Николай Костомаров
Бунт Стеньки Разина
Верхоломовцы впустили их. Они сперва отслушали литургию, потом подле церкви созвали круг и говорили:
– Мы прибыли от батюшки нашего, Степана Тимофеевича, чтоб врагов ваших – воевод и подьячих искоренить, а вам дать льготные годы.
Жители вместе с ними бросились на воеводский двор и разграбили его; кто не соглашался пристать к ним, того умерщвляли; так, убили одного священника, который не хотел последовать своей братии; иных только ограбили да поколотили. Воеводу, по обычаю, хотели было тотчас же убить, но жители выпросили ему жизнь; однако через два дня убили и его, как задумали, сожгли царские грамоты и все делопроизводство и устроили козацкий порядок.
Из Ломова атаманы, усилив свою ватагу ломовцами, отправились к Шацку и на дороге, в селе Конобееве, сделали сбор: известили мужикам свободу, обратили их в козаков и выбрали им атаманов. Но не долго мужики потешались. Когда Васька с Мишкою пошли к Шацку, воевода Яков Хитрово, начальствовавший в Шацке, послал в Конобеево целый полк с частью другого полка. Неустроенные шайки были разбиты в пух. Новички побросали свое дубье, потеряли и свои знамена. Тем временем Мишка и Васька были, в свою очередь, разбиты, не доходя Шацка, и убежали в заповедный лес; там их догнали ратные люди и в другой раз разбили; атаманы воротились в Ломов и хотели было уйти прочь из того края к Стеньке, все еще думая, что он под Симбирском, но ломовцы уговорили их идти с ними опять к Шацку. Они пошли, но в селе Ракове их в третий раз разбили. Тогда Харитонов ушел в Саранск, а Васька в Керенск; керенцы поставили его атаманом, а жители Троицкого острога известили, что Долгорукий пришел в Красную слободу, и уговорили его напасть на князя.
В то же время Темниковский, Кадомский и Тамбовский уезды пристали к мятежу. Темниковские крестьяне под предводительством какого-то попа Савы грабили господские дома, чинили над женским полом поругание. Вместе с ними ходила старица (монахиня) ведьма, она носила с собою заговорные письма и коренья и посредством таких волшебных вещей приобретала победы. Она скликала толпу и предводительствовала мужиками. В Кадоме захватил власть донской воровской козак Лучка Федоров. По всему уезду взбунтовались мужики. В лесах между Кадомом, Керенском, Темниковом бунтовщики устроили засеки, чтоб делать препятствия ратным людям, когда они придут их укрощать.
Юрий Долгорукий опять двинулся из Арзамаса, чтоб укротить мятеж, который принимал более и более значительные размеры в южных странах собственно так называемой саранской черты. Он обратился к Темникову. Жители, так скоро и легко приставшие к мятежу, как только узнали, что на них идет большое войско, вышли за две версты навстречу с крестами и иконами. Протопоп и священники говорили за всех, просили прощения, уверяли, что они пристали к мятежу поневоле. Они выдали и попа Саву, и старицу, и еще какого-то беглого попа, возмущавшего город. Долгорукий приказал попов повесить, а старицу сжечь в срубе, как поступали в то время с колдуньями. Ее звали Аленою; была она родом из пригородной слободы под Арзамасом, находилась там замужем, овдовела, постриглась и занималась тем, что портила людей; а когда поднялся бунт, то она пришла из Арзамаса в Темников, жила в воеводском дворе и учила ведовству атамана, правившего Темниковом. Современники говорят, что она ходила в мужском платье и была так неустрашима, что когда ей прочитали приговор, то не изменилась в лице, а как ее жгли в срубе, то произнесла: «Когда бы все так воевали, как я, князь Юрий навострил бы от нас лыжи». Несколько дней раньше того, когда взяли Темников, посланный Долгоруким стольник Степан Лихарев взял так же легко Кадом и приказал всем возмутителям в городе рубить головы, а в селах вешать их.
Из Темникова Долгорукий двинулся к Красной слободе. Это большое дворцовое селение (ныне город Краснослободск) также изменило и также не имело силы и духа защищаться: жители вышли с крестами навстречу и просили помилования, уверяя, что пристали поневоле. Они указали на пятьдесят шесть человек как на зачинщиков, и князь велел их повесить по проезжим дорогам. Когда, таким образом, князь утвердился в Красной слободе, мятежные жители Троицкого острога отправили в Керенск просить к себе Ваську, как выше сказано. Васька явился с керенцами, но был разбит, не доходя восьми верст от города, бросил мужиков и бежал в Инсару, думая пробраться в Саратов; но тут его обманом заманили и посадили в тюрьму.
