Михаил Константинович Зарубин
Журавли. Рассказы
Володиша, Степа и Килька
От философских размышлений Степана отвлекло болезненное дробное постукивание мотора. Володиша заправски что-то поддернул, подкрутил, мотор поутих, гул его поздоровел, стал равномерным, убаюкивающим. Серпантин поворотов лодка преодолевала плавно и легко, как конькобежец-чемпион ледяную дистанцию. Но скучать не приходилось: за каждым поворотом открывался новый, прекрасный пейзаж. Удивительно, но однообразия впечатлений не было. Да и как оно могло быть здесь, где всеми оттенками серебра выстелила путникам дорогу река, а прибрежные сосны и ели плескали навстречу путешественникам охапки солнечных лучей, которые исполинские деревья ловили в небе своими поднебесными макушками.
Маша, щурясь от солнца, восхищенно смотрела по сторонам, а Степан вглядывался в кристально чистую воду реки, на дне которой просматривался каждый камушек, покачивающиеся водоросли казались потусторонним, мнимым лесом со своими законами бытия. Степану вспомнилось детство: так же, когда переплывали в лодках Илим, мальчишки любили уткнуться носами в воду и, свесившись за борт, рассматривать фантастический подводный мир.
За очередным поворотом Володиша направил лодку к берегу.
– Передохнем здесь, заодно перекусим.
Вышли на полянку, у кострища лежали кем-то заботливо приготовленные для них дрова. Святое таежное правило – позаботься о следом идущих так же, как впереди идущие позаботились о тебе. Многих от смерти спасал этот вековой завет.
– Чему удивляться, кто-то собрал для нас, да и я тут бываю в неделю раз, тоже заготавливаю дрова для костра, – безразлично отмахнулся Володиша на удивленное восклицание Степана.
За чаем Степан задал бывшему однокласснику мучивший его вопрос:
– Ты как рыбинспектором-то стал?
– Экая трудность рыбинспектором стать, трудно им быть, Степан. Когда ты уехал в техникум, и я из школы ушел, решил работать в колхозе. Поработал всюду, куда пошлют, потом сел на трактор. Я же старше тебя на два года, учился в одном классе с младшими из-за болезни. На тракторе год оттарабанил, в армию забрали. Попал в десантники. Дядю моего, Назара Яковлевича, ты помнишь?
– Конечно.
– Он тогда работал рыбинспектором, аккурат, к концу моей службы его браконьеры, похоже, залетные, подломили, инвалидом сделали, рука до сих пор не сгибается.
– Стреляли?
– Да нет, палкой сухожилие перебили. Когда я пришел из армии, дядя с отцом на эту работу и меня устроили. Да и выбора не было. Или колхоз, или… Вот и выбрал приключения на свою голову.
– Но на рыбинспектора надо ведь учиться.
– Формально надо.
– Как это – формально?
– На должность рыбинспектора принимают здорового человека, прошедшего службу в армии и имеющего среднее или высшее образование по специальности «рыбоводство». Службу я прошел, как раз по теме, пообещал, что поступлю в техникум. Да и конкурентов у меня не было. Кто пойдет на эту собачью должность?
– А что за должность у тебя, Володиша? Что ты делаешь?
– Катаюсь по реке.
– Ладно тебе, катаются по реке на свои денежки, а не на государственные.
– Хорошо, Степа, хоть ты это понимаешь. Участки за рыбинспекторами не закреплены, мы работаем там, где проживаем. У меня это Илим, все реки, которые в него впадают, и район Ангары при впадении в нее Илима. Наша обязанность – следить за соблюдением водоохранных зон, чтобы технику леспромхозы не ставили по берегам. Рыбная ловля у нас разрешена круглый год, ограничения вводятся в нерестовый период, который длится месяца полтора-два. В это время разрешена только рыбалка с берега на поплавок. Да чего перечислять, обязанностей столько, что сутками работай – не управишься.
– Ты хоть женился?
– Да, в прошлом году.
– Кто она, я-то ее знаю?
– Так она наша, Валька Гешина.
