Сергей Медовый
Железный Гулаг
– Странно. Я, значит, двадцать лет буду копить, а ты можешь за три месяца набрать в два раза больше. Мага, может ты жилу золотую нашёл где-то?
– Ладно. Ты мне раскрыл тайну, и я тебе расскажу. Здесь у каждого есть золотишко. Мы периодически играем на него в карты или в нарды. Если ты увидишь рядом с игроками разложенные спички, будь уверен, играют на золото. Я классно играю в нарды, и думаю сто килограмм мне под силу выиграть. Тебе ничего не нужно будет делать, лишь решить вопрос с начальником.
– Интересный вариант. Я думаю «Максимыч» «клюнет» на это. Договорились.
Бульдозер поехал быстрее. Теперь и у Магомета появилось хорошее настроение. Надолго ли?
Глава 35.
Прошёл год. Для кого-то он пролетел, как обычно незаметно, по размеренному и накатанному графику. Для нас же, посвящённых в план побега, он тянулся вечность. И чем ближе подходил заветный час, тем тяжелее было на душе. Многие стали раздражительными. Ожидание неизвестного – страшное чувство. Старики нас частенько собирали вместе, подбадривали, просили крепиться и не показывать на людях своё настроение. Они, как профессиональные психологи внушали нам спокойствие, хотя и сами были на взводе. Эти встречи помогали. И мы держались.
Николай Максимович выполнил обещания на сто процентов. Все получили подарки в точности, как заказывали. Я ничего не понимал в стратегии нашего начальства. Моя мама назвала бы это баловством. Зачем зацикливаться на поощрениях и исполнять, казалось бы, глупые наивные прихоти, когда можно просто проигнорировать и отделаться чем-то более обыденным. Скорее всего, это личная заслуга «Максимыча». Или нас, правда, берегли, как священное стадо овец. Не знаю до сих пор. За два с небольшим года на «Ленсталь» опустили всего четверых «расстрельных». Может, сказывалась нехватка «кадров». Ведь в стране тогда был «застойный период». «Мокрого», одного из моих попутчиков сюда, я больше не видел. Наверное, не прошёл психологов, и его приговор привели в исполнение. Капитана Шпагина спустили примерно через месяц после меня и трудоустроили в дорожную бригаду. Мы с ним почти не встречались. «Иерусалимцы» почему-то не приняли его в ячейку. Сказали, что слишком он заражён коммунистической идеей. А мне, вот, повезло. Мало того, что до сих пор жив, да ещё готовлюсь к побегу на свободу. Пути Господни неисповедимы!
Магомет за три месяца обыграл почти всех в нарды и набрал обещанные сто килограмм золота. Я благородно отдал ему свои самородки без игры. И вскоре он по моей команде занёс все это добро начальнику.
– Ты только ничего не говори «Максимычу», его кабинет прослушивается. Молча завези и уходи, он в курсе всего, – напутствовал я.
Мы с ребятами смотрели в окно, как он катил перед собой тележку откуда-то из цеха, и смеялись, представляя лицо начальника, увидевшего такую кучу золота. Потом были разборки. Николай Максимыч вызвал Саню, и они вместе начали «пытать» Магу. Тот держался стойко и меня не выдал, но, конечно, обо всем догадался. А вскоре эта история облетела весь «Железный ГУЛАГ». Мага стал героем. Версия начальства звучала так: «Бероев Магомет, проявил личную сознательность, и в честной спортивной борьбе победил алчность некоторых осуждённых, а весь выигрыш вернул государству». Он по настоящему, начал гордиться своим поступком. Мага улыбался всем, кто подходил его похвалить, и лишь заметив меня, лицо его кардинально менялось.
– Один – один. Без обид, Мага, – как-то в столовой я шепнул ему на ухо.
Через некоторое время, правда, конечно, всё равно всплыла. Толи кто-то из моих друзей проболтался, толи сам Магомет рассказал кому-то. Но теперь я всё отрицал, если меня спрашивали. Не хотелось оказаться пятым в его списке со сломанными шейными позвонками.
