Сергей Медовый
Железный Гулаг
Мы поднялись по пяти ступенькам в операторскую будку. Она напоминала кабину пилота самолёта. Нет не формой, а содержанием. Пульт управления с множеством датчиков, светящихся и моргающих лампочек, тумблеров, всяких рычажков. Даже присутствовал гироскоп, служащий определением горизонта в самолёте.
Славику было лет за пятьдесят. Маленького роста, худощавого телосложения. Короткая стрижка, небольшой нос, впалые небритые щеки на лице, с ярко выраженными морщинами около серых глаз. Он не утратил жизнерадостность, задорность и болтливость. Не успел я зайти, поздороваться и познакомиться, как Славик стал рассказывать последний анекдот. Мы посмеялись. Затем Ванька попросил его показать всю систему. И тут он попал, как говорится, в свою стихию, засыпая меня всякими техническими терминами, цифрами, градусами, из которых я понял одно – всё под контролем. Каждый электромотор обозначен лампочкой и круглой ручкой, поворотом которой можно убавлять и прибавлять скорость любого из них, что бы удерживать колонну строго вертикально. Специальные датчики определяют давление окружающей среды, температуру на месте бурения. Скорость прохождения пружины осуществляет большой рычаг, похожий на корабельный штурвал. Подача фреона, тоже регулируется здесь. И в завершении с гордостью, как бы давая понять, что на десерт – самое вкусненькое, Славик надел на меня большие наушники. В них стоял гул и шум моторов.
– Четыре сверхчувствительных микрофона там наверху. По звуку можно определить структуру грунта, – похвастался он.
– «Челноком» тоже ты рулишь, когда его вставят? – спросил я.
– Двустороннее управление. Приоритет у тех, кто непосредственно в нем находится, но если нужна точность расстояния и в случае чего, то и я отсюда могу.
– А в случае чего…?
– Ну вот, лет пять назад, наши ребята поехали пружину крепить и надышались каким-то газом. Отключились полностью. Я их спустил быстро. Откачали.… Да всякое может быть.
Мы ещё поговорили. Славик оказался вольнонаёмным местным жителем, подписавшим договор о неразглашении, и запрете на выезд из района. «Зарплата в пятьсот рублей оправдывает все ограничения», – подытожил он. Я не согласился, конечно, мысленно – не хотелось его обижать. Свобода передвижения очень дорога человеку, что бы ей пренебрегать. Но… каждому своё.
Глава 19.
Обед, ужин, завтрак, – такого понятия здесь не существовало. День, ночь – тоже. Искусственное затемнение никто не создавал. Двенадцать часов смена. Приём пищи проходил после отдыха, во время работы и в конце перед сном. Спали на матрасах прямо в одежде, единственное, что было индивидуальным – это наволочка. Конечно, присутствовали здесь и умывальник, и душ с холодной водой, но мало у кого оставалось сил на гигиену. Оправдание – банальное: вши тут не живут, баб нет, а отмоемся и побреемся уже на «Ленстали».
Первые дни я прикасался головой к подушке и проваливался в глубокий сон. Работа была тяжёлой, монотонной и беспрерывной. Перекуры – по ходу дела. В туалете не задержишься, так как вся нагрузка ляжет на напарника. Небольшой перерыв на обед, давал лишь малую передышку.
Грунт представлял собой сухую, измельчённую в комочки глину. Во всяком случае, ничего другого он мне не напоминал. Больше всего рассыпалось на пол в изломе пружины. Идеальной чистоты не требовалось, но и запускать нельзя было тоже. Основную часть времени мы сгребали его в кучу, и потом закидывали лопатами на транспортерную ленту. Каски выручали от падающих камешков.