– Валька Гешина! Неужели? Я ее помню малявкой.
– Малявка была, когда ты жил в деревне, а в прошлом году исполнилось восемнадцать. Вот сколько твоей красавице? – указал он на Машу, которая, глядя на костер, прислушивалась к разговору.
Степан растерянно хмыкнул, девушка пришла на помощь:
– Осенью двадцать будет, – ответила она, кокетливо подернув плечиком.
– Ну, вот видишь, моя Валюха чуть помладше. Хватит, все обо мне да обо мне. Ты как?
– Даже и не знаю, что рассказывать. Я уже говорил тебе, что в Хребтовой на практике, в декабре диплом защищать буду, а потом приеду сюда работать постоянно.
– В армии был?
– Да нет, Володиша, не был, работа на трассе к армейской приравнивается.
– Что – такие сложности?
– Спецов не хватает. Правда, если захотят забрать, заберут и с трассы.
– Ну ладно, Степа, потрепались и хватит. Отойдем в сторону: сказать тебе что-то хочу.
– А чего тут не говоришь?
– Ну, может быть, это такое, о чем женским ушам не следует слышать.
– Ну ты, Володиша, удивляешь меня.
– Такой вот я, – обняв Степана, приятель подвел его к самой воде и заговорил, понизив громкость голоса: – Сейчас мы на мысе сидим, а дальше Илим делает изгиб и делится на два рукава. У коренного берега, где проходит судовой ход, в него речка впадает. Речка – громко сказано, так себе, больше на ручей похожа. Недаром Россохой зовут.
– Чего ты так подробно рассказываешь?
– Когда шел в Илимск, в устье ручья людей видел. Что-то они мне не понравились. Завидев мою лодку, под кустом спрятались.
– Так тебя все боятся.
– Все, да не все. Тогда я пристал к берегу, а сетей не заметил, покричал, но никто не откликнулся. Подумал, что просто ребятня, мне с ней в догонялки играть не с руки.
– А чего сейчас о них вспомнил? Думаешь, два дня они тебя здесь поджидают?
– Ой, Степа, ничего я не думаю. В Илимске мне передали сообщение, что из исправительной колонии сбежали четверо заключенных. Один из них наш земляк Юрка Прохоров.
– Кто?
– Юрка Прохоров. Мы его в классе «Килькой» звали, помнишь?
– «Кильку» помню, а что он Прохоров, из памяти как-то вылетело.
– Банда сбежала что надо: трое сроки получили за убийство, наш землячок – за разбой и грабеж. Отморозки, им терять нечего.
– А тебе зачем на них нарываться?
– Не я, так кто-нибудь другой с ними встретится, только знать не будет, что за люди.
– Наверное, уже всем сообщили по радио и в газетах.
– А то ты наших людей не знаешь. Разве кто слушает радио? А газеты на самокрутки приберегают.
– Ты об этом мне хотел сказать?
– Да погоди ты, не торопись. Я пойти-то пошел, но кто этих ребят знает, тем более что у них на уме? Так вот, если они там, мне, возможно, придется в разборки вступить.
– Ты чего, охренел, Володиша, какие разборки? Наверняка у них оружие. Пришьют, и ойкнуть не успеешь.
– Чего-то успею, не зря в десантниках служил. Твоя, Степа, задача – быть готовым. Сидеть в лодке, на берег ни-ни-ни. В случае чего заводи мотор и вперед.
– Куда я без тебя? Ты мне указания даешь, как будто я безрукий. Помнишь, в школе в секцию бокса вместе ходили?
– Помню, и что из этого?
– После того я уже кандидат в мастера спорта, чемпион области в среднем весе, как-никак.
– Ну и что?
– Ничего. Пусть попробуют, в отключку уйдут сразу.
– Хорошо, герой. Я беру ракетницу, если со мной все нормально будет, увидишь ракету, плыви ко мне. Если не просигналю, часа через три дуй на катере в деревню Березники и сообщай о ситуации. Да, рядом с мотором в бардачке – бинокль. Ну, не поминай лихом.
