Ники Сью
Лед в твоем сердце
– Да у тебя латентная дисфория, не иначе, – хмыкаю, задирая подбородок повыше. Уверена, он и слов-то таких не знает.
Мы все еще стоим друг напротив друга. И все еще мысленно мечем молниями. Откуда эта взаимная неприязнь? Я ведь от чистого сердца пыталась дважды поблагодарить его. Но все мои попытки обрывались хамством.
Глыба Льда вдруг делает шаг ко мне, склоняет голову набок, и уголок его губ тянется вверх. Я смотрю на его волосы, которые так забавно торчат в разные стороны. Солнце поливает их красками, и цвет кажется карамельным. Пушистые толстые брови и пухлые алые губы идеальной формы. Наверняка у этого хама отбоя от девчонок нет.
– Разве что по отношению к одному-единственному человеку, – выдает неожиданно незнакомец. Не сразу понимаю, к чему, вернее, к кому он клонит. А когда доходит, волна ненависти вновь накрывает.
– Как тебя зовут? – опускаю колкую фразочку на задний фон.
– Третьей встречи я не переживу, Маша! – и снова усмешка.
– Взаимно! – прикрикиваю. Разворачиваюсь и ухожу. Да пошел он! Самодовольный хам!
Глава 9 – Тимур
Ненавижу Машу Уварову. Она порождает во мне какие-то ненормальные эмоции. Будто пытается слепить праведника. А еще ненавижу ее отца. И сегодня моя ненависть удвоилась.
Почему? Потому что меня опять вызвали на ковер. Чайка с дружками весь урок стебали математичку. В итоге она тупо ушла едва не со слезами на глазах и, конечно, стуканула на наш бойкий класс. И кто в итоге пострадал? Конечно. Его Величество Тимур Авдеев.
Анатолий Викторович встретил меня с таким видом, будто кусок говна увидел. Опять этот идеально опрятный вид: темный галстук, кремовая рубашка, пиджачок. Он отлично вписался в имидж элитной гимназии.
– Мы разве не договаривались? – без всяких приветствий начинает дирек. Крутит в руке золотой паркер, который ему явно подарил кто-то из родителей школы.
– Вот именно, – не вхожу вглубь кабинета. Опираюсь на дверной косяк, закидывая руки в карманы черных брюк.
– Тимур, вам плевать на репутацию отца? Или так сильно хотелось поизмываться над бедной женщиной?
– Я ей и слова не сказал, так, на минуточку.
– Скажете, все это плод ее больной фантазии? – хмурится. Губы его сошлись в тонкую нить.
– Откуда мне знать, я что, доктор? Отправьте ее к врачу, не знаю, может, пропишут чего. – Откровенно раздражает меня эта беседа и тон голоса мужика. Ладно бы еще за дело нудел, а так.
– Тимур! – уже более строго звучит его голос. – Это мое последнее предупреждение. Услышьте, наконец. И не создавайте проблем мне или вашему отцу.
И тут меня накрывает. Анатольевич не намекает же, а в лицо говорит про шантаж. Напоминает, я у него на крючке. Как же задолбала эта катавасия. Сжимаю руки в кулаки, которые все еще прячу в карманах брюк, но в лице не меняюсь.
– Вы бы о… – осекаюсь. Язык не поворачивается говорить без козырей в рукавах. – Так о своих детях пеклись, как обо мне любимом.
Ответ решаю не слушать. Разворачиваюсь и молча ухожу. Пусть думает что хочет. Скоро найду управу на тебя, высокомерный придурок. Будешь знать, с кем связываться.
И Всевышний будто на мой зов отвечает. Правда, не так, как хотелось бы. В буфете к нам с Арсом подсаживается Чайка. Время два часа дня, уроки кончились, народа в столовке мало. Федя сует мне телефон почти в нос и с довольным видом просит нажать на плей.
– Что это? – спрашиваю его, вскидывая бровь. Сеня придвигается ближе, явно из интереса.
– Это мой план. Гева сказал, что ты на него наехал. Вот тут кое-что поинтересней будет. Я все продумал до мелочей! – довольно сообщает Чайка.
– Что, опять Уварова? – едва не прикрикивает Арсений.
