Ольга Болгова
По-восточному
«Ты разбираешься в одорологии11?» – прошелестела авторша, но мне уже было не до научной дискуссии, потому что Данила совершенно банальным, тривиальным и традиционным образом подхватил меня на руки и унес в пещеру, то есть на веранду, на матрас, который этот негодяй уже разложил на полу. И мне пришлось сдаться – не могла же я препираться с ним, когда за стеной спали мои пожилые дядя и тетя.
Авторша деликатно удалилась – в таком деле даже ее присутствие было неуместно.
А мы с Данилой на пару часов перестали спорить и позабыли о бандитах, загадочной книге и завтрашнем дне. Во всяком случае, я точно забыла, а судя по тем глупостям, который этот мерзавец шептал мне то в левое, то в правое ухо, а то и в иные части тела, он позабыл тоже.
Я уснула, вся опутанная Данилиной смуглой жилистой худобой, как виноградной лозой, а когда проснулась, его рядом уже не было.
«Награда нашла героя…», – сонно пробормотала авторша с обнаженной раскладушки.
Из оконца под трехметровым потолком струился утренний свет, дверь в комнату была прикрыта. Выбравшись из «ложа любовных утех, наслаждаясь истомой в теле и душе», – это пропела авторша, – я принялась ликвидировать следы этих самых утех. Застелила раскладушку, предварительно согнав развалившуюся на ней авторшу, и вышла в свет. Из кухни раздавались звуки кулинарного действа, и тянулись ароматы выпечки. Причитая и вздыхая, священнодействовала Мила Ивановна – пекла пирожки на нервной, как она сказала, почве. Она тотчас же усадила меня за стол, наполнила кружку чаем и сообщила, что мужчины ушли, и что она страшно волнуется, что же будет дальше. Я волновалась не меньше, и вдобавок чувствовала себя виноватой от пяток до макушки. Приехала навестить родственников и устроила им развлечение с последствиями, притащив с собой креативного приятеля и компанию вооруженных бандитов! А то, что произошло сегодня ночью на веранде, вообще не вписывалось ни в какие приличные рамки.
«Забудь о приличиях, когда на карту поставлено все!» – провозгласила авторша, ухватив с тарелки еще горячий, только что изъятый из духовки пирожок.
– Мила Ивановна, – сказала я. – Тетя Мила! Даже не знаю, как просить у вас прощения за то, что я устроила. Но все произошло случайно, непонятно, как и почему! Я, мы… втянули вас в такое… но мне, нам совсем некуда было пойти за помощью…
– Ну и к кому ты должна была обратиться за помощью, как не к своим родным? – спросила тетя Мила.
Я вздохнула, извинения выглядели нелепо и неуместно.
– А когда ушли Эмиль Генрихович и Данияр?
– С утра собрались и отправились. И откуда ты откопала этого своего Данияра? Чисто Эмиль в молодости!
Тетя Мила опустилась на табурет, расправила, разгладила на коленях фартук.
– Познакомилась… он меня все время спасал… – ответила я. – А что, они ничего не сказали?
– Сказали ждать, никому не открывать, спрашивать кто, если что не так звонить в милицию. А ты не слышала, как Данияр уходил? Крепко спала?
– Да? Ох… нет… – ответила я, надеясь, что не слишком явно покраснела.
Тетя Мила бросила в мою сторону показавшийся многозначительным взгляд и перевела разговор на нейтральную тему:
– Ты почему ничего не ешь? Пирожки свежие, только из печи, с капустой, с творогом…
Я занялась пирожком, тетя Мила разлила чай по чашкам, добавила молока.
– А что дядя Эмиль? – спросила я. – Почему вы сказали, что он похож на Данияра, то есть Данияр на него в молодости?
– Такой же бесшабашный…
«Такой же бесшабашный», – эхом повторила авторша, нацеливаясь на очередной пирожок.
От души завидуя ее самообладанию и аппетиту, я тщетно попыталась залить очередной чашкой горячего чая холод своих страхов, а Мила Ивановна тем временем пустилась в воспоминания о боевой юности мужа, и в течение полутора часов нервного ожидания я узнала об Эмиле Генриховиче много интересного.
