Мистер Моджо
Русская мода. Фейк! Фейк! Фейк!
В автобусе мы еще раз объяснили задержанным, чем все может для них закончиться. «Подделка, сбыт в особо крупных, предварительный сговор – все это годы, долгие годы тюрьмы, ребятки, – сообщил я через переводчика. – Так что звоните родителям и говорите, чтобы к ужину вас не ждали».
Это была стандартная полицейская прессовка, не более. Любой приличный уголовник посмеялся бы над ней. Но у нас в машине была целая толпа хороших мальчиков и девочек. Все они надеялись связать свою жизнь с миром моды, мечтали о разных глупостях и в страшном сне не могли представить, что будущее придется провести в компании зеков – чередуя лесоповал с насильственным сексом. Нужно было видеть, как трогательно они размазывают слезки по своим щечкам и клянутся в своей невиновности. В какой-то момент мне даже стало их жалко. Вы может быть, не способны в это поверить, шеф, но во мне тоже живо доброе начало. Поэтому я дал хорошим девочкам и мальчикам шанс.
«Если вы действительно не виновны, – сказал я. – И действительно, понятия не имели, что лежит в ящиках, которые вы таскали, тогда скажите мне: кто заставил вас грузить их в мини-вэн?».
И тогда они закричали, перебивая и отпихивая друг друга: «Администратор! Это был администратор! Он нас заставил!».
«Хорошо, – сказал я. – А он есть сейчас среди нас в этой машине?».
«Нет», – сказали они.
«А он был в магазине, когда пришли полицейские?»
«Да!».
Я заорал водителю, чтобы он остановил автобус, выскочил на улицу и помчался назад в магазин. Ключей у меня не было, времени на сантименты тоже, поэтому я просто высадил дверь. Помните, наш старый метод? Когда бьешь ботинком ровно в то место, где задвижка входит в пазы? Как и всегда он сработал безупречно. И когда я вошел внутрь, я сразу увидел его. Толстый потный человечек, стоял посередине зала, держа подмышкой сумку. Он набирал чей-то номер на мобильном, но когда дверь распахнулась, и он заметил меня, телефон выпал у него из рук.
Я подошел, не торопясь – я всегда умел смаковать подобные моменты. «Roman Kortyson, – прочитал я надпись на его бэдже. – The senior manager».
Он понял, зачем я пришел.
«Это не я, – стал бормотать он. – Это не я, не я, не я…».
Пятясь от меня, он споткнулся. Его сумка взлетела в воздух, и из нее посыпались банкноты – целая куча банкнот. Это было так, словно на наши головы пролился какой-то волшебный дождь.
Роман Кортюсон рыдал, лежа у моих ног:
«Я сдам главных организаторов. Я сдам все-е-е-х…»
Вот такие новости, шеф.
Ждите дальнейших донесений
Всегда ваш,
Жак Дювалье
Ответ на докладную записку №2
Отправитель: Жан-Люк Потен, руководитель отдела ХХХ
Получатель: Жак Дювалье, агент
Очень приятно было получить от тебя весточку, Жак. У тебя хороший стиль письма – непритязательный, но в то же время способный создать напряжение. В старости сможешь писать детективы и развлекать ими домохозяек. Непонятной в твоем чудовищно увлекательном рассказе осталась только одна маленькая деталь. ТАК ТЫ ВЗЯЛ ЭТУ БАНДУ, ГРЕБАНЫЙ СУКИН СЫН, ИЛИ НЕТ?
С превеликой ответной любовью,
Жан-Люк Потен
Статья, газета «Le Monde», номер от 15 ноября
Заголовок: «Модный бренд обманул русскую редакторшу Vogue»
Горничная отеля, где останавливалась Полина Родченко, убеждает в ее невиновности. Главе русского «Актуэля» продали поддельную сумочку в московском бутике бренда. «У меня есть доказательства», – утверждает работница гостиницы «Амбуаз».
