Стас Колокольников
Умирая, Бог завещал мне Землю
2067
Я не сразу понял, что затея с музеем 60-х годов открыла нам дорогу в будущее. Нам неплохо было и в настоящем. Но со дня открытия музея мы стали как марафонцы, вышедшие на дальнюю дистанцию. На финише нас ждали следующие шестидесятые.
Сначала нам просто некуда было складывать старые вещи, которые приносили 1 мая ко дню рождения журнала «60-е!». На праздничной поляне в большом парке вместе с веселыми гостями, музыкальными инструментами, пакетами с провизией и мангалами появлялись винтажные радиолы, фотоаппараты, утюги и швейные машинки.
Открывался музей 60-х уже с порядочным набором экспонатов. Хотя если бы не азарт Разина, эти экспонаты так бы и превратились в хлам. Разин писал депутатам, Разин писал мэру и даже президенту, и все об одном: «Городу нужен музей 60-х!». Где-то его услышали, может даже чуть выше, чем можно представить, и чиновники одного из районов города нашли помещение для музея.
− Разин, ты гений! − восторгался я. − Превратить виртуальный журнал о шестидесятых в живой уголок для хиппанов. Волшебно, старик!
− Это для тебя, чувак, − улыбался Разин и чуть выбрасывал руку вперед, делая невероятно красивый пасс опытного экстрасенса. − Возьми свет!
Всё, что хоть как-то погружало в атмосферу шестидесятых годов, пошло в дело. Тряпки из Индии, стилизованные сувениры, посуда и одежда, ну и сами вещички того времени: на почетных местах стояли холодильник ЗИЛ, стиральная машина ЗВИ и автобусная касса. У входа на видном месте мы повесили карту Крыма. Она была старой, затертой на сгибах. На неё мало кто обращал внимания до того марта, когда полуостров отошел к России.
Теперь многие посетители замирали у карты и пускали слезу умиления.
− Повесили за полгода, как чувствовали, − вежливо говорили мы.
Пространство, занятое музеем в подвале кирпичного сталинского дома, у входящих вызывало разные эмоции. Пенсионеры погружались в ностальгию по советской квартире, ребятки помоложе радовались прихиппованной атмосфере арамбольской кафешки, чудом попавшей в заснеженный двор.
Я дневал и ночевал в музее, устраивая небольшие полуакустические концерты, тематические вечера и ретроспективные кинопоказы. Такое то ли хобби, то ли развлечение занимало почти все время, и знакомым я говорил, что работаю арт-директором.
− Много зарабатываешь? −спрашивали меня.
− На хороший ужин хватает, − уклончиво говорил я.
Что, впрочем, было правдой, все деньги с входных билетов уходили на еду.
Так прошла зима и наступила весна, согревая кровь и веселя разум. По утрам меня посещали идеи, как еще лучше устроить дела в музее. В начале апреля я провел свой творческий вечер: читал рассказы и бренчал на гитаре, благосклонно принимая от друзей рюмки с коньяком. Чуть позже, ко Дню космонавтики, я состряпал игривую заметку, что скоро в музее заработает телепорт. Бросаешь монетку в телефон-автомат и вперед, ну или назад − ты в будущем или в прошлом на грандиозном событии. На концерте Джими Хендрикса, например. Главная мысль заметки была в том, что грядущие шестидесятые должны были воплотить все лучшие идеи и мечты предыдущих. Тогда-то уж точно не будет никаких войн и власти денег, только «peace and love», как в раю. Ну а мы, мол, с нашим музейным проектом − вроде мостика между шестидесятыми двух веков. Наш небольшой экскурс в прошедшие шестидесятые − это начало открытия грядущих, где всё будет просто прекрасно. Такое вот ненавязчивое пророчество.
Заметка вторую неделю исправно получала «лайки» и «репосты», я довольный ходил по музею, время от времени отправлял двухкопеечную монетку в телефон-автомат, делая вид, что звоню в будущее, и трепался с предполагаемым абонентом о том о сём.
Вечером, закрыв музей и плотно поужинав, я привычным движением снял трубку и набрал 20-67.
− Привет, − весело сказал я. − Как там у нас дела в 2067-ом?
