Ольга Болгова
По-восточному
– Поплаваем, – кивнул Данила и тут же начал расстегивать рубашку.
«Хорошо мужикам, никаких проблем, разделся и в воду», – с завистью подумала я, наблюдая за ним.
– Будешь купаться? – спросил он.
Отлично, нормально, мужская логика, никаких проблем…
«Лапина, отбрось ненужный стыд и комплексы, раздевайся и в воду», –мимо, брызгаясь, прошлепала авторша, бесстыже демонстрируя кружевное белье, едва прикрывающее ее пышные прелести.
– Отойду туда… – Данила махнул рукой куда-то влево. – А ты купайся здесь, не волнуйся, никто не придет, а я за тобой подглядывать не собираюсь.
«А почему бы и не подглядеть?» – вынырнула из воды вуайеристка- авторша.
«Утоплю», – простонала я.
Данила удалился в сиреневые кусты, а я, на всякий случай еще раз обозрев окрестности и не усмотрев ничего и никого подозрительного, скинула Жазирину рубашку, сняла брюки и зашла в воду, вновь распугав суетливых мальков. Дно уходило в глубину медленно и полого, пришлось отойти довольно далеко от берега, пока вода достигла груди. Я с наслаждением окунулась и поплыла любимым лягушачьим стилем… «брассом», – хихикнула мокрая авторша.
Боже, как прекрасен мир, в котором есть солнце, небо и много-много теплой чистой воды!
Накупавшись от души, я выбралась на берег, мечтая о полотенце, даже о Коляновом, но, так как ничего подобного поблизости не намечалось –имею в виду полотенце – забралась в кусты, с которых тут же посыпался фиолетовый дождь, отжала белье, не менее кружевное, между прочим, чем у авторши, оделась и приготовилась ждать Данилу. Ожидание не затянулось, он вскоре появился… «прядки мокрых волос падали на лоб, и капли воды влажно поблескивали на загорелом теле», – плотоядно запела маньячка авторша.
Данила расстелил на жестковатой траве свою рубашку и предложил мне сесть, что я и сделала, чуть посомневавшись и показав язык авторше, та безнадежно пыталась привести в порядок спутавшиеся мокрые волосы. Одним словом, блондинка…
– Значит, ты рванула в степь от тех типов из машины? – спросил Данияр, когда я устроилась рядом на его рубашке.
– А что было делать? Ведь они преследуют меня. Или ты считаешь, что у меня мания преследования? «Или ты тоже преследователь?»
– Судя по твоему рассказу, не мания. Так вот, продолжаю… я спустился вниз, на Медео, тебя не нашел, сел в автобус, вернулся в город. Заехал к другу, у которого остановился, и вырубился.
– Ой! – разволновалась я. – Сознание потерял?
– Ну не то чтобы, но поплохело не по-детски. Утром поехал в гостиницу, там, само собой, ты не появлялась.
– Почему ты решил искать меня?
– Да потому что не понравилось мне все это. Откуда знать, может, меня по голове, тебя – в пропасть…
– А что ж ты не стал искать меня в горах? – спросила я. – Ох, ты же раненый был…
– Ты сама справилась, – усмехнулся он. – А если серьезно, где я мог тебя искать, не представляя, что случилось? После гостиницы зашел к старому приятелю, он частным сыском занимается.
– У тебя есть приятель-сыщик? – изумилась я. – Круто! Он может мне помочь? И что дальше?
– Возможно, чем-то может. А я снова посетил твой отель. Твоих приятелей видел – дошло после твоего рассказа.
– Прия-ятелей… – протянула я. – Так это ты спрашивал обо мне у горничной? Или они?
– Спрашивал. Может, она меня имела в виду. Но они тоже там были, ты же говоришь, что рылись в чемодане. Потом пришел еще раз, но мы с тобой разминулись. Узнал, что приходила, но не блондинка, – он снова усмехнулся, взглянув на мои волосы, – спрашивала, как добраться до Балхаша и ушла, сказав, что вернется. Это был полный облом… Хотел плюнуть и бросить всю эту историю, но не смог…
– Почему не смог?
– Почему? – он помолчал, потом ответил: – Потому что раз влип, нужно разбираться во что. Иначе она тебя нагонит рано или поздно.
– Кто нагонит?
– История, в которую влип.
