Сергей Медовый
Железный Гулаг
Я кивнул. В столовой кроме нас никого не осталось. Старик и не собирался уходить. Общение с новым человеком явно доставляло ему удовольствие. И чтобы опять не перейти в разговоре на политику, мне пришлось начать рассказывать о Москве, о новых стройках домов, станций метро, кинотеатрах. О своём деле, прошлой личной жизни. Разошлись уже в третьем часу ночи.
Ванька и Володя с Жорой спали. Здесь на «Ленстали» местные обитатели не старались жить компактно, а разбредались по секциям. Закреплённых за каждым коек не было, но все останавливались на привычных для себя местах. Дружили по двое, редко втроём. Если и собирались больше, то только для игр в карты или домино. Праздники, дни рождения отмечали редко. Лишь в Новый год «Максимыч» завозил шампанское и традиционно в столовой поздравлял всех отдыхающих.
Я разделся, лёг на кровать и незаметно уснул, под впечатлением беседы с Иосифом Фёдоровичем.
Глава 23.
Прошло два месяца. Трудовые недели сменяли выходные. Постепенно я познакомился со многими обитателями «железного ГУЛАГа», и стал себя чувствовать полностью своим. На меня перестали обращать внимание, как это было в начале. Работа шла поочерёдно на трёх американских точках. В основном, мне нравилась дорога. Путешествия по всей планете в «трамволёте» давали ощущения свободы и не надоедали. Бескрайний мрак за окном затягивал.
Мы ехали в «Хьюстон» на, почти готовую, шахту. Предстояла самая лёгкая задача из всего процесса её постройки – крепление пружины. Как сказал Саня, это дополнительные две недели отпуска перед тем, как мы превратимся в «кротов». После придётся вкалывать серьёзно и долго.
«Трамволёт» высадил другую бригаду в «Вашингтоне», где кипела работа по демонтажу транспортерной ленты, и выехал вновь на трассу. Постепенно набрал обороты, и на высокой скорости унёс нас вглубь железного простора.
Наконец показались, освещённые снаружи, брезентовые стены. Все станции походили друг на друга, как близнецы. График и план для них спускались одинаково. Порой, после первой недели на той или иной точке, я с трудом вспоминал, где именно мы работаем. Да и разницы, по большому счёту, не было никакой.
Станция «Хьюстон» изменилась. Выделялась необычная тишина. Лишь воздух травил со всех углов, издавая несильное шипение. Транспортерную ленту разобрали, пол чисто подмели. Пружина-шахта, заползшая вглубь земли, теперь упиралась другим концом в «железный лёд». Вокруг неё, по всей высоте от пола до потолка земной ниши, добавили ещё несколько швеллеров, создав тем самым мощный прямой каркас. Все электромоторы демонтировали и убрали. «Челнок» уже находился внутри на высоте пяти метров. Здесь в самом каркасе шахты вырезали половину диаметра, и превратили её то ли в дверь, то ли в люк, который в закрытом состоянии сохранял целостность внутренней резьбы пружины.
Традиционный «базар» грязных и чистых бригад, наполнил станцию шумом. Рукопожатия, обмен скудными новостями, просто шутки, напомнили мне фильмы, где соединялись воинские части на фронте. Через минут пятнадцать стали расходиться: кто в «трамволёт», кто в палатку на распределение. Вскоре вновь наступила тишина, и Саня поделил нас на звенья из четырёх человек. Каждое звено работало по шесть часов в день. Мы, с Ванькой, Володей и Жорой оказались последними, и пока могли бездельничать.
Я бросил рабочий рюкзак под кровать и пошёл смотреть на первых отъезжающих людей. Они поднялись по лестнице на площадку, и зашли вовнутрь «челнока». Кран доставил туда же одну за другой две бочки, набитые метровыми металлическими прутками, и ребята перекатили их к себе. Дыра в полу была заделана железной решёткой. В кабине зажегся свет, дверь-люк закрыл снаружи подоспевший бригадир, и в ту же секунду «челнок» сорвался с места, оставляя в моих ушах шипение воздуха и шум, вращающихся шариков по пружине.