За весь этот год я ещё так и не решил для себя: сдаться мне или просто затеряться на улицах города. Хорошее владение английским языком давало шанс на выживание в любой капиталистической стране. Но без документов и денег, этот шанс становился совсем ничтожным. Как с нами поступят турецкие власти? Вопрос из вопросов. Станем героями или отработанным материалом, который, в конце концов, утилизируют? И не пожалеть бы о том, что не остался здесь при сытой жизни с подарками и добрым отношением. Но нет! Кто не рискует, тот не пьёт шампанское. Может нас, и расстреляют повторно, но я хотя бы не буду жалеть всю оставшуюся жизнь об упущенной возможности.
И, вот, наконец, подошло время. В день побега заговорческий дух, казалось, витал в воздухе. Даже несведущие люди заражались тревожной суетливостью, исходившей от Сани, Серёги, Славика, меня и Ваньки. Всю ночь я посвящал последнего в суть дела. Надо было видеть его глаза! Обида, что ему не рассказали раньше и шоковое удивление сменяли друг друга. Как когда-то я засыпал его вопросами, так сейчас он не унимался, выпытывая у меня каждую деталь.
Наша бригада, стараниями Льва Васильевича, находилась на «Анкаре». По всем расчётам сегодня буровая установка должна была выйти на поверхность. Воду прошли три дня назад, и, как не парадоксально, до «железного льда» не долетело ни одной капли.
С минуты на минуту мы ожидали людей. Основная масса нашей ячейки, состояла из дорожников, водителей и жителей «Иерусалима». Им и предоставлялась привилегия – первыми покинуть подземелье. Так же в подполье входили все бригадиры. Но их задача в день побега, наоборот подразумевала пассивность в действиях, а именно: работать на участках, как ни в чем не бывало, и не вызывать подозрения, пока за ними не приедут «трамволёты». Затем, они должны были связать своих операторов и переборщиков грунта в поисках золота, и прибыть с бригадой на «Анкару». С «Ленстали» уехать было проще. Николай Максимович отсутствовал уже около недели.
Мы с Саней находились в будке оператора. Все молчали. Славик в наушниках напряжённо вслушивался в звуки буров. Половина бригады работала, ничего не подозревая. Ванька с Серёгой стояли чуть поодаль. И вдруг:
– Есть! Шахта на поверхности! – глаза Славика горели неподдельным огнём.
– Точно?! – бригадир подался корпусом к пульту управления.
– Точно. Моторы крутят вхолостую. Сейчас тишина наступит.
У меня потрясывались колени. Напряжение, накапливавшееся в течение года и четырёх месяцев, достигло своего кульминационного пика. Саня выскочил из будки и проревел:
– Тихо! Тишина!
«Дворники», рабочий на пластинах, золотоискатели, крановщик, – все застыли в испуганном удивлении. Никто не понимал, к кому обращается бригадир. Ни от кого не поступало ни звука, громыхал только грунт, падающий по коробу на транспортерную ленту. Пятиминутную неловкую паузу сменило ещё большее удивление, когда на станции постепенно восстановилась относительная тишина. Короб замолчал. Земля перестала падать, хотя двигатели толкающие пружину вверх ещё работали. Из палатки вышли остальные ребята.
– Слава, останови моторы! – Саня стал отдавать команды, – Сварщики режьте пружину и устанавливайте на «железный лёд»! Подвезите сюда «челнок»! Готовьте шахту к запуску быстро! У вас два часа на всё. Бегом! – И повернувшись ко мне: – Лёха, «дуй» к бульдозеристам, пусть оттаскивают транспортерную ленту.
– А чего случилось, Санёк? – спросил недоуменно Жора.
– Все объяснения позже. Сейчас за работу. Давайте, парни, напрягитесь!
Через пятнадцать минут «Анкара» стала похожа на муравейник. Двадцать человек бегали и суетились по станции. Сварка сверкала повсюду. Командные выкрики бригадира перемешивались с лязгом железа и рёвом моторов бульдозеров. Мага отбуксировал оставшиеся метров пятьдесят пружины за брезентовые стены. Мужики демонтировали ленту, и Серёга увозил её по частям. Кто-то устанавливал дополнительные швеллера, кто-то вырезал дверь-люк для «челнока». Бригада работала слаженно и оперативно, хотя ничего не понимала. «Что случилось?» – вопрос, исходивший из уст каждого, звучал повсюду.