Степан подошел к Маше, взглянув на нее, смущено покраснел.
– А куда твой друг пошел, Степа?
– За мыс. Хочет за браконьерами понаблюдать. Давай перенесем вещи в катер, и я прошу тебя, – ты из укрытия не выходи. И еще: умеешь заводить мотор?
– Нет, но если ты покажешь, я быстро соображу.
– Тут, Маша, знать нужно, а не соображать.
Они быстро перенесли вещи, подготовили катер к отплытию, Маша попробовала завести мотор, у нее все получилось.
– Степан, а зачем мне нужно заводить мотор?
– Да так, на всякий случай.
– Нет уж, рассказывай, я полунамеки не понимаю.
– Маша, что тут рассказывать, Володиша, возможно, в бандитское логово пошел, а вдруг что-то не так сложится, бандиты могут и сюда пожаловать.
– Кто пожаловать?
– Знать бы мне, кто к нам может пожаловать.
– Неужели так все серьезно, Степан?
– Поверь мне, Маша, я впервые в такой ситуации, потому отношусь к этому серьезно и тебя прошу быть внимательной и осторожной.
Они замолчали. Вода в Илиме, казалось, стала темнее и гуще, лес в округе посуровел. Насупились облака. Солнце уже клонилось по небосклону к горизонту, его лучи стали короткими и не ласковыми. Новые реалии дня заставляли тревожиться и утепляться.
– Маша, надень куртку. Нет, не накинь, а надень. В рукава! – приказал Степан.
– А ты как же?
– Я нормально, ты за меня не беспокойся. Вон на носу лодки Володишин плащ, будет совсем холодно, утеплюсь.
Поразмыслив, недолго помолчав, Степан изрек:
– Странно все это.
– Что, Степан?
– Побе́ги, заключенные. Сколько здесь прожил, ни разу не видел ни лагеря, ни колючих проволок, о побегах и говорить нечего. Зачем бежать в тайгу, по-моему, это край света. Летом в тайге еще можно продержаться. Зимой – погибель. Охотники, другое дело, однако, и они без близкой деревни, без людей в лесу долго не протянут. Есть, наверное, особенные люди, которые в тайге отважатся приют найти и выживут, но думаю, это величайшая редкость.
– А как же наши предки выживали, Степан?
– Предкам, конечно, трудно было, но они ведь не в одиночку выживали, а семьями, деревнями выживали, то есть в «миру» жили.
– В каком «миру»?
– Ну был у них, хоть и далеко, Царь-батюшка, губернатор, были воеводы, приказчики, люди в соседних поселениях. Все, как сегодня, только поселения друг от друга далеко располагались.
– А ты был в тайге, Степан, на охоте или рыбалке?
– Таежных рыбалок не помню, хотя для кого Илим, Ангара и другие реки – тайга. Охотиться не довелось, правда, основные таежные правила знаю.
– А какие это такие правила?
– Первое правило: в тайге без нужды и каких-либо крайних обстоятельств пересекаться с незнакомцами не стоит, люди разные, и идти на контакт ни с кем нельзя. Ведь встречаются даже не беглые зеки, а просто пьяные охотники-шалопаи, что сдуру могут перепутать тебя со зверем и пальнут на звук или движение. Могут и самострел поставить. Идя по тайге, нужно знать беспрекословное правило: я замечаю, вижу и слышу все – меня никто. Хотя из него есть исключение: иногда нужно, чтобы заметили твое движение. Особенно это имеет значение в начале лета, когда надо дать возможность зверю почуять приближение человека, чтобы животное заранее уступило дорогу сильнейшему в природе.
– Странно.
– Чего тут странного?
– Но вы же охотиться идете.
– Вот именно иду. Когда приду в ухожья, там другие методы применять надо, а пока нужно, чтобы внезапно не столкнуться нос к носу, например, с медведицей и ее медвежатами. Тут всякое может быть, поскольку медвежата, как и малые котята рыси, щенята волка, любопытны и не так пугливы и осторожны, как их родители, и, приближаясь к человеку, могут спровоцировать нападение взрослого животного, защищающего свое потомство. Правил много, будет время, расскажу о других, а сейчас я слышу, что к нам кто-то идет. Неужели незваный гость?