Чуть в стороне справа заработала огромная металлическая катушка с двумя моторами по центру с обеих сторон. Она быстро разматывала толстый трос с кабелем и шлангом для воздуха, утягиваемые «челноком» через замысловатый механизм в самом низу. Своим размахом она походила на детское колесо обозрения, какие часто можно встретить в парках городов. И конечно, всё поражало масштабностью и величием.
Я вернулся в палатку. Ребята читали книжки, лёжа на кровати. Предстоящие восемнадцать часов безделья, мне показались слишком мучительными. Идея погулять по железной планете в одиночестве появилась как-то спонтанно. От нечего делать людям разные мысли приходят в голову, даже самые неожиданные. Вот и мной в тот момент завладел исследовательский дух, ведь буквально, в полукилометре от станции и дальше, вероятно ещё не ступала нога человека. Вспомнился рассказ Ваньки о парне, плутавшем неделю по «железному льду». Почувствовать полную свободу, как он, получить порцию адреналина, ощущая себя единственным человеком посреди огромного тёмного пространства, – это были сильные мотивации, как мне тогда казалось. Нет, я не собирался воплощать в жизнь свои утопические фантазии, исчезать на долгое время и угонять бульдозер, просто хотелось попробовать остаться один на один с завораживающим мраком подземелья на столько, насколько хватит воздуха. Я поделился своей задумкой с товарищем.
– Сходи, прогуляйся, – как-то равнодушно отреагировал он. – Возьми в каптёрке мел, что бы стрелки рисовать, а то заблудишься.
– Баллона хватает на три часа, не забыл, – участливо напомнил Володя. – Рассчитывай час двадцать в одну сторону и столько же обратно. Всегда запас воздуха оставляй.
– Не боишься? – Жора тоже отвлёкся от чтения и спросил без намёка на сарказм.
– Так там же нет никого и ничего. Полнейшая пустота. Или я не прав?
– Ну… не знаю, – он задумчиво пожал плечами. – На вот, возьми.
Жора снял с руки свои часы и передал мне. Остальные ребята из бригады тоже приподнялись в койках и внимательно слушали наш разговор.
Провожать вышли трое. Излишняя забота моих товарищей, была мне приятна и не вызывала тогда никаких подозрений.
Я надел маску, посмотрел на время и вышел за импровизированные ворота. Бульдозеры неподвижно стояли чуть поодаль в полумраке, и походили на двух огромных сторожевых псов. Они, казалось, сейчас вдруг оживут и начнут рычать, пытаясь не выпустить меня за территорию станции. Я перешёл через освещённую трассу и направился прямо в кромешную мглу. Луч фонаря оказался довольно таки мощным и бил на метров сто. Страх полностью отсутствовал.
Глава 24.
Как описать пустоту? Это даже не морские глубины. Там хоть что-то попадается на глаза. И на сцены из фантастических фильмов про необитаемые планеты не похоже; на них тоже присутствует рельеф. Сравнить бескрайнюю железную землю невозможно ни с чем. Фонарь вправо, влево, вперёд, – все вокруг одинаково идеально пустынно. Никто не появится из-за угла или холма и не напугает. Ведь страшно ни то, что ты видишь, а то, что где-то притаилось и может выскочить из засады. Потолок с большими черными зияющими отверстиями был слишком высоко, и не попадал в луч света, если только не направить фонарик вверх. «Почему из этих дыр не сыпется грунт? – подумалось мне, – Надо будет спросить у ребят».
Станция превратилась в маленькую точку и вскоре совсем исчезла. Я упорно шёл по «железному льду», рисуя периодически мелом стрелки. Логика подсказывала мне о бесцельности и бесполезности моего путешествия, но какая-то непонятная сила тянула меня вперёд. Казалось вот-вот ещё немного, и что-нибудь появится, может неровность, или яма, или «тура». Но всё тщетно. Абсолютное ничего! Вот как можно обозначить окружающее меня пространство. Но осознание своего эго, чувство исключительной единственности, обладание этим «абсолютным ничего» возбуждало. Я мог кричать, беситься, бегать голым, делать все, что угодно. И никто, даже, наверное, сам Бог не сможет увидеть меня. Нет, это не было впрыском адреналина в кровь, скорее моё состояние напоминало полнейшее освобождение и раскрепощённость. Подобного нигде на земле нельзя ощутить так, как здесь. В любой точке планеты на поверхности присутствует ощущение, что на тебя будто смотрит кто-то невидимый, или следит за тобой. Даже в лесу или на необитаемом острове.
