в Балтийский флот в 1703 году. Царь Петр хорошо знал Беринга и неоднократно доверял ему сложные и ответственные поручения, например, сопровождать купленные корабли. Лучшие российские адмиралы поддерживали его кандидатуру. Это был умный, исполнительный и мужественный офицер, мягкий и благожелательный к подчиненным. Некоторые современники ставили Берингу в вину эту мягкость. Его упрекали в том, что он избегает риска и ответственности и, не проявляя достаточной решительности в трудные моменты, не справляется с задачами, которые были на него возложены. Обвиняли и в том, что он, командир, не сделал всего, что можно было сделать. Вряд ли эта точка зрения справедлива. Если Беринг и не сделал всего, что можно было сделать для успеха Первой и Второй экспедиций, то только благодаря его настойчивости подготовка к плаванию была доведена до конца и не вызывала нареканий.
Соратники Беринга были людьми талантливыми, но по темпераментам личностями несовместимыми. Первый его помощник Мартын Шпанберг, по свидетельствам современников, был человеком импульсивным, вспыльчивым, но грамотным, деятельным моряком-практиком. Алексей Ильич Чириков, второй помощник капитана, наоборот, характеризовался как специалист сдержанный и вдумчивый. Его выдающиеся способности проявились уже во время обучения в Морском корпусе и Морской академии.
В Москву Алеша Чириков приехал двенадцатилетним мальчиком в январе 1715 года, вместе со своим двоюродным братом Иваном. В канцелярию Адмиралтейства они подали челобитную, в которой пожелали зачислить их в школу «математико и навигац-ких» наук. Челобитную эту они подали без всякой надежды на успех, так как были бедными дворянами. Но после проверки знаний оказались зачисленными и приступили к занятиям. А всего через год их, как самых способных учеников, перевели в Морскую академию, что была открыта в городе на Неве.
Алексей с головой ушел в морскую науку: изучал астрономию и навигацию, сферическую тригонометрию и геодезию, «кораблевождение» и картографию. А весной 1721 года состоялся первый выпуск учеников Морской академии. На «досмотрении приращенных знаний» присутствовал сам Петр Великий. Алексей Чириков, уже восемнадцатилетний юноша, показал столь блестящие знания, что его произвели сразу в унтер-лейтенанты. С тех пор в адмиралтейских кругах Чирикова стали называть «ученым моряком».
В Адмиралтействе при утверждении кандидатуры Чирикова записали: «По обучению гардемарин и морских офицеров искуснее всех явился». Покидая Петербург в январе 1725 года, вряд ли думал Чириков, что с этого момента определится вся его дальнейшая судьба… Беринг поручил ему не только снарядить экспедицию, но и переправить обоз к восточным окраинам страны. Три года и полтора месяца затратила экспедиция на переезд из Санкт-Петербурга в Нижнекамчатск. Люди, входившие в состав экспедиции, покидали столицу отдельными группами между 24 января и 5 февраля 1725 года. Всего отправились свыше 60 человек – матросы, солдаты, штурманы, гардемарины. Их сопровождал огромный обоз – паруса, снасти, якоря, цепи, гвозди для постройки судов, продовольствие. Тракт, по которому можно было ехать на лошадях, доходил только до Тобольска. Дальше, до самого Охотского моря, не существовало ни троп, ни дорог.
6 марта 1725 года экспедиция прибыла в Тобольск и только 3 июля 1727 года – в Охотск. Сюда экспедиция добиралась, разделившись на три отряда. Тяжелее всего пришлось отряду, который, захватив самые тяжелые и громоздкие грузы, должен был на лодках попытаться пройти по рекам как можно ближе к Охотскому морю. На лодках переход не удался, и груз был перегружен на нарты с собачьими упряжками. Был труднейший зимний переход, в самые морозы, через горы, леса и снежные пустыни. Продовольствия не хватало. Начался голод. «Идучи путем, – писал впоследствии Беринг в своем донесении, – оголодала вся команда, и от такого голоду ели лошадиное мертвое мясо, сумы сыромятные и всякие сырые кожи, платье и обувь кожаные».
