Николай Костомаров
Бунт Стеньки Разина
И вот в Царицыне разнесся слух, что на Дону собираются козаки-воры и хотят перейти на Волгу, напасть на Царицын, взять там суда, судовые снасти, поплыть вниз по Волге и учинять воровство. Кое-какие молодцы, почуяв, что на Дону собирается шайка, предупредили ее и начали шалить на Волге. Первую весть принес в Царицын один нижегородский торговый человек.
«Застигли нас на Волге заморозы, – говорил он, – и стали мы в зимовке между Царицыном и Саратовом, как вдруг напало на нас двое воров: один с Дона, другой из Щацка, беглый крестьянин; сперва они ограбили струг с икрою, а потом напали на меня и все животы у меня отняли, да еще хвалились, что весною будет у них большое воровское собранье и пойдут воровать на Волгу. Верно, эти, что нас ограбили, приходили проведывать, нет ли по Волге стругов, чтоб захватить».
Тогда в царицынской приказной избе принялись писать донесение в Москву, отписки в Астрахань, в Саратов, в Черный Яр с просьбою прислать к Царицыну служилых побольше. Вслед за тем во всех городах началось то же. Из Саратова – писали в Самару, в Астрахань, в Царицын, из Самары в Саратов, в Царицын, в Астрахань, из Астрахани – в Царицын, Саратов, Самару, и так далее. Из Москвы пошли грамоты во все эти города по одной форме, а в грамотах говорилось, чтоб воеводы жили с великим береженьем; а где объявятся воровские козаки, посылали бы на них для промысла служилых людей. Но в Царицыне служилые не прибавлялись, и все действия против воровских козаков со стороны царицынского воеводы ограничились на первый раз тем, что он послал к Паншину станицу из пяти человек для проведывания. Начальником такой станицы выбирался вож, человек опытный, бывалый, знавший степные приметы. На этот раз вожем был Иван Бакулин. Завидев издали козацкий стан, куда нельзя было проехать за полой водой, он обратился к атаману паншинского городка.
Атаман рассказал ему, что Стенька насильно взял у него разные запасы, и прибавил:
«Сказывал мне, атаману, атаман воровских козаков Стенька Разин, чтоб я сказал царицынскому воеводе: не посылал бы он служилых людей, а не то, говорит, я всех потеряю напрасно и город Царицын велю сжечь».
С этим воротился вож и сказал:
«Стоит Стенька на высоких буграх, а кругом него полая вода: ни пройти, ни проехать, ни проведать, сколько их там есть, ни „языка“ поймать никак не можно, а кажись, человек тысячу будет, а може быть, и поболе».
Тогда Андрей Унковский (царицынского воеводу звали так) послал к Стеньке двух духовных особ: соборного протопопа да старца Троицкого монастыря. Он написал с ними грамоту да наказывал и словесно подействовать на атамана. Духовные поехали с тем, чтобы застращать увещаниями воровское сердце козака и возвратить его с неправого пути; но вместо того возвратились сами в Царицын, не видав Стеньки.
«К ним за водою проехать нельзя – так извещали они, – а стругами из Паншина никто нас перевозить не посмел; а паншинский атаман говорит, что хочет Стенька идти на Волгу, оттуда на Яик, а оттуда воевать тарковского шамхала Суркая».
Вслед за тем воровское полчище снялось с своего стана и перешло на Волгу. Вероятно, они проплыли туда рекою Камышинкою: этот путь был обыкновенный для воровских козаков, как поется в песнях:
Что пониже было города Саратова,
А повыше было города Камышина,
Протекала, пролегала мать Камышинка река:
Как со собою она вела круты красны берега,
Круты красны берега и зеленые луга;
Она устьецем впадала в Волгу-матушку;
А по славной было матушке Камышинке-реке
Как плыли-то, выплывали все нарядные стружки;
Уж на тех ли на стружках удалые молодцы,
Удалые молодцы, воровские козаки;
На них шапочки собольи, верхи бархатные,
На них беленьки чулочки, сафьянны сапожки,
На них штаники кумачны во три строчки строчены,
На них тонкие рубашки с золотым галуном;
Как и сели да гребнули, песенки запели.