– Может, это Володиша?
– Нет и, судя по треску веток, идет напролом. Маша, когда я тебе крикну, оттолкнись шестом и быстрее уходи в лодке на середину реки.
– А ты?
– Я останусь, не беспокойся за меня. Но это сделаешь только по моей команде.
– Хорошо, Степан.
– Ни под каким предлогом из лодки не выходи, Маша! Приказываю! – уже шепотом добавил Степан.
Молодой человек бесстрашно подошел к кострищу, сел на чурбан. Из леса, громко сопя, вышел мужчина. Высокий, с клочковатой бородой, в резиновых сапогах, грязной зековской шапочке, короткой телогрейке, подпоясанной солдатским ремнем. Ремень делил туловище надвое. Верх казался непомерно вздутым – это телогрейка вздернулась к плечам, намокшие от росы штаны облепили кривые ноги. Лица за неопрятной бородой почти не было видно, но злые глаза сверкали непримиримой ненавистью. Вызывающе оглядев Степана, незнакомец довольно спокойно, казалось, с облегчением сказал:
– Так и знал, что катер рыбоохраны. Хорошо. Наконец-то, а то ноги уже не держат. – Помолчав, добавил: – Ты кто?
– Степан.
– Чего-то я тебя не видал здесь.
– И я тебя тоже.
– Посмотрите на него, какой говорун. А где Володька Куклин?
– В Илимске.
– Хватит придумывать, лодка здесь, а он в Илимске? Чего строчишь?
– То и строчу, что слышишь.
– Заткнись, пока по зубам не получил.
В это время Маша показалась на корме лодки.
– О, – омерзительно завопил зек, – кто это? Ну-ка, ну-ка, дай-ка поглядеть.
Он в два прыжка подскочил к воде, намереваясь прыгнуть в катер.
– Маша, уходи, – успел крикнуть Степан.
Девушка веслом оттолкнула лодку от берега.
– Прикажи ей, чтобы подала лодку сюда, – угрожающе сплюнув, рыкнул бандит.
– Перебьешься.
– Чего ты сказал?
– Повторить?
– Ах ты, сучара! А я-то хотел с тобой по-хорошему обойтись. – Бандит отстегнул солдатский ремень и достал из-за пояса пистолет, зачем-то дунув в ствол. Потом, не прицеливаясь, выстрелил Степану под ноги. Пуля вырвала клочки земли, обсыпавшей Степана.
– Ну что, давай телке команду, а то ни тебя, ни ее в живых не оставлю.
Степан, несколько секунд глядя в лицо бандита, заметил неестественно высокие надбровные дуги, раскосые, святящиеся адским огнем глаза, косой, избитый в жестоких драках нос, тонкие синюшные губы.
– Чего ты смотришь на меня, гад? Чего разглядываешь? – заревел в ненависти бандит.
– То и смотрю, что не изменился ты, Килька.
От неожиданности беглый растерялся. Откуда парень знает его детскую кличку? Рука с пистолетом непроизвольно опустилась, зек вплотную приблизился к таинственному незнакомцу, вглядываясь в него, как будто хотел навалиться на молодого человека всей своей телесной мощью. Для фокусировки зрения Килька на мгновение наклонил голову, этого мгновения хватило, чтобы Степан нанес сильнейший снизу-вверх удар в челюсть противника. Удар был сногсшибательным, боксерским нокаутом. Килька вначале упал на колени, затем завалился на бок, пистолет выпал из его рук. Степан, отшвырнув ногой пистолет, навалился на бандита, махнул Маше, чтобы та подплыла. Пока мужик был в кратковременной отключке, Степан заломил его руки за спину. Подоспевшая Маша подала свой платок, которым удалось крепко связать кисти рук.
