Сергей Медовый
Железный Гулаг
Часть вторая.
Глава 1.
Я выбрался из колец и оказался в расщелине метра три глубиной. В длину, она простиралась на столько, насколько хватало взгляда. С одной стороны возвышались горы. Шоковое состояние мешало мне правильно оценить обстановку и выбрать нужные действия. Поэтому, оставив все логические умозаключения на потом, я вскарабкался наверх и побежал вдоль провала, судорожно выискивая Ваньку и во всю глотку крича его имя. Надежда найти кого-нибудь из наших ребят казалась вполне реальной. Я же здесь. Но всё тщетно. Расщелина тянулась на несколько километров, и, по-видимому, образовалась совсем недавно, в некоторых местах шёл пар с её дна, кое-где изредка обсыпалась земля.
Вскоре солнце стало, склоняться к горизонту. Сколько я пробежал не помню. Несильный ветерок и температура восемнадцать двадцать градусов благоприятно действовали на сознание и постепенно выводили меня из первоначального шока. По всему предгорью мне не встретился ни один человек. Даже в голову закралась причудливая мысль: «А на земле ли я вообще? Может погиб давно, и сейчас бегаю, как сумасшедший, по аду или чистилищу. Тем более, должно быть раннее утро, а здесь – вечер. Странно. Воздух! Какой же он вкусный! Настоящий!» Мои лёгкие вдыхали его полной грудью и не могли насытиться. Я приходил в норму. Чудесное спасение от смерти, да ещё и освобождения из подземного плена, казалось Высшим промыслом. Ведь только после моей отчаянной мольбы, кольца перевернуло и вытолкнуло на поверхность. Я перекрестился и поблагодарил Господа.
Расщелина прерывалась местами, но не заканчивалась. Нужно было прекращать поиски и задуматься о ночлеге. Силы покидали меня с каждым часом. Горный хребет, расположившийся в метрах пятистах, показался мне хорошим местом для отдыха и обозрения вокруг. Но добраться до него не получилось. На полпути ноги подкосились. Непреодолимая усталость навалилась сверху, подобно той массе почвы, обрушившейся на меня в последний раз. Я плюхнулся в траву и, подложив рюкзак под голову, моментально провалился в глубокий сон.
Всем снятся сны, но многие их сразу же забывают. Я понимаю подобное явление по-своему. Когда человек засыпает, то отключается одно полушарие мозга, которое работало весь день на благо своего хозяина, и включается второе, поддерживающее рабочее состояние всех органов: дыхания, биение сердца, переваривание желудка, скажем, на холостых оборотах, давая всему телу отдохнуть. Но так, как второе полушарие – тоже мозг, то оно во время своей ночной работы думает, размышляет и фантазирует. Вот эти фантазии и есть сны. При пробуждении, естественно, включается основная часть мозга, а вторая отключается, закрывая доступ к, выданной за ночь, информации. Но если постараться зафиксировать свой сон, в связи с его неординарностью или большим интересом к нему, то есть, не отвлекаться после того, как проснулся, а прокрутить его в мыслях ещё раз, то он автоматически перейдёт в память основного полушария мозга. Может подобная научная гипотеза возникновения снов и существует, не знаю. Но я её вывел из своих многочисленных наблюдений на протяжении долгих лет.
