Ольга Болгова
По-восточному
Глава 6. Степь
Описание автовокзала Сайран и близлежащих окрестностей я предоставила авторше, поскольку, едва увидев его, она воскликнула, драматично всплеснув руками: – «Вот оно, тяжкое наследие, постсоветское пространство!»
Я тут же воспользовалась ее восторгом и зажала в угол, буквально и переносно: – «Я в то время еще в проекте была, – описывай всю эту картину сама!»
«Ладно, хотя, может, тебя и не проектировали», – не упустив возможности уязвить, согласилась она.
Поэтому за следующий абзац ответственность несет авторша и только она.
Автовокзал «Сайран» оказался ярким образчиком шедевральной архитектуры бетонно-параллелепипедного периода, который оставил глубокий и неизгладимый след на всем постсоветском пространстве. С точки зрения функциональности здание являло собой столь же яркий и, не побоюсь отметить, исторический образец жизни большого города в переходный период от стагнирующей социалистической к агрессивной капиталистической экономике, сохранившийся в почти первозданном виде. Проще говоря, почти все огромные помещения вокзала и территория вокруг были отданы рынку, базару, приправленному южным азиатским колоритом.
«Ты сама хоть поняла, что сказала?» – спросила я у авторши, ознакомившись с ее излияниями.
«Я поняла, а остальные пусть сами разбираются. Это – круто, креативно и солидно», – заявила эта словоблудница.
Пробравшись через хоровод прилавков, заваленных китайским и киргизским тряпьем, лотков с напитками и пивом, киосков по покупке и продаже всего – от мобильников до золотых изделий – шашлычных, хачапурных, шаурмачных, бешбармачных и пирожковых, мусорных баков и прочих традиционных атрибутов любого рынка постсоветского, как любит выражаться авторша, пространства, я нашла обменник и затарилась парой десятков тысяч тенге. Затем, еще покружив по территории автовокзала, обнаружила стоянку автобусов и кассу, скромно прилепившиеся на задворках.
Рейс на Балхаш значился по расписанию в половине девятого вечера. Я купила билет и, к своей радости, обнаружила в двух шагах от кассы маленькую камеру хранения. Пожилая седовласая дама приятного обращения приняла плату и попросила меня самостоятельно поставить чемодан на полку, что я и сделала, постаравшись затолкать его подальше от глаз. Оставалось уйма свободного времени, а точнее – семь часов тридцать минут, и я, всеми силами своей израненной души, надеялась, что за эти часы не повстречаюсь ни с кем из своих преследователей. Если бы не дурацкое, непонятное, опасное положение, я бы только порадовалась, что имею такой тайм-аут в городе, который так хотелось осмотреть. Сейчас же самым большим желанием было скрыться от глаз людских, найти себе убежище, лечь на дно, затаиться…
«Ты долго будешь упражняться в знании синонимов?» – поинтересовалась авторша.
Кажется, она до сих пор не отошла от своего потрясающего описания автовокзала Сайран.
«Не дольше, чем ты будешь выражаться канцеляритом! Тебе научные труды писать – цены не будет!» – отрезала я.
«Ладно, квиты», – авторша миролюбиво погладила меня по плечу.
Честно говоря, я бы не отказалась провести эти семь часов в камере хранения, заснув между чемоданами, но вряд ли смогла бы убедить симпатичную даму-дежурную в целесообразности такого желания. Я побродила между ларьками, зашла внутрь автовокзала – здесь царил рынок во всей своей красе. Походив вдоль рядов, наткнулась на прилавок, заполненный сумками всех видов и размеров. А если мне сменить сумку? Идея тут же была одобрена авторшей, она только и умеет, что одобрять чужие идеи, но не способна подать ни одной своей.