Постепенно Килька стал приходить в сознание. Тщетно пытаясь высвободиться, он осознал ситуацию и по-звериному завыл. Степан перевалил громилу на спину. Бандит, как пойманный волк, смотрел на победителя желтыми ненавидящими глазами, выражавшими столько чувств, что невозможно было определить главное – презрение, ужас, мольбу, надежду, ненависть.
– Отпусти меня, я уйду и не трону вас, отпусти, – громко завыл беглый зек. Он снова задергался, пытаясь высвободить руки, стал изворачиваться, ударять ногами и головой об землю.
– От…пу…сти, су…ка, – долгим эхом раскатилось над сумеречной тайгой.
– Помолчи, Юрка, ты уж свое отходил, – негромко и спокойно сказал Степан.
Услышав свое имя, стенающий мужик мгновенно затих, перевел затуманенный взгляд на своего победителя.
– Не могу тебя узнать, кто ты?
– Ну и хорошо, что не узнал, помучайся.
Маша принесла из лодки кусок крепкой бечевы, и Степан еще крепче связал руки незваного гостя. После этого поднял с земли пистолет.
– У, пистолет-то непростой.
Маша повернулась к Степану, удивленно взглянула на своего защитника.
– Почему непростой? Это пистолет Макарова. Он состоит на вооружении Министерства обороны и внутренних дел. Потому взять его можно только там.
– Следопыт хренов, – промычал бандит.
– Давай, поднимайся, – сурово приказал Степан, помогая развалившемуся злодею встать.
– Куда ты меня?
– Как куда, в лодку, ты же туда хотел.
– Нет, не пойду.
– Не дури, Юрка, получишь в челюсть, ты мой удар уже знаешь.
– Знаю, но не пойду. – Он упал на колени, потом как гусеница вытянулся всем телом по земле, опять завыл и стал грязно ругаться. Степан схватил его за волосы, приподнял голову и занес руку для удара.
– Вставай, а то прибью.
– Да убей ты меня, никуда я не пойду.
– Убивать не будем, мы же не такие, как ты и твои дружки. Не пойдешь к лодке, понесу сам.
Наклонившись, Степан изловчился, взвалил преступника на плечо и, широко расставляя ноги, понес к катеру. Словно куль с зерном, сбросил в нос лодки и привязал тросом от якоря.
– Это чтобы ты шутки больше не выкидывал, искупаться из-за тебя еще не хватало.
Степан взял у Маши весло и стал выталкивать лодку на стремнину, девушка была рядом, она молчала, был слышен стук ее зубов, бедняжку трясло не только от холода.
Степан накинул на подругу телогрейку, погладил ее по плечу, и она, прижавшись к нему всем телом, вдруг заплакала как ребенок.
– Маша, успокойся, все хорошо. Мы победили.
– Да, да, Степан, извини, это я переволновалась. Я тоже сильная и смелая. Вот только сегодня что-то расстроилась.
– Конечно, родная, ты сильная, смелая, любимая. – Степан крепко обнял Машу и погладил ее по голове с особым чувством нежности, которое никогда прежде не испытывал.
Лодку в свободном дрейфе стало сносить к противоположному берегу. Степан, укутав Машу плащом, легко прошел в корму, завел мотор, тот громко затараторил, словно устал от долгого молчания, густые клубы дыма поплыли над водой. Катерок, гордо приподняв нос, немного припадая на один бок под тяжестью превратившегося в кучу зла Юрки Прохорова, плавно обогнул мыс и вошел в излучину реки. Ловко управляясь с мотором, Степан жестом подозвал к себе Машу и сказал ей на ухо:
– Маша, достань в рюкзаке термос с чаем и попей, тебе станет легче.
Девушка хотела в первый момент отмахнуться, но, увидев лучистый взгляд Степана, согласно кивнула головой и подтащила к себе рюкзак.
– Степан, Степан! – вдруг радостно закричала она. – Это, кажется, ракета!
– Где?
– Вон, вон, посмотри. – Маша обхватила своими ладонями голову друга, прижала к своей груди и вместе с ним повернулась в указанном направлении. Яркая зеленая звезда сияла на темнеющем небосклоне, радостно и точно отмечая местоположение Володиши.