– Тише будь, – кидает ему недовольно Федор. Я тем временем жму на плей. На видео отчетливо видно, как какие-то два парня тащат Машу по безлюдной дорожке. Затем открывают дверь в деревянный сарай и кидают ее туда, словно какой-то мешок мусора. Сверху летит рюкзак. Дальше дверь закрывается, и деревянная балка накрывает ее.
– Это что? – опережает меня Арс.
– Это план! – хвастается Чайка. Я отдаю ему телефон и громко цокаю. Как это семейство Уваровых достало. В печенках сидит уже.
– Какой нахрен план? – прикрикивает Богданов. – Вы похитили ее, что ли?
– Да нет, – отмахивает Чайка. – За школой есть сарай, где хранят инвентарь для уборки. Они ее там заперли. До утра туда никто не сунется.
– Совсем больные? Тим! – рычит Арсений, впечатываясь в меня тяжелым взглядом.
– И толку от того, что вы ее там запрели? – выдыхаю устало.
– Мы ей телефон оставили. Она сейчас в школе изгой. Никто с ней не общается. Поэтому девяносто девять процентов, что позвонит наша Машенька папеньке, и он помчит ее вытаскивать. А завтра ты видео ему покажешь, Тим. Ну и там… уже скажешь, чтоб тебя не трогал.
– Ты совсем больной, Федь? Тим! – не унимается Богданов. Мечется по стулу, как юла.
– Да в смысле больной? Отличный план же!
– Вы заперли человека в сарае, это уже перебор! – хлопает по столу рукой Богданов.
– А если не позвонит? – тру переносицу. И этот проклятый червяк внутри начинает подсасывать. Совесть пробуждает.
– Дура, что ли, совсем? Как она оттуда выйдет-то? Мы все продумали. Она точно позвонит.
– К черту! Я иду к директору. Это неправильно. Все это неправильно! – панически верещит Богданов. Твою мать, мало мне моей совести, так еще и лучший друг капает. Закидываю ему руку на шею, притягивая к себе.
– Успокойся. У нее есть телефон.
– Тим, ты пойми… ну она же девчонка. Она в чем виновата?
– А я в чем виноват? – прикрикиваю.
– Ты серьезно? – глаза Арсения расширяются еще больше, однако теперь в них читается отвращение. – Да пошли вы! – грубо кидает Богданов, резко встает из-за стола и уходит.
– Арс! Эй! Не смей! – кричит ему вдогонку Чайка. Даже поднимается, чтобы бежать следом, но я его останавливаю.
– Оставь его, он не скажет ничего.
– Но… – теряется Федя.
– Без но.
Остаток дня пытаюсь не думать об Уваровой. Еду в универ к репетитору по английскому и русскому языку. Они там берут бешеные бабки за академический час и стараются выжать из меня максимальное количество энергии. На самом деле я ненавижу допы и этих учителей. На уроках педагоги настолько тактичны, настолько учтивы, что порой меня начинает тошнить.
Сегодня не стал исключением. Даже когда я зевал, откровенно выражая свой отсутствующий интерес, никто не сделал мне замечания, никто не задал наводящих вопросов. Я привык к этому. Привык к тому, что вокруг все носятся над нашей семьей.
В детстве я мог сотворить любую пакость: стащить соус на кухне, который кухарка готовила больше двух часов, в итоге она не успевала к ужину и получала не просто словесный выговор, а вычет из зарплаты. А когда однажды наш садовник высадил цветы под окнами спальни родителей к их годовщине свадьбы, я пошел специально играть туда с друзьями. Мы растоптали все цветы и испортили красивую композицию. Садовника уволили. Мне ничего не сказали.
Так было всегда. Никто, кроме отца, не мог мне перечить. Да и отец это делать начал, только когда я уже будучи подростком чудил совсем ненормальные вещи, например гонял по городу на его машине. Хотелось адреналина, и я позволял себе получить его. Почему нет?
В поисках ощущений однажды мы с Чайкой сперли золотые часы в каком-то простеньком магазинчике. Но это был первый и последний раз. Воровство не вставляло, да и отец, прознав об этом, впервые в жизни меня ударил. Он врезал в живот, по лицу, а мог бы и ногами, но мать остановила. Завопила, мол, нельзя, это ж кровинушка твоя.
Больше я не крал. Зато начал драться. Вот махать кулаками мне реально нравилось. Выплескивал всю агрессию, обиды, непонимания и неисполненные желания. И у меня такие были.
