Миша Смертина
Птичка

Полная версия

Тем не менее, как бы не было, а вся семья собиралась за круглым столом, где изысканные ароматы разносились от украинского борща, фаршированных перцев и жареных баклажанов с кабачками, все приготовленные руками «ненавистной» хохлушки. Бабушка должна была бы радоваться и отдыхать, наблюдая за трудами украинской хозяйки, но, нет, она не могла удержаться от контроля и подавала «ненужные» советы. Хохлушка пропускала их мимо ушей и продолжала говорить, готовя с энтузиазмом и накрывать ловко стол… Мне она нравилась. Я считала её красивой, и что с того, что она полная? Она была интересной и живой.

Много раз в их приезде мы отмечали день рождения хохлушки. Двенадцатого июля, в этот особенный день, она позволяла себе насладиться рюмкой водки под горячий украинский борщ, нежно целуя своего Валеру и, не умолкая, лила слова, как из ведра. Особенно остро шли политические дебаты – кто кого кормит, Украина Россию или наоборот. Хохлушка неизменно утверждала, что Украина – житница хлеба, что именно её зерно наполняет великое и могучее СССР, благодаря их щедрой земле.

– А на чьих землях-то это всё растёт?! – взрывался дед. – На исконно русских, поскольку вашей Украины до недавнего времени не существовало, возникла она по прихоти Ленина…

Валерий не вступал в споры, лишь неопределённо поддакивал, а бабушка грустно качала головой, когда он находил смелость защищать жену.

– Продал Родину хохлам, – подводила итог бабушка, когда они с дедом оставались наедине вечером, когда гости расходились спать по чуланам. Дед сердито молчал, но бабушка не унималась. Тогда дед, не выдержав, просил её заткнуться, она лишь усиливала натиск:

– Ты глянь, Михаил, на её ляжки! Со стула свешиваются! Это посмотри, как хорошо дома сидеть, не работать! Отожралась! И ещё тут нам втирать, что они нас кормят!

Мы, дети, на политические темы не говорили, нас интересовало другое Насытившись, покидали стол и уходили в комнату, часто чтобы не слышать этих громких политических перепалок. Оля всегда в какой-то момент от нас отрывалась и отправлялась гулять с Таней. А мы с Наташкой направлялись в её комнату, где она показывала мне фотографии и рассказывала о своих запорожских подружках…

Иногда мы навещали моих родителей. Их дом располагался на соседней улице, в многоквартирном здании на двадцать квартир, где проживали столь же многочисленные семьи. Моя мама трудилась на почте, по сменам, тогда как отец оставался в деревне, работая в колхозе. Они так и жили вдали друг от друга, и отсутствие взаимной близости не причиняло им страданий. Наверное…

Мой отец не пользовался симпатией ни у кого из родни. Если бабушка не переваривала хохлушку, то дед был снисходителен к ней и не вмешивался в их женские стычки. Отца же не любили ни бабушка, ни дед, и эта неприязнь, словно заразу, передали остальным родственникам. Я даже сама испытывала к нему холодок, чувствуя неловкость, когда он был дома.

У моей мамы мы играли в домики, и она разрешала нам возводить баррикады из её книг. Эти книги всегда вызывали в нас бурный интерес: сначала как великолепный интерьер для наших кукольных домов, а затем мы читали их названия и гадали, насколько увлекательными они окажутся.