Стас Колокольников
Умирая, Бог завещал мне Землю
Приземлились в условленном месте. Хлебнув из фляжки за удачную посадку вкусного спасательского спирта, я загляделся на отражение Белухи в горном озере. Чувствуя, как кружится голова от счастья, я понял, что принял лишнего. Но я еще успел внятно поговорить с мужчиной, стоявшим с удочкой на берегу.
– Рыба здесь есть?
– Есть.
– А какая? Хариус?
– Язь. Озеро-то Язевое.
– Ах, хорошо. Есть у меня один знакомый джипер, он рыбак, места знает, он бы здесь наловил… А я не рыбак и не джипер, я просто Земли хозяин… Погодка, скажу я вам… Эх, хороший денек, ясный вполне…
Это были мои последние осознанные слова у горного озера. В Астану я приехал в автобусе с путешествующими по миру немцами. Вернее, был завезен в полуобморочном состоянии, а далее в обмен на бубен грузовым самолетом был транспортирован в город, где получил божественную телеграмму.
Отдав последние купюры, я сидел в аэропорту Домодедово, пил кофе и глазел по сторонам, спешить было некуда. Тут какой-то тип подбежал к парочке за соседним столиком и возбужденно спросил:
– Блин, ребят, что это за рок-группа вон за тем столиком? Да-да, вон те крутые парни в коже и деваха с ними! Я их видел по телеку недавно!
– Это же Джульетт Льюис! Она снималась с Тарантино и Клуни в «От рассвета до заката»! Она моя любимая актриса! – взвизгнула девушка.
– Блин, точно! Точно!
Тип убежал к «звездному» столику за автографом.
– Оу! Бог мой! Кто у меня сегодня в гостях! Джульетт Льюис! Добро пожаловать! – радостно крикнул я, признав потрепанную красотку, сидевшую в окружении брутальных дядек в темных очках.
Мой вопль привлек внимание половины посетителей аэровокзала. Но мало кто понял, о чем и кому я кричал. Зато через минуту меня обнимала моя кузина Марьяна. Она только что проводила подругу в Венецию, шла мимо и по раздавшемуся рядом крику признала своего братца. Я был рад видеть сестру. Джульетт Льюис ей и в подметки не годилась.
– Где ты пропадал? – не отпускала мою руку Марьяна. – Мы тебя вторую неделю ищем.
– Где я был, где я был, – многозначительно ухмылялся я, покачивая небритой загорелой будкой. – А вот я тебе, Марьяша, сейчас расскажу, где я был.
Я извлек из кармана смятую пачку «Голуаза», там было две таких же потрепанных, как и я, сигареты. Вытащив ту, что покрепче, я стал рассказывать обо всех местах, где побывал.
– Вот это да! Неужели, правда? Ты все это видел?! – восхищалась и не верила сестра. – Хотя судя по твоему виду, все так и есть! Молодец! С чего же все началось?
– Я получил телеграмму от Бо…
– От Боба! – радостно перебила Марьяна. – Он тоже прислал мне телеграмму!
Наш общий знакомый Боб из Люксембурга прошлым летом прилетал в Россию, и мы развлекали его, как могли. Бобу очень понравилось. Он был тронут и сказал, что скоро разбогатеет, обязательно даст об этом знать, и пригласит в гости.
– От Боба? – переспросил я.
– Да.
– И что там было?
– Точно не помню, что-то о наследстве.
Марьяна порылась в сумочке и достала бумажку. Я взял и прочитал: «УМИРАЯ СТАРИК ЗАВЕЩАЛ МНЕ ЗЕМЛЮ БОБ».
Легкая дрожь пробежала по телу, я вспомнил все несуразные телеграммы, о которых читал или слышал. Уж я-то знаю, как буквы и слова перебираются из одних посланий в другие. Многое стало ясно, но я чувствовал, что не оплошал.
– И как теперь поживает Боб? – спросил я.
– У него сдали нервы, – вздохнула Марьяна, – вскоре выяснилось, что устное завещание, в котором его дед оставлял ему землю с домом в Калифорнии, не заверено нотариусом. Он остался ни с чем, знаю только, что теперь он ходит к психиатру.
– Бедный Боб, – сказал я, – он, наверное, теперь думает, что весь мир держится на нотариусах и психиатрах.