Ватага Стеньки имела козацкое устройство; разделена она была на сотни, десятки; над сотнею начальствовал сотник, над десятнею – десятский. Стенька был над ними атаманом, а у него был есаул Ивашка Черноярец. Они заложили стан на высоком бугре, но где именно – неизвестно: где-нибудь выше или ниже Камышина. На этом протяжении есть в нескольких местах бугры, называемые буграми Стеньки Разина. Народное предание говорит, что здесь чародей Стенька останавливал плывущие суда своим ведовством. Была у него кошма, на которой можно было и по воде плыть, и по воздуху летать. Как завидит он с высокого бугра судно, сядет на кошму и полетит, и как долетит до того, что станет над самым судном, тотчас крикнет: «Сарынь на кичку!» От его слова суда останавливались; от его погляда люди каменели. Удалые бросятся тогда на судно, и начинается расправа. Плыл тогда весенний караван… между Нижним и Астраханью каждый год два раза (весною и осенью) плавала вереница судов, называемая караваном; в караване на этот раз были казенные суда, патриаршие, и струги частных лиц; на каждом струге было свое особенное знамя. На одном струге сидели ссыльные, которых везли в ссылку на житье в Астрахань. Большое судно везло казенный хлеб; оно принадлежало гостю Шорину и отправлено с его приказчиком. Отряд стрельцов провожал караван под начальством симбирского сына боярского Степана Федорова. У Разина была тысяча молодцов; сопротивляться было невозможно. Караван был остановлен. Стенька тотчас объявил чернорабочим и простым стрельцам, что он не будет их обижать, а только расправится с их начальниками и хозяевами. Изрубили начальника отряда, потом принялись за целовальников, ехавших при казенном хлебе, жгли их огнем, допрашивали о деньгах; приказчика, отправленного Шориным при судах, повесили. Стенька сам взошел на патриарший насад, перебил руку монаху-надзорщику и приказал повесить на мачте трех человек, вероятно за то, что показали охоту сопротивляться. На частных стругах хозяев или повешали на мачтах, или побросали в воду. Дошла очередь до струга, где сидели ссыльные. Стенька освободил их, а провожатого раздел донага, посадил на песке с государевой казною и так оставил. Стенька был причудлив: иного без причины убьет, другого без причины пощадит; в одном месте все заберет, в другом все побросает. В заключение Стенька сказал ярыжным, как назывались рабочие:
«Вам всем воля; идите себе куда хотите; силою не стану принуждать быть у себя; а кто хочет идти со мной – будет вольный козак. Я пришел бить только бояр да богатых господ, а с бедными и простыми готов, как брат, всем поделиться».
Все ярыжные и стрельцы пошли в его ватагу.
Стенька добыл судов, ружей, запасов и поплыл к Царицыну. Со стен города принялись палить на него из пушек, но, по известию современника, ни одна пушка не выстрелила: весь порох запалом выходил. Стенька был чародей и умел заговаривать оружие. В Царицыне его испугались, а на судах люди ободрились. Он послал в Царицын своего есаула Ивашку Черноярца – требовать наковальню, меха и кузнечную снасть. Унковский не задержал есаула и отдал ему без сопротивления все, что тот требовал.
«Что ж я буду делать? – говорил он. – Этого есаула, как и атамана его, ни сабля, ни пищаль не берет, и они своим ведовством все свое войско берегут».
В последних числах мая или первых июня достигли они Черного Яра. Стенька плыл в тридцати стругах; у него было до тысячи трехсот человек. Плененные суда плыли позади, а перед вели старые удальцы. Новички, набранные после разгрома каравана, находились позади, потому что Стенька еще им не доверял. Когда они поравнялись с Черным Яром, ратные люди в городе приготовились к обороне, но козаки не тронули их; не затронули первые и черноярцы козаков. Удалые подплыли вниз к Бузану. Тут встретился с ними воевода Семен Беклемишев. Из Черного ли Яра он вышел или из Астрахани – неизвестно, равно как и то, прибыл ли он с ними драться или уговаривать их; вероятнее последнее. Известно только, что он воротился в Астрахань с раною на руке и рассказывал, что козаки для поругания вешали его на мачту, а потом пробили чеканом руку, обобрали и отпустили. Три астраханских струга со стрельцами пристали к воровской станице.
Удалые поплыли по Бузани, протоку, который отделяется от Волги верстах в пятнадцати выше Астрахани и впадает в Каспийское море у Красного Яра. В Красном Яре мало было орудий и ратных людей: сопротивляться и задерживать козаков было невозможно, да и Стенька не стал беспокоить этого города, а повел свою ватагу по одному из множества мелких протоков, разделяющих разной величины острова, которыми усеян широкий излив Волги. Повернув влево, они поплыли вдоль песчаных островов, около северного берега Каспийского моря, и достигли устья Яика. Там уже давно скрывались пособники Разину. Еще когда Стенька сидел в Паншине, какой-то Федор Сукнин писал к нему из Яика: «Собирайся к нам, атаман, возьми Яик город, учуги разори и людей побей. Засядем в нашем городке, а потом пойдем вместе на море промышлять».