С тех пор города и села сдавались одни за другими. 14 декабря Хитрово взял Керенск; 17 декабря князь Щербатов овладел Нижним Ломовом и послал рейтар и драгунов чинить промысел над Верхним Ломовом. Но Верхний Ломов не дал чинить над собою промысел: священники с образами и крестами, а за ними прочие люди вышли навстречу и били челом государю о помиловании и поднесли подполковникам и майорам повинную челобитную. Князь Щербатов проговорил им нравоучение, чтоб вперед так не делали, и велел снова присягнуть в церкви по чиновной книге на верность государю. Ломовцы выдали своих старшин – двух русских и одного татарина: их повесили. На другом конце в то же время Юрий Борятинский усмирил уезды Атемарский и Саранский, взял Атемар, гнездо мятежников, и, застав там большое сборище, перевешал их; потом разбил под Саранском Мишку Харитонова и усмирил Саранск. 23 декабря покорилась Пенза. Туда пошли полки с начальными людьми и сотни с сотниками, и только что приблизились к городу и готовились чинить промысл над ворами, как воры отворили ворота; оттуда вышло торжественное шествие священников с крестами и иконами, а за ними и смиренные жилецкие люди с опущенными головами, предаваясь на волю карающей и милующей власти.
– Просим великого государя смиловаться, – говорили они, – чтоб он, великий государь, не велел нас, жилецких людей, по-сечению и разорению предавать.
Их обнадежили милостью государевою, уверили, что останутся жить на своих местах, и требовали выдачи зачинщиков. Пензенцы показали только на трех человек, да сами ратные люди нашли еще шесть московских стрельцов, перебежавших к мятежникам. Но перед тем большая толпа убежала из Пензы степью к Саратову. Тридцать верст гнались за ними ратные люди, не догнали и следа не сыскали.
В конце декабря и в начале января усмирен был Тамбовский уезд.
Села покорялись одни за другими. Повсюду творилось это однообразно. Жители приносили повинную и обыкновенно уверяли, что они воровали поневоле, хотя часто неправдоподобие такой отговорки было очень явно. Они выдавали зачинщиков, которых воеводы тотчас допрашивали, потом вешали, иным рубили руки и ноги и пускали на страх прочим; менее виновных, которых было бесчисленное множество, пороли кнутом; наконец, вообще всех приводили к присяге, а язычников и мохаммедан к шерти; воровские письма, волновавшие умы, собирали и отправляли в Москву в Казанский дворец. Тогда, как показывают некоторые акты, начальники насильно обращали мятежников себе в холопы, по общему понятию, что военнопленный делался холопом того, кто его взял на войне. Но правительство запрещало это под крепким страхом и приказывало в разных городах воеводам, а на дорогах – заставным головам останавливать всех, кто будет ехать с пленниками, и возвращать последних на места жительства на счет тех, которые их везли с собою.
Вообще в этих местах в народе было большое сочувствие к восстанию; скоро вспыхивали бунты; ничего не стоило взять город, овладеть пушками; но не было ни порядка и энергии, ни храбрости в нестройных толпах самозванных козаков. Отважны они были только тогда, когда приходилось убить обезоруженного воеводу или господина, либо господского приказчика, и ограбить чужое достояние; но как скоро являлся вооруженный отряд, особенно солдаты и рейтары, с лучшим устройством – мужики не выдерживали, часто сдавались без боя и хотели спасти жизнь отдачею на казнь тех, которые их взбунтовали. Не раз после того распространялся ложный слух, что Стенька снова явился в жилых пределах украинных городов, – и мятеж оживал; мужики, забыв присягу, опять составляли шайки и опять сдавались и спасали себя казнью собратий, когда являлись к ним ратные люди.
В то время, когда так волновались жители около волжского пространства, брат Стеньки, Фролка, поплыл вверх по Дону и напал на Коротояк, но, по извещению коротояцкого воеводы, князь Ромодановский, стоявший с военными силами в Острогожске, поспешил туда на помощь впору. Государевы ратные люди не только отбили приступ воровских козаков, но так их поразили, что те побросались в свои струги и будары и побежали вниз. В это самое время, когда Ромодановский был в Коротояке, в Острогожске, им оставленном, вспыхнуло возмущение. Этот городок был основан в 1652 году волынцами; тысяча человек пришли тогда на берега Тихой Сосны, после берестечского поражения, искать нового отечества и основали Острогожск. Он имел козацкое устройство и составлял с другими пятью городами область Слободской Украины. Полковником был тогда Иван Степанович Дзинковский, сподвижник Хмельницкого, приведший козаков на новоселье. В продолжение восемнадцати лет служил он верно царю, а теперь козак соблазнился воззваниями Стеньки, старался возмутить своих подчиненных, утопил воеводу Тимофея Панютина и более ничего не мог сделать. Верный царю сотник Герасим Карабут, при содействии троицкого протопопа, успокоил козаков и связал Дзинковского: его посадили в тюрьму с главными единомышленниками. Жена Дзинковского послала из Острогожска одного козака на Дон к воровским козакам и умоляла поспешить к Острогожску на выручку. Кузнец попался в руки ратных людей с письмом своей пани; изменник Ивашка Дзинковский положил голову на плаху, а жена разделила с ним ту же участь за то, что хотела спасти его.