Сигарета развалилась у меня в руках, я достал последнюю, и мы пошли к выходу.
Спасибо, Джульетт Льюис
На Барских прудах во Фрязино было тепло и солнечно. Ветер лениво блуждал между деревьями. Листья тихо падали в траву, на воду и уплывали желтыми корабликами. Петя прямо млел от того, что в конце сентября выдался чудесный день, а вместе с ним и поездка на пикник за город с друзьями.
Отмечали день рождения приятеля Пети, актера Сизова. Компания собралась как на подбор: музыканты, поэты, художники да парочка творческих разгильдяев без определенного рода занятий вроде Пети. Почти все друзья пришли парами, с подругами или женами.
Петькина личная жизнь шла под откос. В конце лета он со скандалом разругался с Дашей, устав напряженно проигрывать в голове варианты семейной жизни, и теперь ее избегал. Петя считал, что обстоятельства складываются не в его пользу, Даша была уверена, что он просто скрывается от ответственности. На вечеринку она заявилась, полная решимости выяснять отношения.
Разожгли костер, рядом ожидали своего часа замаринованные в тазу куриные обрубки. На них плотоядно поглядывал высокий красивый актер Сизов. Он вместе с Петей приехал покорять столицу, но, в отличие от него, быстро добился успеха, обзавелся семьей. Жена и дочка преданно наблюдали, как он ходит среди гостей и шутит.
− Позвал меня друг в свой рок-театр. Будем ставить моноспектакль «Ты над водой» по Сиэну Екеру, он же наш приятель Семен Ермолаев, − рассказывал Сизов. – Вот хотят поставить мне раскладушку на сцене, чтоб я ее обживал. Надо прям поночевать там несколько раз, присвоить себе, так сказать, это пространство, по замыслу режиссера. Жена не верит, говорит, в загул собрался.
«Одно другому не помешает», − думал Петя, слушая Сизова вполуха и немного завидуя.
− Давай поговорим, − напирала Даша, обиженно поджимая губки, поднося к ним пластиковый стаканчик с вином. − Нам надо все обсудить.
− О чем говорить, чего обсуждать? − отбрыкивался Петя, с тревогой поглядывая на стаканчик. − Если мы перестали понимать друг друга, надо это как-то решать.
− Словами же надо решать!
Даша подталкивала Петю к водоему и щипала за локоть. Когда в кармане завибрировал телефон, Петя был уже измотан разговором, щипками и толчками и едва не улетел в пруд.
− Привет, Петя! Узнал? Да, это я, Юля, − радостно сообщил голос из трубки. – Я здесь проездом. Еду в отпуск. Завтра в полдень буду в Домодедово, а вечером вылетаю на Кипр. У меня будет четыре часа до регистрации. Встретимся?
− Давай, − согласился Петя.
− Кто это? − строго спросила Даша.
− Знакомый один, пожить предлагает.
− Где теперь? − подозрительно прищурилась Даша.
− В Балашихе, − соврал Петя, − комната пустует.
Третью неделю Петя жил у друзей и уже поднадоел им. Стёпа и его жена Вера снимали небольшую квартирку в двадцати минутах ходьбы от метро на улице Подбельского, втроем с котом им и самим было тесновато. Петя ночевал на полу кухни, подпирая ногами дверь. Как жить дальше, он не знал. В приступах отчаяния он подолгу не мог уснуть, ворочался, шумел, задевая рюкзак со своими вещами или опрокидывая кошачью миску. Стёпа и Вера не сочувствовали, но и не отрицали права Пети поступать, как заблагорассудится.
Счастливо улыбаясь теплому солнечному вечеру на Барских прудах, Стёпа и Вера увидели, как Петя и Даша о чем-то оживленно болтают, то ли обнимаясь, то ли толкаясь у воды. Стёпа, вскинув руку, подал другу бодрый знак, мол, все будет путем.
− Стёпа, − обернулась в его сторону Даша и указала на Петю, − ну разве можно верить этому человеку?
− Все будет хорошо! − прокричал в ответ Стёпа и обнял жену.
Актер Сизов подумал, что это тост, и стал чокаться с гостями, принимая поздравления.
Из Фрязино приехали на последнем автобусе. От Щелковского автовокзала компания растянулась на полквартала. Расслабленные душевным пикником − никто из гостей не спешил домой. Слушавшему Дашины уговоры понять женские страдания Пете вдруг пришла шальная идея сбежать. Даша обернулась на чей-то призыв, а Петя ловко заскочил в троллейбус, раскрывший двери на остановке в двух шагах от него.