В Охотске экспедиция запаслась провиантом, судами и 22 августа вышла в путь, а уже через 2 недели прибыла в Большерецк (на Камчатке). Отсюда отправилась в Нижнекамчатск, где оказалась 11 марта 1728 года. Алексей Чириков в пути провел кропотливую научную работу: описал реки и условия судоходства, собрал сведения о городах Сибири, определил их географическое положение, наблюдал затмение луны в Илимске и другие природные явления. Во время этого пути через великие пространства России лейтенант Чириков определил 28 астрономических пунктов, что позволило впервые выяснить истинную широтную протяженность Сибири и, следовательно, всей северной части Евразии.
Участники экспедиции, построив судно «Св. Гавриил», в июле 1728 года вышли с Камчатки в море и взяли курс на северо-восток. Поначалу все шло хорошо. Но чем дальше на север, тем хуже становились условия плавания. Беринг собрал консилиум. Ссылаясь на инструкцию Государя и устные свидетельства местных жителей, он заявил, что «Чукотский Нос» отделяется от Америки морем, и следовательно, надо возвращаться назад. Капитана поддержал Шпанберг. Чириков не согласился с ними, считая, что плавание необходимо продолжить вдоль берега до устья реки Колымы или хотя бы до появления первых льдов. Через два дня Беринг отдал приказ повернуть на Камчатку. И вновь, проплывая узким проливом, они не увидели материк – Америку…
Путь не близкий
Енисейск встретил участников экспедиции теплым июльским днем. При полном безветрии над Енисеем полыхало солнце. Из многочисленных печных труб параллельными столбиками поднимались дымы и долго не рассеивались в безоблачном небе. С реки тянуло прохладой. Однако прохлада не спасала от гнуса, который сбивался в тучи, устрашающе перекатывающиеся огромными серыми шарами вдоль улиц и берега, и растворялся в лесном массиве, что находился сразу за поскотиной. Но тут же скатывался новый шар, за ним еще один, и другой, и третий…
До позднего вечера устраивались на ночлег. У груза, который прибыл сюда из Санкт-Петербурга, расставили охрану. И только после этого Алексей Чириков уснул как убитый. Проснулся рано, в сенях напился воды, накинув китель, вышел во двор. На лавке, возле летней кухни, сидел мичман Петр Чаплин.
– Здравствуй, мичман. Я думал, что один такой ранний.
– Не могу уснуть, Алексей Ильич.
– Да ты вроде еще молод, друг мой. Пожалуй, мы одногодки с тобой.
– Бессонница и молодых мучает.
– Пойдем, Петр, посмотрим, куда это нас принесло.
Моряки вышли на улицу, проложенную вдоль течения широкой реки, как это принято во всех прибрежных городах. Слабый ветерок приятно обдувал их обветренные, потемневшие в тяжком походе лица.
– Вон, посмотри, Алексей Ильич.
– Что посмотреть?
– Острог[8] уж виден.
– Где?
– Да вот же.
Действительно, прямо перед ними была деревянная стена, срубленная из огромных лиственных бревен. Алексей подошел к ней, погладил шершавой ладонью измытые дождями посеревшие бревна.
– А ведь это укрепление стоит здесь уже сотню лет. И еще простоит столько же, и будет встречать еще тысячи путешественников.
– Да вы поэт, Алексей Ильич, – усмехнулся Чаплин.
– Какой же я поэт? Поэты стихи сочиняют, а я по науке мыслю.
Они подошли к Енисею. Могучая река несла свои воды спокойно и величаво. Противоположный берег был значительно выше. Его вертикальные грани, словно утесы, возвышались над зеркалом воды, на них и за ними расстилалась без конца и края темная, как беспросветная, нескончаемая ночь, тайга.
– Мощная река! – восхищенно сказал Чаплин.