− Привет, Петя, − услышал я чей-то бодрый голос и остолбенел. − У нас нормально, а вот у тебя, я так понял, не очень. Попал я тут на твой творческий вечер. Это что за цирк был? Вряд ли ты меня вспомнишь… Хотя я и помогал тебе настраивать твою гитару. Гитара неплохая без бэ. Но что это такое, Петя? Ты таки умеешь играть, что настроенная гитара звучит как расстроенная. Шо такое? Барэ тебе нужно подтянуть. Однозначно. И не зажиматься самому. Зажимаешься так, что нет сил смотреть. Теперь о том, как ты читаешь рассказы. Читать рассказы даже сложнее, чем петь. Их нужно проживать каждый раз заново. Ну как сказать по-простому…
− Ты меня еще поучи, как мне свои рассказы читать, − само собой вырвалось у меня.
− Ты их не должен прочитывать, − продолжал голос, − их нужно разыгрывать по ролям, по голосам. И ни в коем случае не торопиться. Торопление суть халтуры и стремления отвалить. Рассказ, особенно прочитываемый, должен как губка, пропитанная кровью, течь жизнью…
− Чего ты несешь? Ты кто? − не выдержал я.
− Кстати, так и устаёшь меньше, а в самом счастливом случае даже наоборот, подобно вампиру имеешь некий эмоциональный профит, − гнул своё мой собеседник. − И напоследок. Заканчивай страдать блатными аккордами. Побольше втыкай в своё музло и хватит молиться на иконы шестидесятых, а то никакой две тысячи шестьдесят седьмой не наступит.
− Эй, кто говорит?! −– крикнул я трубку.
− С вами говорит две тысячи сто шестьдесят седьмой, − услышал я женский приятный голос. − Продолжаю соединение. Добро пожаловать.
У меня застучало сердце где-то в горле, липкий туман застелил глаза и, покачнувшись, я ухватился за телефон.
− Эй, погодите, − прошептал я, решив, что у меня сердечный приступ, − не так быстро… я бы еще пожил…
Через сколько вернулось сознание, не знаю. Открыв глаза, я увидел, что вроде по-прежнему в музее. Только лежу под телефоном, надо мной висит трубка. В открытое окно в сумерках с улицы доносились голоса идущих мимо людей.
− Выйду на свежий воздух, − вслух решил я, − подышу.
Во дворе я сразу понял, что попал в другое место. Стоял и ошалело вертел головой. Помимо привычно уходящих вверх домов, я видел внушительных размеров цилиндры, парившие высоко над крышами, за ними в небе проносились летающие объекты. Я не решился уходить далеко от двора и лишь выглянул за дом. Большой проспект обходился без автомобилей, по дороге, а, вернее, чуть над ней, быстро двигались прозрачные капсулы, в них люди в гладких блестящих костюмах. По тротуару шли прохожие, одни в таких же костюмах, менявших цвет, другие одеты более-менее привычно.
Я вернулся и присел на лавочку. Из кустов вышел пушистый кот, больше похожий на тануки, и стал тереться о ногу.
− Где я? − спросил я кота.
− В Барнауле, − услышал я ответ детский голос.
Вздрогнув, я заозирался и увидел, как из приоткрытого окна первого этажа на меня смотрел мальчик, взобравшийся на подоконник.
− Твой кот?
− Неа, − помотал головой пацан.
− А год какой? − спросил я.
− Четвертый.
− На улице какой год.
− Весна, − сказал малец.
− Странно, был в Москве на улице Кржижановского в две тысяче четырнадцатом году, а оказался в Барнауле неизвестно в каком.
− Меня зовут Димка, мне три с половиной года, я живу в Барнауле на улице Володи Муллова, − проговорил мальчуган.
− О как, − удивился я. − Это что за времена настали? Судя по болтливости пацана неплохие.
Я нащупал телефон в кармане, вспоминая, что там есть автоматическая корректировка даты и времени. Я осторожно достал его и глянул. Восемь часов вечера, двадцать второе апреля, две тысячи сто шестьдесят седьмой год.
− О, Боже, − вырвалось у меня. − Не может быть!
