Николай Костомаров
Бунт Стеньки Разина
XI
Уже давно разные предзнаменования пугали Астрахань зловещими угрозами. Еще в прошлом году, 4 января, сделалось такое землетрясение, что, по выражению современника, все хоромы задрожали, а куры с нашестей попадали. Вслед за тем услышали, что в Шемахе от землетрясения погибло три части города, а в Тереке в одну из пятниц – день, как известно, вообще несчастный – было три таких подземные удара, что хоть какой человек, так не устоял бы на месте. «Неложно вольный свет переменяется», – говорили тогда и учинили заповедь ни вина, ни пива не пить, ни винограду не есть, а паче табаку не пить, а кто станет пить вино и табак держать, того смертью казнить. Потом в церкви Рождества Богородицы, в Астрахани, с полуночи до седьмого часу слышали какой-то зык колокольный, а после того, 27 апреля, что-то шумело в церкви Воздвижения: впоследствии узнали, что в это самое время в Яике воры убили Богдана Сакмышева, посланного воеводами занять город после Стеньки, когда тот ушел на море. Перед приходом Стеньки с моря в Астрахань опять затряслась в Астрахани земля, и воевода с митрополитом, сошедшись, говорили: «Быть чему-то недоброму!» Однако они не воспользовались предзнаменованиями, а отпустили Стеньку на свои головы. Прошел год – и вспомнили они о предзнаменованиях.
Уже давно замечал воевода, что астраханские стрельцы и служилые люди, с тех пор как в городе побывал Стенька, вспоминают о нем с сочувствием. Когда пришла весть, что Стенька взял Царицын, нашлись такие смельчаки, что более и более становились откровенны, и около них стали сходиться по нескольку человек вместе и водили подозрительные речи. Воевода стал их унимать, а они, говорит очевидец, и самому воеводе болтали, что им на язык взбредет. Своеволию стрельцов, которое впоследствии разразилось ужасным взрывом, помогало в тот век вообще то, что стрельцы не находились в полной зависимости от воевод: воеводы не только не смели ими распоряжаться без согласия стрелецких голов, но еще в царских наказах стрелецким головам подтверждалось беречь подчиненных стрельцов от воевод и приказных людей. Таким образом, и теперь воеводы и приказные люди ничего не могли сделать со стрельцами, когда между их начальниками были тайные приверженцы Стеньки.
В это время стоял в Астрахани первый русский корабль «Орел». Матросы и работники на нем были немцы; капитан был известный Бутлер. Эти чужеземцы-наемники, увидя, что Астрахань не показывает нерасположения к Стеньке, задумали убраться подобру-поздорову. Бутлер сам созвал их и говорил:
«Мы теперь в воровской ловушке, и нет нам спасения, как придут козаки, они с нас сдерут кожи: ненавидят они немцев! Собирайте скорее свои пожитки, сядом на лодки и убежим в Персию. Да не медлите ни четверти часа, пока ворота не заперли!»
Пятнадцать немцев сейчас овладели лодками. Но через несколько времени Бутлер передумал и рассудил лучше погибнуть в битве, чем постыдно бежать. Он послал им сказать, чтоб они остались; но немцы сочли за лучшее последовать первому приказанию своего начальника, чем последнему. Они поплыли по Каспийскому морю и достигли Персии. Там ни один не избежал беды: их поймали и продавали в рабство, передавая за деньги от одного господина к другому. В числе их был Страус, оставивший описание этих дней.
Исходила первая половина июня – и новые зловещие предзнаменования увеличивали страх ожидания бед. 13 числа рано, когда еще митроиюлит служил заутреню, прибежали в храм испуганные караульные стрельцы, что стояли в кремле города у Пречистенских ворот. Они говорили:
«В полночь, за три часа до света, видели мы на небесах чудо: все небо отворилось над Астраханью и на город просыпались искры, будто из печи».
Митрополит обратился к тем, что подле него стояли, и сказал: «Сие видение предвещает, что излиется на нас фиял гнева Божия».
Пересказал он о чуде Прозоровскому. Тот вздохнул и сказал: «Господи! На Тебя единого надежда. Укрепи наш град!»
Затем толпа стрельцов собралась и начала роптать за то, что им не платили жалованья, которое всегда давалось вперед. «Что нам служить без денег и отдавать себя на убой? – кричали они. – У нас нет ни денег, ни запасов и, верно, целый год не будет: мы пропали!»
Конные и пешие стрельцы пошли на воеводский двор и кричали:
– Подай нам наше денежное жалованье, воевода!
– До сих пор, – сказал им воевода, – казны великого государя ко мне не прислано, но я вам дам своего сколько могу; дастся вам из сокровищниц митрополита, и Троицкий монастырь тоже поможет; только уж вы не попустите взять нас богоотступнику и изменнику; не сдавайтесь, братья и дети, на его изменническую прелесть, но поборайте доблественно и мужественно против его воровской силы, не щадя живота своего за святую соборную и апостольскую церковь, – и будет вам милость великого государя, какая вам и на ум не взойдет!
