Мистер Моджо
Русская мода. Фейк! Фейк! Фейк!
– Если ты сейчас же не начнешь делать то же самое, мы попадемся охране.
Полина затравленно озиралась вокруг. Рядом с ними была масса покупателей – в основном молоденькие девчонки – но все они примеряли туфли, и не обращали на них никакого внимания.
– Ты – больной ублюдок! – зло прошипела Полина Боярцеву, а затем выдернула у него из рук майку и попыталась быстро влезть в нее, отчего на майке с громким хрустом разошлись швы. Больше всего в этот момент она опасалась даже не охраны, а того, что одна из девочек поднимет голову и узнает ее. «Полина Родченко? – недоуменно уточнит она. – Что… Что вы делаете?».
…сигнализация на выходе безмолвствовала, когда они проходили сквозь нее, а охранник с рацией даже не посмотрел в их сторону. Полина Родченко и Денис Боярцев, прошествовавшие мимо в надутых куртках, под которыми были надеты по четыре-пять маек на каждого, по мнению охранника, давно переросли возрастной ценз и поэтому не входили в число подозрительных лиц. Напряженно вглядываясь в толпу тинейджеров, он искал воров среди них.
На улице Полина накинулась на Боярцева с кулаками – на полном серьезе, а тот отбивался, смеясь и пытаясь перевести все в шутку.
– Мы просто взяли с них небольшую дань. Эти вещи не смогут возместить и малой доли того, что пришлось пережить тебе.
Потом Полина начала смеяться и сама – смех вырывался из нее толчками, освобождая от пережитого только что напряжения. Она смеялась всю дорогу до дома, так долго, что едва не задохнулась от смеха…
Однако наутро вчерашнее происшествие уже не кажется ей смешным. Полина размышляет об этом, сидя на кухне за очередной сигаретой. Что, если бы их поймали? Для газетчиков это стало бы настоящей находкой – узнать, что вчерашний редактор модного глянца сегодня крадет вещи из дешевого магазина. Полина удивлена, что СМИ еще не пронюхали о том, что она была на том митинге – она лично, с замиранием сердца, листала сайты новостных агентств, и не один раз поблагодарила Бога, что ее имя не всплыло в контексте уличных беспорядков. Все это зашло слишком далеко. Эта войнушка, кражи и странная партизанщина, вошедшие в ее жизнь. Она сделала ошибку, согласившись участвовать во всем этом, и теперь пора положить этому конец.
– Ничего нет? Они снова не прислали тебе письмо? – Денис Боярцев участливо кладет руку ей на плечо. Его торс обмотан полотенцем, на груди и короткой шевелюре блестят капли воды – он только что вышел из душа.
Глядя на него, Полина силится понять, как в этом спокойном и мягком с виду человеке, любителе хорошего чая и разговоров о философии, уживается эта вторая сущность – жесткая, агрессивная, превращающая его в хищника. Порой ей даже кажется, что она имеет дело не с одним Денисом Боярцевым, а с двумя, что это два брата-близнеца окружают ее: домашний ботаник – один, и уличный хулиган – другой.
– Послушай, – неуверенно произносит она, гася сигарету в пепельнице. – То, что вчера было… Хотя, нет. На самом деле не только вчера, а вообще, в целом. Эти митинги, и все, что у нас с тобой происходит… Понимаешь, я не уверена, что это действительно то, что мне нужно…
Полина чувствует его губы на своей шее. Они прикасаются к ней мягко, обдают теплым дыханием, и это заставляет ее замолчать. Полотенце, скрывавшее торс Дениса Боярцева падает на пол – и Полина видит, что он готов. Это так здорово – когда кто-то в этом холодном мире рад тебя видеть, что больше не хочется думать ни о чем. Полина закрывает глаза и позволяет сильным мужским рукам увлечь себя в спальню.
Секс – хорошая терапия. Один из способов не думать о том, куда на самом деле катится твоя жизнь.