Я вернулся к той двери, откуда вышел. Над входом красовалась неоновая вывеска «Teleport 60s». Нервно дернув дверь, я почувствовал себя увереннее лишь, когда прошелся по музею и убедился, что там ничего не изменилось. Собрался с духом и снова вышел наружу. Уже почти стемнело, но дворы и тротуары словно были подсвечены мерцанием огромной стаи желто-синих светлячков. Неторопливо порхавших вокруг пешеходов. Обойдя здание, я обнаружил заведение, с улицы выглядевшее как кафе, над входом вывеска «2067».
Оказавшись внутри, я принял самый непринужденный вид и спросил:
− Здрасьте, это что у вас здесь, телепорт по соседству?
− Нет, − усмехнулся мужчина за стойкой, − это просто музей в стиле шестидесятых двадцатого века. Такие есть почти в каждом городе.
− А у вас тут что?
Мужчина внимательно посмотрел на меня, потом по сторонам.
− Это моё ретро-кафе, посвященное шестидесятым прошлого века. Видите, сколько здесь чудесного старья из тех времен. Может, это покажется и странным. А по мне, так лучше времени и не было.
Молчание моё и заинтересованный вид, видимо, заставили мужчину продолжить.
− Мои родители познакомились в шестьдесят втором в мае, когда был совершен первый выход в космос за пределами Солнечной системы. Вся их молодость прошла под знаком событий тех лет. Сам я то время не помню, но от родителей впитал его дух.
− Простите, а сколько вам лет?
− Девяносто восемь.
Мужчина выглядел лет на сорок.
− Так значит вы хозяин кафе? − я осматривался, не понимая назначения многих предметов.
Увидев на стене календарь на 2067 год, я непроизвольно отметил, что 1 мая приходится на воскресение.
− Ага. В наше время, когда почти никто не ведет свое дело, я, можно сказать, феномен. Сейчас интересуется прошлым ради развлечения. Настоящее − вот сияющий ларец с чудесами, не отпускает ни на миг. Уже трудно представить тех, кто видел мир свободный от чрезмерной информации. Человек выходил на улицу, не зная, где его ждет встреча, вокруг не было ни компьютеров, ни мобильных телефонов, ни хлопостеров. Человек шел по улице и видел, по сути, другой мир.
− Вы не поверите, я это видел, ведь я из …
− Да поверю, − простецки сказал хозяин кафе, − я же был на твоем творческом вечере, Петр.
− А? Как!? Так, наверное, я с вами по телефону разговаривал?
− Да, со мной. Иосиф, − представился мужчина.
− Как же, вы еще говорили… мол, мои рассказы и песни не понравились, − вспоминал я. − А почему? Что, так себе?
− Если честно, не понял, ты их читал и пел, будто наживку заглатывал. Может, и так себе. Но кроме меня там ведь еще человек пятнадцать было, и, судя по тому, что к тебе тянутся люди, человек ты занятный.
Это замечание меня приободрило.
− А как у вас получилось переместиться?
− Видимо, как и у тебя, сбросил две копейки в автомат и набрал нужный год. Я набирал год рождения отца.
− Говорите, что это просто музей, а сами телепортнулись оттуда в наше время.
− Совершенно случайно. Никто об этом не знает. Я искал интерактивную скатерть образца две тысячи шестьдесят седьмого для своего кафе, и наткнулся на статью о первых телепортах, там и прочитал, что еще в начале двадцать первого века один из них установили в музее 60-х. А он у меня как раз под боком…
− Надо же, и у меня случайно. Да я еще промахнулся на сто лет.
− И со мной та же история, − кивнул Иосиф, − отец родился в 2034 году, а я попал к тебе в 2014-й. Что ж, будем считать, пока это просто музей с телепортом на везение. Ха-ха!
− Будем, − согласился я. − У вас есть что-нибудь попить?
− Я потом еще раз пробовал. Набирал 20-67. Ничего не получилось. Так ведь до сих пор и наши официальные телепортационные каналы перемещают лишь неодушевленные материи, телепортация людей и животных строго запрещена, результат не предсказуем, так что не болтай здесь об этом, − говорил хозяин кафе, наливая что-то в большую круглую кружку, похожую на супницу. Чуть охладил её в морозилке и подал.
− Что это?
− Коктейль называется «Сок Бетельгейзе». Это пили в 2067 году.
− А сейчас что пьют?
− Даже и не спрашивай.