Авторша, заслушавшись, уничтожила половину первой партии пирожков и, доедая шестой или седьмой? по счету, предложила написать цикл рассказов про героического Фишера.
«Ты безнадежно меркантильна», – простонала я.
«Ты не права, я просто ловлю идеи, которые витают в воздухе».
«Рыбачка Соня», – буркнула я, не придумав ничего более оригинального.
«Обожает Костю, читай, Даню, моряк-а-а-а…», – также неоригинально подхватила она.
И в этот момент, словно услышав ее зов, кто-то постучал в дверь. Мы с тетей Милой метнулись в коридор.
– Тетя Мила, вы к телефону, а я открою, – не знаю, откуда во мне вдруг возник организатор-аниматор – видимо, закалилась за последние ненастные жаркие дни.
Мила Ивановна спорить не стала, кивнула, и, как на пост, встала рядом с телефоном, положив руку на трубку.
– Кто там? – спросила я.
– Женя, открывай, это я, – отозвался голос Эмиля Генриховича.
Облегченно вздохнув, я повернула ручку замка, который, по правде говоря, можно было снести не слишком сильным ударом. Из комнаты с удивительной для ее лет резвостью ринулась тетя Мила.
– Ну, заквохтали… – охладил наш пыл дядя, развел руками, освобождая себе жизненное пространство, как ни в чем не бывало уселся на табурет и принялся переобуваться в домашние тапочки. Словно с работы вернулся. Произведя все необходимые манипуляции с обувью, товарищ Фишер отправился мыть руки, затем выпил кружку чаю, закусив пирожком, и лишь после этого обратил внимание на наши с тетей Милой нервные физиономии.
– Эмиль… – жалобно протянула Мила Ивановна.
– Эмиль Генрихович… – подхватила я.
– Что Эмиль? Эмиль еще ого-го! А ты все меня дедом кличешь! – интерлюдия звучала обнадеживающе.
– Эмиль… – в голосе тети Милы послышались угрожающие ноты.
– Все, все в порядке. Сейчас расскажу, дайте отдышаться!
– Вы уже отдышались, Эмиль Генрихович, – не выдержала и я. – Где, что? Где Данияр?
– Скоро будет, – уверенно заявил дядя.
– Расскажите же… – простонала я. – Где Данила?
– Ты очень о нем беспокоишься и правильно, девочка, – сказал дядя Эмиль. – Он смелый парень… Расскажу…
По словам дяди Эмиля, они связались по сотке одного из захваченных злоумышленников с их вожаком, которым, по моим предположениям и описанию, являлся Лже-Данила, и выдвинули предложение: без шума и пыли обменять заложников на мои документы и вещи. Бандиты согласились при условии, что Данила отдаст им вещь, что хранится у него.
– Да, ту проклятую книгу! – не удержалась я от восклицания.
– Видимо, очень дорогая вещь, раз они устроили за ней такую погоню.
– Но где же Данила? – снова простонала я. – Они забрали его?
– Он с Сашей Паком и Славиком, – успокоил меня дядя Эмиль. – Парни наши суровые, если что, соберут мужиков, мало тем не покажется. У Славика свояк в ментах, так что все будет путем, не беспокойся, девочка.
– Я ужасно боюсь за него. Не нужен мне паспорт и билет не нужен, лишь бы он был жив и здоров.
Данила явился, когда я под присмотром тети Милы – она по распоряжению своего воинственного мужа не позволяла выйти из дому – сидела, тупо уставившись в экран телевизора – шел какой-то сериал, героиня которого долго и упоительно выясняла отношения со своим то ли мужем, то ли возлюбленным, то ли родственником, – этого я так и не поняла. Я бросилась Даниле на шею и лишь потом заметила, что он вернулся не один. Невысокого роста кореец, по всей видимости, Саша Пак, вошел в комнату, держа в руке мой звездный рюкзачок.
– Что, как? – прошептала я.
– Как видишь, все хорошо, – ответил Данила, улыбнувшись. Или усмехнувшись? О, эти загадочные азиатские черты!