Ночью Петя долго сидел во дворе, вспоминая код от подъезда. На Дашины звонки он отвечал молчанием или подставлял телефон к носу потерявшегося котенка. Слушая его мурлыкание, Даша плакала еще громче.
Оказавшись в квартире, Петя никак не мог уснуть, вздрагивая от сигналов Дашиных сообщений. Под утро вернулся Стёпа, неодобрительно посмотрел на Петю и сказал:
− Теряешь форму, старина.
Петя хотел спросить, почему он вернулся один, но Стёпа упал поперек кровати и уснул. Под его сопение, чувствуя, как наваливается тоска, Петя лег рядом на пол и тоже провалился в сон.
Не проспавшись, Петя вскочил, будто собака от пинка, и понесся в Домодедово. Вскочил лишь потому, что не хотел объясняться со Стёпой, а еще больше с Верой. Петя ехал чуть живой. Спасала только погода: ни облачка, ни ветерка и теплынь – хоть купайся. Листья на деревьях, как маленькие солнца, отсвечивали земным волшебством, заставляя из последних сил радоваться жизни. Подъезжая к аэровокзалу в полуобморочном состоянии, Петя глядел на взлетавшие за окном самолеты, и ему казалось, что это человечки, весело раскинув руки, падают в небо, как в мягкую чистую постель.
Юля стояла у входа в аэровокзал, придерживая под мышкой книгу. На обложке было крупно отпечатано, точно для слепых: «7 навыков высокоэффективных людей». Юля была чертовски хороша и пахла морской свежестью. Десять лет назад, когда Петя впервые увидел ее, она была такой же. Только свежести было побольше.
Потрепанный вид Пети говорил сам за себя, Юля отвела его в кафе и угостила вином. Они не виделись пять лет. Хватило десяти минут, чтобы пройтись по прошлому и добраться до настоящего. Пока Юля ходила в уборную, Петя посмотрелся в ее зеркальце, оставленное на столике, поправил волосы и решил, что пора делать признание: мол, ты все так же хороша, и я по-прежнему думаю о тебе, вот и повод возобновить отношения.
Юля вернулась за столик, весело посмотрела на Петю, и вдруг ее как прорвало:
− Представляешь, отец моего ребенка вчера сделал мне предложение. Мы не виделись с ним год. А у меня сейчас телефонный роман с его лучшим другом. Он мне пишет сообщения каждые полчаса. Я приняла его ухаживания не потому, что без ума от него, просто не переношу одиночества. Хотя в начале лета у меня был страстный роман со жгучим мачо, испанцем, в Барселоне. Расставание было очень болезненным. Эх, зря я нарушила обещание, кроме Италии, никуда не ездить. Там так волшебно! Знаешь, я езжу туда два раза в год на неделю. И каждую ночь я выхожу на любовное приключение. Уф, оно всегда бывает незабываемым! Я не беру с собой ни паспорта, ни телефона. Это так возбуждает! Так я делала в Париже и Берлине, но это не то… Ты чего хмурый? Не хочешь слушать дальше?
− Хорош, − проговорил Петя. − Что за ересь…
Когда-то он очень сильно и мучительно любил Юлю. Она − нет, ей просто нравилось иметь пылкого преданного и начитанного поклонника. У Пети это была первая большая любовь, она разбила его сердце. Он поморщился и спросил:
− Мне-то зачем все это знать?
− Потому что ты… − начала она, сверкая глазами.
И тут Юля прям заикаться стала:
− Джу.. джу.. Джульетт.. Льюис… Джульетт Льюис! Моя любимая актриса! Мамочки мои!
Повернув голову, Петя увидел, как за соседний столик присаживается Джульетт Льюис. Сама не лучше его, тоже не в форме − глаза похмельным блеском горят. С ней еще три парня без возраста, форменные торчки, в темных очках на восковых физиономиях.
Юля вприпрыжку прямиком к Джульетте, сфотографировалась с ней, автограф взяла и кучу комплиментов наговорила. Вернулась, и ее чуть от счастья не разрывает. Она на радостях еще вина взяла подороже.