− Простите, Иосиф, но буду спрашивать. Все-таки я на сто пятьдесят лет вперед попал.
− Дело житейское, − махнул рукой хозяин кафе. − Слышал я из новостей, что у нас тут одного киберактивиста случайно занесло в две тысячи трехсотый.
− И что там?
− Почти то же самое, всюду биолюди и активно заселяемый космос.
− Брр, − потряс я головой, − лучше расскажите про сейчас. На что тут обычные люди живут, как зарабатывают и чем расплачиваются в кафе?
− Электронные деньги еще никто не отменял, − отозвался Иосиф. − Но по сравнению с две тысячи шестьдесят седьмым с ними стало еще проще. Раз в пять лет проходишь салюс-тест на здоровье и получаешь пособие, если не злоупотреблял едой и стимуляторами. Сейчас все управленцы и интуитивные люди, поддерживающие режим общей позитивной вибрации, живут за городом натуральным хозяйством. Пособия нам выделяются на покупку того, что не можем воспроизвести или обменять сами. Образование, транспорт и медицина у нас бесплатные.
− А живут сейчас сколько?
− В среднем 120-140 лет. Одни живут в гармонии с природой, другие за счет технологий, позволяющих ежедневно считывать малейшие изменения в организме. Работы, которые ухудшают здоровье, механизированы. Да и вообще осталось очень мало работ, требующих присутствия человека.
− Но кто-то все-таки работает еще?
− Работают. Те, кого призвали, и кому этого очень сильно хочется. А это в большинстве те, кто хотят отправиться в космическое путешествие. Все работы на Земле в основном связаны с управлением и обслуживанием универсальных систем жизнеобеспечения.
− А космическое путешествие это дорого?
− Сгонять на пару дней на Луну, всегда пожалуйста. А настоящее космическое путешествие это очень дорого, нам с тобой не по карману. Нужно отработать несколько лет, и не за стойкой бара. Но среди людей желающих немного. Больше биолюди хотят…
− Кто?
− Биолюди.
− Это такие биороботы?
− Биороботы хороши были в две тысячи шестьдесят седьмом, у них не было чувств и прав. А сейчас, через сто лет, биолюди имеют те же чувства, что и мы люди, и такие же права.
− Кто же здесь всем этим заправляет?
− Те, кто заправлял, и заправляют. После того, как в конце девяностых прошлого века границы между государствами стали условными, наш мир изменился и ускорился в своем развитии. В две тысячи сто семнадцатом году объединили технологии. Позже, в двадцатых и тридцатых годах, были всеобщие глобальные движения против любых видов агрессии. Теперь за этим следят общественные выборные организации на местах. С того времени у нас не было ни одной войны или вооруженного конфликта. Конечно, технологии развиваются в несколько раз быстрее, чем мы, люди, и сейчас такие дела творятся, что, честно говоря, я и не в курсе всего.
− Люди-то вживую общаются между собой или сидят по своим загородным фазендам и наслаждаются комфортной жизнью?
− Да кто как. Мысли, идеи и предметы давно передаются на расстоянии, но без живого общения мир стал бы просто бездушной каруселью. Кто это понимает, что-то делает для людей, я вот открыл свое кафе. В две тысячи шестидесятых было очень удобно общаться на расстоянии через встроенные и вживленные чипы, но люди активно пользовались этим, чтобы обустроить жизнь вокруг к лучшему. Столько было чудесных идей и открытий. Потом это стало как-то продаваться, перешло в сферу обогащения, да и жизнь поменялась, несколько природных катастроф, не до общения, выживали кто как мог… А сейчас есть специальные организации, поощряющие, чтобы люди общались вживую. Тут рядом с моим кафе еще три, еще музей, два театра, спортивная площадка с секцией талласа-йоги, куда я хожу.
− А музыка? Как…
− Музыка! О, это моё всё! То ли дело было в две тысячи шестьдесят седьмом! − перебивая, оживился хозяин кафе. – Представь, тогда в ходу были правильно составленные музыкальные сборники на все случаи жизни. Помню, у моего отца, как раз работавшего в институте сонористики, было несколько таких: для ускоренной ходьбы, для укрепления памяти и сердца, в помощь садоводам, для приготовления праздничной трапезы, еще какие-то. Люди всегда чувствовали, что музыка важнее технологий. Да что и говорить, без музыки просто нет жизни, и ты, я так понял, с этим согласен.