– А, понятно… – я почему-то почувствовала легкое разочарование. – И что ты сделал потом? Поехал на Сайран?
– Догадливая девочка. Рванул туда, выяснил, что автобус отходит вечером. Узнал тебя только по чемодану и то в последний момент. Поехал следом, черт, не рассчитал с бензином, застрял на заправке, да еще полицай тормознул. Догнал автобус, держался на хвосте. Мерседес твоих приятелей тоже шел следом. На стоянке, тормознув рядом с ним, услышал их разборки: «девка рванула в степь, там ей хана, а нам тоже, если не найдем». Ну, а остальное ты примерно знаешь.
Я молчала, меня начало знобить, и сердце вновь запрыгало, как лягушка в банке.
– Ты не врешь, они так и сказали?
– Так и сказали, зачем мне тебя зря пугать? – эхом ответил он, задумчиво покусывая травинку. – Они гоняют тебя, это факт, и им нужна какая-то вещь, что лежит в твоей сумке… Пустой телефон? Тебе кто-то подкинул его, ты уверена? Или ты подобрала его в парке, когда собирала вещи? И послушай, Женя, – он повернулся ко мне и глянул в упор своими черными глазами. – Не нужно скрывать, если ты как-то в этом замешана, я постараюсь помочь…
– Не знаю, ничего не знаю! Я ничего не скрываю, я все тебе рассказала! – взвыла я. – Как ты можешь думать, что я замешана?!
«Держи себя в руках и будь нежнее, нежнее, пусть он почувствует себя покровителем, сильным и отважным», – пропела на ухо авторша.
Данила отбросил в сторону травинку, которую жевал.
– Окей, принимается…
– И чемодан у меня пропал, уехал в Балхаш, или его эти гады стащили… – добавила я, совсем смутившись под его взглядом.
– Они его уже проверили и, судя по всему, то, что им нужно, не нашли. Значит, оно у тебя, в сумке. Мы уехали далеко в сторону, но они, вероятно, ищут тебя.
– Ищут… – беспомощно всхлипнула я. – А где ты достал мотоцикл?
– Взял взаймы, – коротко бросил он, улыбнувшись. – Сегодня переночуем на жайляу, сюда они не сунутся, даже если доберутся, а завтра подумаем, что делать.
Он вскочил на ноги и протянул мне руку. Мы двинулись в обратный путь. Впереди забелели купола юрт, слева, в огромном загоне, огороженном длинными жердями, шевелилось шумное овечье сообщество, лохматый пес выбежал нам навстречу и предупреждающе тявкнул, но тотчас же развернулся и кинулся прочь с гулким лаем, к нему присоединился его коллега… собаки встречали темно-синий мерседес, вынырнувший откуда-то из чуть сумеречного степного простора.
– Я их недооценил… – процедил Данияр сквозь зубы и, схватив меня за руку, потащил прочь. Впрочем, меня не надо было тащить, я рванула быстрее ветра.
Ужас и ноги понесли обратно к озеру, но Данила перехватил меня на лету, и потащил в другую сторону. Я, пискнув, подчинилась – неплохо, когда решение принимают за тебя. Данияр лихо перескочил через изгородь, за которой отара устраивалась на покой, что только нам снился, я пролезла под жердью, поскольку прыжки в высоту никогда не были моей сильной стороной. Данияр, лавируя среди сонных производителей шерсти, затащил меня в самую их гущу.
«Думаю, это очень верное решение, Данила на высоте», – заценила авторша, поглаживая маленькую симпатичную овечку, что тыкалась носом ей в колени.
Мои колени оказались объектом изучения для пары-тройки курчавых подружек. Впрочем, это – лирика, которой не было и нет места в жизни, его плотно заняла реальность – суровая дама с извращенной фантазией, ловко извлекающая из толпы тех, кто успокоился и расслабился, встряхивающая этих наивных глупцов различными способами, коих в ее арсенале имелось бесчисленное множество.
– Сиди здесь и не высовывайся! – сказал Данила.
– А ты куда? – испуганно выдохнула я.
– Посмотрю…
– Данила… – пискнула я.
– Что? – он обернулся.
– Осторожней…
– Постараюсь, – ухмыльнулся он. – Знаешь, не хочется еще раз получить по затылку, он и так гудит.
Он исчез в овечьей гуще, а я осталась в одиночестве, точнее, одна среди овец, насмерть перепуганная, совсем несчастная и в мокром белье.