Гонконг, район Юньлон, швейная фабрика
– Значит, эти двое изначально были не похожи на остальных, и по-хорошему – я должен был это заметить. Но череда ревизоров, соглашавшихся уладить все дела за 500 долларов, распылила мою бдительность. Я расслабился и обнаглел. Я решил, что если в твоем кармане болтается хоть какая-то мелочь, то этого будет достаточно, чтобы подкупить всех и каждого. А потом из машины вылезли эти двое и надавали мне щелчков прямо по хвастливо задранному носу.
Все дело было в их ботинках. Хорошая кожа, вычищенная до блеска – и это посреди наших-то деревенских, превратившихся в кашу полей! Потом костюмы. Не какая-то там пошлая полоска на синем фоне, нет. Это была изящная, сидящая прямо по силуэту, сдержанная темно-коричневая ткань. И, наконец, их лица. Сухие, породистые, с едва уловимыми нотками презрения в глазах, спрятанных за очками в тонких оправах.
Все это были знаки, и я обязан был прочитать их – в конце концов, я ведь директор фабрики и должен быть всегда настороже, но мой взгляд замылился, детка. Ты понимаешь? Я полагал, что в моей жизни больше не будет проблем.
– Ну-с, джентльмены, – обратился я к ним, пока они, отряхивая ботинки, оглядывали окружающие просторы. – Предлагаю не рассусоливать. Пятьсот долларов каждому, и баста. Вы садитесь обратно в машину, едете туда, откуда прибыли, и мы забываем друг о друге навсегда. Идет?
Визитеры переглянулись, после чего один из них произнес – не мне, а как будто в сторону, будто я был пустым местом и не стоял рядом с ними:
– Мне послышалось или этот господин действительно только что предложил нам взятку?
– Вы не ослышались, уважаемый, – сказал я. – Я предложил вам по пятьсот долларов, чтобы вы убрались восвояси.
– И он только что нагрубил нам?
– Грубость не грубость, называйте это как хотите. Я хочу только, чтобы мы не тратили время – ни мое, ни ваше – и смогли быстрее вернуться к насущным делам.
– Вы – наше насущное дело, милейший, – сказал один из них с кривой усмешкой, а затем повернулся к своему компаньону. – Вызывайте полицию, Яков Семенович. Только что мы имели дело с попыткой дачи взятки должностному лицу, и в суде я подтвержу это как свидетель.
Вот тут-то я и понял, что дело запахло жареным.
– Постойте, господа, – сказал я. – Возможно, мы неправильно поняли друг друга. Возможно, я принял вас за кого-то другого.
– Позвольте поинтересоваться, за кого же?
– Вы даже представить себе не можете, сколько людей появляется здесь. Не такие образованные люди, как вы, нет. Люди – другого сорта, которые так и норовят стянуть часть моей прибыли под разными предлогами. Одни предлагают мне бандитскую крышу, другие обещают помочь с проверками, а третьи просто клянчат денег. Общаясь с этим сбродом, я начисто забыл приметы хорошего тона, господа – опустился до их уровня, если хотите – а потому по привычке начал разговаривать с вами так же, как с ними.
После этих слов визитеры переглянулись друг с другом и сдержанно кивнули – у них это получилось почти одновременно.
– Извинения приняты.
Тот, кого назвали Яковом Семеновичем, снял очки и стал протирать их шелковой тряпочкой. На тряпочке я заметил вышитые инициалы – «Я.С.».
– Ну, а теперь, – сказал я. – Когда мы закончили с прелюдией, позвольте уточнить, кто вы и с какой целью вы здесь?
Как в каком-нибудь фокусе перед моими глазами появились два раскрытых удостоверения. «Яков Семенович Гузман, – было написано в одном. – Старший советник губернатора Московской области по земельным вопросам». «Самуил Яковлевич Кацман, – гласило удостоверение номер два. – Заместитель старшего советника губернатора Московской области по земельным вопросам».
«Почему, – подумал я. – Неприятности в моей жизни всегда появляются в виде двух совершенно одинаковых с виду людей?» Так было с чеченцами, Азамом и Мурадом, так происходит сейчас – с этими Гузманом и Кацманом, словно бы появившимися на свет в результате клонирования. И хотя мне, несомненно, льстил тот факт, что я удостоился визита столь значительных лиц – на мой взгляд, это говорило, что мой уровень со времен чеченцев хорошо поднялся – то, что они принесли с собой именно неприятности, я не сомневался.
