В художественном салоне Муха ходила по картине и возмущалась:
– Надо же! Картина незаконченная! Масса недоделок! Надо указать художнику, что где исправить.
И она, оставив несколько темных пятнышек, жужжа, полетела к следующей картине.
С утра Керосинка была в прескверном настроении – пылала огнем:
– Я всем покажу, как надо жить! – кричала она и довела Кастрюлю до кипения. Сковорода так впечатлилась увиденной ссорой, что на ней все сгорело.
Керосинка на этом не успокоилась и перебросила весь свой пыл на Чайник:
– Будьте так добры, прошу вас погасить свой гнев, – попросил он. – Я не хочу ни с кем ссориться.
Но Керосинка лишь сильнее разгорячилась. Чайник не выдержал, хлопнул крышкой и закипел.
– Фу! Как вы невыносимы! – фыркнул он и залил ее кипятком.
Керосинка зашипела и потухла, но ненадолго. Чайник унесли, а на его место опять поставили Кастрюлю.
И все пошло, как прежде.
Керосинка никому не давала спокойно жить.
– Какое богатое Корыто, в нем полно одежды! – завидовала бельевая Веревка и тут же успокаивала себя: – Ничего, вот наступит время, я стану богата, а Корыто останется ни с чем…
Термометр дружил с Ртутью, наблюдал за ней и удивлялся, как она была увлечена теплым Ветром. Если Ветер навещал ее после долгой разлуки, Ртуть от радости поднималась во весь рост, сверкала серебристым блеском и говорила:
– Оставайся со мной всегда таким теплым. Мне это очень нравится!
Но со временем он охладевал и улетал, а она съеживалась в серый комочек и жаловалась ему вслед:
– Почему ты стал таким холодным?
Вскоре Ветер, соскучившись по Ртути, возвращался к ней и снова согревал.
Так было из года в год, зимой и летом. Ртуть всегда ждала Ветер, каким бы он ни был – холодным или теплым.
– Ветер ведет себя так неблагородно, – ворчал Термометр. – И она все это терпит, не может жить без него. Неужели это любовь такая?
А Ртуть тем временем стала подниматься и засверкала серебристым блеском – видно, почувствовала, что к ней летит ее теплый Ветер.
– Ах, как он чудесно сверкает! Как он красив! – говорил здоровый Зуб, глядя на золотой.
– Не завидуй, – охладил его мудрый собрат. – Ведь под золотом – гниль.
Афиша давно висела на стене театра, была вся потрепанная, держась лишь одним уголком, колыхаясь из стороны в сторону и зазывая прохожих.
– Не проходите мимо! Зайдите, зайдите в театр, посмотрите мой спектакль!
Но никто не обращал на нее внимание. Афиша догадывалась, что время ее ушло, но она не хотела этому верить и из последних сил держалась за стену любимого театра.
«А может, меня еще оставят?» – думала она.
Тут Ветер сорвал ее и понес в неизвестность.
– Ах, какой ты противный, Ветер! – воскликнула Афиша. – Дал бы мне еще немножко помечтать, хотя бы чуть-чуть!
Но то место, где она только что висела, уже занимала новая Афиша.
– Раньше я долго не мог кроссворд разгадать, мысль не приходила, а сейчас быстро все решаю, – сказал Лоб.
– Когда-то у тебя была шевелюра, которая не давала мне быстро прийти, – объяснила ему Мысль. – А теперь ты лыс, и я тут как тут.
– Так вот почему я стал умнее! – обрадовался Лоб. – Оказывается, шевелюра мешала моим мыслям!
Сигарета, придерживаемая губами, тлела и дымила. Ее приятель Табак превратился в дым, проник в рот, горло и легкие.
– Внутри невозможно находиться, – недовольно проворчал Дым. – Там сильно накурено.
Он вылетел обратно и, клубясь красивыми колечками, достиг цветка, стоявшего на подоконнике. Его листья вмиг стали желтеть и опадать.
Сигарета встревожилась:
– Если от Дыма цветок погибает, тогда что станет с курильщиком? Наверно, у него все внутри пожелтеет и высохнет…
Позже Сигарета, находясь в пепельнице, еще долго осуждала Табак:
– Я сама из-за него превратилась в пепел.
Градусник горячился от высокой температуры, стонал и охал:
– Я горю! Я весь в жару! Пора в футляре отлежаться…
На следующий день Градусник сильно встряхнули, померили температуру еще раз, посмотрели – ее нет!
– Это оттого, – радостно сказал Градусник, – что мне нужна была хорошая встряска.
– Хозяйка меня не любит, – сокрушался Зонтик. – Стоит начаться дождю – она меня с собой берет. Весь промокнешь, а ей нипочем. Хоть бы спасибо сказала. Когда светит яркое солнце, Хозяйка тенью защищается, а я от жары парюсь. И опять никто не поблагодарит.