Я лишь кивнул, вслушиваясь в каждое слово. Хозяину кафе явно понравилось моё внимание.
− Сейчас с музыкой тоже неплохо. Слушают, играют и классическую, и то, с чего начинался рок-н-ролл, и апокалиптик конца девяностых прошлого века, сейчас вот популярен ритм-муви-кроп. Мне он так себе, не трогает. Слушаешь, и кажется, исчезает из музыки что-то самое волшебное. Хотя есть и достойные коллективы! «Капут мортуум» или наши сибирские «Эл бутерброды» реальные звезды. Вот, послушай!
Иосиф прибавил громкости чуть слышно игравшей все это время музыки, бар наполнился интересным звучанием и словами − как если бы объединились группы «Кино» и «Velvet Underground», чтобы расширенным составом играть даб вперемешку с блюзом, напевая на всех языках мира через пять микрофонов, спрятанных под одеялом.
− Ну и дела, − лишь сказал я.
Мы слушали довольно долго. Я попивал свой коктейль, а Иосиф, закрыв глаза, мечтательно покачивал головой. Наконец, видимо, вспомнив обо мне, он убавил звук.
− Это как раз «Эл бутерброды», у них похожее звучание на шестидесятые… А вот постеры моих любимых музыкантов, – указал Иосиф на стены бара, завешанные плакатами.
Я внимательно изучил их.
− Да это же Джими Хендрикс! − вдруг узнал я.
− Почти, но не он, − сказал Иосиф, довольный эффектом, произведенным от плаката, на котором чернокожий парень в экстазе терзал электрогитару. – А история очень интересная. Сто лет назад появлялись музыканты, которые внешне походили на первых рок-звезд, ушедших рано из жизни, делали похожую музыку и говорили, что переродились из тех шестидесятых.
− Да ладно! Шутишь? Кто же в это поверит?
− Я.
− Больше похоже на какой-то рекламный трюк.
− Ну я тоже сначала так подумал, но об этом много писали, даже книга выходила «Музыка на все времена или вперед в шестидесятые». Вон у меня на полке стоит, редкий экземпляр, с автографом Ника Дрейка.
− Обалдеть.
− А почему нет. Время было грандиозное.
− Да я уже понял, − не стал спорить я, рассматривая в окно, как двое парней в привычной одежде прошли мимо о чем-то разговаривая, люди как люди. – Прямо не знаю, о чем еще спросить.
− Слава, я же слышал твои песни и рассказы, знаю, чем тебя удивить, − подмигнул Иосиф. − Телепорт к морю. А, что скажешь?
− Да ну… Где?
− Везде, где моря нет.
− Это как?! Что, прямо сейчас могу попасть к морю?
− Проще простого. Правда, это такое внутреннее море, на картах его нет. В общем, это надо увидеть и почувствовать. Поблизости несколько вывесок «МОРЕ ». Уверенно входи, это бесплатно. Лучшее средство поправить тело и дух.
− В здоровом теле здоровый дух, на самом деле одно из двух, – напел я песню Володи Муллова.
− Типа того, − усмехнулся хозяин бара.
− Надо посетить, − согласился я, − раз для всех и бесплатно.
− Да, не пожалеешь. Прекрасное средство от хандры, поверь.
− Верю. А что люди до сих пор печалятся?
− Конечно, бывает. Потому что хотят того же, что и двести лет назад. Большего.
− Это понятно. А биолюди чего хотят?
− У них те же желания, они предсказуемы.
− А зачем их понаделали?
− В 2090-х годах была несколько жутких природных катастроф, что-то типа всемирного потопа. Но у нас в Сибири более-менее обошлось, а Европу и Америку основательно подтопило. К счастью, удалось сохранить мировые технологии, но людей так сильно поубавилось, что после в восемнадцатого года, когда знания объединили, пришлось ввести искусственную расу биолюдей.
− Они еще не претендуют на господство?