Однажды Саня поставил меня на полсмены, для ознакомления, на верхнюю круговую площадку прикручивать зубчатые пластины. Они играли роль жёсткого каркаса и одновременно по их зубцам ходили шестерни моторов, толкающих всю шахту вверх. Вот здесь понадобилась сила и сноровка. Каждая из них весила килограммов двадцать пять тридцать. Задача заключалась в том, что бы за два часа, пока двигается пружина между зазорами в швеллерах, навесить их на направляющие штырьки, приваренные к накладке. Для этого пластину надо было поднять перед собой и приспустить в промежуток снизу. Прикручивалась она на болт большим накидным гаечным ключом. Тут же вторым болтом крепилась нижняя часть верхней пластины. И так по кругу четыре штуки. Третье центральное отверстие с резьбой оставалось пустым. Вроде не очень торопливая работа, но под конец с непривычки, руки онемели и перестали держать лопату. Меня подменили.
Адаптировался я, где-то на десятый день. То есть проснулся после смены не через двенадцать часов, а спустя восемь. Как сказал Ванька: это первый признак акклиматизации.
– Жить будешь, Лёха! – спрогнозировал он. – Иди, умывайся, чайку попьём. Вчера пряники завезли.
В брезентовой палатке, в нескольких шагах от нашей было организовано что-то вроде бани. Четыре умывальника, две лейки с холодным душем и шкаф с чистыми полотенцами. Я вымылся полностью и побрился. Настроение поднялось. А после чаепития с пряниками решил, что жизнь не такая уж и плохая штука. До работы почти четыре часа. Свободного времени полно. Кто-то читал, кто-то играл в настольные игры. Мне захотелось погулять.
– Ну, пойдём, бульдозеры посмотрим, – согласился Иван.
Мы дозаправили баллоны, надели рюкзаки, и вышли через навешенный брезент, исполняющий функцию ворот. Вокруг станции было светло. Слева шла трасса, а справа – транспортерная лента, уходившая метров на сто в сторону. Колёсные бульдозеры, работали слаженно и почти бесшумно, хотя и были дизельные. Один, с отвалом спереди отгребал грунт от конца ленты подальше вглубь, создавая там кучу, а другой, с ковшом, загребал его и увозил ещё дальше. У каждого сзади крепилась небольшая цистерна с воздухом.
Мне не понравилась такая работа. Двенадцать часов в одиночестве, не выходя из будки бульдозера, все-таки скучно. На станции – все вместе, дышат общим воздухом, общаются, говорят и слышат друг друга. Хотя многие и считали труд «дворников» самым тяжёлым здесь, я готов был не согласиться.
Мы прошли по дороге около километра. Фонари на столбах стали появляться реже, от чего создавался полумрак. Снова накопилось множество вопросов, но пришлось отказаться от болтовни, из-за неудобства манипулирования маской.
Я вдруг поймал себя на мысли, что вообще не чувствую положения заключённого, приговорённого к высшей мере наказания. Да, воздуха в полном объёме нет, добраться куда-нибудь – бессмысленно. Но сама возможность пойти куда захочешь и когда захочешь, давала ощущение свободы. Мне стали понятны и близки мотивы того парня, который гулял целую неделю по «железному льду». Это же – классно! Это же – приключение! И «крыша» у него не съезжала, как выразился Ванька. Он придумал для себя экстремальный отдых, и, не испугавшись, сбежал от повседневных серых будней. Молодец!
Мы вернулись на станцию. Я завалился на кровать и стал мысленно рисовать план новой утопической идеи: «Угнать бульдозер и кататься по железной планете в поисках чего-то нового. А вдруг, и кого-то нового. Неужели на таком огромном пространстве полнейшая пустота? Зачем же оно создано тогда? Воздуха в бочке бульдозера хватает на сутки, как я уточнил у товарища. В дальнейшем, подъезжать к дороге и заправляться через краны, установленные по всей трассе. Запастись едой и водой. Цистерна с соляркой за станцией находится. Украсть – раз плюнуть. Продержаться так полгода хотя бы, и после рассказывать всякие небылицы. Карцеров нет, расстреливать второй раз не будут. Как пояснил Ванька, здесь вообще ни за что не наказывают. Здорово! Будет, что перед смертью вспомнить.
Команда бригадира «На работу!» отрезвила и приземлила меня. Улыбнувшись своим глупым фантазиям, я пошёл принимать лопату у сменщика.