Время подходило к точке возврата. Я остановился, выключил фонарь и медленно повернулся на триста шестьдесят градусов. «Так выглядит смерть», – пронеслось в мыслях. Последнее основное человеческое чувство – зрение исчезло. Осталась лишь гравитация. Неприятное ощущение. Я снова зажёг свет и пошёл обратно к станции.
Пройдя, приблизительно, половину пути, я вдруг заметил, что пропали стрелки. Поиск их по малому и большому радиусу результатов не дал. Конечно, дело заключалось не в моей забывчивости или рассеянности; рисовались они пунктуально каждые десять шагов. Первое, что приходило в голову: «железный лёд» поглощает не только углерод, но и известь. Тогда почему ребята меня не предупредили? Или сами не знали? Чем больше я анализировал сложившуюся ситуацию, тем глубже в душу закрадывался страх заблудиться. А если учитывать лимит воздуха в баллоне, остаться здесь навечно, «единственным свободным», только мёртвым. Через несколько минут, на смену панике стали приходить более здравые суждения. Судя по времени, оставалось где-то с километр до того, как можно увидеть отблеск станции. Даже если меня уведёт в какую-нибудь сторону, её невозможно будет не заметить в кромешной тьме. «Надо снова оставлять указатели на всякий случай», – я успокоился, присел на корточки, очень тщательно нарисовал первую жирную стрелку и поднялся.
Рука направила фонарь на предстоящий участок дороги. И вдруг… ноги стали ватными. Тело вздрогнуло, сердце сжалось, во рту резко пересохло, и появилась горечь. «Абсолютное ничего» было нарушено. В двадцати тридцати метрах передо мной стоял человек… или мертвец. Он не двигался. Голова безжизненно склонилась на грудь. Длинный до пола, затхлый балахон с капюшоном, пошитый из каких-то кусков темно-серой материи, закрывал его полностью вместе с головой. На шее висела большая картонная табличка, где корявым жирным почерком было написано: «ПОМОГИТЕ! МНЕ НУЖЕН ВОЗДУХ!»
Привычное выражение «умереть от страха», сейчас проявило себя в полной мере. Сердце просто перестало биться. Прошла минута или десять. Отсутствие, каких либо действий со стороны этого призрака, позволило мне взять себя в руки и полноценно задышать. Но ненадолго. Из-за его спины очень медленно выползла большая чёрная змея. Её глаза светились, как два маленьких фонарика, направленных в мою сторону. Все моё логическое мышление потеряло смысл. «Это галлюцинация! Я надышался каким-то газом. Здесь же не должно ничего и никого быть!». Змея замерла, потом резко дёрнулась вперёд и снова остановилась. Я достал молоточек из рюкзака, какое никакое оружие, и решил обойти эту парочку. Бежать от них, потерять единственное направление и стрелки, было бы самоубийством. Кричать бесполезно, никто не услышит. Но не так просто, как казалось, сдвинуться с места. Ноги не слушались и предательски подкашивались. Наконец мне удалось сделать шаг вперёд. Молоток я угрожающе выставил перед собой. «Мертвец» зашевелился. Он задрал голову, развёл руки и задрожал. Лицо его закрывала тряпка, пришитая к капюшону. Сердце вновь перестало прослушиваться. Мозг работал чётко, но та его часть, которая отвечает за конечности, давала сбой. Я понял, что сейчас упаду. И тут мне пришла мысль: выключить фонарь и отползти в сторону, скрыться от маленьких светящихся глаз змеи в кромешной тьме и наблюдать за ней, оставаясь незамеченным. Я так и сделал, собрав воедино всю свою оставшуюся волю. Метров десять по-пластунски куда-то в сторону взбодрили меня и вернули силы. Страх поутих. Теперь эти двое оказались в невыгодном положении. Я их видел, а они меня нет. Змея не шевелилась. Она будто застыла в одном положении, а человек-призрак стал копошиться, сделал несколько шагов вперёд, и вдруг, зажёг свой фонарь и направил его в мою сторону. Конечно, я оказался в луче света, как на ладони. Злость сменила испуг. «Ах ты, козел! Воздуха хочешь?! Сейчас я вас обоих накачаю!» – проревел я сквозь маску, и лишь сам услышал свои угрозы. Но ярость – лучший стимулятор в подобных ситуациях. Она полностью вернула мне жизненную энергию и решимость пробиваться к станции с боем. Я уверенно встал и направил свет прямо в лицо незнакомца. Тряпка, закрывавшая его лицо, исчезла, он был в такой же маске, как и я…. Карие глаза со сросшимися бровями, почему-то похожие на глаза бульдозериста Маги, излучали радость. Затем он перевернул картонную табличку, где так же коряво красовалась фраза: «Лёха, это шутка!»