И те не заставили себя долго ждать.
– Вас, вероятно, поставили в известность относительно планов перспективной застройки этой местности? – спросил Кацман.
– Это должно было произойти, когда вы получали разрешение на свою фабрику, – добавил Гузман.
– Иначе говоря, здесь пройдет федеральная трасса в Петербург, – Кацман.
– Вы ведь получали разрешение и должны знать об этом, не так ли? – Гузман.
– Несомненно, – я (неуверенно).
– Строительство начнется через два месяца.
– Однако уже через пару недель, мы планируем пригнать сюда технику.
– Это очень печально, но вам придется закрыть фабрику.
– Очень-очень печально.
– И это все? – спросил я. – Так просто?
– Есть еще кое-что, – откликнулся с готовностью Кацман. – За хамство, которым вы нас встретили, отсчитайте нам по три тысячи долларов.
– Наличными, – добавил Гузман. – Сейчас же.
– В противном случае, нам придется инициировать против вас уголовное дело.
– По поводу взятки, которую вы пытались предложить нам в начале нашей беседы…
Вот так вот просто и изящно двое чиновников высокого ранга объявили мне о том, что мой бизнес накроется медным тазом, а заодно – будто бы между делом – опустошили мой сейф на шесть тысяч долларов.
В какой-то момент это стало настоящим абсурдом. Выяснилось, что в сейфе нет таких денег – и тогда мне пришлось лезть в свою машину, смотреть, не осталось ли чего в бардачке, перетряхивать полки рабочего стола и, в конце концов, буквально выгребать мелочь из карманов. Господа приняли гору скомканных бумажек с чрезвычайным достоинством – ни один мускул не дрогнул на их чопорных лицах. Садясь обратно в свою машину и захлопывая двери, они даже позволили себе легкую остроту.
– Приятно иметь с вами дело, – язвительно улыбаясь, сказал Кацман.
С трудом, но все же я сумел выдавить ответную улыбку:
– С вами тоже, господа.
Больше всего в тот момент я жалел о том, что у меня нет гранатомета. Как здорово, думал я, было бы взвалить его на плечо, присесть на одно колено и хорошенько пульнуть гранатой в сторону отъезжающего черного «мерседеса». А затем с легкой улыбкой наблюдать, как кувыркаются в воздухе, подброшенные взрывом чиновничьи причиндалы в виде дорогих очков, папок из хорошей кожи и начищенных до блеска ботинок. С детства ненавидел начищенные ботинки.
Что ж. Требовалось обдумать происходящее и поставить в известность партнера. Хотя, какой в этом смысл, ей-богу? Я наперед знал, что скажет Алеша Шнеерзон – а он скажет: «Слушай, чувак, не доставай меня своими проблемами. Я тут даю интервью в «Форбс», в «Вог», или куда-то там еще». Но, все же я решил делать все правильно – по законам и по совести – а, значит, партнер должен все знать.
Я ошибался в своих прогнозах.
Алеша не стал ссылаться на занятость. Он просто не взял трубку.
Следующий шаг, который я совершил, был банален, скучен и традиционен. Я поступил так, как веками поступали наши предки по мужской линии. А именно – заперся в кабинете и хорошенько, в одиночестве, надрался.
В моем сейфе всегда были бутылки. Без хорошей пары бутылок бизнес – не бизнес. Алкоголь – это репрезентативная сторона дела. Я всегда был убежден: пусть у нас не будет ни одного разрешительного документа, пусть мы задолжаем зарплату сотрудникам, и даже пусть это попахивает махровой уголовщиной, но уж бутылки у нас всегда должны быть самые лучшие. И сейчас я принялся за них завидным энтузиазмом.