Тут какой-то лохматый тип подскочил и возбужденно спрашивает:
− Блин, ребят, что это за рок-группа вон за тем столиком?! Да-да, вон те крутые парни в коже и деваха. Я их видел по телику недавно.
− Это же Джульетт Льюис! Она снималась с Тарантино и Клуни в «От рассвета до заката»! Она моя любимая актриса! – взвизгнула Юля.
− Блин, точно, точно!
И тип убежал.
− Оу! Бог мой! Кто у меня сегодня в гостях! Джульетт Льюис! – громко обрадовался небритый мужик за соседним столиком.
Народ кругом засуетился, задвигался поплотнее к Джульетте. Она еще поулыбалась малость, потом пересела, спрятавшись за своих мутных типов. Петя сидел и смотрел, как Юля через каждые пять минут любуется на фото и балдеет:
− О! Джульетт Льюис, моя любимая актриса! Я первая ее заметила! В рамочку поставлю!
Потом на Петю переключилась:
− А ты разве не любишь со звездами фотографироваться? Или тебе смелости не хватает подойти? Не уверен в себе?
− Не люблю в принципе фотографироваться, оно как-то не…
− Я бы тоже не подошла раньше, − не слушала Юля. − Но теперь я другая. И вот эта книга мне помогла. Лучше книги я не читала. Очень нужная книга! И ты ее прочти!
Юля тыкала Пете в нос книгой, убеждая, что это свод правил эффективного человека. Она говорила наставительно и твердо:
− С июня я изменилась. Реально! Всего каких-то три месяца! Теперь я способна на все, ничто меня не смутит. Я знаю себе цену. И ты способен на многое, ты должен совершенствоваться, постоянно затачивать пилу. Знаешь первый принцип эффективного человека?
−Знать чего хочешь.
− Это второй. А первый − быть хозяином, а не рабом обстоятельств.
И снова на фотографию любуется и вина подливает. Опьянела она так, что давай Пете сообщения от любовника показывать. Того, который лучший друг отца ее ребенка. А там ни слова о любви – только про срамные поцелуи вкуса дыни да про твердые сосцы.
− Ты чего, − удивился Петя, − нимфоманка?
− Не знаю… Нет. Сейчас так модно – заводить СМС-романы. Мы просто переписываемся. И мне нравится. Это все несерьезно… Так чувствуешь себя свободной. Думаешь, это плохо?
− Нет, чего уж тут плохого, − решительно произнес Петя, чтобы добавить: «Это просто ужасно», но не успел.
Юля не дала ему сказать:
− Вот и я так подумала. Сначала я сомневалась, но книга помогла мне преодолеть сомнения. Достигайте синей энер.. ой, тьфу, то есть синэргии. Да, теперь я знаю себе цену. Всего каких-то три месяца! И все пошло как по маслу! О, Джульетт Льюис! Спасибочки! Это неспроста она мне встретилась!
Выпив еще вина за счет высокоэффективного человека, Петя потащил его на посадку. Юля вертела головой и подмигивала мужикам, тем, кто посмуглее да покрепче телосложением. Напоследок она постучала по Петиной макушке своей мудрой книгой и заявила, что у них ничего не получится, потому что Петя упустил свой шанс и причем давно.
− Он, наверное, теперь думает, что весь мир держится на нотариусах и психиатрах, − услышал Петя знакомый голос, обернулся и увидел того небритого типа, громче всех радовавшегося появлению Джульетт Льюис.
Небритый тип шел к выходу под ручку с красавицей.
− Как же, на нотариусах. На семи правилах эффективного человека он держится, − сказал Петя вслед, позавидовав их расслабленности.
Проводив, забрался он в переполненный автобус. Прижали его ребрами к поручням так, что внутренности сдавило, он и думает: «Ох как давят черти-то, ох.. милая моя Дашка, чудесный ты человек, но нервный. А почему так? Да потому, что цену себе не знаешь. А это не эффективно. Юлька − та себе цену знает, уверенная как удав, шанс свой не упустит. А я, получается, не успел себе цену узнать и проиграл в обеих партиях, упустил за сутки двух девок».
Обливаясь потом, Петя еле дотащился до Стёпы, а тот с порога заявил:
− Пора тебе съезжать, старина. Жена твердит, что ты мерзкий тип, вчера Дашу довел до истерики. Она ночевала где-то в парке на лавочке. И Вера из-за тебя домой не поехала.