Глава 20.
«Ленсталь» показалась мне ещё большем раем после двух недель работы. Шикарная баня, новая гражданская одежда, которую я сам выбрал на складе, расположенном в цеху. Чистое постельное бельё. И, конечно, холодное пиво. Все эти простые человеческие потребности, я воспринимал, как благо. Отношение власти к нам было чересчур гуманным. В изоляторе ходило много историй о жестокости и несправедливости к осуждённым; физические расправы существовали повсеместно. А здесь мы сами по себе: ни надзирателей, ни начальников, не считая «Максимыча», и, самое главное – отсутствие режима. Всё строилось на сознательности и взаимовыручке. Ну и, понятно, на выгоде обеих сторон. От нас – тяжкий труд, от них – комфортные, конечно с учётом нашего положения, условия для отдыха. Но, несмотря на то хорошее, что было на «Ленстали», любой из нас без раздумий согласился бы отсидеть хоть пятнадцать, хоть двадцать пять лет в самой строгой зоне. И пусть там бьют, унижают, и пусть там нет пива; зато наверху всегда есть надежда вернуться домой. А здесь – мы привилегированно похоронены заживо, с отсрочкой смерти. И это положение «расстрельного» отражалось на каждом бледном лице обитателя подземелья.
Начало отпуска я посвятил отдыху. Ничего не хотелось делать. Меня не беспокоили. Каждый знал на собственной шкуре, как сложно пройти первую вахту. Болели руки, плечи, натёртые мозоли, от которых не спасали даже рукавицы. Опыт физического труда в таких масштабах, я приобрёл впервые. Ванька иногда звал, то в клуб, то в цех, и, услышав отказ, уходил один.
Но хандра и боль вскоре прошли. Энергия вернулась в тело. Меня снова стал интересовать местный уклад жизни. Даже удалось посидеть за рулём «трамволёта» и получить от водителя Вадика краткую инструкцию по его вождению. Поработал немного на токарном станке. В слесарном цеху отпилил от своего молоточка половину ручки и положил рядом на стол, оставив около пяти миллиметров между ними. И с открытым ртом наблюдал, как он постепенно, почти незаметно срастается. Фантастика! В общем, к середине первой недели я полностью вошёл в ритм.
Как-то раз после ужина, к нашему с Иваном столику подошёл совсем старый житель «Иерусалима» с двумя бутылками «жигулёвского». В тёмно-сером двубортном костюме старого покроя, невысокого роста, худой, сутулый, с бледно-карими, глубоко посаженными глазами и прямым заострённым носом, он чем-то походил на, уже знакомого мне «Харона». Наверное, связь между ними просматривалась именно за счёт их возраста. Полностью седые волосы были аккуратно зачёсаны назад. Поздоровавшись с Ванькой, как со старым приятелем, он протянул мне, морщинистую с выступающими венами, руку:
– Здравствуйте, Алексей. Меня зовут Георгиев Иосиф Фёдорович. Смотрю, Вы не брезгуете этим «пойлом», вот решил угостить, символически, конечно. Ну и познакомиться заодно.
– Присаживайся, «Фёдорыч», – пригласил по-свойски мой товарищ, – Вот, Лёша, это и есть автор той теории.
Я поздоровался. Старику явно было за восемьдесят. Меня порадовал этот факт: если люди доживают до таких лет, то значит не всё ещё потеряно. Пиво после ужина не хотелось, но, что бы ни обижать пожилого человека, я отглотнул немного из бутылки.
– Ну, не совсем автор. Можно назвать это пересказанной «Теорией большого взрыва» в моей интерпретации. Как там в Москве? Что нового? Говорят, Вы высокий пост занимали. Значит в курсе всех движений во власти, – голос его звучал приглушённо с хрипотцой.
– В Москве, Иосиф Фёдорович, я два года уже не был; о движениях, не знаю, что Вы имеете в виду.