Чуть позже появился и Славик Иванов в сопровождении свояка-полицейского. Мужчины удалились на кухню обсуждать текущие события, оставив нас с тетей Милой за пределами своей мужской логики. С одной стороны, это было обидно, с другой – приятно, что есть возможность свалить ответственность на мужские плечи. Что я и сделала, продолжив смотреть дурацкий сериал в компании с тетей Милой, которая пустилась в обсуждение семейных историй, в частности о том, как она познакомилась с Эмилем Генриховичем.
До Данилы мне удалось добраться лишь после полудня, точнее после обеда. Героические приятели дяди Эмиля распрощались и ушли.
– Как, как все прошло? Ты отдал книгу? Они больше не будут преследовать нас? – забросала я вопросами Данилу, когда мы наконец-то устроились вдвоем на кухне.
– Нормально прошло, – ответил он, обнимая меня.
– Данила, ты сначала расскажи… а потом тяни руки, – проворчала я.
– Я не виноват, что они к тебе тянутся, – заявил этот наглец.
– Разумеется, не виноват, – подтвердила я. – Но я жду!
По словам Данияра, они встретились с его «двойником» Лже-Данилой, и выжали из него все, что тот знал. Вернее, ту часть, которая была тому известна. Книга-алфавит была похищена у некого коллекционера по чьему-то заказу. Но исполнитель по каким-то причинам решил перепродать книгу в другие руки – видимо, пообещали больше, и тот мой сосед по самолету как раз вез книгу столь сложным путем через Алматы, чтобы передать другому заказчику. Несмотря на многочисленные уловки, его все же вычислили и уже встречали в аэропорту, захватив его сообщника, которому он позвонил перед отлетом. Он же, то ли почувствовав опасность, то ли почувствовав себя плохо, воспользовался моментом и подсунул книгу в мою сумку, видимо, надеясь, что его соратник встретит меня и книгу как-то извлечет. Сердечный приступ не дал ему долететь, но он успел отправить тому сообщение.
– А мобильник, наверно, разобрал для того, чтобы он не попал ни в чьи руки.
– Вероятно, – согласился Данила. – Хотя все его предосторожности были напрасны, человека его все равно вычислили, а за тобой устроили охоту… Если бы ты села в первое такси, то сразу же попала бы им в руки.
Я вспомнила назойливого таксиста и вздрогнула, представив возможный исход. Как причудливы тропы, по которым мы ходим.
– Ты отдал им книгу? – спросила я.
– Да, отдал, – ответил он, обнимая меня и явно теряя интерес к разговору.
Впрочем, я тоже его потеряла, поскольку в силу вступили иные приоритеты. Авторша одобрила бы их, если бы была рядом, а не лежала на походной раскладушке на веранде, страдая от последствий обжорства.
Глава 13. Милый лжец
Вот так все и разрешилось, не знаю, к удовольствию ли всех сторон, но к моему точно – я осталась жива и почти здорова, если не считать сердечных и стрессовых ран, да безвозвратно утраченного чемодана, а с ним и летнего гардероба. Тучи рассеялись, и мы прожили у Фишеров целую неделю, оторвавшись от души. Тетя Мила кормила нас на убой, и я стала опасаться, что придется закупать одежду другого размера. Саша Пак возил нас на рыбалку в Акжайдак, где озеро разбивает теплые волны о прибрежные скалы и где, стоя на камнях, можно таскать на удочку воблу. Мы купались, ловили рыбу и жарили на костре, спали в палатке, бродили, разговаривали, гоняли на мотоцикле по степи – в общем, предавались греховному безделью. Это была самая счастливая неделя в моей жизни, во всяком случае, в сознательной. Данила рассказывал о себе, о своих бесконечных скитаниях, многочисленных профессиях и неумении жить на одном месте. Я – о своем, о девичьем, стараясь не вдаваться в подробности, которые, впрочем, его не очень интересовали. Я загорела, обуглилась, стала брюнеткой не только поверхностно, но и по сути.
Авторша сначала бродила за нами бледной тенью, а потом махнула рукой и заявила, что тоже имеет право на личную жизнь, хотя Данилу в ее сердце никто затмить не сможет, и ушла со случайно встретившимся автором, публикующим в местной газете "Балхашский рассвет" женофобские одностишия под Вишневского:
Хотела гибкой стать и стройной,
Но муж пельмени отварил.