Сон в ту ночь я запечатлел в памяти основательно. Огромный уродливый малыш издевался надо мной, как если бы, ребёнок игрался с «божьей коровкой». Он брал меня двумя пальчиками и полоскал в глубоком озере. Долго. Но потом вытаскивал, зная, что я могу захлебнуться. Затем закапывал меня в песке и после, перерыв все вокруг, находил и подбрасывал вверх. Нет, он не хотел меня убить, но прекрасно понимал, как мне больно и страшно испытывать все его манипуляции. А самое главное, этот малыш был эфемерный. Да! Он вроде есть, и в то же время его нет. Будто он создан из облака, пара или дыма. Перед тем, как сделать мне какую-нибудь пакость, его тело собиралось воедино, появлялись руки, ноги, туловище и голова. А после, тут же растворялся в воздухе. И ещё – скорость мысли. Не успевал я, о чем ни будь подумать, как он уже знал мои намерения заранее и делал всё наоборот, назло. Только подумаю спрятаться за деревом, как он его вырывает с корнем и выкидывает подальше…
Проснулся я от палящего солнца, находившегося в самом зените. Боль пронизывала всё тело, но голова была ясной. Прокрутив в памяти свой кошмарный сон, мне стало не по себе. Я стряхнул остатки видения, как навязчивую муху. Хотелось думать о хорошем. Воспоминания вчерашних событий волной накрыло моё сознание: «Я жив! Я свободен! Я даже не ранен! Не чудо ли это! Меня никто не будет искать. Для «Максимыча» и руководства я погиб. Невероятно! Можно легко начать новую жизнь». Мысль о разорвавшейся бомбе сейчас мне виделась не состоятельной. Во-первых, случайно взорвать её невозможно ни при каких обстоятельствах, во-вторых, специально делать этого никто не будет, с точки зрения неизвестности того, как поведёт себя вся планета, если взорвать термоядерный заряд внизу в земной нише. И в-третьих – не могли их привезти раньше времени. Это целое событие. Мы знаем точные дни доставки бомб, ожидаем, за неделю готовимся к их приёмке. Здесь что-то другое. Может американцы проводили какие-нибудь подземные испытания? Вопрос оставался открытым. Ещё одна мысль не давал покоя: «Где я? Бригада работала под Сан-Франциско, плюс метров триста в сторону. Потом понесло вверх и дальше от шахты, несло с такой силой, что дух захватывало. Должно быть, я нахожусь где-то в пригороде». Взгляд, брошенный на, чудом сохранившиеся часы, привёл меня к пониманию, почему время не соответствует действительности. Оно у меня не местное. А разница в часовых поясах между, пусть Красноярском, и Сан-Франциско больше двенадцати часов. Все понемногу вставало на свои места. «Найти бы ещё кого-нибудь из своих ребят…. Нужно на гору подняться!» – мысль прямо возбудила меня. Четвертинка влажного чёрного хлеба и пара глотков оставшегося чая придали ещё больше сил. Забрав сигареты, спички и молоточек, я оставил рюкзак с каской на земле и двинулся в сторону горного хребта.
Горы здесь были красивые, зелёные от обилия растительности, чем-то напоминали Кавказские, только меньше. Я визуально присмотрел себе площадку на возвышенности, освобождённую от деревьев и стал взбираться. Одышка и затылочная боль проявились уже на полпути. Влияла высота и переизбыток кислорода. Столько лет дышать закаченным воздухом и вдруг попасть в свежий горный климат. Такая резкая перемена неминуемо должна была сказаться на организме.
Через час я добрался до нужного выступа и огляделся. Расщелина, почти по всей её протяжённости, просматривалась, как на ладони. Никаких движений внутри неё и вдоль на поверхности не происходило. Я вглядывался в каждый отрезок провала очень внимательно. Вся низина была безлюдна. «Вероятно, ребята не выбрались и погибли. Повезло только мне одному», – неизбежный факт заставил сердце стучать сильнее. К глазам вновь подступили слезы.
Я оторвал взгляд от, лежащего внизу, ландшафта и посмотрел вдаль. Там приблизительно в десяти пятнадцати километрах начинался океан, а перед ним на побережье вырисовывались очертания небольшого городка или посёлка. Недалеко от меня где-то в часе ходьбы шла дорога, ведущая в том направлении. «Что ж, надо идти к людям, – рассуждал я, – Еды и воды нет, сигареты со спичками промокли. Если это американцы, а не жители библейского загробного мира, как-нибудь выкручусь. Прикинусь человеком, потерявшим память. Частичная амнезия после того, как упал с обрыва. Бывает. Внешний вид у меня подходящий. А Ванька или кто из мужиков, вдруг окажутся, живы, они тоже пойдут в ближайший населённый пункт. Это единственное правильное решение». Я спустился с возвышенности и направился к дороге, вспоминая вслух предложения и произношение на английском языке.