«Какой мужчина!» – нелепо и не к месту подала голос авторша.
«Послушай, ты становишься невыносимо однообразной, словно… словно степь!» – разозлилась я.
«Разве степь однообразна? Неужели ты не видишь, как она меняет краски, следуя за дневным путем солнца? Как колышутся, будто бархатный ворс, ее травы, как отражается небо в зеркалах озер, как разгорается пламень заката на западе?» – запела она под аккомпанемент блеяния парнокопытных.
«Сейчас вижу лишь то, что попала в ловушку, и степь станет для меня местом вечного покоя», – простонала я.
«Тоже красиво, – оценила авторша. – Видишь, как важна постоянная практика: даже в безнадежной и опасной ситуации ты не забываешь использовать эпитеты и образные выражения!»
«А ты смерти моей хочешь!» – взвыла я, отпихивая особо настырную овцу, она попыталась зажевать рукав моей, то есть, Жазириной рубашки.
«Ничего подобного, – как ни в чем не бывало, отреагировала авторша. – Прикинь, какая ты везучая!»
Лучше не скажешь… Везучая, как овца, я сидела в загоне, в компании себе подобных, в неизвестности, а солнце сползало за горизонт, и начинало темнеть. А что, если Данила все-таки из той теплой компании, и сейчас они все явятся сюда, и везучей больше некуда будет бежать? Или вдруг он погиб на поле боя? Что делать?
Когда я, измученная неизвестностью, страхами, запахами и овцами, приняла решение выйти на простор, Данила явился, как черт из табакерки, точнее, как джин из сосуда.
– Что? Что там? – прохрипела я, потеряв голос.
– Хорошего мало. Твоих приятелей трое. Это они. Так или иначе, но мне почему-то не хочется с ними встречаться.
– Думаешь, мне хочется? – простонала я.
– Значит, будем подрываться, – задумчиво произнес Данила.
– Куда и как? – выдохнула я.
– Черт… Ямаха стоит за большой юртой, надо пробираться туда… – пробормотал он. – Но они рванут следом, и не факт, что нам удастся уйти. Уж очень они настырные.
Он казался растерянным, и это не придавало мне уверенности, но почему-то расположило к нему.
– А казахи? Ну, хозяева всей этой отары? Они не помогут? – спросила я.
– Помогут… – задумчиво сказал он, словно не очень вникая в смысл моих слов.
Затем встряхнув головой, отпихнул особо активную овцу и продолжил уже вразумительно:
– Если хочешь, мы можем выйти к твоим приятелям и спросить, что им нужно. Хотя, учитывая их упорство, я бы не стал этого делать.
– Они не мои приятели! Ни за что не пойду ни на какие переговоры!
– Ты уверена? – Данила уставился на меня, но в сумерках я не могла уловить выражение его глаз.
– Уверена, – упрямо повторила я.
«Лучше славная смерть, чем позорная капитуляция!» – авторша в гордом порыве чуть не оседлала овцу.
– Тогда… вперед, Женя Лапина! – Данила прошептал эти слова, наклонившись ко мне, словно хотел…
Я так и не успела узнать, что же он хотел, потому что где-то совсем рядом в шум отары вклинились человеческие голоса, и Данила, нажав на плечо, пригнул меня к земле. Я уткнулась носом в овечий бок и, задохнувшись, сжалась в комок. Впрочем, организм отреагировал очень быстро: невыносимо засвербело в носу, и я чихнула, от всей души, перекрыв своим художественным чихом всю песнь отары. Следующий чих пыталась задержать, лопаясь, задыхаясь, получая болезненные толчки в бок от авторши и чувствуя, как пальцы Данияра сжимают мою руку.
– Тихо, тихо, – прошептал он.
Я зажала нос пальцами, из глаз потекли слезы.
– Кажется, ушли к озеру, идем, – сказал Данияр.
– Кто это бы… а-апч… ох… был? – простонала я.
– Твои при… короче, они, – ответил он. – Пошли. Лишь бы собаки не залаяли.
Мы выбрались из загона и обогнули жайляу перебежками, словно лазутчики. Сумерки были нам на руку, собак – не видно и не слышно. «Везунчики!» – напевала под нос авторша, прячась за очередной кочкой. Зажглись подвесные фонарики – где-то гудел движок переносной электростанции. Мерседес одиноко стоял в стороне.