– Ну, два года это не двадцать семь. А под движением я подразумевал: не пошли ли слухи про наше здесь мероприятие, глядишь, сильные мира сего и эту «шарагу» рассекретят. Может, домой отпустят. Ведь я уже больше двадцати лет, как реабилитирован, и, значит, не виновен. Нахожусь здесь не законно. Можно сказать, меня и не «расстреливали», приговорили к двадцати пяти годам лишения свободы, но сделали так, что вроде как сам помер от инфаркта. Чекисты выдумщики большие в подобных делах. А самое смешное – через четыре года после суда меня реабилитировали, но уже было поздно. Попал сюда. А с «Ленстали» только ногами вперёд можно выбраться.
– Как это, не виновен? – Я посмотрел на Ваньку, мол, не спятил ли старик.
– Да, Лёха, и не он один. Реабилитировали посмертно. Ты же не забыл, что мы все мертвы? – Иван показал рукой жест петли на шее.
– Это не справедливо.
– Не справедливо. Но интересы государства превыше отдельно взятых личностей.
– Давно Вы здесь, Иосиф Фёдорович? И за что Вас так?
– С января пятьдесят первого года. Про «Красноярское дело», может, слышали?
Я отрицательно мотнул головой.
– Я здесь самый старый в подземелье, восемьдесят семь лет мне, Алексей. А сфабриковали мою смерть, как я думаю, в связи с тем, что мои мозги и опыт тогда больше были нужны власти на «Ленстали», чем на свободе. Добровольно кто ж сюда спустится. Я, Алексей геолог, академик, член-корреспондент Академии Наук СССР, был директором института геологических наук. Уран мы усилено искали в конце сороковых годов. Америку догоняли в производстве атомного оружия. Обвинили нас в умышленном укрывательстве богатых месторождений стратегического сырья на Алтае. А его там и по сей день не нашли, потому, что нет в этой географической точке Советского Союза залежей урановой руды. Всё началось с какого-то любителя геолога, который писал во все газеты об огромных запасах урана в Красноярском крае. И о том, что геологическое общество скрывает этот факт, так как не желает признавать его первооткрывателем. Я уже говорил про чекистов, выдумщиков разных козней. Так вот, прислали они в Красноярск журналистку из газеты Шестопалову, а на самом деле проститутку «нквдэшную», уж простите меня за ругань. Она нашла в геологическом музее образец урановой руды в экспозиционной витрине, и на основании этого стала писать доносы в ЦК о том, что в Сибири уран есть, но мы специально скрываем месторождения. Как попал в ту коллекцию образец неизвестно. Может сама и подменила его при отправке в Москву на экспертизу, а может, кто из учёных привёз из другого места. Не знаю. В общем, всю дирекцию института арестовали, больше двадцати геологов, и каких геологов: доктора, профессора, академики. Всех в зону отправили, работать по специальности. Парадокс? Нет. Нужны были там в Красноярске. Всё было продумано на самых верхах, Берией и Абакумовым. Наверное, считали, что в заключении геологи быстрее найдут нужную руду. А Сталина обманули. С какой целью, мне не ведомо. А может и он всё знал. Уран стране позарез нужен был. Поэтому не гнушались ни личностями, ни званиями. Всё шло под жернова машины НКВД. Да и другим показательный урок. Шесть человек умерли в тюрьмах и лагерях, среди них и я, Алексей. Так что, вы сейчас с призраком беседуете.
И всё это полбеды. Сотни миллионов народных рублей потратили на разработку несуществующих месторождений. Кого-нибудь наказали, после того, как нас реабилитировали и узнали, что никакого урана в Сибири и в помине не было? Нет. Шестопалову из партии исключили. И всё. О чём это говорит? О том, что она не подлая клеветница, а услужливая циничная марионетка в чьих-то сильных руках была. И, больше чем уверен, выполняла тогда задание НКВД.
Ладно, чего уж там, столько лет прошло. Ивану-то скучно слушать, он мою историю наизусть знает. А про рассекречивание нашего сегодняшнего предприятия, Алексей, это я не для себя спрашивал, а, в общем. Мне на свободе делать нечего, да и родных, наверное, уже нет никого. Жить осталось – два раза чихнуть. Вы лучше расскажите, как настроение в обществе. Долго коммунисты ещё продержатся? А то наши евреи ждут, не дождутся. Говорят: иди, поговори с новеньким, может, знает чего; он же «шишка партийная».