– Да, это Володиша! Значит, и у него все хорошо. – Степан вытащил из бардачка бинокль, панорамно осмотрел берег и очень скоро, на середине песчаной косы, у втекающей в Илим речки увидел школьного друга. Направил лодку в его сторону.
Катер, летя по инерции, резко уткнулся носом в песчаный берег. Но догнавшая его волна зацепила корму цепкой лапой и потащила его обратно. Однако Володиша, ухватившись за носовой рым, успел вскочить в лодку, так что разыгравшейся реке не удалось позабавиться с суденышком.
– А это кто у нас в гостях? – кивнул хозяин катера на привязанного к носовой палубе громилу.
– Посмотри внимательно, может, узнаешь одноклассника, – весело ответил Степан.
Рыбинспектор брезгливо посмотрел на мужика.
– Да, зарос, как старый дед. Вот что значит тайга, таким видом взрослого напугать можно, а уж о детях и говорить не приходится. Эх, Юра, Юра, до чего ты дожил, а помнишь, о чем мы вместе мечтали, когда шли по таежным тропам в Большую Елань к твоему отцу. Ну чего молчишь, сказать нечего? Ладно, подвинься немного, рядом положу твоего другана, теплее вам станет, да и на виду вы здесь оба будете.
Володиша выпрыгнул из лодки и из-за кустов вывел мужика с синюшным лицом и завязанными за спину руками.
Степан помог упаковать и второго бандита.
– А где еще двое, Володиша?
– Да, похоже, ушли раньше, где и когда, кто знает. Что им тут делать? Это Юрку на родину потянуло, а напарнику все равно с кем идти.
– Ну что, поплывем с Богом?
– Нет, Степа, нагрузились прилично, давай поставим второй мотор.
– А бензина хватит?
– Хватит. Давай я лодку вдоль берега поставлю, ты подержи ее, мне движок легче будет закрепить.
Поднялась Маша.
– Может, и я помогу.
– Ух, красавица, наконец-то голос услышал. Ангельский. Нет уж, сиди, мы на тебя любоваться будем. Великая нам от тебя в том подмога будет.
– Володиша, ну зачем ты так, – ревниво выговорил Степан.
– Ладно, я пошутил, – засмеялся Володиша, – держи, Степа, держи лодку крепче.
Чувствовалось, что для приятеля такая работа привычна. Быстро и умело установив второй мотор, он оттолкнул катер от берега, взревели громкоголосые моторные «Вихри», и шустрой летучей рыбкой полетел катер над извилистой рекой, обдавая разгоряченных работой и волнением ребят живительными обжигающими брызгами влаги и веселым ветром, напоенным сложным таежным благоуханием.
Самая лучшая песня
Милиционеры встретили катер на причале и забрали измученных собственной злобой и бессилием бандитов. Договорились, что завтра с утра Володиша заскочит в райотдел и напишет все, что положено в таких случаях. Покончив с формальностями, героический страж водных богатств родины с легким сердцем воскликнул:
– Ну теперь вперед, ребята, к родному очагу! Заводи мотор!
– Ой, Володиша, родной очаг – это он для тебя родной, а для меня – родная деревня, – поправил друга Степан.
– Ну что, спорить будем? А Маша пусть мерзнет? – И Володиша, находясь в романтическом кураже, что есть силы дернул на себя шнур. Мотор взревел, катер, как молодой нетерпеливый конь, встал почти на дыбы, но, показав свою прыть, быстро опустился на воду и бережно понес путешественников к «родному очагу».
Волны равнобедренным треугольником расходились от носа к берегам, покачивая лавницы, лодки, забрызгивая нехитрую речную утварь, прикрепленную хозяевами к примитивным береговым сооружениям.