Глава 2.
Quake, quake, earthquake – землетрясение. Слово, чаще всего повторяющееся в разговорах людей на улице, поставило все на свои места в моем сознании. Пообщавшись с какой-то женщиной, я узнал, что здесь произошёл мощный подземный толчок в семь баллов, распространивший свои волны по всему полуострову. Невероятное совпадение, спасшее меня от заключения и погубившее половину моей бригады. На минуту меня охватило чувство вины за их гибель: «Значит, станция цела. Если б я послушался Ваньку и отменил смену до выяснения обстоятельств, связанных с появившейся вибрацией, то все остались бы, живы». Приходило на ум сравнение с решениями командиров на войне, бросавших свои отряды в бой на неминуемую гибель. Но тут же находилось оправдание: «Нет, здесь по другому, это – стихийное бедствие, никто и предположить не мог его неожиданное появление. Надо быть провидцем или самим Богом, что бы продумывать наперёд природные катаклизмы. Я тоже мог погибнуть, все находились в одинаковых условиях. Просто, мне повезло больше других. Судьба решает всё за нас», – сделал я вывод, эгоистично сняв с себя груз ответственности.
Город, в котором я оказался, пройдя, приблизительно пять километров, назывался Санта-Круз. Конечно, его улицы не походили на картину Брюллова «Последний день Помпеи», ассоциирующейся у нас с землетрясением с раннего детства. Но разрушения были значительными. У многих домов снесло крыши, некоторые стояли без одной стены, а то и полностью разваленные. Паника среди населения отсутствовала. Завалы, потушенные за ночь очаги пожаров, говорили о немалой силе разбушевавшейся стихии в этом районе. Полицейские, пожарные машины, автокраны пребывали почти на каждой улице.
Я шёл в направлении океана, что бы окунуться и смыть с себя грязь. Многочисленные взгляды местных жителей в мою сторону не двузначно говорили о моем неординарном внешнем виде, даже в такое время. Мне же наоборот, после серо-черных оттенков подземелья, казались их одежды чересчур яркими и вызывающими.
– You need help? – окликнул меня полицейский, спросив нужна ли мне помощь.
– Yes, – ответил я положительно, а затем рассказал историю тут же мной сымпровизированную. – Моя машина перевернулась на дороге из-за подземного толчка и улетела в кювет, когда я направлялся в Сан-Франциско. Сейчас мне нужно где-то умыться и сполоснуть одежду.
Мой английский не вызвал у офицера никаких подозрений, а спецовка, пошитая сибирскими зэками была до того грязная, что даже сам чёрт не отличил бы её от джинсового костюма Levi Strauss, родиной которого, как не парадоксально, являлся Сан-Франциско.
– Come with me, – полицейский попросил идти вместе с ним.
Мы прошли несколько небольших кварталов, и зашли в церковь. Святые места даже землетрясения обходят стороной. Это – факт. Хотя, совсем рядом находилось пара полуразрушенных домов, приход стоял целый и невредимый.
Католический священник лет сорока пяти от роду, не высокий, был тщательно выбрит и аккуратно причёсан. Поговорив с офицером, он проводил его до двери и подошёл ко мне. Открытый взгляд серых глаз, наметившиеся мешочки под скулами, чуть припухлые губы и небольшой прямой нос, отличали его от наших православных бородатых попов. От него веяло каким- то спокойствием, а сложенные крестом руки на груди, выражали смирение и благочестие.
– Что случилось с Вами? – спросил он по-английски.
Врать в Храме Бога, спасшего мою жизнь, совсем не хотелось, но и правду рассказать, значит поехать отсюда прямиком в психиатрическую лечебницу.
– Я, Святой отец, вылез из-под земли в буквальном смысле этого словосочетания. Там, в предгорье недалеко от дороги образовалась расщелина больше километра длиной, вот я в ней и оказался. Все мои документы и деньги остались там, – я показал пальцем в пол, – мне надо помыться и во что-то переодеться. Если у Вас есть такая возможность, я буду очень признателен.