А потом появился отец Маши. Первый, кто хотел поставить меня на место. Конечно, я не понимал его желания. Никто и никогда не указывал, что я должен или не должен делать. Кроме старика, естественно. Даже девушки. Они не спорили со мной, не говорили ничего против. Смотрели влюбленными глазами, ждали подарков, жаркого секса и еще чего-то. Хотя нет, того самого не ждали. Ведь я всем ясно дал понять: любовь и Тимур Авдеев не уживутся на одной планете. И я убежден, что так будет всегда. Вряд ли смогу кого-то полюбить. Родители со своим сраным браком показали, семья – это то еще дерьмо.
Вечером вернулся домой. Поужинал, заглянул к матери. Она безмятежно спала, сжавшись калачиком. В комнате витал запах спирта, очевидно, опять выпивала. Я подошел к кровати, сел рядом и посмотрел на нее. В последнее время казалось, что мать медленно умирает. Издыхает на глазах. Она похудела, а лицо ее, некогда яркое и розовое, покрылось морщинками. Я ненавидел отца за то, что он делал маму такой. Но в то же время ненавидел мать, что она настолько сильно зависит от другого человека. Когда родители стали чужими друг для друга? А была ли вообще любовь между нами?.. Сложно вспомнить.
Я накрыл мать пледом и вышел из комнаты. Настроение упало еще ниже. Хотя куда уж ниже? В такие минуты мне тоже хотелось выпить, но я предпочитал алкоголю книги. Иногда это были художественные произведения, а иногда стихи. Строки из литературы заставляли мозг работать.
В своей большой светлой одинокой комнате я вытащил из прикроватного ящика блокнот в кожаном переплете. Подарок от матери на десятилетие. За последние восемь лет я записал туда не так много. Обычно это были афоризмы или предложения из книг, что мне особенно приглянулись, а могли быть и куски из стихотворений.
Мой взор упал на страницу, кончик которой я давно замял. Стало вновь интересно, что там. Поэтому открыл ее и прочитал вслух:
Крикну я… но разве кто поможет,
Чтоб моя душа не умерла?
Только змеи сбрасывают кожи,
Мы меняем души, не тела.
А потом у меня завибрировал телефон. Я так и не успел поразмышлять над тем, когда записал эти четыре строки, вспомнить, почему мне они понравились. На экране высветился незнакомый номер. Я быстро провел пальцем по сенсору и громко цокнул. Какого черта? Почему она мне написала?
Н.н. «Как выжить в закрытом пространстве, если немного темно и скоро разрядится мобильник?»
Я три раза прочитал ее сообщение. Три гребаных раза, мать твою! На четвертый понял: Маша все еще в сарае. Она не позвонила отцу, она никому не позвонила. Когда я прочитал в пятый раз, резко подскочил с кровати. На часах почти одиннадцать. Что-то внутри меня надломилось в э тот момент, царапнуло и сжалось.
Т: «Что это за место, где немного темно и откуда нельзя выйти » ?
Зачем-то написал ей ответное сообщение и пошел к шкафу. Накинул на себя весеннюю парку, потому что за окном поднялся ветер, затем ринулся к выходу. К черту план. Просто к черту. А потом она прислала ответочку. В сообщении не было слов, зато была фотка. Кругом грязь, разный инвентарь, ведра, какие-то тряпки. Но все это потеряло смысл, когда я заметил в самом дальнем уголке небольшое пятно. Чуть приблизил и едва не ахнул. Труп животного. Твою мать! Они заперли девчонку в сарае с мертвым животным. Мне моментально стало тошно.
Если честно, к животным я относился крайне положительно. Собаки, кошки, даже птицы или рыбы – без разницы. Просто эти забавные существа никогда и ничего не ждали от меня взамен, разве что еды. Но это я мог дать, это я хотел дать. А потом разглядывать, как они виляют хвостиками, как готовы кинуть целый мир к ногам хозяина. Хотя их мир далек от того, что есть у людей: слишком маленький, но в то же время безграничный.