Первая мысль, появившаяся в голове – пробить ему голову. Благо молоток находился в руке. Но я сдержался. А через мгновения со всех сторон по кругу зажглись фонари. К нам приближались ещё трое участников жестокого розыгрыша.
На станции нас встречали все, включая даже оператора. Саня молча обошёл меня со всех сторон, не отрывая взгляда от моих рабочих штанов и произнёс:
– Сухой!
Аплодисментов не прозвучало. Но все по очереди пожимали мне руку, похлопывали по плечу, поздравляя с прохождением местного «крещения». А у меня до сих пор потрясывались коленки. И я не знал радоваться мне или взять трос, принятый мной за змею, и начать бить им всех подряд.
Ванька, Володя и Жора в розыгрыше не участвовали. Я лежал на кровати и ни с кем не разговаривал. Иван как бы оправдывался:
– Да не дуйся ты. Так всех новичков «прописывают». Мага это дело любит.
– Тебя тоже… «прописывали»?
– Нет. У меня никогда не возникало желания бродить в одиночестве по «железному льду». А вообще, многие попадались. Вон, Жора хотя бы.
– Вы все – пассивные предатели, – подытожил я.
К началу смены я уже полностью успокоился и перестал на всех обижаться. Конечно, шутки подобного рода могли привести к плачевным последствиям: можно убежать от страха так далеко, что и вернуться не сможешь, да и сердце у кого-нибудь окажется слабым, не выдержит. Но традиция есть традиция, ничего не поделаешь.
Вскоре подошло время работы. Мы закатили бочки со штырями, поднятые краном, в челнок, и установили их по центру. Дождались, пока нас закроют, и рванули вверх. Стартовая скорость «челнока» превзошла все мои ожидания. Это был далеко не лифт. Дух захватило. Вибрация усугубляла настроение желудка. У руля по-свойски обосновался Жора.
– Давай, по тише. Лёшка первый раз едет, – Ванька, как всегда, позаботился обо мне.
– Пардон, – Жора сбавил скорость. – Ну как, Лёх?
– Как на американских горках на ВДНХ, – я поднял большой палец вверх.
– Ну, мы же и есть в Америке, – засмеялся удачному сравнению Володя.
Через минут пять-десять в громкоговорители на пульте раздался голос:
– Тормози уже, метров двадцать осталось!
Жора сбавил обороты до минимума, и мы стали двигаться очень медленно. Ванька высматривал помеченную краской границу работы первой бригады.
– Стоп! Чуть назад!
После нескольких манёвров, вверх – вниз, «челнок» остановился так, что третье большое отверстие в накладке оказалось на уровне наших глаз. Все вытащили по одному штырю из бочки. Он представлял собой длинный заострённый литой пруток, с множеством зазубрин треугольной формы, похожими на наконечники стрелы. Тупой конец заканчивался резьбой сантиметров пять и головкой с внутренним четырёхгранником.