– Как Вас зовут?
– Алекс, – не задумываясь, я перевёл своё имя на английский манер.
– Меня зовут отец Джозеф. Please, let’s go, Alex, – позвал он меня и пошёл к запасному выходу.
Мы прошли церковный двор и вошли в одноэтажное здание, где, по всей видимости, жил сам священник. Душевая оказалась в самом конце по коридору и представляла собой простую комнату с чугунной ванной посредине и кабинкой в углу, сделанной из полупрозрачной плёнки, опускающейся в квадратный металлический поддон. В ней находилась лейка душа. Священник попросил меня подождать, и спустя пять минут, появился со стопкой одежды, сандалиями и полотенцем.
Через час я уже стоял вымытый, в джинсах, светлой футболке, и, по-моему, ничем не отличался от местных жителей. Одежда была мне в пору, не новая, но чистая и поглаженная. Оставлять улики своего появления не хотелось. Я завернул грязную спецовку и кирзовые ботинки в кусок бумаги, предоставленный мне священником, и засунул свёрток подмышку.
– Алекс, возьмите, – при прощании отец Джозеф протянул мне десятидолларовую купюру, – Вы, надеюсь, порядочный христианин и всегда жертвовали для церкви, и в дальнейшем тоже не забудете про милость Божью.
Скорее всего, Святой отец заметил золотые часы на моем запястье. Что дало ему повод считать меня платёжеспособным гражданином, а ни каким-то бомжом. Но всё равно, подношение было приятным и как нельзя кстати. Я поблагодарил отца Джозефа от чистого сердца, заверил в своей хорошей памяти, пожал ему руку и вышел на улицы городка Санта-Круз. В тот момент, даже в полуразрушенном виде, он мне казался раем на земле.
Глава 3.
Время подходило к вечеру. Я сидел на траве высокого обрыва и смотрел на Тихий океан. Здесь было достаточно свежо из-за ветра. Мысли о последних сутках моей жизни не покидали меня ни на минуту. Моё фантастическое воскрешение из мёртвых казалось не реальным. «Подняться с глубины трёхсот метров, быть заживо похороненным и вылезти на поверхность земли…. Невероятно. И всё это волею землетрясения. Или всё же вмешательством Высших сил? А может то и другое. Чудо. Иначе никак нельзя назвать то, что со мной произошло. Кому ни расскажи, не поверят. Да и кому можно подобное рассказывать? Пойти в полицию? Без доказательств – бред сумасшедшего. Ну, найдут они бетонные кольца, и что? Таких колец везде полно…. Хотя есть одно доказательство! Молоточек. Металл неизвестный на земле. Интересно, сохранил он свои свойства здесь? Конечно, сохранил, какая разница где. Это же не волшебное золото, из-под копыт мультяшной антилопы, превращающееся в черепицу. Хорошо. Допустим, поверили. Что дальше? Перероют все столицы на триста метров вглубь? Ведь СССР будет все отрицать. Есть! Шахта в Турции! Прямое доказательство и вход в подземное железное пространство. И ещё одно, самое главное: как расстрелянный двенадцать лет назад оказался жив, да ещё и в Америке. Вот здесь уже им деваться будет некуда – придётся поверить. Спецовку выкинул в помойку. Жалко. Найдут, если надо».
Я закурил. Ход-дог, съеденный час назад и запитый Кока-Колой предали организму энергии. Десять долларов оказались относительно крупной суммой, на которую можно было протянуть дней пять, а то и больше, если спать на улице. Мне вдруг пришло в голову, что в городке многие остались без жилья, и для них могли организовать ночлег в каком-нибудь общественном месте. Я поднялся и направился в сторону центра, решив весь завтрашний день посвятить поиску своих друзей, а вечером пойти в полицию.