Я откручивал гайки на стыках транспортерной ленты, когда меня позвал Славик к себе в операторскую будку.
– Послушай, Лёха, птички поют. У них там ночь уже, – он передал мне наушники.
Птиц не было слышно, но стрекотания сверчков в летний вечер прозвучали в моих ушах отчётливо, будто совсем рядом, и мурашками прошлись по всему телу. «Вот она свобода! Каких-то полтора часа и я там! Неужели всё кончится?» – я почему-то помолился в мыслях: «Господи, сделай так, что бы у нас получилось!»
Я вышел, пожелав удачи всем нам, стараясь скрыть от Славика накатившиеся слёзы.
Глава 36.
Первый «трамволёт» приехал на «Анкару» когда все было почти готово. Ребята зачищали и выравнивали изнутри резьбу пружины после сварки и вставки двери-люка. Осталось установить «челнок» в шахту и подсоединить к нему ещё один трос с кабелем и воздухом.
Иосиф Фёдорович, Лев Васильевич, Никон и два малознакомых мне старых иерусалимца вышли на станцию первыми. За ними последовали восемь человек из дорожной бригады. Недоумевающая толпа в застывших позах молча осматривала каждого прибывшего. Ощущение грядущего грандиозного события, пока ещё неизвестно какого, отражалось на лицах рабочих. Неординарные команды бригадира и явление нежданных гостей, на «Анкаре» создали общую напряжённость, предвещающую что-то из ряда вон выходящее.
Лев Васильевич перекинулся с Саней несколькими фразами и поднялся на подножку бульдозера. Все притихли.
– Братья! – Начал он свою речь. – Мы давно уже все братья, так как долгие годы работаем вместе бок о бок. Адский и тяжёлый труд в подземелье породнил нас. Поэтому я хочу и буду к вам так обращаться. Сегодня великий день, и подготовка шла к нему уже давно. Двадцать лет назад мы организовали группу, которая начала разрабатывать и воплощать в жизнь план побега отсюда. Многие из вас не знали и не догадывались об этом. Но не потому, что мы вам не доверяли, просто, на кон были поставлены все наши судьбы. И любая, даже мизерная утечка информации, могла перечеркнуть задуманное. У нас никогда не было мысли покидать «железный лёд» в одиночестве. Доказательство тому – ваше здесь присутствие. Остальные подъедут позже. Каждый, кто захочет уйти отсюда сможет сегодня или завтра воспользоваться этой возможностью. Мы в тайне нарастили шахту, добавили шланги и кабели, и сейчас вся конструкция, вернее её буровая часть уже вышла на поверхность земли. Осталось только доехать до желанной свободы…
Бригада слушала в оцепенении, открыв рты. Удивление, восторг, непонимание отражались в их взгляде. Конечно, им было легче вот так неожиданно оказаться перед фактом хороших новостей, чем нам, пережившим всю подготовку, боявшимся что-нибудь испортить и сорвать задуманное; выдержать шестнадцать месяцев ожидания. Они здесь и сейчас получили подарок в виде надежды, который им готовили многие годы подпольщики. Абсолютный шок, в хорошем смысле этого выражения, овладел всеми непосвящёнными. Лишь у золотоискателей проскакивала искорка страха в глазах. Вопрос: «А что будет с нами?» читался на их лицах.
Лев Васильевич продолжал:
– Братья! Основой нашего побега не является корысть. Мы не бежим ради того, что бы убежать. Истинная цель заключается в разоблачении преступных замыслов небольшой шайки членов Политбюро ЦК КПСС, которая возомнила себя богами и поставила миллионы людей под угрозу уничтожения. Через несколько лет, когда мы напичкаем землю сверхмощными ядерными бомбами, обязательно найдётся лидер или какая-нибудь воинствующая партия, которая захочет использовать это оружие. И тогда погибнут целые народы, не говоря уже о том, что нашей цивилизации придёт конец. Может быть! Человечество сохранит свои остатки на африканском континенте, откуда, собственно говоря, оно и вышло. И люди вернутся к первобытному строю. Будут утеряны все технологии, все открытия и все достижения. То, что натворят коммунисты, однозначно отбросит нас сегодняшних на тысячелетия назад. Мир, который мы знаем, мир в котором мы привыкли жить, исчезнет. Большая часть планеты будет заражена и не пригодна для жизни. Случится катастрофа, каких не было ещё на земле. Мы исторически обязаны раскрыть этот заговор против всего мирового сообщества.