20-летняя Анна-Мария Бикинза, горничная, готова предъявить общественности чек из московского филиала «Луи Вьюиттон». Бикинза обнаружила его в номере Полины Родченко, редактора русской версии модного глянца «Актуэль». Горничная убирала номер после отъезда редакторши.
«Чек доказывает невиновность Родченко. Он свидетельствует о том, что подделки были куплены в «Луи Вьюиттон», а не где-то еще», – считает Анна-Мария Бикинза. Она заявляет о своей готовности выступить в суде. Для этого, по ее словам, русская сторона должна удовлетворить ее требование о денежной компенсации за «потраченное на суд время и моральные издержки». Бикинза оценивает сумму компенсации в две тысячи евро. Она отказывается демонстрировать чеки общественности до достижения договоренности с русскими.
Полину Родченко в сентябре уличили в использовании контрафакта. Она появилась с поддельным клатчем «Луи Вьюиттон» на показе «Ланвин». Это повлекло за собой отставку Родченко с поста главного редактора «Актуэль» (по слухам, распоряжение об отставке санкционировал сам Алекс Дюпре, владелец издательского дома, которому принадлежит «Актуэль»). Редакторша заявила, что купила клатч в официальном магазине бренда в Москве. В ответ на это, «Луи Вьюиттон» обвинил Родченко в подрыве репутации бренда, выказав намерение запустить против нее судебный процесс.
Одновременно Интерпол начал плановую проверку деятельности московского филиала бренда, сообщает наш источник внутри полицейского ведомства. По его словам, инициатором расследования выступили представители «Луи Вьюиттон», обеспокоенные ажиотажем вокруг инцидента с Полиной Родченко. Официально Интерпол и «Луи Вьюиттон» отрицают факт проведения подобной проверки.
Париж, 17 округ, ресторан «У Мими»
Человек с папкой в руке застывает на входе и озирается, пытаясь найти того, кто ему нужен. Время – девятый час вечера, поэтому в ресторане не протолкнуться. Все столики заняты, а с тех пор, как Мими поставила здесь барную стойку, народу в часы пик, кажется, стало вдвое, если не втрое больше. Те, кому не досталось сидячих мест, толкутся у бара – потягивают пиво и грызут орешки. Шум стоит невероятный: все друг друга знают, многие ходят сюда годами, стоящие и сидящие оживленно делятся новостями, переругиваются или подшучивают друг над другом. «Как сегодня устрицы, Жак?» – фразы перелетают от барной стойки до ресторанных мест и обратно. – «Соленые, как пиписька у той испанки!» – «Когда освободишь место за столиком?» – «Как только твоя жена позвонит мне и скажет, что сегодня свободна».
Демократичная атмосфера – вот, что всегда нравилось Жану-Люку Потену здесь. Даже женщины, попадая сюда, делают вид, что солдафонский юмор – это нормально, в то время как на мужчин просто бес нисходит – они развязывают галстуки, откидываются на спинки стульев и начинают сыпать подзаборными остротами так, словно всю жизнь проплавали на английском эсминце.
Человеку с папкой, растерянно мнущемуся у входа, эта развязность, напротив, не по душе. Человек с папкой с удовольствием предпочел бы для встречи другое место – такое, где пиво объявлено вне закона, где царят спокойствие и чопорность, и где никто не толкает тебя локтями в бок, пока ты пробираешься к своему столу. Человека с папкой зовут Шарль Фуазен. Он – доверенное лицо компании «Луи Вьюиттон», серый кардинал, о чьем существовании едва ли догадываются журналисты, но который ответственен за половину важных решений, принятых Домом в последние пять лет. Обычно Фуазен сам заказывает музыку и выбирает места для встреч, но сегодня – особенный случай. Свидание с шефом отдела ХХХ Интерпола нужно ему как воздух – от его результатов будет зависеть, какой курс возьмет «Луи Вьюиттон» завтра, растопчет ли он в пыль русского редактора или же обрушит мощь возмездия на какой-то другой объект – и при этом всем известно, что старик Потен избрал ресторан «У Мими» своей штаб-квартирой и отказывается встречаться с кем бы то ни было за его пределами во внерабочее время. Фуазен лично сделал три звонка, чтобы договориться с Потеном о встрече: два – лично ему, и еще один – его секретарше, Жаклин, чтобы та невзначай напомнила шефу о предстоящем рандеву. Фуазен потратил на операцию полсотни франков из собственного бумажника – чтобы букет из двадцати самых алых роз на свете доставили в офис к Жаклин за то, что она была хорошей девочкой – и теперь, когда операция увенчалась успехом, он с плохо скрываемой гримасой отвращения протискивается сквозь толпу и жмет сухую, но на удивление крепкую руку старика. Что за гадкое место, честное слово!