– Да, велик Енисей-батюшка, – в тон мичману добавил Чириков. – Много я слышал о нем, а вижу впервые.
Они еще постояли какое-то время молча, восхищенные величием этого зыбкого пути. Потом Алексей вдохновенно показал рукой на водную гладь.
– Отсюда начинаются все походы. На восток – к берегам Тихого океана, на север – к Ледовитому.
– На юг тоже, Алексей Ильич.
– Но русских, Петр, как магнитом, притягивает Тихий океан. Мы стоим в начале главной дороги на восток. Закрываю глаза и вижу: отсюда вверх по Енисею до Ангары, по ней – до устья Илима, дальше до Илимска и, наконец, волоком до Лены.
– Путь не близкий.
– Только бы времени не терять. К зиме нужно добраться до Якутска.
– Если бы от нас это зависело.
– От нас, Петр, тоже многое зависит.
Все разговоры с капитаном Берингом о немедленном продолжении похода неизменно наталкивались на непроницаемую стену его молчания. Мартын Шпанберг, другой помощник капитана, пытался вразумить Чирикова.
– Что ты заладил одно и то же? Пошли да пошли. Успеем еще хлебнуть лиха. Ты посмотри, как нас здесь встречают. Каждый день столы ломятся, где ты еще такое увидишь?
– Мартын, наше дело – не за столом сидеть. Царь Петр Алексеич нас не на посиделки в Енисейск отправил.
– Ты, я гляжу, больно умен. Хочешь выслужиться перед начальством?
– Похоже, это ты хочешь выслужиться, Мартын. Одного тебя только и слышно в Енисейске. Зачем ты на мастеровых орешь как оглашенный? Обижаешь ты людей, лейтенант.
– На них если не орать, никакого дела не будет сделано, – ворчал Шпанберг и исподтишка бросал на Алексея тяжелые, недоброжелательные взгляды.
Наконец, в начале августа капитан Беринг отдал приказ о продолжении похода. Погрузкой на баркасы и дощаники руководил лейтенант Шпанберг. Он не ходил, а, казалось, летал по берегу, зачем-то щелкая при этом нагайкой и грозно покрикивая на грузчиков. Да успевал еще поглядеть на толпу молоденьких девиц, собравшихся на берегу. Они не отрывали глаз от лихого моряка, что придавало ему сил для стремительных действий и зловещих окриков.
Жители Енисейска – старые и малые, тоже находились рядом с баркасами. Такие события, как подготовка ответственной экспедиции, были редкостью для таежного городка, поэтому все население наблюдало за происходящим с неподдельным интересом, чувствуя и государственную значимость, и историчность момента.
Накануне вечером служили молебен во здравие путешественников и молились о том, чтобы Господь сохранил всех во время похода. В небольшой церкви было душно. Всем места не хватило, много народу стояло во дворе. Голос священника был слышен из открытой боковой двери, ведущей на клирос.
Алексей Чириков стоял в первом ряду молящихся, оглядывая скромные стены бревенчатого храма и строгие иконы, не имевшие ни позолоты, ни дорогих окладов. Простые деревянные лавки вдоль стен, арки, украшенные изображениями цветов и райских птиц, окутывала успокаивающая сине-голубая дымка, состоящая из курений ладана и лучей заходящего солнца, проникающих сквозь ослепительно чистые подкупольные окна. Алексею вспомнился родной дом, окруженный старым парком, конюшня, помещения для прислуги. Он прикрыл глаза, и вспомнилась голубая гостиная, кабинет дедушки, комнаты бабушки и мамы. А из окна детской была видна центральная аллея парка, что шла от дороги к дому. Он увидел себя мальчишкой, бегущим впереди деревенских ровесников по тропинке, спускающейся к речке. Ребята мчались без оглядки, на бегу возбужденно срубали палками высокие стебли трав, обрызгивающие их соком. Родное высокое небо, без единого облачка, казалось, обнимало их всех сразу, предостерегая от шалостей, овевая каждого деревенским умиротворением, наполняя сердца радостью.