− Когда съезжать?
− Завтра.
− Хорошо, что завтра. Сегодня я измотан до предела. По ходу, я крупно проигрался за эти два дня. Грустно мне. Давай по чуть-чуть.
− Ну если грустно и проигрался, то давай. Верка все равно сказала, что дома не появится, пока ты не съедешь.
− Хм, знаешь первое правило эффективного человека?
− Нет.
− Ага, и я подзабыл…
Проснулся Петя с тяжелой головой. На него неодобрительно смотрел серый кот. Тело лежало, как в заколоченном гробу. И тут же в крышку СМС от Юли постучалось: «Купаюсь на Кипре, скоро выходим в открытое море на яхте, познакомилась с капитаном, очень милый человек, заглядывается на мои ножки».
«Вот дура, эффективный человек, − поморщился Петя, − кому что».
Кое-как собрал он вещички, только чувствует, далеко не уйти. Уговорил Стёпу на глоток пива в сквере у дома. Сели, помолчали, посмотрели, как ветер листву и паутину носит. Потом вспомнили, как лет восемь назад в Белостоке вдвоем бегали за одной польской девчонкой со смешным именем Ёлка. Помолчали еще, греясь на солнце, и стали расходиться.
− Ну пока, − сказал Петя.
− Пока, − проговорил Стёпа. – Зря ты все-таки Дашу обидел. Теряешь форму, старик. Так дела не делаются.
− Да уж, как-то неэффективно получилось.
− Куда ты сейчас?
− Найду, где ночь провести. Потом не знаю куда.
− Удачи тебе. Не дури больше.
Так и разошлись. Легко и непринужденно, как будто по пылинке с плеч стряхнули.
Сел Петя в метро и задумался: «А неплохо жизнь устроена. Все по полочкам. Либо ты высокоэффективный человек, либо нет. Либо знаешь себе цену и получаешь ее, либо пропадаешь ни за грош. Может, пока не поздно, тоже освоить эти семь навыков, глядишь, и заживу по-человечески. Хотя нет, толку мне от них не будет. Я везде не в своей тарелке. То я хочу жить так, то эдак… Недавно вообще был готов на «общее дело», хотел по совету Федорова живым воскреснуть и лететь. Да уж, живым воскреснуть и лететь − это круто. Вот это высокоэффективно. Ох уж эти желания, желания… Бесконечные желания. Как бы вообще ничего не желать, ни о чем не жалеть. Тьфу, понесло дурака… То есть неэффективного человека, ха. Ха-ха. Не, во Юлька дает! Столько лет я думал, что она самая светлая и распрекрасная. А у нее в голове бардак похлеще моего. Спасибо Джульетт Льюис − помогла на чистую воду вывести. Открыла глаза на жизнь. Надо же, есть всего семь правил. Кто их знает, тому и козыри. Тот и едет к морю. Вот куда я сейчас еду? Да практически в никуда, прокачусь до конечной и обратно. Надо Сизову позвонить, переночевать-то пустит. Жена у него добрая. Юлька на Кипре, Дашка на лавочке… Н-да, есть чему поучиться. Ну Юлька, а! Сколько лет тогда я только о ней думал, да лет пять точно. Вот, блин, дурак!»
Побурчал Петя еще немного, вспомнил, что до конечной еще минут сорок ехать, плюнул на переживания и уснул.
Ходют кони
В Белостоке моим первым новым знакомым стал сосед Разина по съемной квартире и торговому ряду. Невысокий худощавый парень с печальным лицом, он немного сутулился сидя за прилавком, а когда вставал, непременно запихивал руки в карманы брюк. Рома продавал антиквариат и всякую армейскую атрибутику времен Советского союза: значки, пагоны, пилотки, бинокли, плащ-палатки и много еще чего. Иногда приходили пузатые поляки, шептались с Ромой, и он им выдавал что-то обернутое в чистую тряпицу.
− Чего там? − спрашивал я у Разина.
− Так, − покачивал головой тот.
− Секрет?
− Ага.
После работы мы относили домой самое ценное, остальное запирали под замок на рынке. Жили мы все вместе у чрезвычайно подвижной старушки, звали её пани Хелена. Самое яркое её воспоминание было из детства − как в конце войны она несколько месяцев провела в сибирских лагерях. Чуть ли не каждый день пани Хелена с жалостью спрашивала:
− Вы, ребятки, из Сибири?