«Какое положение дел мы имеем?», – размышлял я. Завтра сюда пригонят строительную технику и все закатают в асфальт – здание фабрики, поле и редкий, расположившийся по соседству, лес. В этом мире будущего нет места фальшивым сумочкам «Луи Вьюиттон», как нет места и благородной авантюре. В этом мире все принадлежит сияющим автострадам, по которым поедут счастливые, белозубые люди. В каждой семье будет автомобиль, стиральная машина, посудомоечная машина и еще машина, которая сама сможет делать все остальное. Конечно, автострады будут очень нужны этим уверенным в себе, хорошо упакованным человеческим существам.
Мне не было и тридцати, детка, но сидя тогда там, в запертом кабинете, на собственной фабрике, доживающей последние дни, я реально ощущал себя ветошью. Мне казалось, после этого удара мне уже не подняться. Все. Не будет больше сумочек, джинсов, не будет больше ничего.
И тут мой мозг зацепился за одну мысль. «Стоп, – сказал я сам себе. – Что ты там говорил про лес? Тот лес, который завтра пойдет под нож вместе с фабрикой и со всем остальным? Вырубать лес плохо, разве нет? Это типа легкие нашей планеты, это природа, экология – в конце концов, это просто красиво само по себе», – я выглянул в окно, чтобы посмотреть на этот лес. Там было деревьев пятнадцать не больше. Жалкие тонкие сосенки жались друг к другу, спасаясь от ветра. Посреди всеобщей, разверзнувшейся вокруг мрачности – мрачным было небо, мрачными были редкие проплешины травы, мрачными казались лица работниц, последними уходивших с фабрики – деревья выглядели очень беспомощными. Они казались жертвами, понимаешь о чем я? Для дела, которое я задумал, это было самое то.
С чего начинается нормальный социальный протест?
С поста в социальных сетях.
Мне понадобилось десять с половиной минут, чтобы зарегистрировать страницу в «Живом Журнале», и еще десять, чтобы написать душераздирающий текст на экологическую тему. «Они хотят уничтожить наш лес! – писал я и тут же расшифровывал, чтобы ни у кого не оставалось сомнений. – Они – это коррумпированные чиновники. Им уже мало наших денег, теперь они хотят забрать себе наши природные богатства, и поэтому они… они… у меня не поворачивается язык, чтобы произнести это, и слезы стоят в груди… Они хотят УНИЧТОЖИТЬ наш лес! Прекрасный хвойный лес, который снабжал чистым воздухом весь юг Москвы. Оборотням в костюмах НА ЭТО ПОЛОЖИТЬ! Ради своих коварных замыслов они готовы принести в жертву наше здоровье, будущее нашей планеты, будущее наших детей».
Первые полчаса было тихо, а затем на меня посыпалось точно из обоймы. Люди писали о своей готовности лечь под бульдозеры, но не допустить уничтожения леса. Зеленые активисты, работники офисов, пенсионеры, анархисты, люди без определенных занятий, программисты, бездельники, молодые и старые – все они испытали чувство праведного гнева после прочтения моего поста. Полагаю, многие из них в ту же минуту начали собирать вещи, чтобы присоединиться ко мне и встать лагерем на месте будущей стройки. В посте я скромно подписался: «Неравнодушный». Я сообщил, что собираюсь жить в палатке и присматривать за лесом, и если что – я готов в одиночку бороться с захватчиками, погибнуть, но не отдать им ни пяди земли.
Тысячи людей разослали мое послание по своим друзьям. Десятки тысяч оставили комментарии к этой записи – восхищаясь моей храбростью и обещая поддержку.
К утру новость о вырубке леса занимала первую строчку в рейтинге информационных агентств. Сообщалось, что это один из самых крупных лесов в южном Подмосковье.
Еще через пару утр в двух шагах от фабрики расположился лагерь воинственно настроенных активистов, а я встал у них во главе. Предваряя их приезд, я действительно поставил палатку. А еще – прекратил бриться, чтобы создать у первых защитников леса ощущение, что я действительно тут жил, не имел никаких удобств и оттого зарос бородой. Они мне поверили. Поверили и включились в игру. В то же время я, тайком от них, ежедневно ускользал на фабрику, чтоб принять душ, пропустить пару рюмок и проследить за тем, чтобы производство не останавливалось.