Наблюдая за тем, как Шарль Фуазен отодвигает стул и садится, как он кладет свою папку на стол и одновременно другой рукой приглаживает волосы, Потен в очередной раз понимает, кого напоминает ему этот теневой сотрудник «Луи Вьюиттон». Эта мысль приходит ему всякий раз, когда он видит Фуазена, и всякий раз она забывается, стоит тому исчезнуть из поля зрения – и лишь для того, чтобы появиться вновь при следующей встрече. В своем костюме с замшевыми заплатами на локтях, с тонкими аккуратными усами (почему-то Потен уверен, что тот выщипывает, а не подбривает их), с волосами, уложенными на пробор (наверняка на эту прическу ушло не меньше тюбика геля), со своей вечной кожаной папкой для бумаг 45-летний Шарль Фуазен больше всего похож на бухгалтера какой-нибудь заштатной конторы по продаже сантехники. Вряд ли кому-то могло бы прийти в голову, что этот человек держит в руках если не все судьбы мира, то, по крайней мере, большую их часть. Многие даже не были способны замечать его присутствие, и Потен сам слышал байку, как на одном из совещаний Фуазен подал голос и сидящий рядом с ним человек вздрогнул: «Как? И вы тоже здесь?». Это потрясающее чувство мимикрии повергало противников в полнейший ступор – когда оказывалось, что Фуазен существует, что он здесь, и что он уже поставил ногу им на грудь и насаживает их сердце на свой меч. Не нужно обманываться невзрачной внешностью этого человека, знает Потен. Потертый бухгалтерский костюм скрывает железные когти и отсутствие какой бы то ни было жалости, а под уложенными волосами прячется настоящий командный пункт, могущий дать фору не одной группе аналитиков, военачальников и кавалеристов вместе взятых.
– После увольнения Гальяно из «Диор», носить такие усы стало опасно, – замечает Потен, когда сотрудник «Луи Вьюиттон» подсаживается к нему. – В некоторых кругах это могут расценить как признак нацизма.
– А я и есть нацист, месье Потен – разумеется, в переносном смысле. Я намереваюсь провести блицкриг, и вы должны выступить моим сообщником и указать мне, кто станет жертвой этой быстрой и беспощадной войны, – Фуазен раздраженным жестом отсылает возникшую у столика официантку. – Ничего не надо, мадемуазель, большое спасибо, – а затем подается к своему собеседнику и нетерпеливо отстукивает дробь по лежащей перед собой папке. – Что с новостями из России, месье Потен? Наш юридический отдел уже неделю как роет копытом землю – так хочет посадить кого-нибудь из русских на рога.
Жан-Люк Потен рассматривает его несколько секунд – словно изучая – а затем произносит фразу, которую до этого повторял всем представителям «Луи Вьюиттон», с которыми общался в связи с делом о подделках из России.
– Запуск судебного процесса против Полины Родченко нужно приостановить, поскольку оно может нанести серьезный удар по репутации Дома. Исходя из наших данных, русский редактор действительно мог купить подделку в вашем московском магазине.
– Это не умаляет его вины. Редактор обязан различать подделку от оригинала, где бы она ни была куплена. Его обязанностью было проинформировать нас о факте пиратства внутри сети. Но поскольку этого сделано не было, я склоняюсь к мнению, что вся история с пиратами, действующими под прикрытием официальной вывески, это выдумка. И теперь я прошу извинить меня за долгую прелюдию и весь обращаюсь во внимание. Расскажите подробнее о тех данных, на которые вы ссылаетесь, месье. Вашему агенту удалось что-то выяснить в России?