Понимаю, некоторые из вас не согласятся со мной и расценят разоблачение, как предательство. Что ж, любой человек имеет право на собственное мнение. И когда мы попадём наверх, никто из нас не помешает вам уйти и поступить, как заблагорассудится. Мы подарили всем свободу, а распорядиться ей каждый должен индивидуально. Но не забывайте! Подавляющее большинство из нас приговорены к высшей мере наказания, и хотя в Турции другие законы, можно опять попасть под расстрел или загреметь на каторгу. Всех, кто решится на побег, прошу учитывать риски и не винить организаторов этого мероприятия. Вы сами выбираете свой путь.
Нас здесь пятеро стариков, и до последнего момента мы не могли решить, бежать нам или нет. С одной стороны – возраст, препятствующий разного рода приключениям, с другой – ответственность перед планетой. Наши имена когда-то знал весь мир, и мы просто обязаны там быть. И в заключении хочу спросить, желает ли кто остаться?!
Никто не проронил ни слова. Лишь шипение воздуха и заблудившиеся, изредка падающие камушки в коробе, нарушали тишину. Лев Васильевич снова заговорил:
– Хорошо. У вас ещё есть время всё обдумать. Первые два заезда мы предоставим людям, которые непосредственно участвовали в разработке нашего плана. Те, кто мечту воплотил в реальность. Я думаю, так будет справедливо. Ну, не стойте, как каменные! Скажите что-нибудь!
И тут раздались аплодисменты. Первый раз за всё моё время пребывания здесь, да и за всю историю «Тунгуски», «расстрельные» рукоплескали, не стесняясь никого, и не считая подобное действо ниже своего достоинства. Мысль о том, что дорога на свободу открыта, и есть транспорт, который доставит туда за какие-то три часа, постепенно приходила к полному осознанию присутствующих. Оставалось только решить для себя, выбрать этот путь или остаться. Но я думаю, решение уже было принято всеми автоматически в пользу побега. Человеческая суть не приемлет заключения в рамках замкнутого пространства, тем более с пожизненной перспективой. И даже если останется один шанс из тысячи выжить, люди будут рисковать ради своей свободы.
Саня взял команду в свои руки. Переборщиков грунта отвели в палатку и убедили, что их безопасности ничего не угрожает. «Челнок» краном установили в шахту. Бульдозеристы загнали катушку с тросом, похожую на колесо обозрения, на исходную позицию. Вокруг стариков собрались свободные от работы ребята и о чем-то выспрашивали. Вновь станция ожила.
Через час Славик объявил о полной готовности.
Я не собирался ехать в первой партии. Меня и не приглашали. Плюс, не хотелось разлучаться с Ванькой. Мы с ним рассчитывали на третий заезд. Но, как обычно, получилось все с точностью наоборот. Спустя ещё полчаса, Иосиф Фёдорович, не дождавшись приезда остальных подпольщиков, взял слово:
– Друзья! Тянуть больше нельзя. Будем набирать команду из тех, кто присутствует. Пожалуйста, без споров и толкотни. Строгая дисциплина. Все поднимутся сегодня; можете не переживать. Нас тринадцать человек, прибывших сюда плюс Александр Фёдорович, Сергей и Алексей. Они – члены нашей ячейки. Ещё четверых выберет бригадир.
Саня осмотрел всех, и, выдержав минутную паузу, объявил:
– Иван, Магомет, Володя и Жора,… если, конечно, они готовы.
– Всегда готов! – Ванька вытянулся по струнки и поднял руку в пионерском приветствии.
Остальные тоже согласились. Бригадир явно не случайно выбрал моих друзей, наверное, хотел угодить мне. За что я был благодарен ему.