Как подступил Стенька к Яику, то оставил свое войско в уютном месте, чтоб не видно было из Яика, а сам отобрал трех человек и подошел к воротам. Стрелецкий голова Иван Яцын, только что перед тем присланный туда из Астрахани, спросил: «Что вам надобно?» «Мы, – сказал Стенька, – только просим пустить нас Богу помолиться». Яцын пустил их неизвестно с какого повода, может быть, видя их малолюдство, хотел воспользоваться и задержать. Ворота за гостями тотчас были затворены; но эти гости, как скоро вманились в Яик, отворили их сами и вся ватага вошла в город. Иван Яцын не стал сопротивляться, не стрелял; но это его не спасло. Стенька приказал вырыть глубокую яму и повел к ней Ивана Яцына; астраханский стрелец Чикмаз отрубил ему голову; то же сделали с другими начальниками и некоторыми стрельцами. По известию самого Чикмаза, он отрубил головы ста семидесяти человекам; остальным стрельцам сказал Стенька: «Даю всем волю; я вас не силою: хотите – за мною в козаки идите, хотите – ступайте себе в Астрахань».
Некоторые остались с ним в Яике, а другие пошли в Астрахань. Тогда Стенька послал за ними в погоню своих козаков. Они догнали их на Раковой Косе и требовали, чтоб шли с ними заодно, а когда они не хотели, то принялись их рубить и бросать в воду; от страха иные сдавались и приставали к козакам, другие разбежались врассыпную по камышам, и после уже сбирал их отправленный из Астрахани в погоню за Стенькою полуполковник Рожинский; он уже не осмелился идти до Яика, чтоб расположить к себе чернь. Стенька объявлял всем волю и твердил, что не хочет силою брать с собой никого, но говорил это с уверенностью, что в благодарность за такое великодушие все у него будут оставаться. Когда же в Яике случилось не так, тогда он и показал, что значит свобода, которую он всем предоставляет. Таково же было его и правосудие: когда ему один из тех стрельцов, что были приведены с Раковой Косы, донес, что у них четырнадцать человек составили артель и хотят убежать в Астрахань, то Стенька, по одному такому извету, жег их огнем и заколачивал до смерти.
Просидев лето в Яике, Стенька в сентябре отправился в море и пристал в устье Волги к протоку, называемому Емансуга. По островам ветвистого устья Волги жили тогда татары, носившие название едисанских. Это был кочевой народ могаммеданской веры, с короткими лицами, маленькими глазами, темно-желтою кожею, с отвислым брюхом и с морщиноватыми чертами лица, в длинных серых балахонах или в овчинах, летом вывороченных шерстью вверх, и таким невзрачным видом указывал на смесь монгольского племени с татарским. Летом шатались они по степи и по берегам моря, занимались скотоводством, охотою и рыбною ловлею; зимою толпились под Астраханью, где жили в шалашах, которые ставили на высоких земляных насыпях, управлялись князьями и были в непримиримой вражде с калмыками. У протока Емансуга был тогда улус князя их Алея. На них напали козаки и погромили наповал, прогнали князя и его сына, забрав в полон детей и женщин, от которых могли поживиться русскими копейками, украшавшими их кругленькие, вверху заостренные шапочки. Оттуда удалые поплыли к Терку, напали на какое-то турецкое судно, ограбили и воротились в Яик зимовать.
Сведав, должно быть, о невзгоде заклятых врагов своих, калмыки, кочевавшие между Яиком и Волгою, вступили в дружеские сношения с ватагою Стеньки. Одна из их орд, под начальством тайджи Мерчени, разбила свои кибитки под Яиком; началась между ними и козаками беспрерывная торговля. Они променивали друг другу то, что награбили. Козаки получали от них скот и молоко и этим содержали себя.
Астраханский воевода Иван Андреевич Хилков только и оказывал противодействие Стеньке тем, что посылал против него партии; но эти партии не доходили до Яика. Между тем в декабре прибыли в Астрахань донские козаки – Леонтий Терентьев с товарищами. Они привезли увещательную царскую грамоту, присланную к непослушным козакам на Дон, по донесению войскового атамана. Козаки эти были отпущены в Яик.