– Всё очень просто, – Ванька стал забивать прут и пояснять, – сначала вгоняешь его кувалдой до резьбы, а затем ключом закручиваешь под лицо. Задача заключается в том, что бы гладкую снаружи шахту преобразовать в «ёжика».
Я повторил все в точности.
– Со временем зазор между шахтой и грунтом забьётся от вибрации, и будет, как вкопанная стоять, – объяснил Жора.
Изредка сверху по металлу крыши ударялись комки земли и падали нам под ноги.
Смена пролетела незаметно. Вообще за все эти две недели мы больше устали от отдыха, чем от работы. Шестнадцать человек основную часть времени слонялись по станции, не зная, чем себя занять. Выручали настольные игры и книги, коих было везде в подземелье в изобилии.
Глава 25.
Изначальная новизна пребывания в «железном ГУЛАГе», постепенно стала перерастать в обыденность. Скудность развлечений, ограниченное пространство, примелькавшиеся лица, – всё больше угнетали и вводили в депрессию. Лишь транспарант в столовой, напоминающий нам – кто мы, воздействовал отрезвляюще, и ставил психику на место.
Впереди был самый трудный этап работы. К нему шла капитальная подготовка. Сверху, с большой земли круглосуточно спускали бетонные кольца, размером два с половиной метра в диаметре и два в длину. Снаружи стенки каждого из них торчали четыре вмонтированных кронштейна с колёсиками. Они походили на короткие вагончики. Перекатная круглая секция тоннеля, – не трудно было догадаться. Внутри тоже выступали какие-то ручки из арматуры, и по краям по четыре забетонированных металлических квадрата с отверстиями посредине. Наверное, что бы сцеплять их между собой. Кольца тут же грузили в «трамволёты» и увозили с «Ленстали».
Как все говорили, верхние тоннели мы будем рыть вручную на двести метров в сторону от шахты, и оттуда ещё три или четыре разветвления по сто метров. Представить, как это всё будет происходить, я не мог. Но хотелось быстрей уехать на точку и отвлечься в работе.
Иосиф Фёдорович часто подходил ко мне, здоровался, интересовался настроением. Мы перекидывались ничего не значащими фразами и расходились.
Наконец прошли очередные отпускные недели. И вновь мы «летим» на «трамволёте» в «Америку». Теперь в «Нью-Йорк». Саня рассказывает по дороге о, поставленной перед нами задачей:
– Готовьтесь, «кроты», отдых закончился. Сменщики уже построили кессон и проложили около тридцати метров тоннеля. Нам остаётся только рыть и ещё раз рыть….
– Что значит кессон? – спросил я у Ваньки.
– Это такая комната в начале тоннеля…, скоро сам увидишь.
Бригадир продолжал свою речь, но я уже не слушал. Меня, как магнитом, притягивал бесконечный полумрак за окном, несмотря на страх, испытанный мной во время «прописки». Однажды на «Ленстали» мне показалось, что я даже скучаю по этим фантастическим просторам. Они будто гипнотизировали и манили к себе. Хотелось путешествовать по «железному льду», обойти самые отдалённые его уголки. Ведь здесь практически ничего не изучено, кроме некоторых участков, освоенных военными и нами. Говорят, у местных ученных есть свой «трамволёт» с тремя большими цистернами воздуха, который уже тридцать лет катается по железной планете, помечая её какими- то знаками и «маячками». Они постепенно создают общую карту подземелья. Где-то под Арктикой установили мощную станцию, распространяющую сигнал, типа магнитного полюса земли. Но точный принцип её работы никто из наших ребят не знал. Вот бы попасть к ним в бригаду! Но не реально, они живут наверху, и их мало кто видел вообще.
А мы с Ванькой в дороге приспособились играть в карты, тем самым разбавив сон и созерцание трассы новым развлечением. Тридцать шесть часов уже привычно пролетели незаметно. И вскоре вдали засветились огни «Нью-Йорка».
Основная часть станции была заполнена бетонными кольцами и плитами. «Челнок» стоял груженный одной круглой секцией, занимавшей почти всю его площадку и уже перевёрнутой на колёсики. Мы ушли в палатку распределяться, естественно не проходя, мимо шумных приветствий и прощаний со сменщиками.