Открыла утром шкаф спросонья,
А там уж нечего надеть.
О, восточное мое счастье! Оно не могло длиться долго, короткий авантюрный роман неуклонно приближался к своему логическому завершению. Билет на самолет лежал в рюкзаке, отпуск подходил к концу.
Авторша, разочаровавшись в Лже-Вишневском, вернулась и села писать первый из задуманного цикла рассказов о дяде Эмиле.
Настал вечер отъезда, мы распрощались с Фишерами, взяв у них клятвенное обещание приехать навестить нас и так же клятвенно пообещав вернуться на следующее лето. Тетя Мила вытирала слезы, я тоже не осталась в стороне от этого мокрого дела, мужчины хранили скептическое спокойствие.
Ночная поездка по степи, тряский сон, Данила на Ямахе, горечь от предстоящей разлуки, чернота ночи и пробуждение утра, солнце, вырывающееся из-за горизонта слепящим огненным шаром, предгорья, горы и улицы Алматы, аэропорт – все как во сне. И вот мы уже на площади у аэровокзала, под бетонным козырьком, в жаркой тени алматинского полдня.
– Куда ты поедешь? – спросила я, отчаянно надеясь, что он скажет что-то обнадеживающее, связанное со мной.
– В Энск пока, там есть работа, а потом не знаю…
– Понятно…
– Женя, мы же все обсудили, я не смогу жить на одном месте, у меня и дома-то нет.
«Когда-нибудь тебе придется его завести!»
– А я разве что-то говорю? Все было здорово! Будет, что вспомнить.
Неужели ты думал, что я строю какие-то планы? У меня есть своя жизнь.
– Вот видишь… – он взял меня за плечи, утопил в своих черных глазах, негодяй, бродяга, человек без чести и без совести. Впрочем, о чем это я?
«О мужчине…», – подсказала авторша.
– Номер сотки у тебя есть, позвони.
– Ты тоже, – ответила я. – Там, кажется, объявляют регистрацию.
– Как, уже?
– Поцелуй меня здесь, и уходи.
– Ты сердишься?
– Нет, я совсем не сержусь.
Мы поцеловались, на виду у всех. Конечно, не так как хотелось бы, но все-таки неплохо.
Прощай, мое восточное приключение, прощай навсегда! Такое бывает не часто, а чаще всего такого вообще не бывает! Когда самолет, промчавшись по взлетной полосе, оторвался от казахстанской земли, а затем, набрав высоту, ровно загудел моторами, и бортпроводница на английском языке поприветствовала пассажиров, все, что произошло со мной, стало казаться страшным, странным и счастливым сном, от которого я наконец-то пробудилась. А может быть, это и на самом деле был сон? Сон по-восточному…
В Киевском аэропорту при прохождении досмотра у меня конфисковали маникюрные ножницы золинген.
«Не удивительно, – сказала авторша, пронося через контроль виртуальный кинжал, – видела бы ты себя со стороны, «Ich bin ein Wanderer in dieser Welt».
Да, в дорогу я надела джинсы и майку кузины. Не из соображений экономии, а по какому-то иному побуждению. Тетя Мила уговорила меня забрать эти вещи в знак своего расположения. «Не обижайся, что вещи ношенные, – сказала она, – но в дороге пригодятся. Ты у нас такая ладная, все при всем». Наверное, фигурой я и вышла, но не характером, и Данила, хоть и спасал меня и нашептал мне по ночам и дням немало нежных слов, но свои личные дороги оценил намного выше. И он был прав, конечно же, прав. Я не нужна ему, а он не нужен мне.
С трудом отбившись от прочих подарков, которыми хотела нагрузить меня Мила Ивановна, джинсы и майку я взяла.
Ножниц было невыносимо жаль, я даже всплакнула, ожидая приглашения на посадку. Зачем-то рядом с образом несправедливо утраченных ножниц возник, как джин из сосуда, черноволосый бродяга и, повиснув облачком под электронным табло, уставился мне в душу черными азиатскими глазами. «Мерзавец!» – вслух сказала я, напугав сидящую рядом даму и позабавив авторшу, что повисла рядом с джином-бродягой, влюбленно поглядывая на него.