− Милейшие существа получились, как дети. Им все интересно, не знают усталости. Они в основном и отправляются в космические путешествия, срок их жизни, по идее, не ограничен. Пока еще не зафиксировано ни одного естественного случая смерти биочеловека. Только несчастные случаи. От них никто и никогда не застрахован. Говорят, есть технологии, позволяющие и нас, людей, в конце жизни переделывать в биолюдей.
− Вы как к этому относитесь?
− С интересом. Лично я не прочь лет через сорок взглянуть на мир глазами биочеловека. Мик Джагер же смотрит.
− Вау! Что ж, раз тут у вас так все более-менее позитивно, может, прогуляться, глянуть на город, на жителей и на море заодно.
− Прогуляйся.
− А далеко отсюда Ленинский проспект?
− Какой? А, наверное, тот, что уже лет сто как Московский. Рядом, и тянется до Чуйского тракта. Но ты без силового костюма на проспект не суйся. Опасно.
− Ага, видел капсулы, люди в блестящих костюмах. Быстро так перемещаются. Автомобилей вообще нет?
− Автомобили вне города. По городу разрешено только в мобильных капсулах и силовых костюмах. Дороги, они же теперь силовые, на магнитных полях. Перемещаемся, Петр, за счет солнечной и космической энергии. А так − ходи, где хочешь, есть на что посмотреть.
− Старый город остался?
− Полная реконструкция до пожара 1917 года, включая мельницу и пароходные конторы. Сейчас на речном вокзале стоит восстановленный двухпалубный колесный пароход «Кормилец». Совершает прогулочные плавания из Томска в Бийск. Кстати, его восстановление началось в 2067 году.
− Надо посмотреть.
− Обязательно, там приятно, туристическая зона.
Тут в кафе вошел кот. Тот самый, похожий на тануки.
− Привет, Марк, − сказал ему хозяин.
− Мяу, − сказал Марк, облизался и добавил. − Мяу-мяу-мя.
− Да, денек и вправду хороший.
− Вы его понимаете? – поинтересовался я, не скрывая удивления.
− Вот, – отгибая воротник, сказал хозяин. − Чип образца две тысячи шестьдесят седьмого года. Помощник при общении с домашними животными. Вещь! Сейчас с ними даже и не разговаривают, а просто подают сигналы. Ты, кстати, Марка возьми с собой на прогулку, он и дорогу покажет. Один можешь заплутать, город теперь трехуровневый.
− Прогуляемся, Марк, − предложил я коту.
− Мяу.
− Я так понимаю, он согласился.
− Точно, − кивнул хозяин.
− Иосиф, может, на время прогулки одолжите свой чип-помощник для разговора с котами.
− Пожалуй, − нехотя согласился хозяин кафе и прицепил мне чип к воротнику и еще что-то к уху. − Такие теперь трудно найти. Не потеряй.
Я сделал еще глоток из кружки. В голове заиграло и запело что-то типа «Рандеву на Бетельгейзе».
− А веселит коктейль, спасибо, − сказал я, чтоб хоть как-то подбодрить хозяина кафе, выглядевшего уныло после расставания с чипом.
− Ага, вещь… Для головы самое то. В две тысячи шестьдесят седьмом знали, что делали.
− Вот возьмите насовсем, сотовый телефон образца начала двадцать первого века… Так себе вещица.
− Ну-ка, − заинтересовался хозяин кафе.
− Пошли, Марк, прошвырнемся по вечернему городу, в котором я не был сто пятьдесят с лишним лет.
И я вышел вместе с котом на улицу. Марк выглядел уверенно, его пушистый хвост стоял торчком и доходил мне почти до пояса. Озираясь по сторонам, я понял, что у меня голова идет кругом. Причиной тому яркие огни, странные картины видов города, лица прохожих и непрерывное движение повсюду. Чтоб немного отвлечься, я спросил у Марка:
− Куда сходим первым делом?
− Перекусим, – услышал я.
− Что-то особенное? Но мне нечем расплатиться.
− Здесь рядом автомат с едой, бесплатный для гостей города, просканирует твои отпечатки пальцев, станет ясно, что ты не отсюда, получишь отличный паек, там вкусные рыбные котлеты.
− Любишь рыбные котлеты?
− Попробуешь, сам полюбишь.
− А эти, в блестящих костюмах биолюди?
− Да, в основном.
− Биокотов еще не делают? − спросил я, решив проверить кошачье чувство юмора.