– Все в курсе как работаем, – начал Саня, – пока углубились недалеко, значит три смены по шесть человек. Норма одна секция с плиткой на бригаду.
Он зачитал списки. Я с Ванькой, Володя с Жорой и двое других мужиков оказались в первых рядах. Мы поднялись на площадку. Ребята проверили баллоны с воздухом, взяли несколько канистр с водой, надели каски и закинули рюкзаки по краям кольца. Сами протиснулись вовнутрь него. Саня закрыл за нами люк. Поехали.
«Челнок» снова «полетел» вверх. Вибрация ощущалась, но не сильная. Как говорил Жора, зазоры шахты забились, и теперь она стояла жёстко.
– Ну, чего! В парилке притормозим? Кто-нибудь взял веники? – Мага, коренастый дагестанец, с широкими скулами и мощной шеей, напугавший тогда меня под Хьюстоном, явно шутил про тот промежуток земли, где температура на порядок выше.
– Лёха, ты ведь ещё ни разу не парился? – спросил Ванька.
– А как я сюда попал? С «Хароном» когда спускались, все прочувствовал. И веники там ни к чему; так себе температурка.
– Ха-ха! Сравнил «Тунгуску» с нашими скважинами. Там градусов пятьдесят только потому, что диаметр шахты – сорок пять метров, и она сквозная. А у нас всего три метра, и градусов сто двадцать точно будет. Ушами чую. – Пояснил Мага.
У бульдозеристов сейчас не было работы по специальности, и они трудились со всеми.
Через минут сорок мы въехали в жаркий промежуток, наполненный паром, из-за которого ничего не было видно. Воздух здесь насыщался каким-то смрадом. Мага оказался прав: руки и лицо зажгло, как в настоящей банной парилке. Все надели рукавицы и прикрыли уши.
– Согласен. Сто двадцать есть. Но для ада все равно мало, – подытожил я.
Все рассмеялись. Спустя минут семь «челнок» выскочил из тумана в чистое пространство. Я вздохнул полной грудью.
– Вот, Лёха, ещё полчаса и до свободы рукой подать. Останется каких- то триста, может, четыреста метров, и ты – на Бродвее. Классно! – Произнёс мечтательно Жора.
В громкую связь навязчиво прокашлялся оператор.
– Шо, Толик, заболел?
– Мятежные мысли тебя одолевают, Жорж, – с иронией прозвучал голос в динамике, – О Бродвее на воле думать надо было.
– Я и думал, деньги зарабатывал на поездку в США, а обэхэсесники всё забрали, и, можно сказать, жизнь сломали.
– А чего, Толян, давай до конца пророем, будешь американцев за валюту на экскурсию возить, – встрял в разговор Ванька.
– Вот вы и ройте лопатами вручную, а как «америкосов» увидите – свистите, я им билеты выпишу… на тот свет.
– Да мы бы и руками выкопали ради свободы.
– Желаю удачи! Только в артезианских водах не захлебнитесь.
Наступила пауза. Приятные шуточные фантазии были безжалостно оборваны оператором Толяном, напомнившим о реальной действительности.
Глава 26.
«Челнок» остановился в большом тёмном зале. Потрясающе! Передо мной открылась настоящая пещера, пока ещё полуосвещённая светом от нашей будки. Женя, худощавый высокий мужик лет пятидесяти, с большими аномально длинными руками и выпуклыми глазами, наш шестой рабочий соединил вилку с кабелем из «челнока» с розеткой внутри. Зажглись множество переносок, подвешенных повсюду. Помещение ожило. Пять метров в высоту, столько же шириной, и метров десять в глубину. Стены и потолок закреплены толстыми брёвнами, а пол очень ровно выложен квадратными бетонными плитами. И всё это вручную! Так называемый кессон служил и складом, и отправной точкой, и местом отдыха. Здесь находился весь шанцевый инструмент и тачки. Вдоль левой стены стояли штабеля плит, завезённых сюда заранее. В конце зала начинался и сам тоннель, с уже загнанными кольцами.