Темнело и становилось прохладно. Временное убежище действительно существовало и не одно. В спортивном зале, куда направил меня случайный прохожий, были установлены металлические раскладушки с матрасами и подушками, кое-где на полу лежали спальные мешки. Помещение почти пустовало: три семьи с детьми и бабушками занимали весь правый угол, ближайший к выходу. Компания из четверых мужчин, двое из которых были чёрные, расположилась слева. Они показались мне бездомными. И одна девушка лет двадцати пяти тридцати. Она сидела обособленно на спальном мешке, обхватив колени руками, и упрямо смотрела перед собой. Весь её вид говорил, что она переживает какое-то горе.
– Здесь можно переночевать? – спросил я по-английски у сидевшего с краю отца семейства.
– Конечно. Власти сказали, что этот приют будет работать столько, сколько понадобится. Так, что располагайтесь, где Вам удобнее.
Я поблагодарил мужчину и прошёл в конец зала. Спать не хотелось. Развалившись на раскладушке лицом в потолок, я вновь стал анализировать свою дальнейшую жизнь: «Разоблачитель чудовищных замыслов коммунистов! Герой, спасший мир от глобального уничтожения. Рискуя жизнью, преодолевая толщи земли, он смог выбраться и предупредить человечество о наступающем апокалипсисе!» – В мыслях рисовались заголовки американских газет. Пресс-конференции полные журналистов, вспышки фотоаппаратов. Слава. Наверное, появятся деньги, признание.
«Предатель, уголовник, сбежавший из-под расстрела, каким-то нелегальным путём пробравшийся в США, порочит собственную родину. Впрочем, у него больше нет родины. Как и любой перебежчик, под руководством ФБР и ЦРУ он клевещет под их диктовку. Эти организации в своих извращениях к нашей стране дошли уже до маразма, придумывая всё более нелепые и фантастические обвинения. А ведь у этого изменника здесь осталась семья: родители, жена с несовершеннолетней дочкой. Как они будут смотреть в глаза друзьям, соседям, коллегам по работе? Он о них думает хоть сколько-нибудь?»
У меня мурашки пробежали по всему телу от подобных мыслей. Логично предположить, что шахта в Турции стоит на автоматическом самоуничтожении, и чуть запахнет разоблачением, стоит лишь нажать кнопку. И начнутся пустые перепалки: одни обвиняют, другие отрицают. А я так и останусь в глазах своей страны предателем родины и оговорщиком.
А ещё подобное развитие событий возможно лишь в том случае, если идти ни в полицию, а к журналистам. Они сразу поднимут шум. Но тогда наша страна успеет избавиться от шахты. В противном случае, если сдаться властям, то спецслужбы засекретят моё признание и начнут действовать втайне. Значит и меня спрячут с глаз долой. Снова тюрьма. Тупиковая ситуация.
«Спасение мира через предательство или молчание ради собственного чувства достоинства, и чувства достоинства своих близких людей? Вот это выбор! Иосиф Фёдорович и Лев Васильевич не сомневались бы. И сейчас, наверное, они смотрят на меня сверху, и говорят: «Алексей, не предавай нас, не предавай человечество. Не упусти шанс. Наш Всевышний спас тебя не для того, что бы отсиживаться в стороне». Им хорошо так рассуждать. Они реабилитированы, а значит невинно расстрелянные. И что бы они ни говорили, во всём будут правы. Государство изначально виновато в укрывательстве оправданного человека под землёй. Тогда при побеге нас было много, и шахта, как неизбежный приговор СССР, находилась там же. А здесь я один. И мой приговор никто не отменял. Да меня, просто, убьют как Троцкого, а дело замнут или договорятся».
Ещё один аспект моих мысленных мытарств, к которому не хотелось даже прикасаться: трусость и малодушие. Сегодня, мне не страшно писать эти строки, потому, что смерть уже не за горами, а тогда я банально боялся. Боялся за свою жизнь, за жизнь родных. Простое человеческое чувство – страх. Сколько можно было испытывать его на протяжении всей моей необычной судьбы. Хотелось остановиться, перевести дух, надышаться свежим воздухом, вновь ощутить себя свободным человеком. Влюбиться, наконец, раз уж мне нельзя вернуться на родину, завести семью. Не знаю. Большинство из вас, Дорогие читатели, вправе меня осудить. Но многие ли из нас готовы стать героями, способными рисковать жизнью ради всего мира? Может, если б судьба человечества зависела от сиюминутного решения, вот прямо сейчас, прямо здесь надо сделать выбор, или через секунды наступит конец всему живому. Может быть, тогда сработали бы какие-то внутренние механизмы души, притупляющие страх и эгоизм. Но в тот момент я понял, что никуда не пойду, ни в полицию, ни в прессу. Во всяком случае, не сейчас.