Рейс не задержали, и два часа спустя я выходила из суеты Домодедово в марево прогретого московского воздуха. Здесь не было гор, охлаждающих город. Я позвонила подруге, добралась на экспрессе до Киевского вокзала и через час уже стояла под душем в ее ванной, выложенной кафелем с греческим орнаментом. Душ смыл дорожное волнение и усталость от перелета, но, стоя под струями прохладной воды, я, как пустой сосуд, наполнялась сомнениями и мыслями, которые до сих пор гнала прочь. Дурман восточной жары и нежных объятий смывался московской водой, обнажая сомнительные истины. Я думала о книге… Неужели Данила на самом деле отдал ее? Обменял на мою ничего не стоящую сумку с ценным лишь для меня барахлом? Ради чего он это сделал? Спасал, жертвовал, рисковал, добился своего, а потом бросил без сожаления? Также как без сожаления отдал в руки негодяев ценную книгу, достояние страны, ладно, пусть не страны, но коллекционера.
Все это надо было пережить, переварить, как переваривают вкусное, но острое блюдо, которого съедено слишком много. Не думать об авантюристе, для кого не существует ничего ценного, кроме дороги.
В конце концов, какое мне теперь до всего этого дело? Я чуть не погибла из-за этой книги, а ведь я совсем не героиня, и мне страшно повезло, что я выбралась из всего этого кошмара с минимальными потерями. Остальным пусть занимаются те, у кого трясутся руки при виде старинного фолианта или те, кто выбрал себе профессию сыскаря. Я точно не из их числа. Тем не менее, я вдруг ясно поняла, что очень хотела бы узнать, что же это за книга, из-за которой скрестилось столько ножей.
«Я в восторге от голосов твоей совести и любознательности!» – прокомментировала авторша, намыливая блондинистую голову.
В поисках истины я первым делом обратилась к гуру 21-го века – интернету и обнаружила множество интересных вещей. Оказывается, «Кодекс Хаммера», одна из тетрадей Леонардо да Винчи с чертежами и диаграммами, была приобретена Биллом Гейтсом за 19 миллионов фунтов стерлингов! Конечно, я не могла рассчитывать, что «мой» алфавит потянет на такую сумму – за такие деньги никто бы из этой переделки живым не вышел бы – но, даже уменьшенная в десятки раз, она потрясала. Я отключила компьютер, почувствовав знакомый холодок вдоль позвоночника.
Авторша заворожено замерла, потом вздохнула и сказала, опустив меня на землю:
«Если Данила и замешан, для тебя это уже не имеет значения».
«Ты права», – согласилась я.
Я прожила в Москве почти неделю, зализывая душевные раны, прежде чем вернуться домой, отдохнувшей и посвежевшей, такой, какой меня ожидали. В Москве стояла жара не хуже азиатской, но я упрямо прошлась традиционными маршрутами, постучав каблуками по брусчатке Красной площади, побродив по улицам и бульварам, не забыв о шопинге, кинематографе и музеях.
Мои раны, казалось, слегка затянулись к тому моменту, когда утром, в день отъезда, я включила телевизор и через несколько секунд плюхнулась на кухонный диванчик, забыв о свистящем во весь свисток чайнике. На экране крупным планом красовалась знакомая до боли картина: человек в средневековых одеяниях, странно изогнувшись, держит в вытянутой руке огромную по сравнению с ним, человеческую же голову, а другой – согнулся у его ног…
«Этот старинная книга, гротескный алфавит в виде гравюр неизвестного автора, созданная около 1464 года, похищенная из частной коллекции, была обнаружена и возвращена владельцу после блестяще проведенной специалистами операции…», – слегка захлебываясь, сообщила девушка-репортер, сменив собой крупный план страницы «моей» злосчастной книги.
«Но в горло я успел воткнуть и там два раза повернуть свое оружие…», – процитировала авторша строки со школы нечитанной поэмы неистового разочарованного классика. Видимо, на моем лице отразилось состояние жертвы несчастного беглеца Мцыри.
«Не к селу не городу…», – начала было я, но осеклась, издав то ли всхлип, то ли рык неясной природы, но по очевидной причине.