Володиша по-капитански серьезно подправлял руль, гордо поворачивал голову, высматривая на высоком берегу избы родной деревеньки. А они, выстроившись в ряд, казалось, восторженно глядели на местного героя всеми своими окнами-очами, украшенными белыми резными наличниками. Ладные домики, составлявшие улицу, стояли близко друг к другу. Их сплоченный ряд со стороны реки казался неприступной крепостной стеной, а вся деревня – крепостью. Слева она была защищена Красным Яром – древней гранитной преградой, одолеть которую невозможно и в наши высокотехнологичные времена. Лишь с поскотины деревня оказывалась беззащитной, поэтому каждый хозяин с этой стороны делал высокий дощатый заплот, надеясь, что он оградит и от зверья, и от худого человека.
Катер привычно скользнул по деревянному настилу и на полкорпуса вылетел на берег.
– Ну вот и приехали. Степа, помогай высаживаться.
– Это чего вы так долго в райцентре задержались? – певуче спросила подошедшая молодая женщина.
– Вот моя Валя! Узнаешь, Степан? – восхищенно произнес Володиша.
Вглядываясь в красивое лицо юной женщины, Степан находил знакомые черточки, с трудом осознавая, что перед ним та маленькая соседская девочка, которую когда-то он видел каждый день и не принимал во внимание.
– Если б Володиша не сказал, что это Валя, ни в жизнь бы не узнал.
– А ты, Валюша, узнаешь?
– Неужели Степка? Боже мой, как возмужал. Степан, откуда? С женой? В гости? Надолго ль? Насовсем?
– Остановись, Валя, дай из катера выйти. Обо всем расскажу, ничего от тебя не утаю, – строго пресек вопросы жены муж.
– Пойдемте в дом, все готово: и банька, и стол, – взволнованно и заботливо щебетала молодая женщина. – Я давно заприметила катер, но подумала, что он на вечную стоянку у причала в райцентре встал. Уже собралась племянника отправить разузнать, что случилось.
– Да все нормально, груз милиции передавали.
– Милиции?
– Ей, родной. Хватит разговоров, пошли, – строго сказал Володиша.
Степан в разговоре не участвовал, сложное чувство сжимало его сердце. И радостно, и больно быть гостем в родной деревне, откуда уехал мальчишкой, а вернулся мужчиной, закаленным в сражениях с теоретическими выкладками и практической таежной наукой. И где нет уже твоего родного дома, и не осталось никого из родни. Чужаком почувствовал себя Степан.
Дверь в дом Володиши не закрывалась – гостей не считали. Кто-то садился за стол и расспрашивал Степана о жизни в городе, женщины, знавшие односельчанина с детства, обнимали, целовали по-матерински – кто в щеку, кто в макушку, удивляясь и богатырскому росту молодого человека, и красоте, унаследованной от матери.
Дарья Петровна, мать Володиши, поглядывая на Степана, утирая кончиком платка глаза, несколько раз повторила одну и ту же фразу:
– Вот бы мать твоя, Степа, дожила, как бы радовалась. Коли дожила – ах, как бы радовалась наша красавица, – и, безнадежно махнув рукой и смахнув слезу, утвердительно заключила: – Видно, на все воля Божия.
День был трудный, вечер выдался хоть и радостный, но шумный, мучительно многолюдный. Первой сдалась на милость сна Маша. Валя, заметив мучения девушки, потихоньку вышла, чтобы соорудить ей ночлег в чистой половине амбара, которая летом использовалась как покои для ребятни или молодых. Степан за прошедший день устал сильно и тоже рад был бы рухнуть в сено, но Володиша взбодрил его непререкаемым шепотом:
– Терпи, Степа, порядок такой, обидятся. Мы еще с тобой по деревне должны пройти, чтобы все на нас смогли посмотреть, чтобы было потом о чем сельчанам посудачить. Гости у нас не часто бывают. Ты разве не помнишь, что в любого гостя деревня вглядывается внимательно, радостно, а потом обсуждает и рост, и цвет волос, и что пьет, и что носит. Эта традиция вековые корни имеет. Так что терпи, коль к родине захотел прикоснуться.
Природа подбодрила двух друзей, зарядив дополнительной энергией, излучающейся от тайги, от реки, от неба. Даже солнце, казалось, замедлило свое, неминуемое в этот час падение за Красный Яр и щедро озаряло путь плазменными сполохами своих еще горячих лучей.