Глава 4.
Утро следующего дня предстало в моих открывшихся глазах образом очень обворожительного белокурого личика с зелёными глазами и большими ресницами. Девушка, вчера горевавшая на спальном мешке, сейчас, сидя на корточках возле моей раскладушки мягко теребила меня за плечо, пытаясь разбудить. Не сказать, что она была стервозной красавицей с обложек модных журналов. Но правильные черты округлённо-пропорционального лица, с чуть вздёрнутым носиком, делали её очень приятной и симпатичной. Растрёпанные не причёсанные волосы, спускавшиеся до плеч, не портили общий портрет, но предавали ей какой-то озорной взбалмошный вид. А две верхние расстёгнутые пуговицы блузки, напомнили мне о мужской принадлежности на этой грешной земле. Я на миг захотел, что бы меня будили так всегда.
– Вставайте, вы проспите завтрак, – английский язык должен быть обязан ей, что звучал из небольшого красивого ротика в таком мягком мелодичном исполнении.
«Наверное, я совсем одичал, – промелькнуло в мыслях, – надо вспоминать все свои джентльменские навыки». Я улыбнулся и спросил:
– Вы приглашаете меня на завтрак?
– Нет, – она испуганно по-детски замахала руками, – Полевая кухня приехала, раздают кашу, хлеб и кофе. Во дворе. Я решила Вас разбудить.
– У Вас потрясающе красивый и очень редкий цвет глаз. Вы знаете об этом? Я даже на миг подумал, что ещё не проснулся, и мне снится самый лучший сон из всех, которые удалось запомнить. Спасибо за заботу.
Она засмущалась, но не смогла утаить искорку удовольствия во взгляде, после моего комплемента.
– Кому я обязан за своё спасение от неминуемого голода? Меня зовут Алекс.
– Меня зовут Келли. Я пойду завтракать. Хотите, возьму и на Вашу долю тоже. Мне не тяжело.
– Спасибо, Келли, буду очень признателен.
Она поднялась и пошла к выходу. Невысокого роста, можно сказать малышка, стройная, в обтянутых джинсах, сзади её можно было принять за подростка.
«Зачем я это делаю? – пришло вдруг осознание, – зачем начинаю флиртовать? У меня же нет ничего, что бы я ей мог дать. У меня нет даже самого себя. Не нужно морочить голову девчонке. Пообщаюсь и разбежимся».
Зал пустовал. Я умылся в туалетной комнате и посмотрелся в зеркало. Казалось, моё лицо не изменилось с тех пор, как в первый раз пришлось спуститься на «Ленсталь». Хотя мне тяжело было оценивать себя объективно. Четырнадцать лет, проведённые в заключении, это немалый срок и, естественно, они поменяли мою внешность незаметно для меня самого. Но я отметил некоторые детали. Выделялась бледность, морщины отсутствовали, появилась толика седых волос, голубизна зрачков потускнела, да и сами глаза смотрели на меня в отражении как-то по взрослому, мужественней. В общем, от того красивого молодого человека осталось совсем немного. Для съёмок в Голливуде, конечно, было не достаточно, но что б понравиться девушке вполне хватило бы.
Военная полевая кухня представляла собой большую квадратную палатку из такого же брезента цвета «хаки», как и наши станции под землёй, вызвав у меня улыбку от сравнения. Людей во дворе собралось намного больше, чем ночевало в зале. Все маленькие раскладные столики были заняты. Я отыскал глазами Келли, машущую мне рукой, прошёл и сел напротив неё.
– Алекс, Вы русский? – спросила она, чем застала меня врасплох.