− Да, − кивали я и Разин.
− Брр, холодно там, − вспоминала пани Хелена, − бардзо зимно в Сибири.
Отдав все имеющиеся спальные места, сама пани Хелена устраивалась по-походному на полу на старом одеяле, укрывшись теплой заплатанной курткой. Она была доброй, лишь качала головой и готовила на всех завтрак, когда мы приходили уставшие под утро. В дни пенсии и по выходным пани кормила нас еще обедом и ужином. Особенно строго старушка следила только за расходом воды и электричества. Нарушение правил экономии грозило долгими нотациями и причитаниями.
Перекусив постной похлебкой от пани Хелены, мы спешили на улицу. Лето было душным. Разин разведал местечко, где телефон-автомат позволял минут пять бесплатно говорить с родиной. Первым делом вечером мы направлялись туда, звонили родственникам и друзьям, а потом шли в ночную лавку.
Мы были у дверей магазинчика, как я услышал вдалеке начало знакомой песни:
− Хо-одют ко-они!
− Это чего? − я толкнул Разина.
− А так, − отмахнулся он.
− Наши ведь, наверняка, − радовался я. − А? Слышишь?
− Ромка это в вишневом саду грустит.
− О как, − удивился я.
Песня прервалась на самом начале. И через некоторое время началась по новой:
− Ходют кони!
Опять прервалась. И так несколько раз.
− Он что слов не знает?
− Не может запомнить.
− Может, тоже заглянем в вишневый сад? Напомним.
− А что, идея. Там спокойно, всё бурьяном заросло. Поляки туда не ходят.
Найти в высокой траве молчавшего Рому было не так-то просто. Но способ был.
− Ходят кони над рекою! − пропел я. − Ищут кони водопоя!
И тут же рядом за лопухами отозвался печальный голос:
− Ходют кони…
Несколько шагов, и мы нашли нашего соседа.
Это был странный вечер. Перед нами в высокой траве стояла бутылка с вишневым вином «Алабама», мы дымили вишневыми сигаретами «Капитан Блэк» и закусывали спелой вишней в заброшенном вишневом саду на окраине Белостока.
Певец уныния и обреченности Рома лежал, откинувшись на спину, и стеклянными глазами смотрел в небо. Глянув на нас, он грустно произнес:
− Вам хорошо, вы алтайские. Вот Шукшин с Алтая, а он-то знал, эх.
− Чего знал? − спросил я.
− Хо-дют ко-они, − напел в ответ Рома, − такую песню… пел…
− Золотухин её пел в «Бумбараше», да и песня не народная, а Кима вроде. У Шукшина другая любимая была. Миленький ты мой, возьми меня с собой.
− Неважно, − вздохнул Рома, − там и там тоска.
− Тоскуешь, что ли, Ромка?
− Тоскую, Петя, ох и тоскую. Не отпускает ни днем, ни ночью, зараза.
− Пройдет, − успокоил я.
− Здесь среди поляков не пройдет.
− Но ты же здесь не навсегда.
− Нельзя мне обратно, никак нельзя. Я и жену с сыном сюда выписал. Послезавтра приедут.
− А жить где будут? − забеспокоился Разин.
− Со мной.
− А пани Хелена знает?
− Нет.
− Так, может, с семьей повеселее станет, и пройдет тоска. Я, думаю, да, − обнадежил я.
− Нет, – вздохнул Рома, полежал молча и запел: – Хо-дют ко-они…
Рома загуливал до крайности и часто засыпал прямо в вишневом саду. Однако на работу приходил чистенький с неизменной печалью в глазах.
А мы к полуночи отправлялись в местечко «Хата Пухатого», через пару кварталов, я не сразу понял, что название означало «Дом Вини Пуха». Местечко было – не заскучаешь. Там в полумраке за круглыми столами сидели местные музыканты, художники и просто интересные личности. Над ними тканевые абажуры, на окнах ситцевые занавески. На полках старинные книги и редкие вещицы, а в стеклянном ящике томился огромный, грустнее Ромы раз в сто, удав. Видимо, из-за него в баре царила атмосфера книжного пространства, вымышленного писателем-анималистом.
− Чего Ромка так тоскует? − спрашивал я у Разина, глядя на неподвижную рептилию.
− Есть причина.