− Если биомышь еще в твое время появилась, то про котов сам как думаешь?
− Да чего тут думать, дело ясное… Слушай, Марк, – решил я перевести разговор, − а чего бы спросить у биочеловека, чтоб он меня за дурака не принял? Хочется с кем-нибудь из них поговорить.
− Вообще теперь редко кто-то кого-то о чем-то на улице спрашивает. Хотя если очень хочется, то и спрашивай, что хочешь.
− Ладно…
− Пришли, – сказал Марк.
− Куда?
− Вот пищевой автомат для гостей города, коснись его и вставляй руку в отверстие.
Мы стояли у блестящей тумбы с надписью «УГОЩЕНИЕ». Я коснулся её, плавно сдвинулась передняя панель. Осторожно засунув руку в отверстие, через мгновение я почувствовал в ней что-то теплое. Это был бумажный пакет с едой.
− Давай еще раз так сделай, – сказал Марк.
− А можно еще?
− Да сколько хочешь можно.
Я повторил.
− А вкусно, − согласился я, жуя нечто плоское, названное рыбной котлетой.
Марк облизнулся, быстро покончив со своей долей.
Я непрерывно вертел головой и увидел через дорогу вывеску «МОРЕ».
− Потом зайдешь, − сказал Марк, поняв, куда я нацелился. – Сначала старый город.
− И библиотека.
− Зачем тебе туда?
− Я там в начале двадцать первого века кольцо всевластия потерял, может сегодня найду, − пошутил я.
− Да мы с приятелем уже его нашел, − расплылся кот чеширской улыбкой.
− Смешно. А что это за цилиндры над крышами?
− Фильтр агрессии универсальный, ФАУ.
− Круто. Как работает?
− Работает, и хорошо.
− Понятно. А хлопостер что такое?
− Такая штука обновляет и воспроизводит элементарные частицы во что-нибудь нужное.
− Это как?
− Ну вот ты мастеришь что-то, и у тебя ломается инструмент. Правильно загрузив информацию в хлопостер, ты получишь новый инструмент. Вообще он называется просто «Прибор Он», то есть общего назначения. Самые популярные модели ОН-22 и ОН-М22, хлопостером его прозвали из-за характерного хлопающего звука при работе на максимальной скорости.
Гуляя по старому городу, я поймал себя на том, что больше рассматриваю прохожих, чем реконструкции зданий и всякие необычные штуки. Один из ребят в блестящих костюмах глядел на пароход «Кормилец», мне очень захотелось увидеть на его лице хоть какие-нибудь эмоции, но не получалось. Кто бы он ни был, биочеловек или обычный, мой интерес только нарастал, и я спросил:
− Вы бы хотели попасть в прошлое и остаться там?
Он ничего не ответил, только зыркнул мне в глаза и стало ясно, он уже пережил трагедию вместе с пассажирами тонущего судна, заодно осознав, как со временем мелкое и сорное исчезло в человеке, а великое прекрасное осталось неизменным. И, похоже, теперь этот парень знал, что телесная жизнь – это пригоршня праха, а также кто я и откуда.
− Ну что, теперь взглянул на жизнь по-другому? − услышал я за спиной.
Я вздрогнул, обернулся, думая, что обращаются ко мне, и увидел Марка, разговаривающего с собакой.
− Вряд ли, − сказал пес, − мне что эта жизнь, что другая.
− Поэтому ты и собака, − проговорил Марк.
Я проникся к нему уважением.
Рядом была еще одна вывеска «МОРЕ», и я решил заглянуть туда, пока звери обсуждают жизнь. Толкнув переливающуюся от голубого до перламутрового дверь, сразу бесшумно закрывшуюся за мной, я сделал несколько шагов и ощутил запах моря. И тут же услышал шум волн, увидел яркий, но приятный свет, отблескивающего на воде солнца. С каждым шагом и вдохом ритм жизни во мне менялся. Не понимая, как долго я купаюсь, загораю и гуляю вдоль неизвестно откуда взявшегося моря, собирая причудливые ракушки, я лишь чувствовал, что восторг по-настоящему стал природой моей души. Я одинаково любил прошлое и будущее, животных и людей, и даже биолюдей. Как вышел обратно, я тоже не помню, перед глазами еще было море.
