Николай Костомаров
Бунт Стеньки Разина
IX
Отправившись на Дон, Стенька выбрал себе место между Кагальницкою и Ведерниковскою станицами на острове, который был протяжением в три версты. Там устроил он городок Кагальник и приказал обвести его земляным валом; козаки построили себе земляные избы.
Разнеслась молва о его славе, со всех сторон посыпала к нему голытьба; бежали к нему и с Хопра козаки верховых станиц, и с Волги гулящие люди; откликнулась его слава и в Украине: приходили к нему и братья сечевики. Когда он пришел из Царицына, войско его состояло из полторы тысячи; а через месяц, как доносили посылаемые царицынским воеводою, у него было две тысячи семьсот человек.
Он был для всех щедр и приветлив, разделял с пришельцами свою добычу, оделял бедных и голодных, которые, не зная куда деться, искали у него и приюта, и ласки. Его называли батюшкой, считали чудодеем, верили в его ум, в его силу, в его счастье. Старый домовитый козак, если ему удавалось обогатиться, старался зажить хорошенько, не заботился о голи, становился высокомерен с нею. Стенька был не таков: не отличался он от прочих братьев козаков ни пышностью, ни роскошью; жил он, как все другие, в земляной избе; одевался хотя богато, но не лучше других; все, что собрал в Персидской земле, раздавал неимущим. Стенька будто жил для других, а не для себя. Он медлил явиться в Черкаск, пока у него не составилась такая партия, которая бы могла стать в уровень с противною партиею; но в Черкаске был важный залог для него: там была жена его, там жил брат Фролка. Стенька послал в Черкаск козака Ивана Болдыря сообщить им, чтоб они тайно ушли к нему. Дело пошло на счастье Стеньки – семья его убежала из Черкаска; вместе с нею прибыл в Кагальник Фролка, неразлучный спутник успехов и гибели своего брата.
С тревогою поглядывали из Черкаска прямые козаки на этого зловещего предводители голытьбы.
Он никого не грабил. Торговцы, ехавшие из Москвы в Черкаск, были захвачены козаками, но козаки не обирали их; Стенька только принудил их не ездить в Черкаск и торговать в Кагальнике. Козаки платили им исправно, и торговцы сами охотно начали туда ездить и оделять их живностью. Стоял Стенька смирно и, по современному выражению, задоров ни с кем не делал. Тем было страшнее; как ни старался царицынский воевода узнать его тайные планы, сколько ни посылал проведывать и русских и татар – ничего не узнал и писал в своем донесении в Москву: «И приказывает Стенька своим козакам беспрестанно, чтоб они были готовы, а какая у него мысль, про то и козаки не много сведают, и ни которыми мерами у них, воровских козаков, мысли доведаться немочно».
А между тем все прежнее было приготовлением к тому, что Стенька зимою обдумывал в своем земляном городке.
В Москве не оказали полного одобрения распоряжениям Прозоровского. В грамоте от имени царя в Астрахани было замечено, что воеводы не поняли смысла милостивой грамоты, посланной для вручения козакам. Там было сказано, чтоб отпустить козаков с моря на Дон, а не из Астрахани Волгою. «Вы пропустили воровских козаков мимо города Астрахани и поставили их на Болдинском Устье выше города (писано было теперь в Астрахань); вы их не расспрашивали, не привели к вере, не взяли товаров, принадлежащих шаху и купцу, которые они ограбили на бусе, не учинили разделки с шаховым купцом. Не следовало так отпускать воровских козаков из Астрахани; и если они еще не пропущены, то вы должны призвать Стеньку Разина с товарищами в приказную избу, выговорить им вины их против великого государя и привести их к вере в церкви по чиновной книге, чтоб вперед им не воровать, а потом раздать их всех по московским стрелецким приказам и велеть беречь, а воли им не давать, но выдавать на содержание, чтоб они были сыты, и до указу великого государя не пускать их ни вверх, ни вниз; все струги их взять на государев деловой двор, всех пленников и награбленные на бусах товары отдать шахову купцу, а если они не захотят воротить их добровольно, то отнять и неволею». Из этого видно, что правительство давало милостивую грамоту для возвращения на Дон только в том случае, когда козаков нельзя будет поймать в руки, а в противном случае оно хотя и даровало им жизнь и избавляло от казни, но пресекало им средства к возобновлению своего удальства. Если б воеводы не спасли Стеньки Разина заранее, этот удалец, верно, был бы отправлен на стрелецкую службу куда-нибудь далеко от тихого Дона и Волги-матушки.