– Он утверждает, что в московском магазине действительно действуют пираты.
– Он, несомненно, готов подкрепить свое утверждение доказательствами? И вы сейчас продемонстрируете их мне?
Потен делает большой глоток вина из бокала, стоящего перед ним.
– Дело в том, – говорит он. – Что в данный момент доказательств у меня нет.
– Вот как? – Фуазен улыбается так, будто услышал долгожданную хорошую новость. – А что же у вас есть?
– Только докладная записка. В ней агент говорит о том, что он, якобы, напал на след банды.
– Вам не кажется, что этого мало? Ваш агент торчит в Москве битый месяц, и все чем вы располагаете, это одна маленькая докладная записка – это ли не странно? Никаких других свидетельств. Никаких документов, фотографий, ни одной изъятой подделки на руках. Не говоря уже о подозреваемых или уж тем более об арестах.
– Это в стиле Дювалье. Он долго копает, но в итоге в его яму проваливаются все.
– Сдается мне, месье Потен, вы сами провалились в эту яму. Мы посылали в Россию группу своих специалистов – для инспекции магазина. Разумеется, мы не ставили вас в известность об этом – чтобы не мешать, хм, чистоте вашего расследования. И вот каковы итоги этой поездки: экспедиторы не обнаружили в Москве ровно ничего подозрительного. Их прекрасно принял местный администратор. Бухгалтерия, система продаж, качество обслуги – все это, согласно их отчетам, соответствует принятым в компании высоким стандартам. Зато наши специалисты обнаружили кое-что другое. Я говорю о вашем агенте, месье Потен. Они нашли вашего агента, шляющимся по городу в перманентно нетрезвом виде в компании местных девиц. Они обнаружили его, просаживающим деньги в ресторанах и казино. Они видели его раскатывающим по Москве в такси, которое по виду больше напоминает лимузин. И они ни разу не видели его внутри или около нашего магазина. Позвольте напомнить вам, что организация, которую я представляю, оплачивает половину стоимости этого агентского вояжа. Я надеялся получить от вас свидетельства, которые если бы не объясняли поведение вашего сотрудника, то, по крайней мере, демонстрировали, что он ведет в Москве хоть какую-то работу. Этих свидетельств я не получил. И как лицо, уполномоченное говорить от имени Дома, я заявляю: у меня закрадывается подозрение, месье Потен, что нас развели как дешевую сучку. Развел ваш агент – этот Дювалье, который кормит вас фиктивными, взятыми с неба отчетами. А возможно – я пока только предполагаю – возможно, и вы состоите в сговоре с Дювалье и вдвоем радостно пилите наши деньги…
Договорить фразу Фуазену не дают остатки вина из бокала Потена. Они прилетают ему точно в лицо, заставляя его отпрянуть назад и замолчать.
Фуазен достает платок из кармана пиджака, молча вытирается, встает и забирает со стола свою папку.
– Это было очень глупо, месье Потен, – холодно произносит он. – Тем более, что в отличие от вас у нас есть доказательства.
Он бросает на стол, доставая из папки, пухлый коричневый конверт. Жан-Люк Потен ждет, когда Фуазен выйдет на улицу. Только, когда за «бухгалтером» захлопывается дверь, он придвигает конверт к себе.
Внутри – фотографии, много фотографий, сделанных, по-видимому экспедиторами «Луи Вьюиттон» в Москве. На каждом из снимков довольная рожа Жака Дювалье, специального агента Интерпола. Дювалье обнимает смеющихся девушек – всегда разных, причем некоторые выглядят так, будто им еще нет и двадцати. В руках специального агента почти всегда – откупоренная бутыль «Моет», он пьет шампанское прямо из горла. Серия снимков показывает Дювалье, неловко вылезающего из лимузина. В салоне – это видно – снова пустые бутылки. На последнем снимке – видимо, Дювалье признал в шатающихся неподалеку экспедиторах соотечественников и попросил их сфотографировать его – агент, изрядно поддатый, с полузакрытыми глазами неровно стоит и улыбается камере на фоне московского Кремля.