– Вон Ямаха, в двух шагах, иди, я тебя догоню, – прошептал Данила.
– Что? Почему? Ты куда? – испуганно застонала я.
– Вон там, за крайней юртой стоит мотоцикл… затихарись и жди меня, – повторил он и двинулся к мерседесу.
Чувствуя, как сердце бьется в горле, стремясь выскочить наружу через рот, я сжала зубы, чтобы не дать своему жизненному мотору свершить сей неразумный поступок, и двинулась в указанную сторону. Добраться до знакомого мотоцикла оказалось нетрудно. Я привалилась к колесу и стала ждать, прислушиваясь к голосам, раздающимся откуда-то из юрт. О чем-то болтали мальчишки, в их диалог нравоучительно вклинивался высокий женский голос. Затем разговор затих, зазвучала мелодичная песня на казахском языке, кажется, включили телевизор.
«Сумка! Господи, мамочки, моя сумка, мой рюкзак, он же остался в юрте!» – я чуть ли не подскочила. – Надо забрать его, там же мое всё! И что-то не моё, но это неважно…».
Оглядевшись и не обнаружив вокруг никого, я двинулась к юртам. Но в которой из них я ночевала? Осторожно приблизилась к той, откуда слышалась музыка.
«Ищи самую большую, белую, идиотка! – прошипела авторша. – Возле нее печка, а напротив – твоя!»
Легко сказать, но трудно сделать, когда мозги заклинивает от страха, коленки дрожат, и все вокруг пахнет овцами. Или это я пахну овцами? Меня вычислят по запаху. После нескольких перебежек я все-таки определилась с юртой, обошла ее вокруг, прислушалась и вошла. Внутри было темно и тихо.
– Здесь есть кто-нибудь? – шепотом спросила я. – Жазира, ты здесь?
В ответ раздалось лишь мерное тиканье часов, что стояли на сундуке. Когда глаза немного привыкли к полумраку, я двинулась туда, где, по моему мнению, должна была находиться кровать, на которой я спала. Врезавшись в дастархан, я все-таки добралась до неё и начала поиски, ощупывая все вокруг. Рюкзачок нашелся быстро. Я просунула руки в лямки, приладила его за спину и двинулась к выходу. Отодвинув кошму, осторожно пробралась в образовавшийся просвет, и в этот момент кто-то схватил меня… вопль ужаса, который я попыталась изобразить, был жестоко прерван – чья-то рука зажала мне рот.
Что происходит с живым организмом, который насильственно лишают свободы передвижения в пространстве и возможности звукового выражения охвативших его эмоций? Конечно, я могла бы ограничиться коротким и банальным «ужас сковал все ее члены», но, по настоянию педантичной маньячки-авторши, вынуждена несколько расширить это клише.
Я отчаянно дернулась – вероятно, именно так дергается рыба, попавшая на крючок, – горячей или холодной, короче, контрастной волной нахлынуло осознание беспомощности. В голове застучал молоток, точнее, загрохотал молот, в животе забулькал животный, само собой, страх. Закружилась голова, и мне показалось, что я падаю, несмотря на то что у захватчика была мертвая хватка. Я задергалась, пытаясь пихнуть бандита ногой.
– Да не пинайся ты… – вдруг услышала я знакомый голос. – И не ори…
Рука, сжимающая мне рот, ослабла, меня развернули на сто восемьдесят градусов, и я уперлась носом в грудь… Данилы, это был он.
«Он!» – завопила авторша.
Я открыла было рот, чтобы возмутиться, высказать все, что думаю о нем и его неадекватных действиях, но успела только пискнуть, потому что он обнял меня так, словно хотел выдавить все оставшиеся соки, и готовые вылететь на свободу слова попали на его губы, что прижались к моим.
«Э-э-э… о-о-о… – простонала мне на ухо авторша. – Ты сама-то поняла, что сказала?»
«Отстань, отвали, отвянь, отчаль!» – ответила я, если стон можно считать ответом.
«Ладно, отплываю, в голове – туман, в теле – пожар… не забудь подробно рассказать, как он целуется… Хотя и так вижу, что отпадно», – пропела она и полетела над юртой, размахивая руками, словно крыльями. И как только ее воздух носит?