Алексей под размеренный слог молитвы вернулся в реальность, далекую от воспоминаний детства. «Господи Иисусе Христе Боже наш, истинный и живый Путю, состранствовати мнимому Твоему отцу Иосифу и Пречистей Ти Деве Матери во Египет изволивый, Луце и Клеопе во Еммаус спутьшествовавый; и ныне смиренно молим Тя, Владыко Пресвятый, и рабом Твоим сим Твоею благодатию спутьшествуй»… Молодой моряк перекрестился на икону Николая Чудотворца. Священник окончил благословление путешествующих и начал их помазывать освященным елеем и окроплять святой водой.
Когда священник подошел к Алексею, он низко склонил перед батюшкой голову, и его светлые волосы, рассыпавшись непокорной волной, прикрыли высокий лоб и голубые глаза. Неожиданно для себя офицер встал на колени. Священник улыбнулся, прижал его голову к себе и поцеловал в макушку.
Лодки нетерпеливо покачивались на воде у пристани, представлявшей деревянный настил, собранный из лиственных плах. Казалось, они, как рьяные кони, настойчиво подставляя бока путешественникам, подгоняли их, подсказывали, что надо скорее покинуть эту гостеприимную землю. Наконец из воеводского дома вышли Иван Иванович Беринг, енисейский воевода, рядом шел епископ. Гул голосов смолк. Беринг ступил под деревянную надстройку первого баркаса и проследовал на корму. Епископ с дьяконом освятили все стоящие лодки. Натянулись веревки, и речные суда, построенные здесь же, в Сибири, стали по очереди отчаливать от пристани.
Караван растянулся на версту. Лошади, тянувшие за бечеву речные суденышки, с непривычки резко дергали, мотали мордами, задевали друг друга крупами, недовольно всхрапывали и лягались.
Алексей ехал верхом позади погонщиков. Иногда он спешивался и, взбегая по тропинке на пологий берег, со щемящей радостью и романтической надеждой вглядывался в манящую даль. Любовался полями, где колосились рожь и пшеница, а вдоль перелесков стояли стога сена. Эти картины напоминали ему родные тульские пейзажи.
«Твоею благодатию спутьшествуй»…
Караван пробирался вверх по течению медленно. Много хлопот доставлял гнус, оводы и комары, зловещими темными клубами носящиеся в воздухе. Приходилось поминутно останавливаться и промазывать лошадей дегтем, иначе животные становились неуправляемыми. Они забредали в воду и стояли в ней, не находя других путей борьбы с насекомыми, сосущими кровь из их измученных жарой тел. Люди тоже мазались дегтем, надевали потолще одежду, чтобы уберечься от смертоносного гнуса. Духота становилась гуще, глаза заливало по́том. Спасала ночь, но ненадолго. При первых же лучах солнца вновь начинался страшный пир таежных мучителей.
Наконец повернули на Ангару. Еще издали Алексей увидел две огромных лавины, они медленно и симфонично соединялись в единый поток. Но теплая ангарская вода, вобравшая в себя щедрую синь небес, долго не перемешивалась с темной студеной водой Енесея, несущего дыхание севера. Две водных массы какое-то время шли рядом, соревнуясь в мощи, символизируя женское и мужское начало. И трудно было определить, кто шире, кто главнее.
Долгий караван сделал остановку в деревне Стрелка. Путешественники радовались открывающейся впереди водной шири, выделявшейся на фоне сплошной тайги своей небесной легкостью и прозрачностью. Душному летнему времени приходил конец. Вдоль реки резвился ветерок. Хмурилось небо. Иногда сеял мелкий дождик. Гнус затихал, прятался в зелени кустов и на листьях деревьев. Наконец-то можно было сбросить накидки, вдохнуть целебный воздух, настоянный на редких таежных травах, хоть на время смыть с лица деготь, запах которого изнурил и людей, и животных.