Подмосковье, лагерь зеленых
Полина с Боярцевым в лагере зеленых к югу от Москвы. Они прибыли сюда по зову, распространенному через интернет неизвестным экологом. Эколог сообщил, что здесь, в сорока километрах от города, хотят уничтожить прекрасный хвойный лес – собираются срубить его подчистую ради того, чтобы проложить на его месте автомобильную трассу. Боярцев откликнулся на зов сразу же – также как и десятки других зеленых активистов. И хотя борьба за экологию уже давно не была его основной сферой занятий, а его внимание занимала все больше война с мировыми брендами, все это было слишком нагло и слишком под носом, чтобы можно было это проигнорировать. Он предложил Полине поехать с ним и посмотреть на процесс изнутри. «Это будет очень динамично, – сообщил он. – И это будет хорошая смена обстановки».
Полина дала согласие, и вот уже неделю они живут в условиях дикой природы, варят еду в котелках, слушают песни бардов и отчаянно негодуют по поводу намерений властей в отношении несчастного леса. Со дня на день ждут прибытия строительной техники. Активисты развесили по периметру лагеря самодельные плакаты, призывающие строителей убираться вон.
По правде, говоря, из-за участи деревьев больше негодует Денис Боярцев, а Полина день ото дня мрачнеет, становится все менее разговорчивой и все чаще углубляется в самоанализ. То, что ей преподнесли как хорошую смену обстановки, немедленно начинает раздражать ее – и очень быстро это раздражение вырастает до таких размеров, что Полине даже становится стыдно. Она приказывает себе успокоиться, вспоминает мантры, старается во всем видеть позитивное. Но, господи, как же ее бесят эти бородатые экологи, будто шагнувшие в сегодняшний день из восьмидесятых – с гитарами наперевес. Как бесит ее это место – жалкое, совершенно не стоящее потраченных на него усилий. И, наконец – как же ее бесит спать в этой чертовой палатке! А особенно – залезать в нее, садясь на четвереньки и неловко выпятив попу. И знать, что вся экологическая кодла таращится на нее – не забывая, впрочем, перебирать струны и мычать песни про то, как круто жить дикарями.
В один из дней напряжение вырывается. Но с такой стороны, что Полина ненавидит сама себя: она понимает, как смешно сейчас выглядит, но – увы – уже не может остановиться.
– Послушай, Денис… Как бы это лучше сказать… В общем, если коротко, то… Черт! – она сжимает кулаки. – Короче, ты не мог бы реже надевать эти свои камуфляжные штаны с миллионом карманов?
– А что не так со штанами? – Боярцев сидит у палатки на туристической пенке. Он целиком увлечен чтением газеты с репортажем об очередной акции «Гринписа». В репортаже – рассказ о том, как милиционеры задержали человека, одетого в костюм мусорного бачка.
– Понимаешь, эти штаны – они выглядят очень по-лоховски. Да. Именно так бы и сказали на моей прошлой работе.
Боярцев удивленно поднимает голову.
– Что?
Полина сжимает кулаки, глубоко дышит, считает до пяти. Она сама не понимает, откуда в ней взялось все это – в ней, объявившей войну моде.
– Знаешь, мужиков в таких штанах мы всегда называли лесорубами и посмеивались над ними. Ни одна из журнальных девочек никогда бы такому не дала. Я надеюсь, ты понимаешь меня правильно сейчас…
– Очень интересно, – Боярцев откладывает газету в сторону. – И это говорит мне девушка, которая срезает бирки с одежды, и которую этот самый журнал прокатил по полной программе.
– Я просто хочу сказать, что есть какое-то понятие о стиле. А эти штаны – это анти-стиль. Я больше не могу смотреть на них спокойно.
– Ты хочешь сказать, тебе стыдно появляться вместе со мной?