Наверное, поэтому, когда я увидел, как Маша пыталась защитить собаку, то помчался без раздумий. Животное скулило. А прохожим было плевать на него. Всем плевать на боль других. Во мне кипела злость и желание размазать по стенке уродов. А еще непонимание, почему никто не поставил на место этих выродков. Почему хрупкая девчонка вступилась за собаку, а те же мужики на стройке отвернули морды? Я не понимал этого никогда, не пойму и сейчас.
В тот момент я подумал, что Уварова храбрая. В ней есть стержень, которого нет почти ни у кого из моих знакомых. Возможно, его нет и во мне. И именно в тот момент в груди появилось желание закончить игру, где Маша – метод достижения цели. Но в итоге я этого не сделал. А теперь девчонка сидит в сарае с дохлым животным. И это слишком мерзко, чтобы просто закрыть глаза и забить. Не все методы хороши для достижения целей. Жаль, что такие вещи понимаешь слишком поздно.
Я уже спустился на первый этаж, преодолев большую часть дома, как услышал свое имя.
– Тимур! – крикнул отец хриплым голосом. Я остановился в коридоре, сделал пару шагов в сторону большой гостиной. Там горел свет лишь от ночника. Старик сидел на диване, нога закинута на ногу, гордо поднята голова, галстук расправлен и пара пуговиц рубашки вверху расстегнуты. Вид у него был усталый, словно он много часов плыл в поисках суши и теперь пытается прийти в себя. Ну и по традиции толстые пальцы сжимали стакан с виски.
– Па, я спешу, – резко оборвал. Хотя так нельзя. И отцу, конечно, мое поведение не понравилось. Он тут же поднялся, его тучное высокое тело немного качнулось.
– Сегодня, – сделал паузу, многозначительно оглядев меня с ног до головы, – ты остаешься дома.
– Не могу, – честно ответил. Потому что и правда не мог. Сейчас я был уже уверен на все сто процентов, что Маша не позвонит отцу. Если она написала мне, значит, дошла до последнего пункта выдержки. И пусть девчонку туда я сам и запихнул, считай, но ночевать рядом с трупом животного… Нет, это выше меня. Не смогу. Я ж не совсем конечное дерьмо.
– Ты не понял, – голос отца до сих пор звучит жестко, хотя он и пьян. – Это не просьба, это приказ.
– Мы не в армии, па, – сухо отозвался я. Сделал шаг в сторону, но каким-то волшебным образом старик настиг меня довольно быстро. Схватил за локоть и дернул на себя, выдыхая поры алкоголя. Мы поравнялись. Когда-то папа казался мне великаном: сильным, высоким, широкоплечим и невероятно непобедимым. Я не мог ни слова в противовес сказать. Сейчас все изменилось – вчерашний мальчишка вырос.
– Щенок малолетний, – протянул старик, громко цокая. – Как вы… меня достали!
– Пап, иди в спальню. Ты пьян, – отвернулся кое-как я. Мало образа трупа, этих безумных глаз Уваровой, так еще и старик. Все будто разом упало мне на плечи.
– Я сам решу, – громким баритоном произнес отец, – что и как делать. Ты! Останешься! Дома! – последние три фразы он говорил с паузами, делая какай-то особо важный акцент на этом. Я повернулся к нему, мы были одного роста. И смотрели друг на друга ровно, без страха или преклонения. Только отец смотрел на меня так. Наверное, поэтому я до сих пор боролся в желании любить его и ненавидеть. Он обращался на равных, никто так не вел себя со мной. Разве что… Маша. Я удивился собственным мыслям. Уварова – какое-то безумное наваждение. Поэтому тут же вырвался из дикой хватки родителя.
– Меня ждут, – коротко ответил. Телефон завибрировал в кармане парки. Наверняка это Маша. Сука! Они заперли ее в сарае с дохлым животным. Этот факт просто не выходил у меня из головы. Даже отец с его стеклянными требовательными глазами не мог заставить думать о другом.
– Ты! – ткнул он в меня указательным пальцем, немного шатаясь. – Щенок! – сквозь зубы пробормотал старик. А дальше просто замахнулся и со всей силы влепил мне пощечину. Рука у старика была сильной, не зря ж в школьные годы тягал по шестьдесят килограмм. Я едва удержался на ногах, зато губа возле края треснула. Во рту отдало чем-то соленым, вероятно, это была моя кровь.
– Да пошел ты! – мне хотелось, чтобы эти слова его ранили, но по факту они прозвучали с обидой в голосе. И это бесило еще больше.