– Почему Вы так решили?
– У меня в Сан-Франциско был друг русский, у него такой же акцент, как у Вас.
Я съел ложку овсяной каши, обильно сдобренной маслом, раздумывая, что ответить.
– Мне кажется, я знаю русский язык.
– Кажется?
– Келли, у меня лёгкая амнезия. Хотя я и помню значение этого слова, помню своё имя, понимаю реальность сегодняшнего дня, но многое куда-то исчезло из памяти. Мы с товарищем позавчера гуляли в горах, когда началось землетрясение, и я провалился под землю, потерял сознание. Очнулся на дне расщелины. И то ли от того, что ударился головой, то ли с испугу, многое выпало из содержимого моего мозга. Не знаю, кто я, где жил до этого. Ко всему прочему, пропали документы, и я не уверен, был ли со мной товарищ, или он – плод моего нездорового воображения. Вчера весь день ходил, искал его по предгорью, но стало темнеть, и пришлось идти в город. А здесь уже мне помог священник, пустил отмыться и дал чистую одежду. Сейчас позавтракаю и пойду снова туда в горы, может, что-нибудь найду. История, конечно, странная, но другого объяснения у меня нет.
– Так нужно обратиться в полицию, организовать поиски, – лицо её приняло участливое выражение.
– А если это, просто, бред сумасшедшего? Может, никакого друга и не было вовсе. У полиции сейчас полно своих забот. Сначала похожу самостоятельно, вдруг вспомню что-то.
Стыд за безбожное враньё переполнял меня, но я знал, что теперь лгать придётся везде и всегда. «Нужно придумать какую-нибудь более правдоподобную легенду, – размышлял я, – Келли вроде поверила, но кроме неё будут и другие. Моя сегодняшняя вымышленная история, обязательно вызовет у них скептицизм».
– Келли, а что у тебя случилось? – спросил я вслух.
– У меня дедушка погиб. Завалило стеной от дома, – слезы заполнили её глаза.
– Прости, я сожалею очень.
Она взяла себя в руки и продолжила рассказывать:
– Он воспитывал меня с самого детства. Мама рано умерла, отец начал пить, загремел в тюрьму. Дедушка забрал меня к себе. Я здесь выросла, окончила колледж, в Калифорнийский университет не поступила, а потом и вовсе передумала, сейчас работаю в Сан-Франциско в супермаркете кассиром и арендую там квартиру. Неделю назад приехала сюда в отпуск…, а тут такое….
Келли снова прослезилась, но совладала с собой.
– Я была у подруги на другом конце города, когда всё началось. Её дом совсем не пострадал. Мы после второго толчка побежали ко мне, но опоздали. Деда уже увезли, соседи скорую и полицию вызвали. Он цветы поливал под окном, и вся фасадная стена на него упала. А много ли ему надо. Старенький ведь был. Завтра похороны. Город все расходы взял на себя. Даже обещали помочь со стройматериалами, для ремонта дома.
– Мне, правда, очень жаль, Келли, – после некоторой паузы сказал я. – А отец-то жив?
– Чего ему будет. Живёт в Окленде. Байкер какой-то главный там.
– Может тебе к нему поехать?
– Не хочу. Я уже не девочка маленькая, сама себя обеспечу и проживу. Завтра он должен на похороны приехать. Я ему позвонила.
Надо было прощаться. Уйти, найти другой ночлег, забыть про случайное знакомство, всё моё рациональное сознание говорило об этом. Но душа сопротивлялась. Келли виделась мне маленькой беззащитной феей из какой-то доброй сказки. Хотелось ей помогать, оберегать её и носить на руках. Конечно, я влюбился. Может потому, что она первая проявила интерес ко мне? Или отсутствие общения с противоположенным полом в последние долгие годы, неумолимо давало о себе знать? Не знаю. Собрав в руки все своё мужество, логику и реализм, я сказал:
– Ладно, Келли, мне пора уже идти в горы. Спасибо за завтрак…, и, вообще, держись, не падай духом.
Я встал из-за стола с полной решимостью больше сюда не возвращаться.