От этих переживаний у Зонтика вылезли спицы и стали торчать во все стороны.
«Теперь совсем никому не нужен», – подумал он.
Но Хозяйка взяла нитку с иголкой и осторожно прикрепила материал к спицам. Зонтик стал как новый.
– Как я мог так обмануться! – радостно воскликнул Зонтик. – Хозяйка меня любит, только об этом не говорит.
И он стал ждать, когда она опять возьмет его с собой.
Старый Грач говорил Граченку:
– Когда я был таким, как ты, я не уставал ухлестывать за птичками. Много их у меня было. А теперь не до птичек. Боюсь с ветки свалиться – упадешь и не поднимешься.
– Дедушка, – спросил Граченок, – а если бы тебя сейчас птичка позвала?
– Где она? – встрепенулся Грач и вмиг взлетел.
Ведро стояло на срубе колодца и грустно думало о том, почему, если оно без воды, все говорят, что оно пустое. Не желая мириться с обидным прозвищем, оно с горя бросалось в глубокий колодец, и каждый раз, как только Ведро захлебывалось от холодной воды, его вытаскивали.
И что удивительно: в тот момент, как Ведро появлялось на срубе колодца, все кастрюли, плошки, кружки весело звенели, радостно приветствуя его. Потом, зачерпнув из него воду и пробулькав что-то, исчезали. А когда в нем не оставалось ни капли, снова начинали дразниться:
– Ты – пустое, пустое Ведро!
Оно, обиженное, опять плюхалось в колодец и сокрушалось:
– Когда же наступит время, и меня назовут Ведром Жизни!
Муха села в миску, полную еды, наелась досыта и недовольно прожужжала:
– Что за жизнь такая! Весь день только ешь и ешь. Мне бы повеселиться, покружиться, поболтать с кем-нибудь!
И улетела к подружкам.
Утром Муха проснулась голодной и полетела искать пищу. Летала, летала – ничего не нашла.
– Мне бы крошечку хлеба, – вздохнула она.
Сегодня ей было уже не до веселья.
В музее вывесили картину «Пейзаж с черным пятном». Нахлынул поток зрителей, которые часами стояли возле нее, восторгаясь:
– Вот это искусство! Вот это дар! Ах, ах! Что же этим хотел выразить художник…
Временами раздавалось:
– Вижу, вижу! – и очередной посетитель молча уходил из зала, боясь попасть впросак и не решаясь вслух высказать свое предположение – вдруг другие разглядели в картине то, что ему не удалось увидеть?
Кот Василий, который охранял музей от мышей, заинтересовался: «Почему так много народу возле этой картины стоит – ахают и охают?»
И вечером, когда посетителей не было, решил ее посмотреть сам. Уставился на пейзаж, смотрел-смотрел, в глазах зарябило, и он промяукал:
– Вижу на полотне черную дыру, а в ней далеко-далеко прячется мышка.
Тут пришла уборщица, протерла картину тряпочкой и проворчала:
– Какая-то здесь грязь.
А это была не грязь – у художника с кисти случайно шлепнулась на картину черная клякса. Посмотрев на нее, он решил – пусть будет в картине загадка!
Топор и Колун были неразлучными друзьями. От острого Топора, увлеченно делающего свою работу, лишь щепки летели. Дерево повалить или обтесать – для него было пустяковым делом. Тупой Колун тоже не отставал: полено расколоть ему ничего не стоило.
Однажды они вообразили, что могут легко заменить друг друга.
– Я, – сказал Топор, – тоже колоть умею.
– А я – рубить тоже мастак, – ответил Колун.
Они чуть не разругались и решили показать себя друг другу в новой ипостаси. Замахнулся Топор, стукнул по полену что есть силы и застрял в нем. Настала очередь Колуна. Ударил он со всей мощью по дереву и тоже застрял.
Помогли друг другу освободиться и решили:
– Так дело не пойдет, только время зря тратим. Надо делать то, что у каждого лучше получается.
В этот день топор и колун ловко с работой управились, заготовили большую поленницу дров. И с тех пор никогда не завидовали друг другу. Каждый знал свое мастерство.
Изящная перламутровая опасная Бритва легко знакомилась с богатой Шевелюрой и быстро доводила ее до лысины.
Колючая Кнопка попала на кресло.
– Вот теперь-то я расскажу всем, чем занимается Чиновник, – обрадовалась она. Была она канцелярской и не понаслышке знала о всех его делишках.
– Так вот, господа, – обратилась она к Графину, Стакану и Бумаге с Карандашом, – расскажу Вам о нечестных поступках нашего начальника…
И только хотела продолжить разоблачительную речь, как на нее сел Чиновник.
– Вот уже и рот мне затыкают, – не успела возмутиться Кнопка, и ее выбросили в мусорную корзину.
– Видете, как боится меня Чиновник! – злорадствовала она. – Вот выберусь из корзины, тогда уж ему точно не поздоровится!