Впервые в жизни мне удалось организовать столько людей, и это не стоило мне ни копейки.
Москва, Столешников переулок
Москва определенно нравится агенту Интерпола Жаку Дювалье. А особенно ему нравятся московские девочки. Заслышав его французский, они тут же начинают порхать вокруг точно райские птицы, улыбаются ему, делают невинные глазки и почти всегда – они готовы идти до конца.
Не будет преувеличением сказать, что Дювалье чувствует себя превосходно. По утрам он посещает тренажерный зал и баню при отеле. Вечерами – изучает особенности местных баров. Все это не идет ни в какое сравнение с тем, что выпадало ему в прошлом. Не нужно сутками сидеть в коричневой жиже Амазонки, чтобы следить за поставщиками паленых «Найков». Пиявки не кусают за член. Сказать по правде, задание в Москве ничем не хуже Каннского курорта, с которого его отозвали – тем более, что за все башляет контора. Дювалье исправно отгружает в парижскую штаб-квартиру увесистые счета. При этом большей частью деньги он тратит на себя. На красоток уходит совсем немного: достаточно купить пару бокалов коньяка в баре, чуть-чуть посветить французским паспортом и, наконец, произнести коронную фразу « Я совсем мало понимать по-русски». И вот уже красавицы всех мастей готовы опекать его в этой, по их словам, жестокой и полной опасностей стране. «Нет, нет, – говорят они. – Без нас ты здесь просто пропадешь!» А, попадая в его номер и благоговейно ужасаясь его убранству, красотки мигом оказываются без своих платьиц и шубок. «Это нужно, чтобы твоя постелька не была холодной», – объясняют они.
Их глазки – голубые-голубые.
Их ротики – словно клубничный мусс.
Все портит телеграмма из Парижа. Ее отправитель – Жан-Жак Потен, босс Дювалье.
«Какого хрена ты там делаешь? – гласит текст. – Почему мы видим от тебя только расходы и ни одного рабочего отчета? Живо поднимай задницу и начинай действовать! P.S. По правде говоря, Жак, я всегда в тебе сомневался».
Дювалье тяжело вздыхает, но делать нечего – приходится выпрыгнуть из-под теплого одеяла и приступить к делам. «Я скоро вернусь, милая», – обещает он золотоволосой нимфе, сладко сопящей в его кровати, и направляет свои стопы прямиком в цитадель зла. А именно – в головной бутик «Луи Вьюиттон».
Мысль о том, что кому-то хватает наглости сбывать подделки через официальный канал, сначала казалась французу фантастической. Но разговор с Потеном перед отъездом и последовавшее вслед за ним – более близкое – знакомство с Россией заставили Дювалье пересмотреть свои первоначальные допущения. Он быстро понял, насколько прав был его начальник: если у русского есть возможность отвалить за что-нибудь бешеные деньги – он отвалит. Потому что это, как говорят здесь – «понты»: желание побряцать яйцами у всех на виду.
Сходить в бутик и за раз отдать годовой доход среднего человека – это понты. Двадцатисантиметровые каблуки, огромная грудь и стразы повсюду – это понты. Большие черные машины – желательно, с проблесковым маячком на крыше – это понты. Дювалье пока не до конца разобрался в сложной системе «понтов», но понял главное: дорогое, блестящее и с большим узнаваемым логотипом на боку здесь в ходу. Поэтому старик Потен, кажется, был прав. «Золотой» молодежи, снимки которой публикует у себя в блоге Федор Глухов (Дювалье усмехается, вспоминая свое вторжение к блогеру), просто не нужно покупать подделки. «Понты» – это поход в настоящий «Луи Вьюиттон» за настоящей сумочкой. А если потом на фотографии ты оказываешься с поддельной, то о чем это говорит? Что кто-то – какая-то хитрая задница – продала тебе левый товар в ПОНТОВОМ месте.