Воеводы, получив такое замечание, отговаривались старыми примерами, что подобная козацкая шайка, под начальством Ивашки Кондырева, состоявшая из двухсот человек, также была некогда пропущена и поставлена на Болдинском Устье; что их не отдавали за приставы (под стражу) и не приводили к вере; что теперь воеводы требовали несколько раз от Стеньки возвращения пленников и отдачи награбленного на бусах, но не смели отнять у них насильно, потому что тогда к ним пристали бы многие люди и произошло бы кровопролитие. Воеводы оправдывались еще тем, что так поступили с совета митрополита.
Козаки, которые пришли в Москву с повинною, рассказывали о своих похождениях и немедленно были отправлены в Астрахань под стражею; но на дороге ушли и степью пробрались на Дон к своему атаману.
При конце зимы правительство послало жильца Евдокимова в Черкаск с царскою грамотою для виду, но в самом деле проведать, что делает и замышляет Стенька, о котором толковали много, да никто ничего верного сказать не мог. Евдокимов с провожатыми прибыл на Дон на Фоминой неделе, в воскресенье. Корнило Яковлев собрал круг. Евдокимов, поклонившись атаману и всему козачеству на все стороны, отдал грамоту и сказал:
«Великий государь, царь и великий князь Алексей Михайлович, всея Великие, и Малые и Белые России самодержец и многих государств и земель восточных и северных отчин и дедич и наследник и государь и обладатель, велел всех вас, атаманов и козаков, спросить о здоровье».
Корнило, приподняв грамоту, поднял ее вверх и громко вычитал кругу.
Козаки слышали похвалу своему званию и обещания прислать обычные запасы, которые правительство ежегодно посылало на Дон.
Все за то поблагодарили, что называлось челом ударить по его государской милости. Отпустили Евдокимова и сказали, что шлют вместе с ним станицу в Москву к великому государю.
На другой день явился в Черкаск Стенька с своею ватагою. Простые козаки приняли его с восторгом; он возбуждал их против Евдокимова и говорил, что московские бояре подстрекают нарушать козацкие вольности.
Во вторник Корнило Яковлев собрал опять круг: рассуждали, кого выбирать в станицу.
Вдруг Стенька входит в круг и спрашивает:
– Куда это вы станицу выбираете? Козаки отвечали:
– Мы выбираем станицу с Герасимом Евдокимовым к великому государю, в Москву.
Стенька собрал из своих козаков такой же круг и велел привести Евдокимова. Его схватили и поставили в кругу. Стенька сказал:
– Говори правду: от великого ли государя или от бояр ты сюда приехал?
Евдокимов отвечал:
– Я приехал от великого государя с государевою милостивою грамотою.
Стенька грозно закричал:
– Не с грамотаю ты приехал, а лазутчиком, за мною подсматривать да про нас узнавать.
С этими словами Стенька ударил посла, и козаки принялись отмеривать ему удар за ударом.
– В воду, в воду его! посадить в воду! – кричал Стенька. Напрасно Корнило Яковлев бросился в толпу, представлял мятежникам, что так непригоже.
Стенька гневно закричал ему:
– Владей своим войском, а я буду владеть своим. Герасима Евдокимова, избитого до смерти, бросили в Дон. Его товарищи посажены под стражу.
Уже через несколько времени потом Корнило освободил их тайно и отправил в Москву.
Корнило только по имени был атаманом. Толпа переходила к Стеньке; он распоряжался, кричал, что настало время идти против бояр, и созывал молодцов с собой на Волгу. Бояр ненавидели многие; имя царя, напротив, было священным и для самой крайней вольницы. Но Стенька пошел дальше всех! Стенька сделался врагом и самой веры, ибо вера не покровительствует мятежам и убийствам.
В Черкасске незадолго перед тем сгорели церкви. Зная щедрость Стеньки, некоторые убеждали его поусердствовать на возобновление храмов. «На что церкви? К чему попы? – говорил Стенька. – Венчать, что ли? Да не все ли равно: станьте в паре подле дерева да пропляшите вокруг него – вот и повенчались!»