– Стоять! – заорал старик. Но я не стал его больше слушать. Быстрыми шагами скрылся в темноте коридора.
Выскочил на свежий воздух, вдохнул полной грудью. Иногда я задумывался, в чем смысл жизни, в чем смысл нашей семьи, меня и моих родителей. Нужны ли мы друг другу. Но вот в такие моменты понимал, что никто никому не нужен. Просто плыви по течению и старайся не перевернуться головой в воду.
В кармане снова отозвался мобильный. Я вытащил его и прочитал два сообщения. Конечно, они были от Уваровой.
Н.н. «Стремное место, наверное?»
Н.н. «Ты думаешь, это стеб? Если да, то лучше закинь меня в ЧС».
Немного поразмыслив, я написал ей ответ.
Т.: «Нет, я думаю, что ты не скинула мне адрес этого потрясающего места».
Глава 10 – Тимур
Выгоняю из гаража байк, в последнее время хочется погрузиться в атмосферу скорости. Надеваю шлем и выезжаю из дома под вопли охраны. Они боятся, что отец вставит по полной за мой побег. Но это их проблемы. Тут два варианта: получат либо от меня, либо от старика.
Жму на газ и пытаюсь мысленно проложить кротчайший путь. С неба срывается мелкий дождик, ветер обдувает тело. Хочется раствориться в моменте, слиться с байком, с трассой и машинами. Забыть отца и рану на губе, которая больно ноет. Но не могу. Не сегодня. Там в сарае Маша, и она ждет меня. Пусть я ее ненавижу, пусть проклинаю директора, но не получается иначе.
Пока еду, чувствую, как телефон в кармане вибрирует дважды. Вероятно, Уварова все же скинула адрес. Хотя я и так знаю, куда ехать, но не палиться же. Для ее нервных клеток так будет спокойней. И да, я все же дал контакту имя – ненормальная. Она в самом деле у меня ассоциируется с чем-то неподвластным логическому объяснению.
На трассе машин почти нет, поэтому позволяю себе ускориться. Проезжаю однотипные многоэтажки, магазины с неоновыми вывесками, автомойку, пару мастерских. Замечаю большой баннер с улыбчивой мордой отца, где он обещает всем процветание. Выглядит очень правдоподобно.
Сворачиваю на светофоре, забыв про остановку на красный. И буквально в метре от ворот школы даю по тормозам. Слезаю с байка, оставляя его на земле возле канавы. Вытаскиваю гаджет, и да, там действительно есть адрес. Я не прогадал.
Оглядываю старый высокий забор, в школьном дворе даже фонари не горят. Не то что в нашей элитной гимназии. Подхожу к железным дверям, дергаю. Закрыто. Ожидаемо, конечно. Снимаю шлем с головы и начинаю размышлять, как быть дальше. Вариантов не особо много, разве что… Перелезть. Ладно, я не человек-паук, но это даже подстегивает. Ставлю ногу на железную перекладину, вроде устойчиво.
Мне приходится попыхтеть, чтобы преодолеть проклятый забор. Это только в кино все просто. В реальности оказалось, что трындец как нелегко. Пару раз у меня соскальзывала нога, и я думал, что полечу камнем на землю. Но все же не полетел. Вполне вероятно, здесь есть и другой вход, но почему-то эта мысль мне пришла, только когда я все-таки оказался во дворе школы.
Снова вытаскиваю телефон из кармана и включаю фонарик. Темно, тихо, пахнет мокрым асфальтом. Ветер задувает в затылок, а я продолжаю оглядывать двор. Куда дальше-то? Где этот проклятый сарай? Где охранники? В окнах нет света нигде. Весело, ничего не скажешь. Ладно, всегда есть план Б.
Набираю контакт «ненормальная». Надеюсь, это первый и последний раз, когда я звоню ей. Уварова поднимает сразу, даже не дает одному гудку пройти.
– В какую сторону мне идти? – без всяких приветствий задаю вопрос. Чем быстрей закончу с этим приключением, тем лучше.
– Ты… – медлит с ответом Маша. Слышу, как она вздыхает в трубку. – Ты реально приедешь?
– Уже здесь, – сообщаю спокойно, пытаясь найти что-то похожее на будку, в которой заперли девчонку.