Выбор был широк, но, как оказалось, невелик. Пересмотрев добрую дюжину разных сумок, я наконец выбрала тканевый рюкзачок, весь в золотистых звездочках, разбросанных по темно-вишневому полю. Главным его украшением была тяжелая блестящая блямба-застежка, которая крепилась на магнитную кнопку. Рюкзак сей я накопала среди уже явно вышедших в тираж, бросовых вещей, и выбор мой был продавщицей не одобрен, но радостно принят. Прямо на прилавке перегрузила содержимое своей сумки в рюкзак и, тщательно проверив все кармашки, отделения, углы и закоулки, завернула её в пакет и сунула в первую попавшуюся на пути урну. Здесь же, на рынке, купила легкие удобные туфли на низком каблуке, а испорченные босоножки последовали за сумкой. Добавив эти штрихи к своему преображенному имиджу, я почувствовала несказанное облегчение и адский голод. Последнее, ноги и обретенная уверенность внесли меня за пределы автовокзала. Пошла вдоль шумной, жаркой, пыльной улицы, по которой потоком неслись машины, но вскоре остановилась, любуясь вдруг открывшимся видом на водохранилище Сайран. По его водной глади мирно и волшебно скользили парусные яхты. В почти неподвижном зеркале воды отражались треугольники их парусов, башни затейливых небоскребов, что высились вдали, на другом берегу, и горы, спокойные прохладные горы, вершины которых, упираясь остриями в чистую синь небес, казалось, плыли в кудрявой пышности облаков.
«Ты довольна?» – спросила авторшу.
«Сойдет», – ответила эта любительница высокого штиля.
Аппетит разыгрался еще больше. Осмотревшись вокруг, я подумала, что здесь, кроме одного красивого пейзажа, ловить нечего, и направилась в противоположном направлении. Часа через пол я добралась до торгового центра под многообещающим названием «Сити-плюс» и убила там большую часть оставшегося времени, неплохо пообедав в «Ресторанном дворике» и посмотрев в обнаруженном на третьем этаже кинотеатре женский боевик «Секс в большом городе» и кошачье-собачий – «Кошки против собак» с брутально постаревшим Алеком Болдуином.
После кино побродила по закрывающимся вслед за мной бутикам, выпила чашечку кофе в маленькой кофейне. Остров навязчивой цивилизации привел в благодушное настроение и успокоил. Впрочем, это спокойствие быстро улетучилось, едва я вернулась на автовокзал. Солнце зашло, но еще не стемнело, и я, сидя на скамейке среди пассажиров, ожидающих посадки, вновь наполнилась смутной тревогой. Полегчало лишь когда устроилась на своем месте, и неуклюжий междугородный автобус германского производства выехал на шоссе, увозя меня прочь из Алматы, к родным, на север.
Через полчаса, оставив позади горы и зеленые холмы, живописные и не очень пригороды, ряды тополей, что долго тянулись вдоль шоссе, германец ворвался в степь. Я смотрела в окно на столь непривычную для меня равнину, уходящую в бесконечность. Солнце уже готовилось уйти на ночлег, и в честь сего события растянуло вдоль горизонта свое вечернее, тлеющее красным и желтым, одеяло, нежилось в нем, медленно прячась. Вот оно полыхнуло прощальной вспышкой и исчезло, оставив свечение, пронзительно-розовое среди фиолетовой синевы, но вскоре растаяло и оно. Мир и степь погрузились в темноту, и я задремала под мерный ход автобуса. Просыпалась несколько раз, меняла позу, то вытягивала, то поджимала ноги, то крутила занемевшей шеей – все-таки, что не говори, а поездка в автобусе дальнего следования не слишком комфортное дело. Пассажиры спали, устроившись, кто как сумел. Мне повезло – соседнее место оказалось свободным, и я, когда уже не осталось сил сидеть, улеглась, свернувшись клубком, на двух креслах. В третий или четвертый раз меня разбудил естественный природный позыв – сказывались выпитые кофе и бутылка минералки. Ощущение, само собой, не из приятных и описанию не подлежало, хотя авторша, пробиравшись вдоль прохода, попыталась убедить меня в обратном.