Два Пакета стояли возле кассы и любопытствовали, что у каждого из них внутри. Так жаждали узнать, что тесно прижались друг к другу. Первый Пакет не удержался и упал. Что-то в нем разлилось, и разнесся резкий запах водки.
– Какая жалость, – грустно вздохнул оставшийся в одиночестве Второй Пакет. – Надо мне было раньше с соседом познакомиться. Ведь у меня есть замечательная селедочка с огурчиком…
Глина лежала в яме и переживала:
– Все друзья в пыль превратились, скоро и я такой буду…
Но однажды ее забрали и положили в воду. Она взглянула на свое отражение и огорчилась:
– Какая я страшная!
Когда появились руки и стали ее сильно мять, Глина испугалась, а потом успокоилась и даже почувствовала, что ей это нравится.
Руки слепили из нее что-то, затем покрасили и отправили сушиться. Глина высохла так, что звенеть стала. Взглянула в зеркало и замерла от восхищения: перед ней стояла сверкающая лаком Ваза с прекрасной росписью.
– Так это я, бывшая Глина?! – воскликнула счастливая Ваза.
Тут же неподалеку она заметила маленький комочек глины, похожий на тот, каким она была когда-то, и сказала:
– Тебе повезло, комочек, в добрые руки попал ты!
– Что ты у всех берешь инструмент? У тебя же свой есть! – ругал мастер напарника.
– А у меня он тупой.
– Так наточи!
– Пробовал. У вас лучше получается.
Река работала день и ночь, принося всем радость. Была она чистая, вкусная, и люди ее сердечно благодарили.
Считая себя самой лучшей Рекой, она стала пренебрежительно относиться к берегам и к людям.
– Вы загрязняете меня! – возмущалась она, волнами отгоняя их от себя. А вскоре отгородилась от них бетонными плитами и совсем зазналась, говоря:
– Я хочу слышать не только «спасибо», но и то, что я незаменимая и лучшая река в мире.
Но ей по-прежнему говорили только «спасибо», а ей хотелось большего признания.
Затаила Река злобу:
– Вот уйду под землю! Без меня всем Вам будет плохо! – и, громко клокоча, ушла в глубину.
Через некоторое время Река осознала свою ошибку: там она была никому не нужна. Затихла, попробовала выбраться, но не смогла. Так и осталась под землей.
– Дедушка, почему у тебя много родинок? – спрашивает внучка.
– Ты же видела в лесу старое дерево, обросшее опятами, – сказал дед. – Вот и я, как это дерево, покрылся грибами, только называются они родинками.
Повстречались в подъезде Швейная Иголка и Игла от Шприца.
– Ты чем занимаешься? – спросила Игла.
– Я у портного работаю. Сегодня весь день вкалывала, сшила ему костюм, он меня поблагодарил и пошел к приятелю хвастаться, – ответила Иголка.
– Я тоже тружусь каждый день, – сказала Игла. – Но, конечно, не бесплатно. После меня все довольные лежат и ничего не соображают. Вот только что уколола новенького, его приятель привел. Денег у него не было, но я в залог пиджак взяла, очень понравился. Значит, точно еще придет. Приучу его к своему зелью.
– А где он сейчас? – поинтересовалась Иголка.
– Да вон там, под лестницей.
Скатилась Иголка со ступеньки и увидела своего Портного: лежит в рубашке, грязных брюках, лицо бледное, глаза вытаращены, в руке шприц… Таким она его никогда не видела.
– Ты что с моим хозяином сделала? – возмутилась Иголка.
– Мы тут ни при чем, – засуетились Игла со Шприцем и закатились под лестницу ждать следующих клиентов.
Хорошо, сосед шел, увидел, что человеку плохо, поднял и домой привел. Очухался Портной и сам себе сказал:
– Иглы бывают разные. Одни радость приносят, а другие медленно убивают. Надо их вымести из подъезда…
А Шприц с Иглой тем временем ждали под лестницей следующих клиентов.
Встретились на столе у коллекционера старинное гусиное Перо и блестящая шариковая Ручка.
– И как я могла оказаться среди этого мусора? – промолвила Ручка, с пренебрежением глядя на Перо. – Мое место – за чистым столом. Удивляюсь, что люди находят в пожелтевших листах написанного тобой трактата, повторяя: «Двести лет трактат пролежал, а слова в нем будто для сегодняшнего дня написаны…» Вот если я что-то напишу, меня через двести лет не только тут выставят, но и по всему миру прославят!
Оставшись одна, Ручка много писала, сотни чернильных стержней сменила, но так ничего толкового и не сочинила.
– Во всем виноваты стержни, – говорила она. – Одни бракованные попадаются. Хотя если я проживу столько, сколько Перо, то мне и писать-то не надо: сама стану знаменитостью. И пусть меня назовут тогда мусором века – не обижусь!