– Я хочу просто предложить: может быть, когда мы вернемся в город, то съездим и купим тебе другие штаны? Купим или украдем, если тебе так больше нравится?
– Что тебя так не устраивает?
– Меня не устраивает, что все мужики в армейских штанах становятся похожи на каких-то недо-десантников, что это не сексуально, что когда ты стягиваешь свои штаны, стоя у моей кровати, у меня пропадает все желание.
– Мне казалось, ты любишь военную одежду. По крайней мере, ты сама стала носить ее.
– Девочки, это другое дело. На девочках это смотрится очень круто. Да, и мужчины – если бы речь шла о какой-нибудь рубашке или майке, или железных медальонах, болтающихся на шее – выглядят в этом неплохо.
– Ты знаешь, что эти штаны дважды спасали мне жизнь? – Боярцев поднимается с земли и теперь пристально, в упор, смотрит на Полину. – Что не будь там этих карманов, в которых лежали важные вещи, меня застрелили бы в первый раз и разрезали бензопилой во второй?
Полина согласно кивает, но не сдается.
– Но ты мог бы попробовать другой образ? – предлагает она. – Он мог бы быть такой же технологичный… Черные цвета, ремни, высокие кроссовки на шнуровке. Ты слышал когда-нибудь о движении готических ниндзя?
– Ниндзя? – Боярцев усмехается. – Ты хочешь нарядить меня в ниндзя? Чтобы полицейские покатились со смеху, увидев меня в таком виде?
– В Нью-Йорке много зеленых ходят так. Это удобно и совсем не смешно.
Боярцев дарит ей еще один пронзительный взгляд:
– Никогда. Больше. Не трогай. Мои. Камуфляжные. Штаны.
Он разворачивается и идет к костру, где в это время его бородатые соратники по борьбе как раз настраивают гитару.
– Черт! – Полина опускается на землю и закрывает лицо руками. – Ну, откуда во мне все это? Почему нельзя быть просто хорошей?
Повинуясь внезапному порыву, она вскакивает на ноги и бежит вслед за Боярцевым – бросается ему сзади на шею, обнимает, целует в мочки ушей, в затылок, в жесткую щетку волос.
– Извини, извини, извини, – шепчет она.
Боярцев – поначалу неприступный, постепенно оттаивает. После десятка поцелуев он даже позволяет себе слегка улыбнуться.
– Я понял, детка. Это прошлое не хочет тебя отпускать.
– Да, да, – соглашается Полина. – Это все прошлое.
В следующий момент из нее неожиданно вырывается фраза, которая заставляет ее застонать, а Боярцева моментально окаменеть вновь.
– Тогда, может быть, тебе начать курить сигары? В своих штанах ты станешь похож на Че…
Гонконг, район Юньлон, швейная фабрика
– Короче, когда они пригнали свои бульдозеры, чтобы сравнять лес с землей и построить свою супертрассу, у них уже не было никаких шансов. Никаких, детка.
За тусклыми маленькими окнами на фабрике встает молодое китайское солнце. Мужчина ходит взад и вперед, заложив руки в карманы своего моднейшего пиджака. То что пиджак – моднейший, можно догадаться по крою: правильные линии, хороший силуэт и сидит точно по фигуре – делает его обладателя чуть шире в плечах, чуть уже в талии и при этом – ни одного лишнего сантиметра ткани, ни одной складки – короче, чертовски крутая вещь, а иначе и быть не может, потому что это – Том Форд, эстет, умница, интеллектуал, и стоит эта вещица не меньше месячного заработка всех работниц фабрики, закройщиц, швей, водителей – всех – и, возможно, пришлось бы доплатить еще, чтобы приобрести такой пиджачок и брюки к нему в тон.