За что в конторе всегда ценили Жака Дювалье, так это за нюх, позволяющий улавливать криминальные вибрации. До бутика «Луи Вьюиттон» остается еще пол-километра, не меньше – Дювалье сверяется по GPRS-навигатору – но он уже чувствует, как от нарастающего возбуждения начинает покалывать подушечки пальцев рук. Как правило, это всегда безошибочный знак, означающий, что он на верном пути. Так было на Амазонке, в Индонезии и в Китае – Дювалье давно занят оперативной работой, и поэтому знает, к каким маячкам внутри себя нужно прислушиваться.
С каждым шагом покалывания становятся ощутимее. Дювалье прячет навигатор в задний карман брюк: тот больше не пригодится – нервные импульсы сами приведут его куда нужно. Ноздри агента Интерпола хищно раздуваются, предвкушая добычу. На губах играет легкая бесноватая улыбка. Посмотреть на Дювалье со стороны,– так он ни дать, ни взять сумасшедший, готовый в любой миг взорваться и сделать нечто кровавое и бессмысленное.
«Атакуй, а разбираться будешь потом» – француза всегда приводила в восторг эта формула. Нет большего удовольствия, чем видеть, как ломается психика врага, как тот ищет пути спасения, и как в его глазах медленно появляется понимание того, что спасения не будет. Даже если впоследствии окажется, что это вовсе и не враг, что агент попросту обознался, что ж – отчеты всегда можно переделать в свою пользу. У каждой работы есть свои маленькие издержки, а работа Дювалье – это непредсказуемый человеческий материал, где издержек пруд пруди.
Когда он открывает дверь магазина, адреналин уже колотит его вовсю. Дювалье нужно напрячь все свои силы, чтобы тут же, на входе, не выхватить пистолет, не вырубить продавца ударом рукоятки и не заорать на все помещение: «Ну-ка, кто тут, говнюки, производит подделки?». Вместо этого Дювалье чудовищным усилием воли заставляет себя улыбнуться. Если прислушаться – можно услышать как от напряжения, которым дается агенту эта улыбка, скрипят титановые шарниры его челюстей. Титановые в буквальном смысле. Несколько лет назад пуля, выпущенная в него контрабандистом, зашла в одну щеку и вышла из другой – так что врачам пришлось крепить его челюсти на титановые болты. Его коллеги смеялись, что если в будущем Дювалье отстрелят глаз, он будет вылитый Терминатор.
Девушка-продавец даже не подозревает, какая опасность только что нависала над ней.
– Я могу вам чем-то помочь?
Она улыбается так искренне и приветливо, что можно подумать, она действительно рада вошедшему. И что это природная доброта характера, а не перспектива получить штраф за отсутствие улыбки, заставляют ее принимать Дювалье как самого желанного гостя.
Агент отвечает ей по-французски. Он говорит, что ему очень нужна редкая сумочка из коллекции двухтысячного года: «Понимаете, это для моей жены. Она просто с ума сходит по позднему ретро». Речь идет об одной из разновидностей классической модели Noe, выполненной в сложной расцветке. Дювалье знает, что француженки отдадут душу за такую редкость, и еще он уверен – в русском магазине ее будут искать очень долго. Таков его сценарий игры: раз уж не удалось помахать пистолетом, нужно отвлечь персонал поисками и делать то, зачем он пришел. Искать доказательства вины.
К его удивлению, девушка тоже переходит на французский – причем, ее язык весьма неплох.
– О-о, вы, вероятно, парижанин? – вежливо интересуется она.
Дювалье кивает в ответ.
– Надеюсь, у нас вам понравится не меньше чем в парижских бутиках.
Девушка идет к компьютеру, стоящему в углу зала, чтобы посмотреть, нет ли нужной модели в базе данных. У них должно быть много других Noe, знает Дювалье, и пока продавец будет продираться через все варианты, он выиграет время.
– Вы не будете против, если я тут пока поброжу? – интересуется он.
– Что вы! – еще одна ослепительная улыбка. – Чувствуйте себя, как дома.