− Ну как? − услышал я.
Марк в одиночестве сидел у стены и вылизывал усы.
− Прекрасно, − сказал я. − Там что, автоматическое возвращение.
− Да, каждому свой режим подбирается. По внешнему таймеру ты там находился тридцать восемь минут.
− Непонятно, как это работает… А где твой дружок?
Марк ничего не ответил.
− Ну что, глянем на библиотеку, да и пора мне, кажется, обратно в своё время. А то я тут еще остаться захочу. Море все-таки… да и хлопостер − вещь нужная в хозяйстве.
Библиотека походила на большую трехмерную электронную книгу с эскалатором внутри. Когда-то я работал в библиотеке сторожем и много времени провел за размышлениями о том, что нас ждет в будущем, и вот теперь, зная ответ, хотелось замкнуть круг. Судя по обстановке, все до предела автоматизировано. Внутри ни души.
− Сюда люди-то ходят? − проговорил я.
− Наверное, я здесь не бываю. Спроси у Иосифа, он иногда ходит сюда на семинары и лекции.
− Значит здесь не всегда так пустынно?
− Не всегда.
Я обошел вокруг нового здания из стекла и металла, выглядевшего как огромный новенький аквариум для гигантских космических рыб. Посмотрел на свое отражение, на башенки непонятного назначения, на бегущую строку, приглашавшую в среду на семинар: «XXII век – время добрых дел», и мы вернулись.
− Нагулялись? Чип цел? − только я переступил порог, спросил хозяин кафе.
− На месте, − сказал я, возвращая чип. − И правда, ценная вещь. Столько всего узнал.
− Рад был помочь. Значит, полон впечатлений?
− Ага. Интуиция подсказывает, надо возвращаться. Кстати, Иосиф, хотел спросить. Чего вдруг вы решили мне высказать за творческий вечер?
− Э, да я, − замялся хозяин, − сам пишу роман о …
− О две тысячи шестьдесят седьмом, − догадался я.
− Точно. Но пока получается так себе, трудно выразить всё осмысленное. Да и у тебя вроде дела не очень.
− С чего это?
− Так показалось.
− Не, нормально, и печатают понемногу. А у вас тут с этим как? Заходил в библиотеку, там ни души. Все блестит, светится, как начищенный хлопостер.
− Как же иначе, прогресс, − усмехнулся Иосиф. − За настоящими книгами ходят в основном повернутые на прошлом оригиналы, типа меня, старички да биолюди. Давно уже пользуемся голографическими книгами. Их можно осязать пальцами, они даже имеют запах книг, шелестят страницами. Красиво и удобно, в любом месте они при тебе, читай, сколько хочешь. Появились чипы, ускоряющие чтение, за день «Войну и мир» можно осилить.
− Мне бы такой.
− Библиотека сейчас вроде памятника самой себе, огромное хранилище аналоговой информации, и еще внутри музей «Библиотека». А сто лет назад там находился один из лучших центров знаний в Сибири.
− Да?
− Поверь, Петр, в две тысячи шестьдесят седьмом там был сплошной праздник жизни!
Я кивнул в знак того, что верю каждому слову.
− Тогда моя мама работала в библиотеке. Я у неё еще был только в планах, но по рассказам и фотографиям, знаю многое. В две тысячи шестьдесят седьмом под крышей открыли хостел для студентов и молодых научных работников. Даже ночью жизнь не замирала. Писались научные работы, люди встречались, что-то обсуждали. Там можно было и поужинать, и позавтракать. Очень уютное кафе, я его застал, и хорошо помню, как одна стена была движущаяся книжная полка, бери и читай, что приглянулось.
Я неожиданно зевнул.
− А захотел отдохнуть, – продолжал Иосиф, − пожалуйста, на нижних этажах, в оранжереях стояли такие кровати-капсулы. Мама рассказывала, что маленьким я очень любил в них прятаться. Внутри настраивался режим, и можно было оказаться в какой хочешь стране, книге или эпохе. Моё детство пришлось на другое десятилетие, но дух шестидесятых во мне.
− И что это был за дух?
− Дух настоящей свободы и любви. То так чего не хватает.
− Прямо рай. Куда же он делся?