Мы откатили нашу секцию в сторону. А Ванька вывел шланг с воздухом в кессон и подвесил на привычное место на стене, крикнув оператору, что бы прибавил давление. Мага взял командование на себя:
– Я с Женькой начинаю рыть, Володька насыпает, а остальные на тачках отвозят. Добро?
Все кивнули.
– Лёха, тебя поставили в курс по поводу золота?
– Ну-ну. Я больше не «клюю» на ваши приманки, – я пренебрежительно ухмыльнулся. То, что это очередной розыгрыш, прозвучавший из уст Магомета, у меня не было никаких сомнений.
– Мага не шутит, – вступил в разговор Ванька, – Я забыл тебе сказать. Золотоискатели сейчас не приезжают сюда, а самородки порой попадаются, просто поглядывай иногда, вдруг что-нибудь блеснёт.
– Двадцать пять процентов от стоимости найденных драгоценностей, мне государство гарантирует? – спросил я с ехидцей.
– «Максимыч» больше для нас делает, – серьёзно пояснил Володя, – Но ты можешь оставить находку себе. Потаскаешь с собой, пока не надоест, а потом сдашь. Я вот два года стограммовый кусок в кармане носил, жалко было расставаться. И, в конце концов, отдал.
Я промолчал. Логика в словах ребят, конечно, присутствовала, но моего доверия после шутки с мертвецом и змеёй, они больше не заслуживали.
Без перекуров и лишних разговоров, бригада сразу взялась за дело. Мы прошли по тоннелю из четырнадцати колец и упёрлись в землю. Мага и Женька начали копать снизу, по контуру кольца вглубь.
– Колёса у секции потом, когда тоннель закончим, отвинчиваются и убираются изнутри, – пояснял Ванька, пока мы с тачками ждали своей порции грунта, – вся эта «змеюка» ложится на плитку, замазывается цементом, стягивается и скрепляется пластинами. Бомбы под размер изготовляют, два в диаметре и пять в длину, они на специальных тележках с рессорами мягонько едут до места назначения, прямо как метро.
– А как же проводку к ним подводят?
– Тоже после всех работ. Её пропускают через дыру в полу «челнока» и крепят основательно строго вертикально по центру под крышей. Грунт уже не падает, и трос с кабелем никто не задевает, он как нитка в обручальном кольце. Сам «челнок» остаётся в шахте постоянно в рабочем состоянии. В любое время можно подняться к «закладкам», подкорректировать что-то, или, вообще, полностью заменить заряд. Но нас уже сюда не пускают. Мы только бомбы раскатим по тупикам и на этом задача выполнена. Затем приезжают военные «спецы», монтируют электронику, подключают к общей системе. А вход в тоннель бетонируют и устанавливают железную сейфовую дверь с сигнализацией.
– Ясно.
Подошла наша очередь. Володя заполнил мою тачку землёй до краёв, а я докатил её к «челноку» и опрокинул в зарешеченную дыру посредине. Ничего не выдумывая и никуда не сворачивая. Вот так просто! Полтора часа мы примитивно сбрасывали грунт вниз, а после с Ванькой подменили Магу и Женьку, обменяв тачки на лопаты и кирку. Здесь, наконец, стал окончательно понятен смысл слова «кроты». Рыть надо было, не останавливаясь. На участок, в почти три метра в диаметре и два в длину, отводилось около трёх часов. Остальное время шло на укладку плитки, перекатывание всех секций и на дорогу. Пыль стояла повсюду, дышалось трудно, особенно тем, кто роет. Плюс ко всему постоянная тридцатиградусная температура, не досаждавшая сначала, в дальнейшем выжимала всю жидкость из тела. Четыре двадцатилитровые канистры опустошались за смену полностью.
Укладывание плит тоже имело свою специфику: капитальная их утрамбовка никак не сочеталась с устойчивостью верхнего грунта. Заносили и клали плиту четверо, а оставался один человек, и очень аккуратно, резиновой киянкой и ногами вдавливал и выравнивал её. Остальные с лопатами стояли готовые вмешаться в случае обвала. Иногда ещё один подходил, помогал приподнять плиту, если нужно было подсыпать грунт под какой-нибудь край.