Стенька надеялся со временем управлять Доном и для этого не стал раздражать козацкого сословия, а приинял посланцев с уважением. Он собрал круг, то есть предложил дело приговору вольной братии; знал, однако, что станется так, как захочет он. Посланные допущены в круг.
Подав грамоту, они сказали:
«Боярин и воевода астраханский, князь Иван Андреевич Хилков, велел вам говорить, чтоб вы отпустили астраханских стрельцов, яицких годовалыциков (такое название носили стрельцы, отправленные из главного города в подначальный) и тех, что в степи и камышах вами захвачены, а также и улусных людей, что вы в полон взяли».
Стенька, по приговору круга, отвечал:
«Когда придет великого государя милостивая грамота ко мне, тогда мы все свою вину принесем великому государю и стрельцов отпустим, а теперь не пустим никого».
С тем и уехали козаки.
Поступками Хилкова правительство вообще не оставалось довольно.
На место его назначили другого воеводу, князя Прозоровского; но пока еще Прозоровский не доехал до Астрахани, Хилков отправил против Разина степью товарища своего, Якова Безобразова. Последний, по наказу старшего своего боярина, послал в Яик двух стрелецких голов Семена Янова и Никифора Нелюбова уговаривать Стеньку оставить свое воровство и идти в Саратов с повинною к новому астраханскому воеводе. Безобразов сошелся с двумя калмыцкими ордами под начальством тайджей Дайджина и Мончака. Десять тысяч калмыков осадили было Разина в Яике; но все это было напрасно. Весною, когда правительство, узнав о таком доброжелательстве калмыков, приказывало обращаться как можно вежливее с этими союзниками и предоставить им обладание полною добычею, какую отнимут у мятежников, калмыков уже не было около Яика. Козаки не только не сидели в осаде, но на разных местах погромили ратных людей Якова Безобразова, а в наказание за то, что их разом и увещевали и хотели повоевать, повесили обоих стрелецких голов, посланных к ним для сговора, как тогда говорилось. Неудачно окончили свое посольство с такими же увещаниями двое стрелецких офицеров, которых после того Прозоровский послал в Яик из Саратова. Один из них, пятидесятник, воротился к воеводе известить, что другого его товарища Стенька ночью убил и бросил тело его в воду.
23 марта 1668 года удалые выступили в море и с тех пор больше года в Руси не знали наверное, где они обретаются; слышали только от разных лиц, что они гуляют по морю и громят Персидское царство, а другие говорили, что они отдались персидскому шаху в подданство.
Тем временем в Астрахани переменилось начальство, и вместо Хилкова прибыл на воеводство боярин князь Иван Семенович Прозоровский. В Яик послан голова Богдан Сакмышев; но яицкие жители взбунтовались и утопили его.
На Дону пример Стеньки заохотил многих, так что молодцы начали собираться в станицы и пробираться на соединение с своею братиею, которая отличалась на синем море Хвалынском. В апреле 1669 года удал-добрый-молодец Сережка Кривой переволокся на Волгу, прошел с своею толпою мимо Царицына, мимо Черного Яра и поплыл по Бузани; за ним, по следам, плыл письменный голова Григорий Авксентьев, посланный Прозоровским. Он взял в Красноярске две пушечки медные да три пушечки железные и настиг Сережку, как тот поворотил в проток Карабузан, и учинил он с воровскими козаками бой, и разбили его напропалую воровские козаки. Сто человек стрельцов передались к ним добровольно, а сам предводитель, Григорий Авксентьев, чуть ушел в одной лодке с небольшим числом людей и известил Прозоровского, что у Сережки, по смете, будет человек семьсот. Другие офицеры – один пятидесятник, другой родом немец – попались в плен. Сережка привязал их вверх ногами, колотил «ослопьем» и побросал в воду, а потом уплыл с своими молодцами в море и нагнал Стеньку близ персидского города Раша (или Решта). Вслед за тем в Донской земле составлялись и другие шайки: по Дону и по Хопру только и речи было, как бы перебраться на Волгу, а оттуда погулять до морю. Из низовых козачьих городов молодцы пробирались другим путем – по Куме-реке. Терские воеводы доносили, что явился какой-то Алешка Протокин, а за ним две тысячи конных ведет Алешка Каторжный, а за ним запорожец Боба с четырьмястами хохлачей. Весть об удальстве Стеньки Разина достигла уже средоточия козацкого мира – Запорожья.