Он набирал молодежь, приводил к вербовому дереву, заставлял их парами проплясать вокруг него и потом уверял, что они от этого стали муж и жена. Это не было выдумано Стенькой, а взято им из древних народных воспоминаний, как говорится в песнях о Дунае:
Тут они обручались,
Круг ракитова куста венчались.
Как ни уродливо, среди набожных понятий XVII века, выдавались такие сцены, опередившие век Шометта и Гебера, но и тогда находились люди, которым они нравились.
X
В мае Стенька поплыл на судах вверх по Дону и достиг Паншина. Неизвестно, как велика была тогда его дружина; замечательно, что в ней было много малороссиян, как и прежде. Тут к нему пристал Васька Ус, удалая голова, вор, богатырь; он уже прославился года четыре тому назад с шайкою, составленною из беглых крестьян, он разорял дворы помещиков и вотчинников по воронежским и тульским украинным местам. Московское правительство жаловалось на него донцам, а донцы отписались, что ему учинено жестокое наказание. Стенька, верно, уже слышал о нем; тотчас же сделал он его своим есаулом. Сначала Разин погромил орду калмыков, блуждавших между Доном и Волгою; отогнал у них скот для прокормления своей ватаги и потом подступил к Царицыну.
Уже там не было его старого знакомца Унковского; вместо него сидел другой воевода, Тургенев. Царицын, по выражению современника, взят лестью и коварством.
Уже царицынские жители были расположены к Стеньке. В возмутительных своих воззваниях Стенька уверял, что идет царское войско и хочет их погубить, а он пришел оборонять их. Один из царицынцев, Степан Дружинкин, служил у Стеньки и знал хорошо местность. Стенька поручил ему спустить по Волге суда, что козаки привезли с собою из Паншина. Ночью это дело было сделано. Козаки сели на суда, другая половина по суше окружила Царицын конницею и пехотою. Стенька отправился громить татар, кочевавших в тридцати верстах от Царицына. Царицынский воевода запер ворота, уставил всюду стрельцов, приготовился к защите и с часу на час ожидал вспоможения сверху.
Тогда пять человек царицынцев явились к есаулу Ваське Усу и сказали:
– Дозволь нам выходить из города, выгонять животину и брать воду.
– Скажите вашему воеводе, – сказал Васька, – чтоб он отпер город, а коли не послушается, так вы отбейте замок и впустите нас.
Царицынцы послушались: сбили замок и отворили въезжие ворота.
Козаки входили в город; царицынцы приставали к козакам. Тургенев старался было удержать их, но напрасно. Он, с племянником своим, заперся в башне; с ним были боярские люди и всего только десять человек стрельцов; а из царицынцев три человека остались верны. 13 апреля Стенька приехал в Царицын; некоторые духовные встретили его с почетом, а царицынцы устроили ему приветственную попойку и угощение. Покутив как следует, Стенька с козаками стал добывать башню. Воевода рассудил лучше погибнуть, чем сделаться игрушкою. Башня была взята, и все люди, защищавшие ее, погибли в свалке; а воеводе и племяннику его не удалось смертью в битве избегнуть поругания. Его взяли живьем, повели на веревке к Волге, кололи, наругались над ним и потом бросили в воду.
Едва успел Стенька разделаться с Тургеневым, как услышал, что сверху плывут московские стрельцы, посланные для зашиты низовых городов, те, которых ожидал воевода.
Стенька говорил царицынцам: «Это плывут злодеи, посланные изменниками боярами, чтоб вас всех побить».
Козаки вышли из города, и сам Стенька отплыл на стругах на луговую сторону, а с нагорной стороны расположилась его конница. В семи верстах от Царицына, близ Денежного острова, отряд был застигнут врасплох. С одной стороны стреляли по нему козаки с берега, с другой стреляли по нему со стругов. Стрельцы, еще не зная, что сделалось с Царицыном, из всех сил работали веслами, чтоб скорее дойти до города, и ожидали себе там помощи; но чуть только поравнялись с Царицыном, как оттуда на них ударили из пушек, а тут и те, что плыли на стругах, и те, что шли по берегу, поражали их. До пятисот человек погибло от выстрелов. Остальные, человек триста, видя, что спасения нет, передались Стеньке. Начальник отряда, голова Иван Лопатин, взят живой: козаки ругались над ним, кололи его, терзали и, наконец, утопили. Такая же участь постигла офицеров, сотников, пятидесятников, десятников; оставлен в живых только полуголова Федор Якимов. Суда достались победителям.