Восстание отзывалось и в других слободских полках. Эмиссары Стеньки успели было рассеять между жителями возмутительные письма и взволновали Чугуев; бунт распространился и на другие местности, но был укрощен содействием верного сумского полковника Кондратьева.
Также бесполезно отозвалось восстание на севере за Волгою, в Галицком уезде. Мятежники, гонимые с Нагорной стороны, перешли на Луговую. Предводитель их был воровской козак Ильюшка. Он напал на Унжу, разбил тюрьму, освободил преступников и, странствуя с ними, возмущал села и деревни, пока не был поражен отрядом ратных людей.
Подобным образом скитались повсюду еще несколько времени остатки мятежных шаек, мало-помалу попадаясь в плен своим преследователям. Ими-то, вероятно, была сложена заунывная песня, которую поют до сих пор:
Ах туманы вы, мои туманушки,
Вы туманы мои непроглядные,
Как печаль-тоска ненавистные!
Не подняться вам, туманушки, со синя моря долой,
Не отстать тебе, кручинушка, от ретива сердца прочь!
Ты возмой, возмой, туча грозная!
Ты пролей, пролей, част-крупен дождик!
Ты размой, размой земляну тюрьму,
Чтоб тюремнички-братцы разбежалися,
Во темном бы лесу собиралися!
Во дубравушке, во зелененькой,
Ночевали тут добры молодцы;
Под березонькой они становилися,
На восход Богу молилися,
Красну солнышку поклонилися:
«Ты взойди, взойди, красно солнышко,
Над горой взойди, над высокою,
Над дубравушкой, над зеленою,
Над урочищем добра молодца,
Что Степана свет Тимофеевича,
По прозванью Стеньки Разина.
Ты взойди, взойди, красно солнышко,
Обогрей ты нас, людей бедныих,
Добрых молодцев, людей беглыих.
Мы не воры, не разбойнички,
Стеньки Разина мы работнички,
Есауловы все помощнички.
Мы веслом махнем – корабль возьмем,
Кистенем махнем – караван собьем,
Мы рукой махнем – девицу возьмем».
Волнение достигло и Соловецкой обители, где собралось уже скопище раскольников, противников никоновской реформы богослужебного текста, возбужденных толками Лазаря и Аввакума. Козаки Стеньки проникли туда и нашли готовый запас для бунта. «Постойте, братие, за истинную веру, – говорили они, – не креститесь тремя перстами: это антихристова печать.» Они говорили так, только притворяясь, замечает современник, чтобы вкрасться к раскольникам в доверенность, а на самом деле думали о том, чтоб ограбить монастырь и самую братию побить. Будучи приняты с участием, они отстранили иноков и бельцов от дел, избрали начальниками свою братию, Фаддейку Кожевника да Ивашку Сарафанова, и не только учили не повиноваться церкви, но и не считать царя государем. После разбития Разина шайки их в Соловецком увеличились теми, которые спасались от казни.
Наконец и в других местах – повсеместно на Руси – оказывались следы волнения; и если б несчастие Стеньки Разина не дало делу другого оборота, вероятно, эти следы не остались бы слабыми. Когда Долгорукий и подчиненные ему воеводы усмиряли мятеж в околоволжском краю, везде народ выжидал, что будет дальше, и таил свое сочувствие к предводителю бунта. «Воры и мятежники, – говорит современник, – возмутили людей боярских и прельстили их сатанинскою прелестью ненависти к боярам: отец на сына, сын на отца, брат на брата, друг на друга выходили с оружием и бились до смерти; единоплеменники угождали ворам и были рады, когда слышали ложь, которую те распускали. Разнесется весть, что воры государевых ратных людей побили, – и люди этому радовались; а скажут только, что ратные люди государевы воров побили, – и станут люди унылы лицом и печалятся о погибели воров, ибо воры, обманывая людей, говорили им: мы идем бояр побить, а вам, добрым людям, дадим жить многие льготные годы, и все народ обманывали». В других местах отправленные Стенькою поджигатели обращали в пепел селения и потом возбуждали к мятежу лишенных крова и состояния; народ страдал от Стеньки, страдал и от воевод. Современник-иностранец говорит, что в продолжение этой ужасной зимы царские воеводы с ратными людьми, укрощая возмущение, без жалости сожигали села и деревни, умерщвляли без разбору людей, обращали в рабство, и таким образом погибло до ста тысяч народу, не считая казненных по суду.