– Что? – ее голос дрогнул. Клянусь, я это отчетливо слышал.
– Куда идти, Маша? Я возле баскетбольного щита.
– Я… ты… – вдруг уверенная и дерзкая Уварова начинает мямлить. На секунду и я теряюсь. За все те разы, что мы успели пересечься, она была другой – сильной. Хотя… Разве что тогда, во дворе.
– Соберись, ненормальная! – прикрикиваю, чтобы вернуть ее дух.
– От щита нужно идти вдоль длинной части здания, видишь вывеску запасной вход? – наконец оживает девчонка. Оглядываюсь и понимаю, что ни черта не вижу. Куда уходят деньги налогоплательщиков, раз здесь такая темень.
– Нет тут никакой вывески, – отвечаю спустя пару секунд.
– Самая длинная часть школы, видишь? Не возле ворот, а другая. Тебе нужно идти вдоль нее.
– Надо было с этого и начинать, – цокаю негромко. Отдаляю телефон от уха и подсвечиваю дорогу.
– Там в конце будет забор, – слышу ее голос из гаджета. Впереди замечаю вывеску запасного выхода или входа. Далее окна, много окон.
– За углом? – уточняю, предполагая, что мне нужно свернуть.
– Да, – отзывается Уварова. Подсвечиваю фонариком. Вот и забор. Старый, по пояс мне, но с острыми пиками у основания. А еще там замок.
– Твою мать, – недовольно бурчу, потому что везде в этом гениальном плане Чайки есть препятствия. Вот как дирек должен был проникнуть сюда? Перелезть через забор? Серьезно? Хотя это было бы забавно, но уверен, что он в своем идеальном костюмчике вряд ли бы отважился.
– Что такое? – тревожный голос доносится из трубки.
– Заперто, – отвечаю, пока перелезаю. Благо у меня рост позволяет просто перекинуть ногу. Однако делаю это максимально аккуратно, не хочется получить пикой по крайне мягкому месту.
– Черт! – слышу, как Маша ругается. В голове почему-то всплывает ее образ, где она выпячивает губы, запрокидывает подбородок и сжимает руки в кулачки. Не знаю почему, но это заставляет усмехнуться.
– Дальше куда? – спрашиваю, хотя очевидно, что прямо.
– Ты смог? – как-то уж слишком радостно то ли восклицает, то ли спрашивает.
– Куда дальше, ненормальная? – снова прикрикиваю. Я ей не супергерой, а тот, кто сам засадил в эту гребаную яму. Мне не нужны яркие эмоции, потому что от них просыпается что-то странное.
– Прямо! Окон десять надо пройти, и там будет сарай.
– Понял, – коротко отвечаю и снова убираю трубку от уха. Подсвечиваю фонариком, отсчитывая окна. Почему-то думаю о том, как долго они тащили ее сюда. И почему никто не заметил.
– Ну что? – слышу ее голос.
– Пока шесть прошел.
На девятом останавливаюсь. Поднимаю гаджет и направляю его в сторону небольшой деревянной будки. Кажется, будто Маша прижалась всем телом к двери с той стороны. Будто она пытается разглядеть из маленькой щелки меня. И от этого ощущения дыхание перехватывает.
Чувствую себя мерзко.
– Эй! – кричит девчонка. Даже у девятого окна я отчетливо слышу: она радуется. Всего однажды со мной так было. Когда в шесть лет я едва не утонул. Барахтался, тянул руку и думал, что вряд ли меня спасут. Но стоило только чужому голосу позвать, как внутри все разорвалось от счастья. Маша сейчас почему-то напомнила мне себя.
– Я здесь, не кричи. Я не глухой.
– Эй! – снова голос Уваровой. Вздыхаю негромко, затем делаю долгожданные пару шагов и тянусь к деревянной балке.
– Почти, – отзываюсь сухо. Открываю так называемый замок, который, по сути, разделяет нас с Машей, и наконец распахиваю дверь. В нос дает сразу запах сырости и чего-то еще, вероятно, от трупа. Поэтому по инерции я машу перед лицом ладошкой.
– На выход, – строго говорю остолбеневшей девчонке. Кажется, она все-таки в шоке. Что уж там, я тоже в шоке от себя и от придурков, которые устроили это проклятое похищение.