– Что, что ты делаешь? – удалось спросить мне, когда Данияр вернул возможность вдохнуть теплый вечерний воздух, пахнущий травой, юртой и овчиной.
– Я бы повторил, но некогда, – коротко бросил он и, схватив меня за руку, потащил туда, где стоял его мотоцикл.
«Вон они! Это они!» – загремело за спиной. Затейливый мат, топот ног, девичий визг, что-то по-казахски, рев мотора… прыгаю на сиденье дрожащего в стартовой горячке мотоцикла, падаю на спину Данилы, визг колеса, мелькнувшая фигура бегущего человека, и степь, ударившая ветром и чернеющим простором.
– Куда мы едем? Куда мы едем? – шептала я в горячую Данилину спину, уткнувшись в его влажную рубашку, а он гнал вперед и вперед, в темную, безграничную неизвестность. Я же превратилась в придаток Ямахи и Данилы, в третью часть триптиха, в шарикоподшипник, что вращался в лад с рычащим механизмом, в крыло летящей в пространстве птицы, в украденную невесту, перекинутую через седло бешено галопирующего коня…
«Вот что значит первый, такой экстремальный, такой великолепный, умопомрачительный и крышесносный поцелуй! – кричала авторша, захлебываясь воздухом. – Он вдохновляет на эпитеты, он – уголь в топке паровоза, бензин АИ-98 в баке Ямахи, ядерное топливо…»
«… керосин в примусе!» – заорала я, вжимаясь в спину Данилы. Кажется, мы парили над землей. Время и пространство потеряли счет, совсем стемнело, и трудно было понять, как Данила находит путь в этой черной безбрежности. «Хотя, возможно, он и сам не знает, куда едет», – подумала я.
Он включил фары, и теперь мы мчались вслед за полосой света, что скользила по земле, вырывая из темноты то груду камней, то клочки растительности. Я перестала спрашивать, думать и бояться, отдавшись этому сумасшедшему движению в никуда. Наверное, вот так идут на плаху, отдаваясь неизбежности, как страсти. Хотя я все же лукавила, утверждая, что перестала думать – я думала… о том, как он поцеловал меня там, схватив возле юрты. Поцеловал, теряя драгоценные мгновения, когда преследователи наступали нам на пятки, почти также, как Питер О’Тул целовал Одри в дежурке музея Клебер-Лафайет…
«И я чувствовала вкус его поцелуя на губах…», – пропела авторша из темноты.
«И убила этот вкус вызывающим оскомину штампом», – прорычала я в ответ.
«Если это и штамп, то очень красивый, и я никогда не откажусь от подобного штампа!» – завопила авторша.
«Фиг с тобой, пусть будет вкус поцелуя», – согласилась я.
Согласилась потому, что на самом деле его чувствовала, этот вкус, и он, и горячая спина Данилы вызывали во мне отнюдь не детские желания.
«Тебя забрало не по-детски! – продолжила, захлебываясь ветром, авторша. – Ты влюбилась, и это правильно, и закономерно! Ну как можно остаться равнодушной к такому мужику! Брюнету с такими глазами, с такой харизмой, удалью, Ямахой и небрежностью в одежде!»
«Ты хочешь сказать, что я, словно недотепа-спящая красавица, запала на черноглазого неряху-похитителя мотоциклов с сомнительным прошлым и подозрительным настоящим, потому что он насильно поцеловал меня, воспользовавшись экстремальной ситуацией?»
«Да, где-то так», – подтвердила нахалка и, засунув четыре пальца в рот залихватски свистнула на всю степь – подозреваю, что где-то вдали Соловей-разбойник, нервно икнув, свалился с дерева и побрел прочь, признав свою профнепригодность.
Грохот мотора и скорость внезапно сошли на нет, я еще по инерции летела вперед, а Данила уже сбросил газ и, резко затормозив, заглушил мотор. Я сползла с сиденья и чуть не упала – ослабшие ноги не держали. Данила подхватил меня и, обняв, начал целовать так, словно затягивал в себя опасным водоворотом, и не было сил сопротивляться, и я падала в жерло воронки, из которой не было выхода.
«It’s so exciting! Das ist phantasticsh! Бұл жойқын шабыс болды!»8 – от избытка чувств авторша впала в состояние полиглотического шока.