Митрополит дал им шестьсот рублей; Троицкий монастырь по приказанию митрополита дал им две тысячи. Жалованье это заплачено им вперед, и они расписались в получении с обещанием служить верно и с тайным намерением отдаться Стеньке. Это делалось за четыре дня до рокового дня.
Между тем Стенька приближался к Астрахани – и новыми предзнаменованиями грозила природа. Пошли проливные дожди с ледяным градом; наступил такой холод, что все надели теплые одежды. На самом рассвете одного из последних дней караульные, стоявшие у Пречистенских ворот, прибегают к митрополиту и извещают, что на небе опять явление. Митрополит вышел из палаты. На южном небе радужными цветами играли три столпа; наверху их были круги наподобие венцов из радужных цветов.
«Быть беде! быть гневу Божию!» – говорили митрополит и воевода.
18 июня рыбаки принесли весть, что Стенька под Астраханью. Полчище его пристало к берегу и расположилось станом на урочище Жареных Буграх. К стенам Зеленого города причалил струг, а в нем сидело двое человек. Один из них был астраханский священник Воздвиженской церкви. Ехал он из Астрахани в государевом дворцовом насаде, и, когда поравнялся с Царицыном, козаки схватили всех, кто был на струге, в том числе его, и привели к Стеньке. Теперь-то посылал его Стенька на переговоры. Другой был боярский человек князя Семена Львова, изменивший своему господину, вместе с другими, под Черным Яром. Они предлагали сдать город; вместо ответа их схватили: воевода считал недостойным для себя сноситься тогда с Стенькою. Начали этих посланных пытать и выведывать; и пытали накрепко; поп сказал им только, что у Стеньки войска восемь тысяч, а боярский человек не сказал ничего: от него не добились даже, как его зовут. Воевода приказал боярского человека казнить, а поп посажен в каменной тюрьме в Троицком монастыре.
Должно быть, к этому событию относится следующая народная песня:
Из славного из устьица синя моря
Тут плывет, выплывает нова выкладна,
Хорошо кладна изукрашена.
Она плывет, подплывает к Астрахани,
К тому ли царству Астраханскому.
Добры молодцы в городе во Астрахани,
Погуляли, поцарствовали,
Попили, поели, на отвал пошли:
Увидали молодцы воеводу из окна.
Закричал воевода громким голосом:
«Заловите, поймайте добрых молодцов!»
Добрый молодец противности не чинил,
Во дворец сам подскочил.
Стал воевода его спрашивати:
«Ты скажи, скажи, добрый молодец,
Не утай сам себя».
«Я сам тебе расскажу,
Всю правду объявлю:
Я со Камы со реки
Стеньки Разина сын,
Заутра хотел к тебе батюшка
В гости побывать:
Чем будешь батюшку потчевать?»
«Я пивушка не кушаю,
Винца в рот не беру;
Есть у меня наготовлены сухари;
Они в Москве крошены,
В Казани сушены,
То я встречу его – буду потчевать!»
Испугался добрый молодец,
От него прочь бежал,
И подбегает к своей выкладной.
Закричал громким голосом:
«Ох, братцы, мои товарищи!
Пригряньте ко мне выкладну,
Не оставьте меня при бедности:
На нас воевода осердился».
Добры молодцы ужаснулися.
Заторопились, отгрянули ко крутому берегу.
Митрополит и воевода деятельно принялись каждый за свое дело. Митрополит созвал духовенство и устроил крестный ход вокруг всего Белгорода (то есть настоящего города в нашем смысле этого слова), в средине которого находился кремль, или замок. Вперед несли икону Божией Матери; обходили кругом стену, и всякий раз, когда шествие доходило до каких-нибудь ворот, совершалось молебствие. Прозоровский осматривал городские укрепления. Астрахань была тогда обведена кирпичного стеною, до полутора сажень в толщину и до четырех сажень вышиною; наверху стен были зубцы в сажень шириною и в полторы сажени в вышину. По пряслам стены и по углам стояли двухъярусные башни; на них висели колокола, в которые звонили для возбуждения к бою отваги. В стенах находились в два ряда четыреста шестьдесят пушек. Воевода с городовым приказчиком обошел все стены, осмотрел орудия; развел по бойницам и по стрельницам стрельцов с ружьями, саблями, бердышами, расставил при пушках пушкарей, затинщиков при затинных пищалях, вделанных в очень узкие отверстия, а при воротах воротников. Чтоб пресечь всякое сообщение города с внешностью, он приказал все ворота завалить кирпичом. По тогдашнему обычаю, посадские должны были участвовать в обороне – кто с пищалью или самопалом, кто с топором или бердышем, а другие с кольями и с камнями. Для этого близ окон были заранее приготовлены кучи камней, чтоб ими метать на неприятеля, и припасался кипяток, чтоб лить на врагов в случае приступа. Для порядка все осажденные были разделены на сотни и десятки. Воевода назначил осадных голов, которые выбирались обыкновенно из отставных дворян.