Делаю шаг назад, не хочу заглядывать внутрь сарая. И без него мерзко. Маша же шагает вперед, оказываясь под ночным темным небом. Смотрит на меня всего секунду, затем в телефоне включает фонарь и резко светит им мне в лицо. От неожиданной вспышки в глазах начинает рябить.
– Эй, совсем уже? – прикрикиваю.
– У тебя… рана? – глухо спрашивает Уварова, опуская вниз гаджет. Не сразу понимаю вопрос. Потому что любой нормальный человек в такой ситуации думал бы в первую очередь о себе. Радовался там, не знаю, еще что-то.
– Что? – зачем-то переспрашиваю. Но Маша умеет удивлять, не иначе. Она делает шаг ко мне, упираясь почти лицом в грудь. Затем поднимает руку, и ее тонкие ледяные пальцы осторожно касаются края моих губ, туда, куда пришелся удар отца.
Меня словно поразил разряд молнии. Я даже вздох не успел сделать, до того изумился ее поступком. Всего секунду, не больше. Мы успели встретиться взглядами. И мне вдруг показалось, что в ее зеленых глазах что-то мелькнуло. Так, если бы на черном ночном покрывале пролетела маленькая звезда. Никогда прежде чужие глаза не вызывали во мне подобного ощущения: желания нагнуться и разглядеть ближе то таинство, которое они в себе хранили.
Однако я быстро опомнился. Оттолкнул руку девчонки и отступил.
– Пошли, – холодно произнес. Развернулся и поплелся в обратную сторону.
– Знаешь, никогда ночью не была в школе. Говорят, здесь живет призрак какой-то ученицы, – заговорила Уварова где-то за моей спиной. Я отчетливо слышал ее шаги: она семенила.
– Глупости, – все так же без особого интереса ответил я.
– Не знаю, но многие охранники говорили, что слышали голоса, – не унималась эта ненормальная. Возле забора с пиками мы остановились. Ладно я, но как девчонка перелезет?
– Ты чего встал? – спросила Маша, наконец поравнявшись со мной.
– Я первый, а ты… – я посветил фонариком и заметил железную перекладину между двумя трубами. – Станешь сначала сюда, затем перекинешь ногу.
– Без проблем.
Меня удивило ее спокойствие и умение держать себя в руках. Словно не она просидела почти день в закрытом сарае с трупом животного. Откуда столько выдержки в этой маленькой девчонке, которая едва достает мне до груди? Наверное, ее стоило бы внести в книгу рекордов Гиннесса. А может, она в самом деле ненормальная.
Я перелез первый, потом посветил фонариком на Машу. И только сейчас заметил, насколько она легко одета. Тонкий вязаный мятный свитер и черные скинни. Не ночной наряд, вернее, не для ночных прогулок. На плечах ее висел рюкзак, тот самый, который мне до сих пор кажется детским.
Уварова наступила на железную перекладину, и ее худощавое тело пошатнулось. Тогда она чуть нагнулась и ухватилась руками за пики. Мне вдруг подумалось, что другая на ее месте заныла бы и начала просить помощи. Но Маша характерная.
– Давай, – протянул я ладонь. Девчонка подняла голову, и ее пронзительный взгляд вновь скользнул по моему лицу. Что она пыталась там разглядеть в темноте? Душу или рану возле губы? Черт, девушки на меня так обычно не смотрят.
– Я могу и…
– Давай, говорю.
– Ладно, – сдалась Уварова. Она коснулась моей ладошки, и я опять заострил ненужное внимание на ее ледяных пальцах. Маша крепко сжала мою руку в качестве опоры, затем перекинула ногу и спрыгнула на землю.
На этом наше рукопожатие закончилось. Я снова шел впереди и подсвечивал фонариком дорогу. Только в этот раз мы не разговаривали. А еще я никак не мог отделаться от ощущения, что должен отдать ей свою куртку.
– Почему ты не позвонила родителям? – мне было необходимо узнать ответ. Потому как я искренне не понимал происходящего.
– Все сложно, – тихо произнесла девчонка. Кажется, с ее губ слетел тяжелый вздох. Что ж, если все сложно в такой дерьмовой ситуации, то мой план – полный провал. Только сейчас я начал понимать, что мы не учли много факторов. Даже самый банальный – Маша может не контачить с отцом, как, допустим, и я сам. Тогда, очевидно, звонить и просить помощи не будет. Друзей из школы не осталось, по словам Чайки. В итоге я загнал в ловушку мышку, которая никогда и не держала в зубах моего сыра.