Я улыбнулся.
– «Шишки», Иосиф Фёдорович, на воле остались. В стране сейчас стабильность. Народ всё устраивает. Крадут понемногу, кто может. Кто не может – работает. На еду и одежду хватает. А много ли надо людям, пережившим такую страшную войну. В общем, революций не видать нам ещё долго.
– Войны не намечается? Мы здесь новости-то слушаем, но хочется знать компетентное мнение.
Ванька рассмеялся.
– Вы не дождётесь никак, что бы кнопку нажать, – он относился к «иерусалимцам» не грубо, но, как-то, без уважения.
– Не в нашей это компетенции, Иван, посему и обсуждать желания бессмысленно.
– Ну, какая же война, Иосиф Фёдорович? В мире сейчас ядерный паритет. Жить все хотят. И коммунисты и капиталисты. Карибский кризис всех на место поставил.
– Понимаете, Алексей, что благодаря нашим многолетним трудам, паритетом в мире и не пахнет. А ещё через десять лет, когда заминируем всю планету, наш Генсек возомнит себя Богом и начнёт наказывать неугодные страны. Ведь это оружие – не просто бомба, оно любую столицу уничтожит за раз. Нельзя, что бы такая безграничная власть в одних руках находилась.
– Что-то не пойму я тебя, «Фёдорыч»: то вы быстрей кнопку нажать хотите, то властью поделиться. По мне пусть всё остаётся, как есть: я думаю, у коммунистов ума хватит не пользоваться своими возможностями, пока не пробьёт час икс.
– Во-первых, про кнопку, Иван, заметь, не я сказал, а ты. А во-вторых, мы все хотим одного: что бы вся эта секретность вышла наружу. Пусть через войну или какой-нибудь локальный конфликт, или через утечку информации. Ведь какой толк от того, что мир не знает ничего. Страховка? Понимаю. Но людям нужно узнать об этом и решить сообща, как дальше жить с учётом вновь открывшихся обстоятельств. С какой стороны не посмотри, выгода на лицо для всех.
– Есть одна сторона, которой нет выгоды.
– Это ж, какая сторона?
– Да вот мы с Лёхой; и ещё человек двести. Что с нами будет? В расход. Ты-то реабилитирован, а мы на хрен никому не нужны будем.
Ванька разошёлся не на шутку.
– Не знаю, Иван, как ты там шпионил…, для этого голова нужна, но правильное видение мира у тебя отсутствует. Просто представь на минутку, что Советский Союз в 1949 году не создал атомную бомбу. Сегодня Америка могла быть единственной ядерной страной. И кроила бы планету по своему усмотрению. Баланс сил двух могущественных держав и создаёт мир на земле. А про вас с Алексеем, уж простите, скажу твоими же словами: интересы всего человечества выше отдельно взятых личностей.
– Мне тоже не понятно Ваше суждение, Иосиф Фёдорович, – вмешался в разговор я, – приоритет советского государства сейчас засекречен и никто о нем не знает. Но если всё раскроется, потеряется смысл наших трудов? Остальные страны начнут рыть шахты, и театр военных действий перенесётся сюда под землю. Уж лучше, и правда, пусть остаётся, как есть. Допустим, я пошёл вечером гулять в какой-нибудь бандитский район, и у меня заряженный пистолет за поясом. Мне и в голову не придёт убивать кого-то, но чувствовать себя я буду намного уверенней и лучше.
Старик грустно улыбнулся и посмотрел прямо мне в глаза.
– Алексей, когда люди узнают об этом, они начнут думать, как уровнять силы. Может, и смогут добраться сюда с поверхности самостоятельно. Во всяком случае, у них будет шанс достичь военного равенства. А сейчас, я считаю, мир находится в заложниках у коммунистов. И поверьте моему жизненному опыту, молодой человек, заряженные пистолеты всегда стреляют.