Стенька, с своей стороны, занимался приготовлением к осаде. По совету двух астраханских перебежчиков, Лебедева и Каретникова, он сошел с Жареных-Бугров, посадил свое войско в струги и поплыл по Болдинскому протоку, который окружал Астрахань с востока; по этому протоку он вошел в другой – Черепаху, а оттуда в реку Кривушу, обтекавшую Астрахань с полуденной стороны. Город был окружен водою. В XVII веке вода считалась для города лучшею естественною оградою; но с юга Астрахань была приступнее. Тотчас за стеною находились виноградные сады. Когда узнали в городе о переходе Стеньки, митрополит приказал копать ров из своих прудов к Солончаку, как называлось место на юге от Астрахани, чтоб покрыть его водою.
Вдруг приводят к воеводе двух нищих. Один из них слыл в городе под именем Тимошки Безногого. Персияне подсмотрели, как нищие выходили из города и опять вошли в него, прежде чем были завалены ворота. Боярин, по обычаю, приказал их пытать накрепко, и они сказали:
– Мы похвалились вору Стеньке Разину в приступное время (когда начнется приступ) зажечь Белый город.
Воевода приказал их тотчас казнить смертью. Но это событие показало ему, как много неожиданных опасностей кроется внутри города. Иностранец капитан Бутлер посоветовал тогда запретить рыбакам разъезжать по Волге и сжечь татарскую слободку под городом, чтоб не дать притона козакам.
Двусмысленные, угрюмые лица стрельцов и астраханских посадских не переставали тревожить воеводу. 20 июня он призвал на митрополичий двор стрелецких офицеров и лучших людей астраханцев. Главным лицом над стрельцами был голова Иван Красуля, или Красулин, тайный сообщник Стеньки. Митрополит говорил им:
«Поборитесь за дом Пресвятые Богородицы и за великого государя, его царское величество; послужите ему, государю, верою и правдою, сражайтесь мужественно с изменниками: за то получите милость от великого государя здесь, в земном житии, а скончавшихся в брани ожидают вечные блага вместе с христовыми мучениками».
– Рады служить великому государю верою и правдою, не щадя живота, даже до смерти, – отвечал Иван Красулин.
Наступила ночь. Татары последовали примеру немцев. Ямгур-чей, мурза Малого Нагая, стоявший под Астраханью, взял детей своих да улусных людей и убежал далеко в степь.
Следующий день (21 июня) склонялся уже к вечеру. Вдруг зазвонили в колокола на астраханских башнях: то была тревога. Воровские козаки с лестницами шли на приступ к Астрахани.
Воевода вооружился в панцирь и выехал из двора на своем боевом коне. Перед ним вели простых лошадей под покровами, ударили в тулунбасы, затрубили в трубы на сигнал к сражению. С воеводою ехал брат его Михаил Семенович. Около них собрались стрелецкие головы, дворяне и дети боярские; примкнули к ним подьячие и приказные люди. Спешили к Вознесенским воротам. Прозоровский обратился к толпе ратных и говорил:
«Дерзайте, братья и дети, дерзайте мужественно; ныне пришло время благоприятное за великого государя пострадать, доблественно даже до смерти, с упованием бессмертия и великих наград за малое терпение. Если теперь не постоим за великого государя, то всех нас постигнет безвременная смерть. Но кто хочет в надежде на Бога получить будущие блага и наслаждения со всеми святыми, тот да постраждет с нами в сию ночь и в настоящее время, не склоняясь на прельщения богоотступника Стеньки Разина».
Ночная тень покрывала землю. Козаки показывали вид, что хотят идти на приступ к Вознесенским воротам, и потому в этой части города сошлись осажденные; но на самом деле козацкий атаман выбрал другой путь и козаки подставляли в другом месте лестницы; там астраханцы не стали ни стрелять на них из пищалей, ни камней метать, ни варом обливать: они подавали им руки и пересаживали через стены. Только в подошевных боях башни гремел на них из пушек верный пушкарь Томило с товарищами и, кажется, никому не сделал зла. Воевода, между тем, все внимание обращал на Вознесенские ворота и не видал, что делается на других пряслах стены, как вдруг услышал за собою зловещий козачий ясак, говорит современник. Вероятно, это было пять выстрелов, один за другим, из вестовой пушки; пять выстрелов значили, на военном языке того века сдачу города и назывались ясаком на сдачу.