– Слава остаётся за старшего, – продолжал Саня, – слушаться его, как меня. Никакой паники и ругани за очерёдность. У нас почти двое суток времени, успеют все. – И, повернувшись к нам: – Рюкзаки с собой не берём, а то не поместимся. Только каски и инструмент для демонтажа буров.
Поехали!
Глава 37.
Американский джинсовый костюм, молниеносно переодетый мною в палатке, поразил всех. Насмешки, восхищения, похвалы, издёвки неслись мимо моих ушей, пока я бежал к лестнице, ведущей к люку, как мне тогда казалось, космического корабля, который должен доставить нас на землю после длительного путешествия. У меня было состояние возбуждённой эйфории, страх перед неизвестностью перемешивался со счастьем предвкушения свободы. Я пытался составить план первых минут высадки на поверхность, но ничего не получалось. Мысли разбегались.
Меньше двух лет длились моё пребывание в подземелье, можно сказать, и привыкнуть-то не успел, но душа радовалась безмерно. А что же чувствовали те, кто прожил здесь десять, двадцать, или как «Харон» и Лев Васильевич, сорок лет? Непостижимо было понять мне их состояние.
В «челнок» уместились все свободно. Даже оставалось ещё место. Стариков усадили на табуретки, инструмент уложили посредине на решётку вокруг кабеля и троса. Потихоньку плавно лифт стал подниматься. У мотоциклетной ручки хозяйничал сам бригадир.
– Славик, как слышно? – спросил Саня по громкой связи.
– Отлично. Но давайте по тише. Мы теперь не одни. Я не знаю, как акустика будет работать в открытой шахте. Может эхом долетает до верха.
– Понял, – Саня приглушил голос. – Едем молча, если нужно, разговариваем шёпотом.
– Здесь шум моторов и лязг шариков по железу, заглушат даже крик, – возразил я в полный голос.
– Ну, тогда давай, песню затянем, – зло съязвил бригадир, понимая, что переусердствовал в командах, пойдя на поводу у Славика. – Чего зря болтать-то.
Я пожал плечами и промолчал. Ясно, что нервы сейчас у всех напряжены, зачем их продолжать расшатывать.
Саня прибавил скорость. Началась небольшая вибрация. Четыре лампочки затряслись, освещая рывками серьёзные лица ребят. Иосиф Фёдорович, сидящий недалеко от меня, казалось, совсем приуныл. «Человеку почти девяносто лет. – Подумалось мне, – Зачем ему это нужно? Куда он едет? Увидеть небо, вздохнуть полной грудью свободного воздуха и умереть. И они ещё хотят сдаться. Выдержит ли он допросы? А если все сложится хорошо, то замучают всякие пресс конференции. Слава ему уже не под силу».
Вряд ли, вообще, старикам нужна слава. Скорее ими движет желание оживить своё имя, если так можно выразиться, реабилитироваться в глазах общества уже по настоящему, а не посмертно. Конечно, они заслужили это. Может напоследок увидят своих внуков и правнуков. Или, правда, основная их цель – предостеречь мир и стать предателями? Не знаю. Я, наверное – эгоист. Все же для меня первостепенно – вырваться на свободу и выжить, а все остальное потом. Если я сдамся, то увижу семью, если нет, то буду скрываться всю оставшуюся жизнь. У меня чуть меньше трёх часов, что бы решить эту дилемму.
Я любил свою жену, дочку, родителей. И у меня накатывались слёзы, при воспоминаниях о семье. Но прошло уже почти три года, как они меня похоронили. Уместно ли будет моё воскрешение? Нет не для отца с мамой. Для жены. Трудно сказать. И всё же моя интуиция подталкивала меня к официальным действиям. Если в дальнейшем вскроются детали подрывной работы Советского Союза, то неизбежно всплывёт и моё имя. И спросит отец у того же Льва Васильевича: А где Лёша Соколов? И что он ответит: сбежал в Турции. Стыдно. «Будь, что будет, пойду сдаваться», – окончательно решил я в мыслях.