– Всё. Разрешите откланяться. Лёха, я в бараке буду.
Ванька встал, и с видом, не терпящим возражений, ушёл из столовой.
Глава 21.
За окнами уже приглушили свет. Время перевалило за десять вечера. Спать совсем не хотелось. Я допил вторую бутылку пива и решил сменить тему разговора.
– Ну, Сталина Вы, Иосиф Фёдорович тоже обманули, как не крути, – я улыбнулся.
– Это как же обманули? – старик удивлённо посмотрел на меня в упор.
– Вы, будучи авторитетными геологами должны были знать, что тектонических плит не существует. Однако доказывали всему миру обратное положение. Даже сегодняшнее образование в высших учебных заведениях основано на ваших тогдашних «открытиях».
– А Вы, Алексей, откуда знаете об этом?
– Саня бригадир рассказал. Или это не правда?
Иосиф Фёдорович рассмеялся, да так заразительно, что прослезился.
– Ну, рассмешили, Алексей! Правда. Никогда не задумывался о тектонике с позиции обмана. А ведь, так оно и есть. Только не обманули, а ошибались. Узнали-то об этом лишь здесь в подземелье. Но всё равно смешно. А если серьёзно, то Вы немного не правы. В моё время теория литосферы не была в приоритете, хотя я, один из немногих, был её сторонником. Она набрала обороты уже в шестидесятых годах. Да и Иосифа Виссарионовича уже похоронили. Понимаете, с поверхности при отражении глубинного сейсмического зондирования, скопление твёрдых пород земли именно так и выглядят, как огромные плиты. Они на самом деле есть, но не цельные, а как бы паутинчатые. Это определённая прослойка земли, где скапливаются базальты и граниты. Вот представьте, если таз с водой заполнить не тонущими маленькими плоскими, сантиметров по пять, пластинками. Сверху они будут казаться сплошной площадкой. Так же и плиты соприкасаются друг с другом в земной мантии и кажутся одной тектонической основой. А срастаться им со временем, не позволяет постоянная вибрация от многочисленных землетрясений. На «Лондонской» шахте, да и на одной «Китайской», наши алмазные буры почти не работали. Пружина под давлением просто раздвигала огромные куски гранита и проходила дальше.
Поэтому теория перемещения частей континентов за счёт литосферы здесь на «Ленстали» перестала быть актуальной. На самом же деле материки меняли свои структуры и границы не от движения плит, а от движения грунта, сдвигаемого течениями водных масс, то заполняя, то освобождая океанические пространства. Даже люди сейчас создают искусственные острова, что уж там говорить о природе. А сила этих течений, которые переносили грунт с одного места на другое, образовывалась от разницы температуры. Откуда, спросите, бралась эта разница? Соприкосновение извергающейся подводной магмы, исходящей из наших подземных «тур-подпорок», расположенных в океаническом пространстве с холодом арктических и антарктических льдов и создавали мощнейшие течения.
На протяжении очень долгого времени наша планета постоянно обновлялась, создавая разные материки. И миллионы лет назад, была совершенно другая картина: допустим, Австралия, как континент отсутствовала, а весь её грунт занимал место между Южной Америкой и Африкой. А после, череда землетрясений разъединила их, а подводные течения, как будто, кто-то большой огромной рукой, постепенно передвинул всю эту землю из Атлантического океана в Индийский океан или наоборот. Масса суши и водного пространства на поверхности планеты постоянна. Но географический рисунок ограничен. Кто-то или что-то меняет фигуры материков для того, чтобы сбалансировать вращения земли. Нельзя собрать сушу в одном месте, а водный океан в другом, так как сместится удельный вес, и шар начнёт бить, то есть крутиться не ровно. Вот и наш каркас можно приблизительно сравнить с диском, допустим, «трамволёта», а всё, что сверху него – шина. И если шина будет с грыжей…. Понимаете?
– Понимаю. Про балансировку, интересная теория. Что-то новое. Но, если бы промежуток между Южной Америкой и Африкой не рассыпался, а его отодвинула тектоническая плита, то он сохранил бы на своей земле ту же флору и фауну, ту же национальную принадлежность людей?