«Никто из пишущих до тебя еще не пытался это сделать», – прошептала она.
«Ну да, это будет креативно, как твой железобетонный абзац», – рыкнула я, поджимая ноги к животу.
Внезапно в окно ударил свет какого-то фонаря, мелькнул белый домик под плоской крышей, и автобус остановился, съехав чуть в сторону от шоссе. С шуршанием открылись пневматические двери впереди и в середине салона, пассажиры зашевелились, потянулись к выходу, туда же отправилась и я, закинув рюкзачок за спину. «Стоянка двадцать пять минут!» – крикнул водитель, выбираясь из кабины.
Я вышла из автобуса и остановилась, оглядываясь. В первую секунду показалось, что я выпала в черную прохладную бездну, перевернутую вверх дном. Бездна простиралась в недосягаемой сумасшедшей вышине, усыпанная звездами, звездочками и созвездиями, и я, забыв о низких природных потребностях, вдруг обнаружила там, в вышине, Большую Медведицу, а авторша, завизжав от восторга, – Кассиопею и Андромеду, выказав невесть откуда взявшиеся познания в астрономии.
Когда мы увлеченно искали Малую Медведицу, организм все-таки вернул меня на бренную землю, и я, оставив авторшу практиковаться с картой звездного неба, отправилась в сторону места общего пользования – невзрачного деревянного объекта «Мэ и Жо типа сортир», возле которого уже выстроилась очередь.
Здесь, наверно, следует кратко описать нашу ночную стоянку, поскольку авторша так увлеклась созерцанием южного звездного неба, что даже не напомнила об этом.
Автобус стоял в круге света от двух прожекторов, в этот же круг попадала столовая – тот самый белый домик с плоской крышей – и рекламный плакат, призывающий водителей держать дистанцию. За пределами светового круга все тонуло в бескрайней степной черноте. Постояв в конце очереди, я осознала, что вряд ли успею попасть в вожделенное заведение, но ехать дальше в таком состоянии просто не смогу. Я осторожно двинулась в темноту, решив рискнуть помочь своему организму, пройдя несколько шагов в степь, да простят меня «зеленые». Когда мне удалось устроиться более-менее удобно, со стороны стоянки раздался шум мотора. Я подпрыгнула, испугавшись, что отъезжает автобус, оставляя меня в ночи. Но автобус стоял на месте, а в освещенный круг въехала легковая машина темного цвета, и сердце ёкнуло в каком-то неприятном предчувствии. Гулко хлопнула дверца, из машины вышел мужчина, которого я узнала бы теперь в любом конце света – это был Лже-Данила. Он подошел к водителю, тот курил, беседуя с одним из пассажиров. После короткого разговора, Лже-Данила, осмотревшись вокруг, обернулся к своему автомобилю и, как мне показалось, подал какой-то знак, а затем быстро скрылся в чреве автобуса. Из авто вышел второй и двинулся в сторону объекта общего пользования, покрутился там, затем свернул к столовой. У меня подкосились ноги, и я бы безвольно рухнула на черную степную землю, не поддержи меня добрым словом авторша.
«Беги, Женя, беги!» – выдохнула она дрожащим голосом.
Что я и сделала. Взяла высокий старт и рванула прочь от автобуса, света, людей в черную бездну степи, не думая, не разбирая дороги, лишившись разума от страха, который в миг превратил меня в…
«… маленького глупого суслика, убегающего от сокола», – задыхаясь, констатировала авторша, бегущая рядом.
Удивительно, что я бежала, не падая, словно парила над землей.
«Это страх, от которого ты воспарила», – пропыхтела авторша.
«У тебя легкие ни к черту», – простонала я.
«Можно подумать, у тебя лучше», – прохрипела она.