− Опять секрет?
− Ага, − Разин глядел по сторонам. – Видишь дядьку в ковбойской шляпе?
− Колоритный персонаж.
− Говорят, блюзмен из Чикаго.
− А что он здесь делает?
− Не знаю. По идее, что здесь делать блюзмену. Шпионит, наверное.
− А тот странный тип в рванной майке с «Green Day», кто?
− Басист местной группы «Batushka», блэк-метал играют.
− А нормальные люди сюда заходят?
− Редко. Здесь же дом Вини Пуха. Здесь обитают только его друзья.
− А Ромка чего сюда не ходит?
− Он слишком грустный для друга Вини Пуха, − сказал Разин и постучал указательным пальцем по аквариуму. − Таким грустным можно быть, если только ты удав в стеклянной коробке.
Через пару дней, когда мы с Ромой вдвоем оказались в вишневом саду, он сам рассказал историю о том, как прихватил чужие иконы, и пришлось ему из родной Вязьмы уехать в Белосток.
− Как ты на это решился? − спросил я.
− Да это черти. Их рук дело, как с обрыва подтолкнули, − сказал Рома и, наклонившись, добавил тише. − А меня заставили думать, что это я сам сделал.
− Заставили? Ты про кого? Какие черти? Бандиты? Знакомые?
− Обычные с рожками, всем знакомые.
− А, в этом смысле. Ты верующий?
− А как же. Я в иконах поэтому хорошо разбираюсь. Хотя образования у меня нет, я ведь, эх, − Рома не договорил, что он еще натворил без образования, и ушел в себя.
− Из-за этого, значит, тоскуешь, − подытожил я.
− Ходют кони, − безнадежно проныл Рома.
После нашего разговора я понял, что моя проблема несоизмеримо меньше Роминой.
Мы сидели на ящиках за прилавком. Разин раскладывал товар: банданы, очки, фляжки, металлические кружки и губные гармошки. Из центрального парка доносились звуки концерта. Там по аллеям неторопливо ходили люди, выгуливая детей и собачек.
− Ну давай, расскажи еще раз, как это получилось, − хихикая, просил Базин.
− Изначально мой путь лежал в Болгарию, − на десятый раз пересказывал я, − там по вполне точным сведениям жила и, дай бог, живет моя двоюродная бабушка. Отец в конце восьмидесятых гостил у неё в Софии. Прошло, считай, лет пятнадцать. За это время несколько писем и открыток из Болгарии получили. А два месяца назад отец решил отправить туда меня. Купил купейный билет до Москвы. Перед посадкой вручил сто долларов и пожелал успешно перейти границу между Польшей и Болгарией и не возвращаться, пока не стану виноделом. По не точным сведениям у бабушкиного мужа виноградник на Дунае. Поверив, что до Софии рукой подать и истратив почти все деньги, я добрался до Белостока. Разыскал тебя, изучил карту Европы и теперь вместе с вами торчу на рынке, ломая голову, как ехать дальше, через Румынию или Сербию.
− Только автостопом, через Краков, − советовал Разин, − возьми у Ромки плащ-палатку и сам черт тебе не брат, езжай куда хочешь.
− С чертями поосторожней. Вон Ромка хоть и верующий, а как его закрутило, − прошептал я.
− Да какой он верующий. Картежник он, продулся в пух. А еще приторговывал в своей Вязьме иконами, ездил по деревням, скупая их у старушек. Однажды получилось, что и в карты проигрался, и по чьей-то просьбе икон прикупил больше обычного. Сбежал наш Рома от долгов с целым Эрмитажем чужих икон. Теперь на них и живет здесь.
− Вот тебе и ходют кони. А я думал, из-за веры тоскует.
− Боится, что найдут. Ну и тоскует, конечно. Как начнет про свою Вязьму рассказывать, не остановишь.
Ромка повернул голову и посмотрел на нас. В глазах его была абсолютная покорность перед жизнью. В мутном потоке она несла его от родных берегов в тревожную даль несбывшегося.
− Разин, а ты не скучаешь по дому? − перевел я разговор. − Сколько ты уже здесь?
− Полгода. Была бы возможность, дальше поехал. А то поляки, курвы, дюже нервные на русских, не любят нас. Да ведь, Ромка?
Тот кивнул в ответ.