«Челнок» поднимался с приличной скоростью. Шахта вибрировала, но держалась крепко. Славик шёпотом передал по громкой связи, о прибытии на станцию остальных. Ильхам азербайджанец из четвертой бригады дорожников находился уже у него в будке, готовый вступить в диалог со случайными свидетелями. Всё шло по плану. Лампочки Саня выключил, и теперь мы, задрав головы, вглядывались в кромешную тьму.
Время, как будто застыло. Я даже не видел Ваньку, стоявшего рядом со мной. Не знаю, сколько ещё мы проехали, но наконец, тихий голос оператора взбодрил нас:
– Притормаживайте, осталось метров двести триста.
Парни зашевелились. Саня сбросил скорость до минимума. Шум от моторов и шариков поутих. За стенками пружины послышалось журчание воды. Сердце колотилось барабанной дробью в ушах. Я на слух понял, что старики встали со своих табуреток.
– Включите кто-нибудь фонарик, а то головы разобьём о буры, – прошептал бригадир.
Мага включил фонарь, прикрыв его ладошкой. Более или менее стали видны очертания «челнока» и напряжённые скулы моих соседей. Мы уже не ехали, а просто подкрадывались к верху. Первое, что поразило – это воздух. Он был другой, настоящий, медовый, ночной. Заполнив все пространство в шахте, и забравшись в наши лёгкие, турецкий озон пьянил. У меня даже на мгновение закружилась голова.
И, вот, наконец, показалось кольцо с моторчиками, всё переплетённое, как паутиной, медными трубками с фреоном. Сквозь них проглядывались звезды. Неповторимое ощущение для узников – после стольких лет заточения под землёй увидеть звезды на летнем ночном небе. Саня подвёз лифт на вытянутую руку к бурам и шёпотом скомандовал:
– Отсоединяем кабель и трос в первую очередь. Ток не поступает, давления газа нет. Так, что энергичней, парни, внизу люди транспорт ждут. – И потом шёпотом по громкой связи, – Славик готовьтесь сматывать.
– Все готово, ждём команду, – так же тихо ответил оператор.
Вообще, обычно отсоединённый трос и кабель, медленно спускал «челнок», дабы они не запутались с подводкой самого лифта, а на месте их снова наматывали на катушки. Но сегодня был исключительный день, и организаторы побега решили их просто отпустить; внизу бульдозеры вытягивали их частями из пружины и оттаскивали за брезентовые стены.
Ванька передал мне гаечные ключи. Трос и кабель исчезли во мраке шахты, и мы дружно взялись за демонтаж буровой установки.
– Откручивай, чего откручивается, предложил Иван.
И он был прав. Вникать в систему, состоящую из шестидесяти шести моторчиков с бурами, множеством трубок и небольших компрессоров не представлялось возможным. Я тупо стал отвинчивать все гайки, к которым подходили ключи. Саня решился зажечь одну лампочку. Свет поспособствовал продвижению работы.
Через несколько минут в середине кольца образовалось отверстие, достаточное для выхода одного, двух человек. Работа продолжалась, когда кто-то прошептал:
– Парни! Что это за решётка там над нами.
Все остановились и взглянули в освободившееся окно. Метров пять в высоту и до земли прямо над шахтой стояла сферическая клетка из толстых прутьев. Сердце сжалось от нехорошего предчувствия. Во рту пересохло, но поднять с пола термос и попить не хватало сил. Конечности не слушались. Наверное, мне одному стало вдруг отчётливо понятно для чего нужна эта клетка. Раздавались самые разные версии:
– Может мы в зону, какую попали?
– На загон для скота похоже.
– А если это вольер для диких животных, и мы в зоопарке?
– Крутите гайки! Скоро все узнаем, – зло прошипел Саня.
Все принялись за работу.
– Дикие животные – это мы!!! – буквально истерично прокричал Иосиф Фёдорович и заплакал навзрыд. Он, как и я с первого взгляда всё осознал. Боль, страх, неизбежность конца, могильный холод смерти прозвучали в его крике, подняв дыбом волосы на руках каждого, у кого они были. И в тот же самый момент, будто кто-то принял его глас за команду к действию, зажглись мощные прожектора, ослепившие нас. Ещё через мгновение буквально в метре над головой, появились стволы автоматов АК-47, направленные в наши бледные лица.