Стенька обласкал взятых стрельцов и посадил к себе гребцами. Когда они сокрушались о том, что изменили государю, он сказал им:
– Вы бьетесь за изменников-бояр, а я с своими козаками сражаюсь за великого государя.
Стенька сидел в Царицыне около месяца и ввел в городе козачье устройство: разделил жителей на десятки и сотни и вместо воеводы, назначил городового атамана. Царицынцы величали Стеньку как освободителя. В то время, вероятно, он уже начал посылать в верховые страны своих эмиссаров с возмутительными письмами для возбуждения народа. Между тем козаки ограбили несколько насадов, которые плыли по Волге, не зная о занятии Царицына. Отряд Стеньки взял Камышин. Беглецы из Московщины, бывшие в козацком войске, одетые не по-козацки, подошли к стенам этого городка и выдали себя за людей, присланных из Москвы на помощь городу. Воевода с приказными и служилыми обрадовался этому, потому что в Камышине мало было военной силы, и поручил им держать ночью караул. Те открылись жителям и перетянули их на сторону Стеньки. Козаки, между тем, сидели уже в засаде. Ночью выстрелили с городской стены из пушки. То был сигнал. Ворота растворились; козаки вошли в город, за ними прибыл и Стенька. Воеводу и приказных утопили.
В Астрахани долго бы не знали, что происходит в Царицыне, если б случай не спас одного промышленника, Павла Дубенского. Он плыл по Волге на легком струге. За семьдесят верст не доезжая до Царицына, встретил он беглецов из отряда Лопатина, спасавшихся от поражения, и узнал обо всем. Он волоком перетянулся в реку Ахтубу, этим путем дошел до Астрахани и доставил Прозоровскому печальную весть о том, что помощь, которой ожидали в низовьях Волги, уже не существует и сообщение с верховыми областями перервано. В Астрахани это известие наделало большой суматохи. Сгоряча воевода Прозоровский с товарищами и митрополитом перебирали меру за мерою, а тем временем между стрельцами и в простом народе возникло волнение и распространилось тайное расположение к Разину: его эмиссары там уже работали.
Еще 16 апреля отправлен был для подкрепления в Царицын сотник Богданов с восмьюстами человек конницы, состоявшей из русских и татар. Эта сила была ничтожна. Воеводы принялись за работу; собрали суда, какие находились в Астрахани, день и ночь работали новые и вооружали пушками; таких судов готово было до сорока. На них посадили две тысячи шестьсот стрельцов и пятьсот вольных людей. Начальство над судами отдано князю Семену Ивановичу Львову. Сверх того, один полк отправлен на помощь Богданову; этот полк состоял под начальством перекрещенного поляка Ружинского; в нем офицеры были иностранцы.
Когда эта флотилия отправилась к Астрахани, перед нею, как бы в острастку и для примера, был повешен один из агентов Разина, пойманный в Астрахани. Прежде смерти его так страшно истерзали пытками, что самый безжалостный варвар не мог смотреть на него без сострадания, говорит очевидец. Быть может, об этом-то неудачливом возмутителе поет народная песня, называя его сынком Разина, вероятно в том смысле, в каком подчиненные называли Стеньку батюшкой:
Как во славном во городе
Во Астрахани
Очутился, проявился
Тут незнамый человек.
Шибко, щепетно по городу
Похаживает,
В одной тоненькой рубашке
Да во нанковом халате
Нараспашечку.
Астраханским купчишкам
Он не кланяется,
Господам ли да боярам
Он челом не бьет,
Астраханскому воеводе
Он под суд нейдет.
Увидал же воевода
Со парадного крыльца;
Приказал же воевода
К себе его привести:
«Уж вы слуги, мои слуги,
Слуги верные мои,
Вы подите поймайте
Удалова молодца!»
Поймали, соковали
Удалова молодца,
Привели ко воеводе
Незнамова на глаза.
Как и стал же воевода
Его спрашивати:
«Уж и чей такой детинка,
Чей удалой молодец?