Пани Хелена приезду Ромкиных жены и сына даже обрадовалась. Она была уверена, что пить похититель икон станет меньше, переключит свое внимание с бутылки на семью. Жалости и доверию её не было предела.
− А что ты хочешь, − говорил я Разину, удивленному, как безропотно наша пани согласилась на уплотнение жилплощади, − тому, чье детство прошло в сибирских лагерях, жалости потом на несколько жизней хватает.
Жить вшестером на сорока квадратах двухкомнатной квартиры стало тесновато. Тем более Рома стал пить еще больше, теперь из вишневого сада его приносили жена и восьмилетний сын. Они выглядели потерянными в непривычной обстановке, совсем не похожей на далекую Вязьму. Чтоб их подбодрить, я подарил пацану удочку, которую таскал с собой второй месяц, так ни разу не расчехлив. Глядя на обрадованного мальца, побежавшего искать водоем, я почувствовал, что и мне пора на поиски семейных виноградников.
− Завтра поеду. Через Варшаву, Краков до Закопане, − сказал я Разину. – Там на границе решу, что делать. Перейду как-нибудь.
− Смотри, мы через пять дней с Ромкой собираемся на антикварную ярмарку в Гданьск.
− Если что не получится, буду знать, где вас искать.
− Спроси у Ромки плащ-палатку в дорогу.
Вечером шли с рынка, я завернутый в офицерскую плащ-палатку, а Разин надел летний шлем танкиста. По другой стороне дороге навстречу мотылялись двое пьяных молодых поляков. Увидев нас, они что-то прокричали. В ответ Базин помахал шлемофоном и крикнул:
− Вперед! На Берлин!
Поляки сходу кинулись драться. Мы нелепо помутузились посреди дороги, на лоскуты разодрав рубахи. Через пять минут выдохлись и, ругаясь, разошлись.
Утром с исцарапанными рожами мы провожались.
− Легкой и быстрой тебе дорого до Болгарии, − желал Базин. − Как только пристроишься управляющим на дунайский виноградник, сразу отпишись, я приеду.
− Договорились. А я желаю вам, не загнуться от белой горячки в Гданьске.
− Сколько у тебя осталось долларов?
− Десять.
− На тебе еще десять, все равно прокутим.
− Спасибо. Поехал.
− Давай. Передавай привет брату в Варшаве, адрес у тебя есть.
− Да, как договаривались. К вечеру должен добраться! − уже кричал я, быстро шагая к трассе.
Интернет и мобильная связь еще не были так общедоступны, и потому пространство вокруг оставалось более загадочным. Сведения о том, что Польша не граничит с Болгарией и на пути еще Словакия, Венгрия, Сербия или Румыния − на выбор, обескуражила меня. Но не настолько, чтобы я отказался от возможности добраться до границы и пересечь её. Удобнее всего это было сделать в курортном местечке Закопане в Татрах.
В Варшаве у Разина жил брат Алекс, у него согласно плану я предполагал заночевать. За несколько часов проехав двести километров, солнечным днем я высадился на въезде в город. Раньше, чтобы веселее идти по длинной незнакомой дороге, я представлял, будто снимаюсь в приключенческом или шпионско-фантастическом фильме. Теперь, сверяясь по карте и уверенно двигаясь к вокзалу, я в этом был почти уверен.
У трехсот метровой копии МГУ в центре города я глазел на новенькую машину, приделанную для рекламы к стене высотки на уровне седьмого этажа. Потом я увидел своё отражение. В потоке людей и автомобилей, где все спешили по своим делам, я смотрелся довольно странно, как приведение на картинке мало понятного мира. Соприкасаясь с ним только взглядом, привидение, как и полагалось, было печальным и отстраненным.
− Здесь весной шестьдесят седьмого года выступали Роллинг Стоунз, − услышал я. Рядом молодой мужчина, указывая на высотку, рассказывал своей спутнице. − Первый их концерт в соцстранах. После него «ролинги» ездили по городу и разбрасывали свои пластинки.
− Зачем? − удивлялась девушка.
− Наверное, увидели после концерта, что творится вокруг, и поняли как круто, что они приехали. Потом в газетах писали: «Вчера в Варшаве был ураган? Нет, это приезжали Роллинг Стоунз!»
− Сегодня в Варшаве будет легкий ветерок, я пройду незаметно, − поддержал я разговор, хотя и не был услышан.