– Граждане осуждённые! – раздался мужской голос, усиленный переносным мегафоном. – Вы находитесь на территории посольства Союза Советских Социалистических Республик в Анкаре. Меня зовут Родимов Алексей Алексеевич. Я являюсь Чрезвычайным Полномочным послом СССР в Турции. Для общей, а в основном, вашей безопасности прошу вас не предпринимать никаких необдуманных действий. Наша страна благодарна вам за проделанную титаническую работу. И это – не цинизм. Руководство изначально знало о ваших планах, и не стало им мешать, так как они полностью совпадали с нашими интересами. Поэтому прошу всех успокоиться и смириться с неизбежным итогом. Вы все сильные люди физически и духом, и должны уметь проигрывать. Скажу больше: вместо того, что бы наказывать вас, было принято решение наоборот поощрить подарками за вашу самоотдачу и труд. А теперь предлагаю всем спуститься вниз и разъехаться по своим местам дислокации. Мы не хотим кровопролития. Пожалуйста, не провоцируйте нас.
После некоторой оторопи я огляделся. В ярком свете прожекторов вокруг меня стояли бледные живые мертвецы. Как будто кто-то из них высосал всю кровь и вместе с ней жизнь. Первоначальный страх сменила отрешённость и бессилие. Хотелось просто умереть. Продолжать существование здесь потеряло смысл. Именно в подобных случаях люди идут напролом: на дула автоматов, прыгают с крыш, бросаются под поезда. Опустошение души и состояние, когда нечего терять, подвигают человека на безрассудные поступки. Наверное, это бы и случилось после первоначального «паралича» всей нашей группы, но Саня не потерял самообладания и крутанул ручку регулятора скорости. «Челнок» поехал вниз, унося обратно во мрак подземелья все наши надежды и мечты.
Глава 38.
Анализировать произошедший провал стали спустя несколько дней. Собирались в столовой. Звали меня. Но я не ходил. Мне хватало споров с Ванькой, Володей и Жорой. Отдать должное «Максимычу», нашу бригаду не трогали, и две недели мы отходили на «Ленстали». Иосиф Фёдорович слег. Нет, не заболел. Просто лежал бездвижно с открытыми глазами, ни с кем не разговаривал, не спал и не принимал пищу. Старики кое-как поили его водой. Утешать друг друга было нечем. Не осталось никаких перспектив. О чем можно говорить на собраниях, я не понимал. Хотелось самому лечь на кровать, закрыть глаза и больше не просыпаться. Неудача побега ударил по всем членам ячейки. Если остальные не успели даже осознать, что потеряли, так как и не питали надежд все эти долгие годы, то мы переживали очень сильно.
Однозначно, имела место измена. Я оказался прав, когда говорил о недооценённой нами работе КГБ. Все было у них под контролем. И, как спустя три месяца, рассказал Саня, открытая шахта заинтересовала Советское государство. Она становилась многофункциональной: появилась возможность проникать на чужую территорию отряду диверсантов, да, в случае необходимости, и целой армии. Доставлять любой груз, минуя границы. И наконец, никто не отменял подъем на поверхность термоядерной бомбы, даже появились плюсы – отпала необходимость в разрывных зарядах. Поэтому всё шло у нас так гладко. Подполье, усыплённое видимым отсутствием контроля над подземельем, совершило роковую ошибку, проглядев «иуду» в своих рядах. Им, как выяснилось позже, оказался оператор Славик. Он просто исчез. Сначала думали, что его уволили за пособничество побегу, но после Саня узнал через «своего» охранника наверху, правду. Никакой сестры у него не было, а члены вольной ячейки, якобы не согласные с военной доктриной Советской власти – выдумка чекистов. Да это стало уже и не важно. Умерла надежда. Безвозвратно и навсегда.
Как не парадоксально, но за Турецкую шахту всех подземельцев поощрили телевизорами. Новенькие цветные «Рубины» установили в каждой секции, в столовой и клубе. Они вещали четыре канала. Правда «Максимыч» давно обещал протянуть сюда антенну, но ушлая власть приурочила это обещание к событию и преподнесла, как подарок. Николай Максимович не проронил ни слова о побеге, как будто ничего и не случилось. Выдержке и тактике руководителя можно было позавидовать.