– А хотите я с Вами пойду? Правда. Вдвоём больше шансов найти кого-то, чем одному.
У меня «опустились руки». Отказать ей, я уже был бессилен.
Глава 5.
Мы шли по улице в сторону горного хребта. Казалось, всё население вышло на разборы завалов. Шум самосвалов, пыль, пожарные машины, заливающие остатки пепелищ, напоминали последствия авианалёта в годы войны. Мужчины и женщины работали, не жалея себя, стараясь быстрее восстановить свой город. Четверо бездомных из спортзала, где мы ночевали, таскали на носилках и сбрасывали в кучу обломки одноэтажного здания так же рьяно, как и все остальные, ничуть не отделяя себя от общества, в котором они жили. «Люди везде одинаковые, беда объединяет и сплачивает народ, в какой бы стране он не находился, – подумалось тогда мне, – А если наши военные взорвут бомбу? То восстанавливать уже будет нечего. Землетрясение покажется детской шалостью. Все эти мирные добропорядочные граждане исчезнут. Страшно. Может, всё-таки, я могу исправить это положение, придав его огласке? Но, ведь политики и власть имущие никогда не угомонятся. Что тысячи лет назад, что сейчас, они будут развязывать войны, охраняя и приумножая свои богатства, принося в жертву жизни простых людей. Ведомые Дьяволом, они будут создавать, и усовершенствовать всё новые и новые виды оружия. На этом этапе тысячелетия больше повезло Советскому Союзу, а не США – вот и вся разница. Кто я такой, что бы вставать между этими двумя «монстрами»? Раздавят, как таракана и не заметят».
– Алекс, хотите, пройдём мимо моего дома? Он в минуте ходьбы отсюда, – голос Келли прервал моё сражение с собственной совестью и вернул в насущные дела сегодняшнего дня.
– Конечно, идём, посмотрим.
Двухэтажное небольшое кирпичное строение предстало перед нами без большого куска лицевой стены. Дыра напоминала треугольник, повёрнутый острым углом к низу. Основное разрушение пришлось на часть фасада второго этажа, был виден торец деревянного потолочного перекрытия. Верхнее окно, наполовину свисавшее, ещё держалось за счёт оставшейся кладки под самой крышей. Фундамент казался целым кровля тоже. Но присутствовала угроза дальнейшего обвала стены. Я обратил внимание на разбросанную кучу кирпича перед домом и посмотрел на Келли. Слёзы текли из её глаз бесконечным потоком. Нужно было обнять её, подставить крепкое мужское плечо. Но мною почему-то овладело стеснение и неловкость. И всё же я переборол свой страх, взял её за плечи и прижал к себе. Она всхлипывала, а мне было приятно ощущать себя сильным и большим, оберегающим такое нежное и хрупкое создание. Наконец, она успокоилась и аккуратно освободилась из моих объятий.
– Простите, Алекс, что ставлю Вас в неловкое положение. Вы, ведь, его совсем не знали.
Келли утёрла тыльной стороной ладони остатки слёз и решительно скомандовала:
– Всё! Идём искать Вашего друга.
Расщелина никуда не делась. Только немного обсыпалась и стала больше походить на естественный овраг, чем на трещину разверзшейся земли. Пришла моя очередь скорбеть. Чувства и воспоминания навалились с такой силой, что я чуть не разрыдался. Вновь перед глазами всплывали лица моих друзей, представилась их мучительная смерть. Собственная вина и ответственность за недальновидность, снова повисла над головой, как «дамоклов меч».
Я сдержал слёзы и, стараясь не показывать своё настроение попутчице, предложил:
– Келли, пойдём по разные стороны оврага. Смотри вниз, если что-то увидишь, кричи. Надо сегодня его весь пройти.
– Хорошо.
Кого я надеялся найти? Только лишь сильно раненного одного из товарищей, который не мог сам передвигаться или лежал без сознания. Других вариантов не могло быть. Если кто-нибудь выжил, то давно ушёл в город, если погиб…, то погиб. Хотелось думать, что я сделал все от меня зависящее.