– Ну, я думаю, всё это формировалось до появления человека. А, в общем, верно.
– Тогда откуда же там аборигены оказались? Кораблей у них в то время не было.
– А Вы считаете, что они на плите приехали, как на плоту? Я думаю, изначально все материки соединялись какими-нибудь перешейками или небольшой сушей, что позволяло людям и животным передвигаться.
– Но это тоже гипотеза?
– Естественно. Кстати, очень старая. Ещё в мою бытность пользовались ей. Но она сейчас более похожа на теорию с учётом вновь открывшихся обстоятельств – каркас нашей планеты. Он меняет в корне всю прошлую науку. При его наличии нельзя исключать искусственного образования земли, то есть вмешательство каких-то третьих сил. Мы просто неохотно признаём, что природа никак не смогла бы сотворить подобное. Это как предположить, будто Эйфелеву башню, надуло со временем ветром. Кстати, о прямом выходе излишков магмы через «туры-подпорки», появились новые взгляды. Сейчас многие наши подземные учёные склоняются к тому, что подобный процесс далеко не хаотичный, а запланированный кем-то или чем-то, всё для той же балансировки. Уже лет пять, как начали более тщательно отслеживать и записывать все землетрясения.
А куда делся Тунгусский метеорит? Никто не знает. Он прошил «железный лёд» и исчез. Как будто кто-то посылку послал в центр земли. Узнали мы здесь много интересного, но загадок меньше не становится.
– Ладно, с тектоникой мне всё ясно, такого понятия больше не существует. А присутствие искусственного железного шара внутри нашей планеты ставит крест на «Теории большого взрыва». Здесь поработал кто-то мыслящий. Может, Ваши умные и неумирающие нейтрино? Они умеют что-то творить из железа?
Иосиф Фёдорович улыбнулся. Я прикурил сигарету и задумался.
– А главное понятно то, что никто ничего толком не знает. Учёные наверху сочиняют теории, и на диссертациях зарабатывают деньги, учёные в подземелье знают больше, но тоже ничего доказать не могут. Вы даже готовы обсуждать вмешательство инопланетных сил. Одни сплошные гипотезы и догадки. Откуда этот каркас? Кто его сделал? Инопланетяне? Или снова Бог? А может царство Аида всё же существует, и находится внутри железного шара? Так тогда давайте честно признаемся, что Ваша фантазия о Богах выглядит намного правдоподобней и интересней всей геологии, как науки, вообще.
Старик пожал плечами.
– Не знаю, Алексей. Конечно, Вы правы. Человечество стоит пока ещё на низшей ступени развития. Мы сегодня больше знаем о космосе, чем о недрах земли. Даже с учётом такого прогресса, как опуститься почти на пятьдесят километров вглубь планеты, по большому счёту, мы не так уж и продвинулись в познаниях бытия. Хотя надо признать, что открытий здесь сделано очень даже, не мало. Взять хотя бы американский Йеллоустон. Вы знаете, какая там «тура» находится?
– Нет, – я покачал головой.
– Около восьмидесяти километров в длину и двух в ширину. Она там единственная такая в сравнении с остальными. Конечно, которые мы нашли и изучили более или менее. Очень интересное явление.
Глава 22.
Время перевалило уже за полночь. От увлекающей беседы тяжело оторваться, как от хорошей книги. А тем более общаясь с настоящим академиком. Я сходил ещё за одной бутылкой пива и предложил:
– Иосиф Фёдорович, давайте сменим тему. Если, конечно Вы не устали.
– Болтать – не работать. О чём хотите поговорить? – Старик тоже разошёлся. В глазах появилась искорка возбуждения, азарта.
– Как же так получилось, что скважина существует больше сорока лет, а шахт сделали всего три, хотя на каждую уходит по два года?
– Понимаю Вас, Алексей. Учебника по истории «Тунгуски» ещё не написали, да, наверное, и не напишут никогда. Вообще, шахт было четыре, но первую официально не считают. Она строилась, как вторая точка для ориентирования, и как экспериментальная в Семипалатинске. Там после и взорвали первую бомбу. Эффект превзошёл все ожидания. Но все по порядку.