Телевидение привнесло в наш быт небольшую осмысленность. Хотя все из нас и понимали, с какой примитивностью пропагандируются, события прекрасной жизни в союзе, а порой даже чистая ложь льётся с экрана, но все равно, мы смотрели его запоем. Оно помогало нам обманываться чувством принадлежности к этой стране. Особенно смеялись над выступлениями военных начальников, которые усердно докладывали о разработках новых ракет, самолётов, танков. И чем больше звёзд сверкало на погонах выступающего оратора, тем смешнее нам было. Уж слишком серьёзно генералы нахваливали своё вооружение, что никак не походило на стратегический цинизм. Скорее всего, подавляющее большинство из них не были посвящены в секретный проект ЦК КПСС, и в наших глазах они казались неуклюжими невеждами.
На «Ленстали» чаще стали появляться военные и гражданские. Они спускались с разными ящиками, контейнерами, цистернами, – все это грузили на «трамволеты» и увозили на станцию «Анкара». Поговаривали, что учёные намереваются пробурить одну из «тур». «Иерусалимцы» придумали способ проникать сквозь «железный лёд». Все гениальное – просто. Решили сверлить, и сразу устанавливать трубу, что бы она препятствовала сжиманию. А уже сквозь неё изучать внутреннее пространство. Нас, естественно, не посвящали в подробности результатов экспериментов. Приходилось довольствоваться слухами.
Две бригады вместе с нашей, оставшиеся не у дел, кинули на прокладку дороги в Японию. Работа оказалась не особенно тяжёлой. Единственный минус: весь день приходилось находиться в маске. Норма – четыре километра в сутки. Жили в большой передвижной брезентовой палатке, мигрирующей с нами по ходу движения. Устанавливали столбы, тянули кабеля, сваривали трубы с водой и воздухом, рисовали дорогу. Не знаю, каким образом труд превратил обезьяну в человека, но то, что он лечит все душевные травмы – известно мне доподлинно.
Отпуск на строительстве дороги сократили до одной недели. Да и на «Ленстали» было уже совсем скучно, если не считать телевизора. Ванька забросил свой велосипед, мотивируя отсутствием напарника. «Вот будут ещё раздавать подарки, ты, Леха, заказывай себе тоже, велик. Будем вместе ездить, хоть не страшно будет», – говорил он.
Саня изменился. Постарел прямо на глазах. Вся его активность и лидерские качества куда-то исчезли. Он так и не смог оправиться после провала побега. Лев Васильевич появлялся в столовой очень редко, здоровался и проходил мимо. Жизнь в подземелье, казалось, поделилась на части: до побега и после. Но нужно было продолжать жить. Не знаю зачем, с какой личной целью мы цеплялись за это существование. Безусловно, так устроен человек: маленькая искорка невидимой надежды, сохраняемая до последнего вздоха, всегда будет сильнее решения самоубийства, о котором подумывал, наверное, каждый здесь на глубине сорока восьми тысяч метров.
***
Прошли годы. Долгие ничем непримечательные годы. Большинство стариков умерло. Первыми ушли из жизни «Харон» и Иосиф Фёдорович, за ними Никон и ещё тремя годами позже Лев Васильевич. Вообще, «Иерусалим» сократился вдвое. А ещё через несколько лет заболел и Саня. У него обнаружили рак лёгких и вскоре увезли наверх. Два дня Ванька, Володя, Жора и я пили пиво ящиками за его здоровье. А на третий день меня вызвал к себе Николай Максимович и назначил бригадиром. Получасовые наставления, подчёркнутые обязанности и никаких возражений с моей стороны. Беседа, как обычно прошла быстро и монологом. Скорее всего, выбор пал на меня в силу моего возраста. Эта должность, по сути, не давала особых привилегий. Единственное преимущество заключалось в том, что я мог не махать лопатой и не крутить пластины, пока шахта входила в грунт, и на первых этапах рытья тоннелей можно было сачковать внизу на станции. Мужики приняли меня, как начальника спокойно и без эмоций. Зато мы вчетвером пили пиво ещё три дня, теперь за моё назначение, благо позволял очередной отпуск.