Володиша и Степан в компании нескольких друзей зашагали по единственной деревенской улице. У каждого дома их останавливали односельчане, расспрашивали Степана о жизни, разглядывали его городской костюм, иногда со смехом вспоминали его детские проказы, в которых, однако, принимали участие все друзья, идущие сейчас с ним по этой приветливой деревенской дороге, на которой он никогда уже не встретит своих родных. Опять защемило сердце, и Степан, словно вспомнив что-то неотложное, быстро проговорил:
– Володя, у меня к тебе просьба: подбрось меня завтра к сестре.
– Ну о чем ты говоришь, конечно. Как голову от подушки оторвешь, так сразу и полетим.
– А милиция?
– Не волнуйся, везде успею.
– Может, я с утра на могилку к матери, а…
– Ну вот, пока ты там, я в милицию успею, – закончил мысль Степана Володиша, заметно утишая голос. Подняв указательный палец в знак окончания разговора, он указал им куда-то вдаль. Туда, откуда лилась до слез знакомая, правильная, самая лучшая в мире песня.
Это, расположившись на высоком берегу, пели местные девчата. Их песня легко летела над Илимом, огибала подлесье, ударялась о глухую стену Красного Яра и уносилась в дальнюю даль.
Степан не заметил, как стал подпевать. Он много раз слышал эту песню по радио, знал ее слова, но сейчас она звучала по-особому. Потому что это был голос и слова его сердца, наполненного любовью, нежностью и еще какими-то чувствами, о которых он прежде не знал.
«Жить без любви, быть может, просто, но как на свете без любви прожить»…
– Да, – вздохнул Степан и повторил про себя печально: – «…но как на свете без любви прожить».
А что такое любовь? Прежде он не думал об этом. Почему же сейчас так сладко у него на душе? Неужели от того, что она наполнена любовью? Но как такое может быть? Почему в один миг захлестнуло его нежданное счастье? А может, он ошибается, и это томление связано с усталостью, с негой родных мест? Как узнать? Ни у кого не спросишь. Да и спрашивать о таком сокровенном нельзя, это он точно знал. И понял сегодня Степан, что на все эти сложные вопросы должен найти ответы сам.
Молодого человека охватила такая истома, что задрожали ноги, и он вынужден был присесть на попавшийся дощатый выступ какой-то старой ограды. Откинув голову, Степан блаженно прикрыл глаза, и сразу явилась она – ослепительно красивая, радостная, излучающая очами свет небес. А вокруг ее головы сияли звезды – это он точно видел: много звезд, Вселенная простиралась за ее спиной.
– Степан, ты чего, уснул что ли?
– Да нет, Володиша, хотя немного отдохнуть после такого насыщенного дня не мешало бы, – радостно солгал Степан, не открывая глаза.
Но ему уже не хотелось спать, ему хотелось рассматривать ее волосы, тонкие пальцы, поднося к губам каждый пальчик по очереди, чувствовать их благоухание, откликаться на трепетание ее тела, целовать ее лоб, щеки, медленно спускаясь к губам, и, коснувшись их, прильнуть к ним, горячим, желанным, отзывчивым, на всю свою жизнь.
– Так в чем дело, пошли.
– А как же ребята? – нарочито зевая, глухо откликнулся Степан.
– Ребята до первых петухов будут бродить, сначала кучками, потом парами. Забыл, как мы, будучи пацанами, мешали молодежи целоваться.
– Такое разве забудешь. Радостно смотреть на ребятню, что горячим табунком стоят вон там – у старой кривой сосны. Видишь? Они-то и являют новую жизнь, новое счастье. Все это повторяется от века к веку, закон жизни, которому никто не учит, – философски подытожил Степан.
– Этому не научишь. Это – любовь, – с интонацией опытного мастерового заключил Володиша. – Ну пошли, Степан.
А над Илимом, над деревней, над всем миром все еще разливалась девичья песня, заставляющая поверить, что горя нет, ночи нет, смерти нет. Есть только вечная Жизнь и счастливая Любовь.