Блестяще проведенная специалистами операция! Вот как! А я ведь знала, подозревала, сомневалась, что все не так просто, что за героизмом Данияра что-то стоит, что-то гнусно меркантильное, но не хотела, не желала в это верить! Как же мы склонны уверять себя в том, что нам удобно, не задумываясь о последствиях! Я не стала сдерживаться, благо, что в квартире никого не было – подруга ушла на работу, – и высказала вслух все, что думала о коварном возлюбленном и о себе. Я не стеснялась в выборе слов и выражений, и, если каким-то чудесным образом моему оппоненту, блестящему специалисту, икнулось или чихнулось в этот момент, я бы получила тысячную долю морального удовлетворения.
«Ты несправедлива к нему», – вкрадчиво, как лиса Алиса, протянула авторша.
«На твоем месте я бы вообще помолчала! – взревела я. – Кто без конца пел о прекрасном безукоризненном Даниле? Кто растекался от него по древу? Это я пыталась вразумить тебя, если ты хоть что-то способна помнить!»
«Ты гневаешься, стало быть, любишь», – витиевато заявила эта мерзавка – специалист по отношениям противоположных полов.
Я молча взяла со стола кружку.
«Это не твоя кружка, – возразила догадливая авторша, ретируясь в сторону двери. – Насилие не аргумент, но демонстрация моральной слабости!»
Аргумент оказался вполне весомым. Поставив кружку на место, я вернулась на покинутый в порыве гнева диванчик. С таким трудом возвращенное душевное равновесие рассыпалось на мелкие осколки, как закаленное стекло от сильного удара. Пометавшись по квартире, как фурия, снова и снова перекрутив в памяти все подробности своих приключений, начиняя с трупа в самолете и заканчивая спокойным Данилиным прощанием после «блестящего окончания операции» – «ведь я бродяга, не смогу жить на одном месте…», – я наконец обрела способность плакать, и через полчаса, с опухшим лицом, огромным красным носом и оскорбленным донельзя эго, рухнула на диван и уснула, нет, скорее, забылась в нервном неспокойном сне.
«Они играют нами, но мы все равно любим их и прощаем», – мне снилось или авторша на самом деле шептала это на ухо?
«Которая я из них по счету? – отвечала я вопросом на вопрос. – Он воспользовался мною, как… как… реквизитом».
«Но он мог же влюбиться в тебя, мог?»
«О чем ты? Он ни слова не говорил о любви, он только опутывал меня своей гнусной ложью! А потом расстался без сожаления».
«Не говорил, значит, не привык разбрасываться такими словами?»
«Ну да, я же просто объект блестящей операции! Да и вообще, пошла ты к черту со своей любовью, анахронизм ходячий!»
«Скорее летучий, – парировала авторша. – А мужчина он шикарный!»
«Определенно! Шикарный мерзкий бабник-специалист широкого профиля. Ненавижу специалистов!»
Я очнулась от собственного вопля. В комнате было невыносимо душно, через открытое окно вливался не свежий воздух, а липкий жар. Цифры на электронных часах показывали ровно три. У меня оставалось полтора часа, чтобы добраться до вокзала. Подруга обещала приехать прямо туда. Я собралась, как солдат на побудке, благо, что немногочисленные вещи уже были уложены. В последний раз осмотревшись, накинула на плечи рюкзачок, взяла сумку и вышла, старательно закрыв дверь. Пробежка до метро, грохот поезда, звенящая пустота в голове, лишь перестук одного слова под музыку колес – «домой, домой, домой!»
К площади трех вокзалов я добралась, когда до отправления поезда оставалось двадцать минут. Взволнованная подруга ждала возле выхода на платформу.
– Ну ты даешь! – вскричала она. – Звоню, мобильник не отвечает, уже не знала, куда бежать. Что с тобой?
Она озабоченно уставилась мне в лицо. Кажется, я не заглядывала в зеркало перед уходом.
– Все в порядке, просто немного заснула…
Я вытащила мобильник из сумки, взглянула на черную бездну дисплея. А ведь утром думала о том, что надо зарядить батарею. Но потом уже было не до этого.