Я не знала, как долго бежала. Нельзя сказать: пока хватило сил, потому что их не хватало уже давно, а я все неслась в темноте, убегая от опасности навстречу погибели. Остановилась, когда резь в боку стала невыносимой, и начало казаться, что в грудь вбили кол, возможно, осиновый, как оборотню. Тишина звенела в ушах, звезды качались в черной выси, сливаясь в сияющие пятна. Кое-как отдышавшись, я обрела зрение, но осматривать было особо нечего, лишь очертания земли, покрытой травой и какими-то кустиками, звездное небо над головой и чернота повсюду: впереди, слева, справа. Самое страшное, что света не было нигде, словно шоссе вместе со стоянкой сгинуло, утонуло в этой жуткой мгле. Впрочем, шоссе через какое-то время дало о себе знать отдаленным звуком мотора… и вновь звенящая тишина. Я побрела в сторону исчезнувшего звука, размышляя, за что мне все это, и каким образом Лже-Данила нашел меня. Ни к каким разумным выводам я не пришла, потому что следующая мысль о том, что я заблудилась в ночной степи и уже не выйду отсюда, разрушила все мои и без того слабые аналитические способности.
«Очень самокритично», – отметила авторша, которой каким-то чудом удавалось сохранить присутствие духа.
Я брела долго, пока не поняла, что уже давно не слышу никаких моторов и не вижу никаких огней. Нащупав какую-то кочку, уселась на нее и, открыв рюкзак, достала телефон. Аккумулятор стонал на грани истощения, но я смогла посмотреть время, часы показали 00:35, то есть с учетом того, что я так и не перевела их на местное, была половина четвертого утра. Дождаться восхода солнца, а там хоть что-то будет видно. Нашла в рюкзачке сигареты и зажигалку, закурила, тупо думая: чего же они от меня хотят? Может, считают, что мне что-то сказал покойник? Просидела так около часа или больше, батарея на мобильнике сдохла. Задремала, замерзла, очнулась, встала и побрела дальше, неведомо куда. Несколько раз садилась прямо на землю, курила, впадала в тупую дрему, поднималась, снова шла.
Я не сразу поняла, что вокруг происходят перемены – небо светлело, и стали видны кочки, трава и разбросанные кое-где клочки низких кустарников. Небо светлело, обретая над горизонтом нежно розовый оттенок, который постепенно сгущался до малинового, и тьма утекала в чистую, дарящую надежду синеву. Исчезали звезды, и вдруг, в какой-то неуловимый момент, из-за горизонта появился, сначала краем, а затем и всем своим существом пылающий шар солнца. Впрочем, мне было не до природных красот, и вы, вероятно, поняли, что всю эту душещипательную картинку нарисовала бодрая авторша, которая, как не прискорбно об этом упоминать, может и коня на скаку, и в избу, если что…
«Ты идешь на восток», – сказала она.
«Почему ты так решила?»
«Сообрази с трех раз».
«Мне нечем».
«Наконец-то призналась!»
«Дура!»
«Грубят, когда нечего сказать».
«Кретинка».
«Ты идешь на восток, хорошо, что не в Киргизию, там сейчас неспокойно. А тебе нужно на север».
«Почему ты решила, что я иду на восток?»
«Да потому что солнце восходит на востоке!!!» – заорала она.
Я послушно свернула на север. Собственно, мне было по барабану, куда идти, все равно не выйти из этой степи, у которой нет ни конца, ни края. Солнце принесло и забрало затеплившуюся было надежду. Теперь я могла видеть, но не куда иду, а по чему ступаю. Теряя силы, я цеплялась ногами за все кочки и рытвины, попадающиеся на пути. Пару раз забредала в солончаки и шла по хрустящей под ногами грязно-белой соли, несколько раз падала, разбивая и без того разбитые колени. Солнце поднималось все выше и выше, палило все сильнее и сильнее. Внутри все пересохло, противная горечь от выкуренных ночью сигарет смешалась с невыносимой жаждой. Шляпу я оставила в автобусе, а платок – в чемодане, топик на тонких лямочках никак не защищал от горячих лучей – шатенистая голова и плечи были отданы палящему светилу в его полное распоряжение. Вот так и погибают в пустыне, в степи одинокие путники… то есть, путницы.