Впрочем, оценить это великолепие сейчас может только один человек. Молодая китаянка застыла на месте и следит за рассказчиком так внимательно, будто он древний пророк или Уинстон Черчилль – в общем, фигура, способная выдавать откровения с периодичностью десять в минуту. И хотя это далеко не так, понять девушку можно: молодой человек – второй или третий белый мужчина, которого она видела в своей жизни. Подивиться есть чему. И еще – несмотря на начинающуюся полноту, он весьма и весьма симпатичный. Ну, и наконец – он хозяин, капиталист, владелец большого предприятия, важная персона, а девушка – хотя она еще очень юна – знает: если смотреть вот так вот преданно, ловя каждое слово, давая ему почувствовать, как важна и интересна его история, как значительны его слова, то, глядишь, и на твою долю обломится чуть-чуть проклятого капитализма и красивой жизни. Чем бог не шутит. Тем более, что ей не составляет это никакого труда – ей действительно интересно.
– К тому времени в лесу собралось не меньше пяти сотен оголтелых активистов, и все они были готовы лечь костьми, но не допустить вырубки леса. Видела бы ты этих людей, девочка. Настоящие людоеды. Они встали лагерем, растянули свои транспаранты между деревьев, поставили котелки с макаронами на огонь и приготовились к долгой осаде. Длинноволосые, лысые, в очках и без очков, движимые совестью, состраданием или жаждой крови, борцы за правду, задохлики и качки. То и дело в лагере мелькали такие рожи, что встретишь в темном дворе и отдашь все имущество – и еще будешь рад, что отпустили живым. Формально я был их лидером. Но на самом деле – нередко ужасался сам, хотя и старался не подавать вида.
Я заделался экспертом по экологии. По крайней мере, так меня представляли телеканалы – «Лидер борьбы за сохранение леса и эксперт по экологии». К счастью, моя борода к тому времени выросла уже настолько, что ни у кого не оставалось сомнений в моей компетентности. Глядя на свое лицо в экране телевизора, даже я начинал верить титрам. Кем еще может быть этот бородатый парень в камуфляже – явно сумасшедший, раз он готов спать и ночевать в промерзшей палатке, чтобы спасти несколько деревьев – если не экспертом по экологии и светлой головой, радеющей за зеленое будущее планеты? Картинка с моим лицом выглядела убедительно и беспощадно, а телеканалы – те старались вовсю. Все они – даже те, в чьи прямые обязанности входило защищать власть – единогласно, не сговариваясь, заняли сочувствующую позицию по отношению к защитникам природы. Ни одному журналисту даже в голову не пришло порыться в архивах и выяснить, что реликтовый лес, этот бесценный памятник природы, о котором я трублю на каждом шагу – на самом деле не является никаким памятником, не входит ни в одну из охраняемых зон, а на картах района и вовсе отмечен, как заболоченная, ни к чему не годная местность.
Пацаны из аппарата губернатора пытались апеллировать, предъявляли эти карты телекамерам и объяснялись. По телевизору, я видел, выступали даже Гузман и Кацман – те два чиновника, с которых началась заварушка. Они попытались донести до народа, что моя маска бородатого активиста на самом деле скрывает корыстный интерес – в виде фабрики, чадящей в двух шагах от лагеря протестующих. Но кто были они и кто был я? Хорошо побритые лицемерные рожи в дорогих костюмах мочат компроматом святое дело с бородатым чудиком во главе – вот что видел зритель. Он кое-что слышал про Иисуса. Тот тоже был бородат. И тоже стал жертвой таких вот выхолощенных высокомерных персон. Зритель не хотел ошибаться как тогда, в далекой древности. Теперь он знал точно: в споре надменных чиновников со странными бородачами, бородачи – за редкими исключениями – выступают на стороне добра.
Гусман и Кацман понимали это. Они честно старались сделать перед камерой дружелюбные и простые лица, чтобы перетянуть симпатии зрителей на себя. Но подвела многолетняя привычка смотреть на все свысока: от натуги они выглядели неубедительно, краснели, проглатывали куски слов – даже ребенок, глядя на них, мог заподозрить неладное. Остальные были не лучше, а оттого карты в их руках – настоящие карты с границами охранных природных зон – смотрелись дешевым подлогом, аргументы казались лживыми, и в целом предпринятая ими контратака захлебнулась в потоке всеобщего гнева и проклятий.