Дювалье уже знает, куда именно ему нужно – за ширму, справа от кассы – наверняка продукцию хранят где-то там. Краем глаза он замечает видеокамеру на потолке и второго продавца, замершего у витрины. Продавец считает воробьев за окном, а камера – когда они еще возьмутся ее проверять? Дювалье не привык упускать возможности, поэтому в следующую секунду он широкими шагами пересекает зал и ныряет за ширму.
Его встречает коридор с несколькими дверьми.
Француз поворачивает ручку одной из них и заглядывает внутрь. Ничего. Вешалка с одеждой, стол, пепельница, пара стульев – вероятно, это что-то вроде комнаты отдыха для персонала. Дювалье идет дальше и дергает вторую дверь. Та не поддается. Он налегает на нее плечом, чувствуя, как выходит из пазов задвижка замка. При этом раздается такой скрежет, что его наверняка слышат в главном зале. Дверь распахивается, но агента вновь ждет неудача: внутри – старые компьютеры, кассовые ленты и все. С третьей дверью он, экономя время, уже не церемонится и просто высаживает ее ударом ноги. Когда та отлетает, гулко ударяясь о что-то металлическое внутри, Дювалье понимает – он нашел то, что искал.
Комната до потолка заставлена коробками, но они явно не французского происхождения – без фирменной бумаги и логотипа, скрепленные обычным степлером. Дювалье берет одну, раскрывает и извлекает на свет содержимое. Это сумочка с монограммой, реплика популярной модели Speedy. Дювалье смотрит на логотип. После скандальной истории с Полиной Родченко, редактором из России, логотип – это первое с чего нужно начинать осмотр, помнит агент. Но нет, в этот раз русские исправились и монограмма написана верно. По всем остальным признакам сумочка – типичная подделка. Швы местами неровные, подкладка серая, а не коричневая, болты, скрепляющие ремешок – странной овальной формы, а на язычке замка отсутствует выбитый номер – Дювалье скрупулезно изучает сумочку, выявляя один недостаток за другим.
В этот момент свет, льющийся из коридора, заслоняют тени. В дверном проеме появляется девушка-продавец, позади которой маячит верзила-охранник в черном костюме.
– Вам сюда нельзя, – испуганно лепечет девушка по-французски. – Это техническое помещение.
Дювалье поднимает голову и плотоядно скалится ей в ответ.
– Есть серьезный разговор, милочка, – говорит он. – Пройдем в главный зал?
В повисшей вслед за этой фразой тишине слышно, как охранник, приготовившийся к бою, хрустит костяшками пальцев.
Докладная записка №2, отдел ХХХ
Отправитель: Жак Дювалье, агент
Получатель: Жан-Люк Потен, руководитель отдела ХХХ
Я знаю, шеф, я всегда был вам кем-то вроде приемного сына, и в глубине души вы любите меня, хотя и стараетесь показать обратное. Вы можете мной гордиться, мой дорогой папаша. Я взял их за жабры. Всю банду. Ну, или почти всю…
Докладываю, как было дело. Я явился прямо в логово змей – а именно в официальный бутик Дома – и мне хватило ровно пяти минут, чтобы найти искомое. Вы не поверите, но у них там был целый склад контрафакта. И они даже не думали маскировать его – просто свалили кучей в двух шагах от кассы.
Сумочки, шеф. Сумочки, клатчи и даже несколько саквояжей – у русских, ей-богу, нет ничего святого, если уж они осмелились подделывать саквояжи великого Луи. Дуболомы посягнули на гений. Это все равно, что заставить первый класс художественной школы делать копии Моне и Писарро. Короче, сердце мое обливается кровью, а член уже пару дней как не стоит от пережитого потрясения. Хотя вы вряд ли можете помнить, что такое стояк, а, шеф?
В общем, когда я нашел контрафакт, заявились продавщица с охранником, и меня вышвырнули вон – так быстро, что я даже не успел представиться. Видели бы вы этого громилу, шеф. Не иначе, как он прошел курс подготовки в местном спецназе.