«Скоро тебе начнут чудиться миражи», – заботливо прошелестела на ухо авторша.
Солнце и степь, степь и солнце… значит, мне суждено умереть здесь, и никто не узнает, где могилка моя, потому что не будет никакой могилки. Вороны или грифы, или какие-нибудь другие стервятники склюют мое молодое прекрасное тело, и я так и не встречу любимого мужчину – ведь бывают же на свете такие мужчины – не съезжу в Мадрид, и на Корсику никогда уже не попаду, не говоря о Париже…
Каким-то боковым зрением и слухом я замечала, что в степи кипит жизнь – несколько раз прямо из-под моих вялых ног выскакивали какие-то существа, может быть, суслики или тушканчики, или неведомые птицы. Я шла, шла и шла, превратившись в нечто бредущее без цели и направления. Плечи и грудь начали гореть, перед глазами скопилось марево, словно экран, на котором я должна была увидеть подготовленный степью мираж. И я увидела его, этот мираж… Он возник вдали, в дрожащем от жара воздухе, странными каменными столбиками, выстроившимися среди степи. Я двинулась туда, пытаясь сосредоточиться на этих двоящихся столбиках. К миражу добавился звук, он вклинился в ровный стрекот обитателей степи чуждым треском, напоминающим… звук мотора. Я заметалась, если мои неловкие движения можно было назвать метаниями. Бежать? Куда и зачем? Опустилась на землю, погружаясь в горячий, палящий туман, звук мотора заполнил все вокруг, пахнуло бензином или выхлопным газом. Что-то нависло надо мной и закрыло солнце, чья-то рука коснулась щеки. Я вяло дернулась, открыла глаза, но тотчас зажмурилась, удивляясь, что еще способна чего-то или кого-то испугаться. Человек, наклонившийся надо мной, подхватил меня под спину и под коленки, поднял на руки, а я не стала сопротивляться, просто не было сил. Словно сквозь вату я услышала, как он сказал: – «Все, все хорошо, девочка, обними-ка меня за шею!»
Я послушно последовала его совету или приказу, и он понес меня. Куда?
Каждая женщина, независимо от веса и возраста, мечтает, тайно или явно, чтобы ее хоть раз в жизни подняли на руки и понесли. И я, само собой, не исключение. Конечно, каждая женщина хотела бы, чтобы несущий был ей, по меньшей мере, приятен, а по большей – желанен. Мне нежданно-негаданно выпало на долю это вожделенное действо, правда, сильно подпорченное обстоятельствами. Меня нес на руках мужчина, то ли спасая от неминуемой гибели в казахской степи, то ли переправляя в более удобное для него место, чтобы закончить начатое вчера черное дело. Но мне почему-то не было страшно: возможно, накатило равнодушие жертвы, которую тащат на заклание; либо осознание, что пришел конец невзгодам, и наступил какой-то непостижимый хэппи энд. Я обняла своего спасителя или мучителя за шею и осторожно открыла глаза, чтобы убедиться, что это был все-таки он, Данила, а не его двойник. Мне пришлось волей-неволей пристроить голову на его плече, на чуть шершавой ткани серой рубашки, поля его шляпы цвета хаки царапнули меня по лбу. Я смотрела на его небритую загорелую щеку, по которой стекала тонкая струйка пота. Я слышала его чуть прерывистое дыхание. От него пахло бензином и степью.
Справа вдруг раздался вздох, а затем гулкий звук, словно что-то тяжелое, килограмм на полста, а то и больше, упало на землю. Краем глаза я заметила, что это была авторша, рухнувшая без чувств, видимо, не выдержав столь душещипательного зрелища.