Ты какого поведенья,
Чьего матери, отца?
Не со города ль Казани,
С каменной славной Москвы,
Или с Дону козак,
Иль купецкий сын?»
– Я не с города Казани,
Не со каменной Москвы,
Я не с Дону козак,
Не купецкий сын:
Я с матушки со Волги
Стеньки Разина сынок.
Стенька обо всем знал, что задумали против него в Астрахани. Для него сообщение по Волге не прерывалось. Когда пришло к нему известие, что против него идет сила, он собрал круг. По общему приговору, он оставил в Царицыне для охранения по одному козаку из каждого десятка, а со всею остальною силою поплыл вниз по Волге. Всего войска у него было от восьми до десяти тысяч.
Народная песня говорит:
Как по матушке по Волге
Легка лодочка плывет,
Как во лодочке гребцов
Ровно тридцать молодцов;
Посередь лодки сидит
Стенька Разин сам.
Как возговорит он Стенька
Ко товарищам своим:
«Уж и чтой-то это, братцы,
Мне тошным-тошно,
Мне сегодняшний денечек
Да грустнехонько?
Как и знать-то мой сынок
В неволюшку попал.
Уж я в Астрахань зайду –
Выжгу, вырублю,
Астраханского воеводу
Я под суд возьму».
Стенька плыл на стругах, а по нагорной стороне шел отряд в семьдесят человек конницы под начальством Васьки Уса и Еремеева. Под Черным Яром увидали они суда князя Семена Ивановича Львова.
Воровские прелестники Стеньки уже успели направить стрельцов в пользу козацкого предводителя. Затесавшись между отправленными против него стрельцами, они нашептали своим товарищам, что Стенька идет за народ, и если они ему передадутся, то сделают пользу и добро и себе, и всему народу. Только что Стенька появился в виду этого войска, на всех судах вспыхнул мятеж; все простые служилые в один голос закричали:
– Здравствуй, наш батюшка, смиритель всех наших лиходеев! Начали они вязать своих начальников и, повязав, отдавали козакам. Стенька кричал:
– Здравствуйте, братья! Метитесь теперь над вашими мучителями, что хуже турок и татар держали вас в неволе: я пришел даровать вам льготы и свободу. Вы мне братья и дети, и будете вы так же богаты, как я, если останетесь мне верны и храбры.
– Здравствуй, наш батюшка, Степан Тимофеевич! – повторяла толпа.
И начали они бить стрелецких голов, побили всех сотников и дворян, оставив в живых одного князя Львова.
– Что делается у вас, в Астрахани? – спрашивал Стенька. – Будут против меня драться?
Ему отвечали:
– В Астрахани свои люди; только ты придешь, тут же тебе городок так и сдадут.
Только один стрелец, Данило Тарлыков, спасся из этой кутерьмы и принес страшную весть в Астрахань. Прозоровский советовался с митрополитом, и трудно было что-нибудь придумать. Астрахань стояла вдалеке от средоточия государства. Все средства, запасы, порох, оружие – все она получала из Казани или из Москвы. Она тогда не была этим всем бедна, но мало надежды подавали угрюмые лица ее защитников и жителей, также смотревших исподлобья. Спасти ее могли только свежие силы, если б они пришли из Москвы; но в Москве не знали, что угрожает Астрахани. Невозможно было дать знать туда скоро. О Волге нечего было думать, когда по ее руслу приближался к Астрахани густой ряд стругов Стеньки. Как на беду случилось, что нельзя было послать гонца и степью: там кочующие черные калмыки резались с волжскими калмыками; дрался Большой Нагай с Малым, а татары-малыбаши – с татарами-енбулаками. Ни проходу, ни переходу. Воевода и митрополит решились послать гонца через Терек; нельзя было ожидать ничего от такого посольства: путь был слишком далек. Пока гонец мог добежать до Москвы, Стенька пять раз взял бы Астрахань. Но утопающий хватается и за соломинку. Воевода выбрал гонцом того же самого Тарлыкова, что один убежал из Черного Яра, дал ему двух провожатых русских да пять человек татар. До Терека он доехал благополучно, но на дальнейшем пути утонул; а провожатые его воротились в Астрахань и застали там уже козаков, которые казнили их за то, что они собирались звать из Москвы против них войско.