Возле высокого забора мы остановились. Это было последнее препятствие к выходу на свободу. Ветер подул сильней, а морось с неба стала раздражать еще больше.
– Закрывают изнутри, – вдруг сказала Маша. Я перевел взгляд на нее и заметил, как она подошла к железным дверям, затем потянула ручку вверх. Скрип разлетелся эхом по пустому школьному двору, и мы увидели свободу. Уварова скользнула наружу первой, следом и я. А там возле канавы валялся мой байк.
– Нам туда, – показываю в сторону мотоцикла.
– Что? Зачем? – явно не поняла девчонка.
– Домой тебя отвезу.
– Что? Не надо! Я и сама в состоянии добраться! – запротестовала Маша. Между нами увеличилось расстояние, потому что она продолжала стоять у ворот, а я уже успел дойти до байка.
– Да ты не иначе как хочешь переспать с местными гопниками? – усмехаюсь. Девчонка вскидывает голову, и даже в темноте я замечаю, как ярко блестят ее глаза. Она смотрит с вызовом на меня, так же, как и в предыдущие наши встречи.
– А ты, верно, хочешь навалять местным гопникам, которые захотят со мной переспать? – отвечает Уварова. Голос ее звучит уверенно и бодро. И что-то в этом есть, однозначно. Ведь обычно девушки со мной играют в милых принцесс, улыбаются и кивают. Когда еще кто-то так яро будет желать вставлять палки в колеса?
– Спустись на землю. Ты не в моем вкусе, чтобы я становился твоим личным телохранителем. Но предложение довезти домой все еще в силе. Однако через пять секунд я передумаю. Так что? Отсчет пошел.
– Эй! Стой! – вопит она, когда я зажимаю пальцы на руках. – Ладно! Ладно! Подожди! Я передумала!
– Кто бы сомневался. А кстати, за твоей спиной валяется мой шлем. Можешь его взять.
– Что? – прикрикивает все еще с возмущением. И я задумываюсь, почему до сих пор не послал эту ненормальную. Чувство вины? Ответственность за свой поступок? Или… Может, дело в чем-то еще.
– Осталось две секунды.
– Эй! Не смей! Ты же обещал! – даже в темноте замечаю, как от изумления ее брови поднялись вверх. Маша оглядывается, находит все же шлем, поднимает его с земли и мчится ко мне.
Пока она бежит, снимаю с себя парку. В конце концов, мне и без нее жарко. Кровь кипит в венах, и я честно не понимаю: раздражение это на весь мир или исключительно в Уваровой дело.
– Держи, – кидаю ей куртку. От неожиданности Маша делает шаг назад. Разглядывает в своих руках одежду, затем поднимает глаза на меня.
– Что мне с этим делать?
– Шлем на голову, куртку на плечи. Все так туго с серым веществом? – отвечаю ей, пока поднимаю байк. Затем закидываю одну ногу, а вторую все еще держу на земле в качестве опоры.
– Слушай, а ты хорошо подумал?
– Одна секунда.
– Эй! Я за секунду не успею даже шлем натянуть. Притормози коней, шумахер! – кричит на всю улицу девчонка. Наверное, окажись мы здесь днем, то уже привлекли бы много ненужного внимания. Голос у нее очень звонкий.
Минут пять уходит на то, чтобы Маша оделась. Я не помогаю ей, просто молча наблюдаю, как она пытается сообразить, где застежка на шлеме и как внизу расстегнуть часть парки, чтобы удобно было передвигать ногами. В моей одежде Уварова выглядит необычно. Но отдаю должное, ей идет куртка, да и головной убор придает какую-то дополнительную таинственность.
– Ну? Долго еще? – устало вздыхаю. Маша наконец подходит к байку. Оглядывает его с опаской, явно не зная, с какой стороны подступиться. Затем все же кое-как залезает, правда, не с первой попытки. Все это время меня терзает один единственный вопрос: почему я до сих пор с ней? Хотя нет, у меня два вопроса. Почему я вообще сталкиваюсь с ней? Злой рок, не иначе.