Короче говоря, я отдалась поцелую на все сто. Да и зачем мне было сопротивляться, ведь, во-первых, это было хорошо, даже очень хорошо, во-вторых, возможно, я целовалась с мужчиной в последний раз в жизни, в-третьих, я целовалась с мужчиной в центре мироздания под бездонным шатром черного неба, усыпанного серебром звезд, и не было больше никого не только на земле, но и во вселенной, потому что вокруг никого и ничего на самом деле не было – сплошная черная степь.
«Mamma Mia, if you go again, my, my, how can I resist you!»9 – бездарно фальшивя, заорала авторша первую строку хита семидесятых.
То ли вокальные упражнения авторши, то ли вопль какой-то птицы вдали помешали остаткам разума покинуть мою бедную голову, и я пришла в себя, обнаружив, что вцепилась в Данилу, как сирена, обняв его за шею, а ладони наглеца уже странствуют по моей спине, забравшись под Жазирину рубашку. Хорошо хоть не ниже спины. Я расцепила руки и, изгибаясь, как горная лань, выбралась из объятий.
– Что? Что не так? – спросил он, глядя на меня совершенно пьяными глазами.
– А ты сам как думаешь? – поинтересовалась я, глядя на него глазами, думаю, не менее пьяными.
«Я пьян от любви!» – запела авторша.
– Да, на самом деле, что это мы… – пробормотал он, снова пытаясь обнять меня.
– Данила, Данила, но где мы? За нами гонятся! – пробормотала я, вспомнив с ужасом о преследователях, о Мерседесе, который, возможно, сейчас вынырнет из темноты, а мы тут стоим и целуемся, словно влюбленные.
– Не догонят, – самоуверенно заявил Данияр, обнимая меня за талию.
Я попыталась оторвать его пальцы от указанного места, но попытки оказались тщетными.
«Или не очень старалась?» – весело спросила авторша, оседлав Ямаху.
– Почему ты так уверен? Что там произошло?
– Я вывел из строя их мерс, и, думаю, они нас потеряли.
– Ты вывел из строя? Проколол колесо?
– Да и еще кое-что, тебе неинтересно знать детали…
Мне было интересно знать детали, а в его словах прозвучало превосходство мужчины, не желающего объяснять женщине вещи, которые она все равно не поймет своим ограниченным умом, но я не стала настаивать. Так или иначе, но я доверила ему свою жизнь и, кажется, судя по последним минутам, немножко больше.
Я простила его, потому что он мне очень нравился… давно, с той минуты, когда появился в парке в самый нужный момент. Или еще раньше, с той минуты… впрочем, об этом можно будет подумать позже.
На этой оптимистической ноте я обняла его за шею и спросила, глядя в совсем черные в темноте глаза: – Что мы будем делать дальше?
– Выберемся на трассу и рванем, куда захочешь! – сказал он.
– Хороший план! Но я не знаю, куда хочу, знаю только, что хочу избавиться от этих проклятых уродов.
– Понятно… – ответил он.
– И ты так спокойно говоришь об этом?
– Не спокойно.
Мне казалось, что он говорил одно, а думал о другом.
– Ладно, – продолжил он вдруг своим обычным, чуть небрежным, тоном, словно сбросив оцепенение. – Сейчас чуть отдохнем и поедем.
– В Балхаш… – сказала я. – В конце концов, там у меня родственники, к которым я еду. Не могу же я без конца бегать по всему Казахстану! И самолет у меня через десять дней.
– Ты улетаешь через десять дней?
– Если доживу…
– Не позволю не дожить.
– Я тебе… нравлюсь?
– Нравишься? Не то слово.
Наступила пауза, во время которой авторша нервно бегала вокруг нас и вздыхала.
– Светлые волосы тебе лучше, – говорил он, лохматя мою стрижку.
– Но мне пришлось, ты же знаешь.
– Ты отожгла по полной…
– Если бы ты знал, как мне было страшно…
– Не бойся, я с тобой.
Наступила следующая пауза, авторша рулила неподвижно стоящей Ямахой, имитируя звук мотоциклетного мотора.
После третьей паузы Данияр решительно двинулся к мотоциклу.
– Отсюда ходу часа три, если в степи не застрянем, но скоро должно быть озеро. Садись.
Уже привычным движением я вскарабкалась на заднее сиденье и уже совсем уверенно прилипла к Даниловой спине. Взревел мотор, мелкие камушки, веером вылетевшие из-под колеса, царапнули по ноге.