– Забыла совсем, – пробормотала я.
– Что-то случилось! – убежденно сказала подруга.
– Все нормально… бежим, а то опоздаем.
– И то верно, – согласилась она.
Прощание было быстрым, подруга сунула мне в руки пакет с «пайком»:
– Там фрукты и сок! Перекусишь в дороге!
– Спасибо, дорогая, спасибо за все! Жду тебя с ответным визитом!
Поезд двигался вдоль перрона, унося за собой спасительную тень. Проводница захлопнула дверь тамбура. Я прошла через полупустой вагон в свое оказавшееся пустым купе и села у окна, глядя на движущиеся за окном дома. Мир несется мимо, а я сижу в неподвижном вагоне. Мир манипулирует нами, используя в чужих играх, а потом выбрасывает в пустоту. «Но я еду домой! – сказала я себе. – Авторша, где ты, выдай хоть что-нибудь, не молчи!»
Молчание было мне ответом. За окном мелькнула одинокая фигура, стоящая на платформе. Она осталась там, и это означало, что история все-таки подошла к концу. Я возвращалась к нормальной упорядоченной размеренной жизни, в которой нет места приключениям, авантюрам, опасностям, антикварным книгам и мужчинам с черными восточными глазами.
Получив комплект постельного белья, я устроилась в купе. Дорога и стук вагонных колес всегда действовали на меня терапевтическим образом, и я задремала. Проводница принесла чай, за окном чуть стемнело, чинно проплыли роскошные купола Сергиева Посада. Я достала из пакета фрукт под названием помело – огромный цитрус с чуть зеленоватой кожей. Очень хотелось добраться до его сочного содержания, и я начала пробиваться через толстую шкуру. Лязгнула дверь купе, я обернулась и во второй раз за сегодняшний день почувствовала, как кинжал дважды повернулся внутри.
– Давай помогу, ножом будет лучше, – как ни в чем не бывало сказал Данияр, протягивая руку к цитрусу. Его фингал совсем прошел, не оставив и следа на смуглом лице. Все те же джинсы и помятая темно-синяя рубашка с короткими рукавами.
Слова не застряли в горле, они вырвались, как отголосок утреннего одинокого красноречия. В стиле ответ леди джентльмену.
– Я не настолько хорошо знакома с вами, – я охрипла на втором слове, но обрела силу на четвертом, – чтобы принимать вашу помощь.
– Мы не знакомы? – переспросил он.
– Во всяком случае, я не знаю вас, – ответила я, почти взяв себя в руки.
Кинжал чуть шевелился в сердце.
– Женя, – сказал он, бросая на соседнюю полку сумку и доставая перочинный нож. – Давай, я просто очищу твой цитрус, а остальное потом.
– Спасибо, но я справлюсь сама. Если мне удалось такое большое дело, то уж помело тем более…
Он уселся напротив, забрал у меня цитрус и, срезав пухлую макушку, ловко нарисовал ножом разрезы по бокам и раскрыл фрукт, рассыпав толстую кожуру лепестками.
– Угощайся…
Как будто он не только очистил, но сам и принес это помело. Но я угостилась: сняла толстую цедру и съела дольку горьковатой сочной мякоти, словно пригубила крепкого напитка для успокоения души.
– Как ты здесь оказался? – спросила я.
– Купил билет.
Я вытерла руки салфеткой и взяла следующую дольку.
– Кажется, мы распрощались. С какой стати ты едешь в этом направлении? Ах, да, я забыла, ведь ты же бродяга, бомж, перекати-поле… Или кто-то еще?
– Я купил билет именно на этот поезд, – сказал он.
– Почему? Получил новое задание от руководства? – врезала я.
Сок надкушенной дольки брызнул, потек по губам.
– Ерунда… Никакого задания и никакого руководства. Ты же сама говорила, что у тебя куплен билет на пятое июля.
– Я говорила? И что с того, что я говорила? Мы распрощались с тобой у… у трапа! Романтично и навсегда! И еще я ненавижу лжецов! И лже-бродяг и лже-лю… – я застряла на этом слове, не смогла вытолкнуть его из себя.
– Женя… я не лжец, – ответил он. – Все, что я говорил тебе, правда, ну… почти все.