– Однажды в Китае четверых полностью накрыло, – рассказывал Иван, – осталось двое в кольце. Так они еле успели откапать всех. Поэтому сейчас по технике безопасности плиты кладёт один человек, а все его страхуют.
Конец рабочего дня я встретил с большим облегчением. Разговоры о тяжёлой работе оправдались и не были преувеличением. Устали все, не говоря уже обо мне. Единственное, что меня развлекало и интриговало, это золотой запас из четырёх небольших самородков у меня в кармане. Я никому их не показал. Ребята не соврали, золото попадалось. И как я подозревал, не только мне. «Что-то здесь не так с драгметаллом, – промелькнула мысль, – Надо будет разобраться как-нибудь».
Вниз ехали без шуток. Проскочили парилку, закурили. Жора решил поинтересоваться моими впечатлениями:
– Ну, как тебе, Лёха, «норки рыть»?
– Не детская работа. Так всё не страшно, только пыльно уж очень и жарковато. Дышать нечем.
– Толи ещё будет, – грустно заметил Мага, – представь себе последнюю секцию, сто пятидесятую: это мало того, что сто сорок девять перекатывать надо, так ещё триста метров до «челнока» полные тачки с землёй возить. И не по восемь, а по двенадцать часов вкалывать. Вот то, правда, работёнка будет.
– Нужно шланг с воздухом нарастить, и подвести его к месту копки. Тогда он будет пыль оттуда к шахте выдувать, а под полом будки приспособить вентилятор. Иначе придётся увольняться, – пошутил я, немного разбавив негативное настроение вялыми улыбками своих товарищей.
– Интересная идея, надо попробовать, – обозначил себя все слышащий оператор Толик.
Но его никто не поддержал – обсуждать что-либо в этот раз не оставалось сил.
Ежедневные шестнадцать часов отдыха все же компенсировали тяжёлый трудоёмкий процесс рытья тоннеля. И сказать, что я вымотался до изнеможения, было бы неправдой. У нас с Ванькой оставалось время погулять по железной планете. И однажды мы наткнулись на «туру», расположившуюся километрах в двух трёх от Нью-Йоркской станции. В свете наших фонарей она выглядела величавой и таинственной. Исследовательский дух захватил нас целиком. Оказалось, Иван тоже впервые так близко присутствовал около этого исполина. Мы обошли её по кругу. Стены «туры» полностью покрывали металлические капли, очень похожие на те, которые образуются при сгорании восковой свечки, только, соответствующего размера. Я бы отнёс её к природному происхождению: что-то типа огромных железных сталагмитов или сталактитов, но и размышления Иосифа Фёдоровича о рукотворном начале имели право на существование. Оба основания «туры», и нижнее и верхнее очень плавно соединялись с «железным льдом» и потолком, как будто их специально вылили в одной формовке.
Ванька поднялся по её пологому подножью на метров десять и махнул мне рукой, приглашая последовать его примеру. Мы стояли на нижнем покате талии «туры» и ощущали еле заметную вибрацию, исходящую изнутри. Как мне не нравилось разговаривать в отсутствии привычной атмосферы, но любопытство взяло вверх. Я набрал в лёгкие воздуха и выкрикнул:
– Её кто-нибудь пытался просверлить? … Она из «железного льда» или из никеля?
– Не знаю, – Иван пожал плечами, – Конечно, учёные изучали их,… но чем кончилось,… нам не доложили.
Разговаривать было трудно. Я на всякий случай потрогал поверхность на предмет температуры, но ничего аномального не почувствовал. Затем, достав из рюкзака молоточек, ударил, как учил Саня, по стенке. Образовалась вмятина, которая тут же благополучно затянулась.
– «Железный лёд», – деловито крикнул я Ваньке, оттянув маску.
Мы отошли в сторону и ещё раз осветили её фонарями. Видимая часть «туры» привораживала, от неё не хотелось отводить взгляд, как от большого художественного полотна где-нибудь в Третьяковской галерее. Можно стоять часами и любоваться. Но время и запасы воздуха поджимали. Пора было возвращаться.