Сообщения на мой твиттер и страницы в социальных сетях сыпались со всех концов мира. Немцы, голландцы, бельгийцы, англичане – я как будто в одночасье сделался пупом земли – все они заверяли меня в своей поддержке. Несколько иностранцев даже появились у нас в лагере и теперь ходили здесь, похожие на диковинных обезьян, одетые в нелепые ушанки и тулупы, полупьяные от постоянного употребления водки – но не пить ее они не могли из-за мороза. «Адского мороза русской зимы», – как они называли его, хотя стоял ноябрь, и зима как таковая еще даже не началась, и только по ночам столбик термометра опускался до минусовых отметок, днями всегда был плюс.
Дела шли прекрасно – так прекрасно, что я даже задумался о смене профессии. Ивент-менеджмент, координация людей, легкая изящная манипуляция – все это явно было мое. А главное это могло принести абсолютно легальную прибыль, не в пример тому, чем я занимаюсь сейчас – примерно так рассуждал я тогда, и бог знает, к чему это могло привести, появись бульдозеры на пару дней позже и дай мне время, чтобы развить эту мысль.
Ну, значит, бульдозеры. Они приехали на рассвете – как фашистские танки, честное слово. Надеялись застать нас врасплох.
Проблема бульдозеров заключается в том, что когда они собираются вместе в количестве больше двух штук – а в нашем случае их было три – то грохот при их приближении слышен за несколько километров. Земля трясется, сонные белки падают с деревьев, птицы снимаются с гнездовий и валят от греха подальше на юг – другими словами, это похоже на приближение апокалипсиса. При всем этом шуме едут бульдозеры крайне медленно – не больше 30 километров в час – так что к тому времени, как они появились на месте, их уже ждала грамотно построенная оборона.
В первый ряд я поставил иностранцев. Если они раздавят хоть одного, решил я, это будет международный скандал, на фоне которого наша фабрика по пошиву фальшивых «Луи Вьюиттон» сможет спокойно поработать еще пару лет. Если они раздавят двух или трех – лучше, чтобы это были выходцы из разных стран – это будет означать для нас спокойный бизнес до самой старости. Продрогшим европейцам я объяснил, что сейчас начнется настоящее веселье: «Настоящее русское веселье и адреналин, парни. То ради чего вы здесь. Держите еще водки!» Кажется, они поверили, потому что, выпив, встали на пути бульдозеров и сцепились руками друг с другом с широкими улыбками на лицах. «Фак ю!», – хором закричали они приближающимся механическим чудовищам. А я добавил в мегафон, специально раздобытый к этому торжественному дню: «Оккупанты, убирайтесь прочь!» – и толпа за моей спиной радостно заулюлюкала.
Водители бульдозеров опешили и заглушили моторы. Следом за ними замерла кавалькада механизированных средств всех размеров и мастей.
«Мы не отдадим лес!», – закричал я в мегафон. А иностранцы поддакнули, снова хором: «Фак ю!»
Водителям бульдозеров требовалось подумать. Они сделали озабоченные лица и полезли за мобильными. Переговорив с неизвестными мне людьми, закурили и стали ждать. Стали ждать и мы.
Приблизительно я знал, что будет происходить дальше. С кем могли говорить водители, если не с мелкими начальниками своих строительных фирм? «Так и так, – наверняка доложили они. – Нас тут встретила толпа сумасшедших, готовых лечь под колеса. Среди них, кажется, есть иностранцы – по крайней мере орут не по нашему, а мы не подписывали такого пункта в контракте, чтобы давить живых людей». Мелкие начальники пустят эту информацию выше – крупным начальникам. Крупные начальники – еще более крупным, а те уже привлекут к делу власти. Но опять же – начнут не с верха, потому что это неприлично беспокоить важных людей – вдруг информация не подтвердится? – а зайдут с низов, с каких-нибудь младших клонов Гузмана и Кацмана. И уже только потом информация пойдет к ним, и уже совсем позже – к губернатору, который естественно снова спустит ее вниз, чтобы перепроверить.