– Почти все! – рявкнула я.
– Но я на самом деле бомж, у меня нет своего дома! Ты же знаешь.
– Да, ты очень убедительно рассказывал… и что теперь тебе нужно?
– Я же могу ехать, куда захочу.
Неужели его голос потерял уверенность, и я услышала какие-то сбивающиеся ноты? Нет, показалось.
– Можешь, конечно!
– Так вот я и решил попробовать…
– Что ты решил попробовать? – я уставилась в окно, за которым среди тополей мелькал, спеша за поездом, слепящий глаза солнечный диск.
– Хм… пожить в одном с тобой городе.
– Пожить в одном городе со мной? Пожить в одном со мной городе? И зачем? Город, в котором я живу, не велик! Для бродяги найдется что-то получше!
– Не найдется, – отрезал он. – Слушай, Жень, я вдруг подумал, что ты – женщина, которая мне нужна…
Вот так. Оказывается, я – женщина, которая ему нужна. Мое эго взлетело к небесам, а самолюбие упало под ноги. Не замечая, что делаю, я сжала в кулаке дольку помело, сок брызнул во все стороны, оставив на белой льняной салфетке желтоватые штрихи. Кажется, пострадала и новая майка.
– Ты хоть сам понимаешь, что говоришь? Ты вдруг подумал!
– Вполне, – отозвался он. – Ты вся забрызгалась.
– Я женщина, которая тебе нужна? А ты – мужчина, который мне не нужен. Ты меня обманул! И даже не желаешь признаться в этом.
– Не нужен?
Кажется, он опять растерялся. Провел рукой по волосам. Черные, иссиня черные, они рассыпались, упали на лоб, он откинул прядь, я смотрела на него, как завороженная. Полное несовпадение внутренних и внешних реакций, сказала бы авторша. И почему она покинула меня в такой ответственный момент?
– Даже если и был бы нужен, ты всегда будешь лгать и делать вид, что все так и должно быть, – неуклюже сформулировала я поток ощущений.
– Если ты имеешь в виду мое участие во всей этой заварухе, то я рассказал тебе правду, всю, кроме одной. Ты увидела репортаж по телеку?
– Да… сегодня утром.
– Сегодня утром я купил билет на этот поезд. Я нигде не служу, как ты, видимо, подумала. Я не использовал тебя, хотя оказался в том самолете не случайно. Мой приятель занимается частным сыском, авторитет в своем деле, и к нему обратился владелец той книги с просьбой провести параллельный розыск. Покопать по разным направлениям. Приятель подключил меня – я иногда берусь за его поручения – проследить пути одного из подозреваемых, того самого, что умер в самолете. Он не был уверен…
Грохнула и отползла в сторону дверь. Взмокшая дама весьма внушительных форм шумно поздоровалась и сообщила в сторону Данилы, что он сидит на ее месте. Оказывается, поезд остановился на какой-то станции, а мы этого и не заметили.
– Располагайтесь, – заявил Данила, словно находился в своем купе. – А мы пойдем… покурим.
Мне ничего не оставалось, как последовать за ним в тамбур. Желание узнать очередную версию или правду было сильнее самолюбия. «Или иное желание?» – спросила бы отсутствующая авторша.
– Мой приятель не знал, связан ли он с кражей книги, – продолжил Данияр, когда мы добрались до странно прохладного, пропахшего куревом тамбура. – Это была рабочая версия. Оказалось, что связан, простое везение по расчету. Я не раз прокололся, даже подозревал тебя, когда влип там, на Чимбулаке. Но все, что я сделал, я делал не только потому, что выполнял работу…
Как же мне хотелось ему верить!
– Но почему ты не рассказал обо всем там, в Алматы?
– Дело не было закончено, ну и я хотел, чтобы ты улетела спокойно.
– Ты считаешь, что я была спокойна?
Поезд набирал скорость, покидая станцию, название которой я не успела прочитать.
– Разве нет?
– А ты как думаешь?
– Значит ли это, что…? – спросил он, помолчав.
Достал сигареты, вытащил одну из пачки, повертел в руке.
– Ничего это не значит! – ответила я.