По-хорошему, стоило бы застрелить этого парня, взять в заложники персонал и решить проблему на месте. Но я – хороший парень, поэтому действовал строго В РАМКАХ ЗАКОНА. Я сказал себе: «Окей. Вы не хотите меня с главного входа, тогда я зайду с черного», – и помчался в сторону ближайшего пункта полиции. Именно что помчался – дело нужно было обтяпывать быстро, поскольку не было ни капли сомнения, чем занимаются в это время ребята в бутике: они мечутся по своему проклятому магазину и в панике пытаются вывезти контрафакт. Или, как здесь говорят – «хотят спрятать концы в воду». Неплохое выражение, не правда ли? Советую взять на заметку, когда в следующий раз будете думать, как скрыть от жены свои месячные расходы на алкоголь.
Итак, полиция. Местные полицейские – это какой-то звездный десант, ей-богу. В том плане, что это совершенная фантастика – как у Хайнлайна. Прибегаю я к ним в участок, машу удостоверением Интерпола и кричу, что нужно поднимать задницы и бежать пресекать преступление, и что делают эти ребята? Ни хрена! Продолжают пялиться в телевизор и жрать гамбургеры.
Благо, местные девчонки научили меня паре русских слов, без которых здесь не делается ни одно дело. Поэтому я бухнул своим удостоверением об стол – прямо в их картошку-фри, чтобы теперь его заметили наверняка – и выдал им на гора. Я сказал: «Это интерпол, pizdec suka blyad!».
Я понятия не имею, что значат эти слова. Девочки говорили, это что-то вроде проклятия, и оно сработало безотказно. Тотчас объявился переводчик, а эти кретины, наконец, отложили гамбургеры в стороны и обратились во внимание.
Я был красноречив, шеф, вы меня знаете. Я рассказал о том, что бутик «Луи Вьюиттон» укрывает у себя международную преступную сеть. Я рассказал о расследовании, которое меня уполномочил возглавить Интерпол. Я даже соврал, что мне дали лицензию на убийство. Но самое главное – я рассказал о санкциях. Тех санкциях, которые последуют, если мне сейчас же, сию же секунду, не обеспечат поддержку. «Или мы, не медля, едем брать преступников, – сказал я. – Или я звоню Путину, и всех вас вышвыривают отсюда na hui!» Последние слова – это еще одно проклятие. Россия полна подобной древней мутью, как корзинка Красной Шапочки пирожками. Не знаю, что подействовало больше – оно или про Путина, но только скоро мы уже гнали к магазину во весь опор. Три машины, битком набитые вооруженными полицейскими. Сирены. Громкоговоритель, приказывающий всем убраться с дороги. Это было красиво, шеф. И, конечно, мы взяли их тепленькими.
Они грузили ящики с контрафактом в мини-вэн на заднем дворе. Весь персонал бутика был там – продавцы, смотрители залов, даже уборщица – и по всему было видно, что ребята очень спешат. Тут-то мы и заявились, бряцая оружием и отсвечивая бронью. Со стороны можно было подумать, что мы идем на захват Бин Ладена, не меньше, но по правде говоря – для персонала «Луи Вьюиттон» этот спектакль был самое то. Никто из них – кроме, разве что, громилы-охранника – раньше не сталкивался с подобным. Поэтому, увидев наше шествие ряженых, все моментально обделались. Не нужно было быть большим умником, чтобы понять: они готовы сдать с потрохами виновных, невиновных, маму, папу и всех родственников вместе взятых, лишь бы отвратить от себя этот кошмар.
«Высылайте автобус, – приказал по рации старший полицейский. – У нас столько народу, что хватит на целый футбольный клуб».
Мы повесили табличку на дверь магазина – «Закрыто по техническим причинам». Я предложил еще оцепить периметр яркой заградительной лентой – для пущего эффекта и в назидание остальным, но тут полицейские пошли на принцип. «Это лишнее, – сказал их главный. – Если потом «Луи Вьюиттон» вкатит иск за подрыв репутации, кто найдет нам новую работу? Интерпол? Или, может быть, Пушкин?». Пушкин – это главный русский поэт, шеф. Вы будете смеяться, но он был наполовину негр (я надеюсь, отчет пометят грифом «секретно», и мне не придется объясняться за слово «негр» – ведь так, старина?).