Впрочем, ощущение эйфории, охватившее меня на руках у Данилы, сильно подпортил здравый смысл, который вернулся, едва появилась пусть и шаткая, но надежда выжить. Как он нашел меня? Все время следил? Что ему нужно?
– Ты сможешь чуть постоять на ногах? Сейчас расстелю плащ и усажу тебя, – сказал он.
– Да, смогу, конечно, – прошептала я ему в шею.
Осторожно, словно обращался с фарфоровой куклой, он поставил меня на ноги рядом с мотоциклом весьма крутого вида – если не Харли-Дэвидсон (единственная марка, которая застряла в моей памяти, и то благодаря безбашенному Микки Рурку), то что-то близкое к нему. Сквозь свой, еще не рассеявшийся до конца туман я смотрела, как Данила расстилает что-то серое на земле. Затем он подхватил меня за талию и усадил. Его ладонь вдруг коснулась моего лица, из-под пальцев потекла немыслимо приятная прохладная влага, вытаскивающая меня из мутного тумана – через мгновение я сообразила, что он, плеснув на ладонь воды из фляжки, смачивает мне виски. Еще через мгновение у моих губ оказалась эта фляжка, и я хлебнула глоток невероятно вкусной воды. Впрочем, Данила не дал напиться вволю, резко оборвав мое блаженство.
– Хватит, нам еще ехать, позже напьешься.
– Спасибо… Как… как ты здесь оказался? – озвучила я волнующий вопрос.
– Это долгая история, расскажу, когда доберемся на жайляу, придешь в себя и отдохнешь.
– Доберемся куда? – спросила я.
– На жайляу,
– А что такое жайляу? И почему туда? – пискнула я.
– Увидишь… там хорошо, – сказал Данила. – Это километров пятьдесят, придется потерпеть. Справишься?
– А у меня есть выбор?
– Определенно нет, – ответил он. – Ты сильно обгорела. Кто же отправляется в жару в степь в такой одежде?
– Блондинки… – глупо брякнула я. – Совсем не собиралась гулять по степи.
Данила коротко улыбнулся, сощурив восточные глаза, затем расстегнул рубашку, снял ее и накинул мне на плечи.
– Надень, а то сгоришь до костей.
– А как же ты?
– Не беспокойся… блондинка. И шляпу возьми, – добавил он, снимая и протягивая мне свой армейский головной убор.
Его рубашка пахла бензином и степью. Шляпа оказалась чуть великовата. Данила затянул шнурок под моим подбородком и отошел на шаг, словно любуясь своей работой.
«Он был великолепен, загорелый, без рубашки, на фоне бескрайнего, залитого солнцем степного простора, потрясая воображение природной и приобретенной активным образом жизни мужской жилистостью… или жилистый природной худощавостью…», – подала из-за кочки голос авторша, пришедшая в сознание, но, вероятно, не полностью.
Щедро позволив сделать еще несколько глотков живительной влаги, Данила помог мне подняться и, облачившись в то, на чем я только что сидела – оно оказалось видавшей виды полотняной курткой с капюшоном, оседлал свой Харли-не-Харли.
– Садись и держись за меня очень крепко. Или тебя привязать?
– Буду крепко держаться, – пообещала я, карабкаясь на сиденье за его спиной. Оно оказалось намного удобнее, чем неприспособленный для пассажиров багажник Колянова велосипеда. И еще… Почему-то я разволновалась, когда обняла Данилу за талию. Впрочем, ничего удивительного, ведь я же не знала, чего он хочет от меня и куда везет.
Мотор взревел, вновь нарушив тихую, чуть звенящую в ушах песнь степи, и мотоцикл рванул по бездорожью, ведомый явно умелой рукой. Я вцепилась в обладателя этой руки, точнее, двух рук, легла ему на спину и потеряла ощущение реальности. Лишь ветер свистел в ушах, пытаясь сорвать с меня армейскую шляпу цвета хаки.