День проходил быстро. Сумерки следовали за ним неотступно. Солнце только что стояло над сопкой и вот уже наполовину ушло за нее, а на прежнем его месте, словно нимб, ровнейшей дугой сиял огненно-красный световой обод, расцветивший по-новому все окрестные пейзажи. В прозрачной неподвижной воде реки четко отражались вершины деревьев, и трудно было определить, где берег явный, а где его отражение. Сладко щемило сердце, разрывающееся между реальностью и иллюзией. Темнота наступала, казалось, мгновенно и неотвратимо. И только плеск воды о берег подтверждал близкое расположение реки.
Здесь-то караван и остановился, лодки пристали к берегу, путешественники сняли сбрую с лошадей. Развели костры, благо на берегу было достаточно сушняка. Пламя поднималось высоко, щедро и широко распространяя искры и тепло. В походных котлах варилась уха – рыбу запасли еще днем. Основательно подкрепившись, люди расслаблялись и, прихлебывая чаек, начинали негромкие задушевные беседы. Кто-то, положив под голову мешок со своим «добром», уснул ли, задумался ли о чем-то… В непроницаемой ночной тьме яркие огоньки костров, казалось, соперничают с пылкостью небесных звезд. Но и огонь не вечен. Иссякают костры, покрываются пенным малиновым нагаром крупные бревешки, которые будут тлеть еще долго, до самого утра. На реке слышны всплески больших рыбин, подает голос выпь. Где-то рядом, шлепко подгребая крыльями под себя воздух, на воду опустилась стая уток. Мужики встрепенулись, немного пошумели, обсудили меж собой это волнующее событие и успокоились. Приплыла ночная хозяйка небес – Луна, искупалась нагишом в зеркально чистой реке, как в полотенце, обернулась в ночное небо, расшитое лучистыми звездами. Над водой, над лесом, над стоянкой растеклась слоистая молочная дымка предутреннего тумана, смешавшегося с дымом тлеющих углей костров.
Для тех, кто устал и спит крепко, ночь проходит быстро. И вот уже горизонт отделился от неба розовой полоской просветленного воздуха. Проснулись рыбы, чаще стали подплывать к поверхности, чтобы нахвататься воздуха. Выпрыгнет иная, вдохнет, блеснет серебряным ковшом и вновь устремится ко дну. Проснулись птицы. Кукушка, без устали приветствуя первые лучи солнца, кажется, всему миру пророчит жизнь вечную. Свет утренних небес разлился по верхушкам деревьев, заскользил по их розовеющим стволам. Солнечный шар медленно и трудно поднимается над землей, словно привязан к ней всеми своими золотыми лучами. В это время и караван отправляется в путь.
Начиная с Кежмы, что вольготно растянулась по берегу Ангары, пошли земли Илимского воеводства. Алексей Чириков основательно готовился к этой экспедиции, поэтому еще в Санкт-Петербурге много чего узнал о сибирском крае. Сейчас, идя тяжким путем вдоль непредсказуемых сибирских рек, он закреплял свои академические знания трудным жизненным опытом. Моряк был удивлен и обрадован тем историческим обстоятельством, что всего лишь за полвека русский народ присоединил к России огромную часть новых земель, так необходимых укрепляющемуся в предначертанных ему Богом границах государству. Сибирь и Дальний Восток: легко сказать, трудно представить. Русские землепроходцы закрепили за собой бассейны всех крупных рек Восточной Сибири. Максим Перфильев прошел Ангару, заложив Братский острог, Василий Бугар добрался до Лены, Петр Бекетов продолжил его путь и основал Якутск. Иван Галкин с небольшим отрядом, состоящим из местных поселенцев, стрельцов и казаков, вышел в поход из Енисейска, дошел до Илима, поднялся по нему до реки Игирмы, нашел на правом высоком берегу ровную площадку и срубил зимовье. Оно и послужило основой будущего знаменитого Илимского острога. Илимску же судьба отвела на многие десятилетия быть центром в освоении Сибири.