В конце тридцать первого по приказу ЦК КПСС, стали усиленно искать место падения метеорита, и зимой тридцать второго с самолёта его обнаружили. Год ушёл на исследования: спускались вниз на тросах в скафандрах, изучали породу, материал стенок, температуру. И только в тридцать третьем решили основать здесь станцию. Тогда и построили наверху небольшую зону на сто человек. В мае тридцать четвёртого, установили, что давление на этой глубине ничем не отличается от земного, скорее всего за счёт присутствия азота, а может ещё из-за каких аномалий. И в тот же год первые зэки спустились на «железный лёд». Затем учёные изучили потолок. Видели его? Он, как огромный дуршлаг. Толщиной почти в километр и с двадцати метровыми дырами, через них и бурить возможность появилась. Ну, а пол до сих пор исследуют.
В начале тридцать шестого, когда узнали, что представляет собой вся структура планеты на этом уровне, был подписан сверхсекретный указ о подрывной деятельности под территориями враждебных нам государств. Он так и назывался. Но подразумевал совершенно иную цель. Шахты собирались бурить для незаметного проникновения диверсантов. Вот тут и понадобилась бесплатная рабочая сила в большом количестве. Смертность здесь была запредельной. Я думаю, репрессии конца тридцатых и последующие обусловлены и этим фактом тоже. Выжили только некоторые учёные того поколения, а ваш брат погибал, как на войне – десятками и сотнями. Однажды, когда строили «Ленсталь», заклинило насос наверху. И все, кто был внизу, без малого, человек пятьдесят, задохнулись. Первопроходцам всегда тяжело. Сегодня вас берегут, Алексей. Высшую меру наказания редко применяют, а убийц стараются сюда не брать.
Иосиф Фёдорович задумчиво притих. Я закурил. Меня охватывала гордость за этого человека. Столько лет безвинно провести в подземелье, но суметь сохранить такую ясность ума и лояльность ко всему миру, дано не каждому. Он тоже прикурил сигарету и продолжил:
– После, Алексей, ударными темпами начали строить зоны наверху простые зэки, а здесь прокладывать дороги на юг и на запад «расстрельные», конечно, под строжайшим секретом. Лет двадцать ушло на обустройство азиатской и американской трасс. А пока их строили, кто-то придумал использовать термин «подрывной деятельности» в прямом смысле. Наверное, это было связано с появлением атомного оружия. Мы до сих пор не знаем, чья это идея – минировать столицы.
Изначально в планах была Япония, но в конце пятидесятых передумали и остановились на Китае. Лет шесть потратили на бурение Семипалатинской, и столько же на две Китайские скважины. На них и опыт накапливался, и технологии новые внедрялись. А дальше, как говорится, запустили серийное производство. Вот такая история «Тунгуски».
– Они и, правда, хотят всю планету заминировать? – спросил я.
– Все большие державы, а точнее их столицы и крупные города входят в список потенциальных врагов нашего государства. Даже если сегодня у нас с ними хорошие отношения. В Америке пять точек наметили: под Нью-Йорком, Вашингтоном и Хьюстоном уже роют, а Сан-Франциско и Сиэтл в разработке. Не могут решить, как путь прокладывать: дальше от Вашингтона, или новую дорогу на восток тянуть. Восточное расстояние короче получается, если помните карту, но западная трасса уже обустроена по большей части. Европа и Анкара в ближайшей перспективе. Там уже дорожные бригады работают.
– Иосиф Фёдорович, и как всё происходит после взрыва? В живых кто-нибудь остаётся?
– Нет. Представьте, что смотрите на весь город с высокой горы. И вдруг, он на Ваших глазах медленно приподнимается и исчезает, проваливаясь в бездну. Когда пыль рассеется, Вы увидите пустую равнину. Общее выражение «сравнять с землёй» очень точно подходит в нашем случае. Теперь Вы понимаете, какое это страшное оружие?