Светлана Раимовна Ляндина
Сокол
В это время Алла вышла из ванной.
– И что ты вертишься перед зеркалом?
Одеяла рядом не оказалось, и я прикрылся руками.
– Дай, мне одеться. Что за манера, врываться в комнату без стука?
– Ой, одеться! – засмеялась она. – Чего это вдруг? Ты думаешь, я не видела тебя в трусах?
– И сама оденься. Взрослая женщина, а ходишь по дому в одной сорочке.
– Ну, ну. Поскромничай. Мне это нравится. Еще вчера я видела твой голый зад.
Еще издевается. Гадюка.
– Теперь ты меня будешь шантажировать?
– А ты как думал? Я тебя столько выхаживала, что теперь твое тело полностью принадлежит мне. Как ты думаешь, кто тебе менял белье, когда ты болел? Кто стирал?
Я взглянул на стопку чистого белья на комоде.
– Это не мои футболки.
– Твои слишком красивые. Я их убрала в шкаф. А эти не жалко.
– Зачем? Что им будет?
– Какой ты смешной! А как отстирать гной и кровь? Ты забыл, что с тобой было? Эта болезнь заразная. Теперь придется всю одежду сжечь. Твоя слишком дорогая, а это тряпье старое, никому не нужное. Хорошо, я его хранила столько лет. Вот и пригодилось.
– Чьи это майки?
– Моего бывшего мужа. Он сбежал, а одежда осталась.
Поджав губу, я ничего не ответил.
Алла села на мою кровать, поправила лямку, соскользнувшую с плеча, и улыбнулась.
– Иди ко мне, ребенок. Будем, мириться.
Я сел рядом. Не сразу, сначала постоял, подумал, потом все же сдался. Хорошая она баба, добрая, и чувством юмора не обделена.
– Как себя чувствуешь? – уже серьезно спросила она. – Выглядишь неплохо.
– Такое ощущение, что я проснулся в другом мире.
– Так и есть.
– Почему? – удивился я.
– Ты сильно болел. Я даже испугалась, думала, не выживешь.
– Ерунда, – ухмыльнулся я. – Это не самая страшное, что со мной было. Обычная простуда.
Она тронула пальцем шрам у меня на груди.
– Павел сказал, тебе делали операцию на сердце. Это правда?
– Да.
– А это – аппендицит?
Палец спустился ниже. Я засмеялся.
– Не надо. Щекотно!
– Сколь же тебя резали?
– Два раза.
– Бедный. Такой молодой, а уже две операции.
– А где твой муж?
– Вон, – она махнула рукой в сторону дороги, – живет через улицу.
– Здесь? – Вскочив с кровати, я бросился к окну. – В этом замке?
Огромный дом в три этажа с колоннами при входе и башенками на крыше всегда казался мне немного нелепым. Каждое утро я вижу, как соседи выходят на улицу, полный мужчина с рыжей бородой заводит машину, в это время его молоденькая жена выгуливает собачку, дети, провожая папу, громко смеются.
– Эта свистулька совратила моего мужа, а потом родила троих пацанов.
– А у тебя есть дети?
– Нет. Бог не дал, а я и не просила. Сначала мы с мужем учились. Я окончила техникум, он институт. Потом копили на дом, машину, много ездили по свету, отдыхали. А позже появилась она.
– Обидно. – Я задернул шторы и вернулся на кровать. – Почему ты снова не вышла замуж?
– Некогда было, – совершенно спокойно ответила Алла, как будто говорит о походе в магазин за продуктами. – Вот немного разгребусь с проблемами и найду себе нормального мужика.
– У тебя много проблем?
– Наивный ты, Саша. У женщин в моем возрасте всегда много проблем.
– Какие? У тебя хороший дом, работа, на джипе гоняешь. Что еще надо?
– Взгляни на меня. – Она повернулась ко мне лицом. – Сколько ты мне дашь?
– Сорок, – неуверенно ответил я.
– Сорок восемь.
– Ну?
– Ну! Что происходит в таком возрасте?
– Не знаю. Старость?
– Дурак! – засмеялась она. – У меня жизнь только начинается!
– Так что происходит в сорок восемь лет? Я понятия не имею. Алла, объясни.
– Сейчас я подвожу итоги.
– Итоги? – заглянув в ее большой рот, переспросил я.
– Зайчик ты мой, – ласково проговорила она, обняв меня за плечи. – Какой же ты милый. После сорока лет люди задумываются о жизни, подводят итоги, расставляют все на свои места. Я долго жила одна, много времени отдавала работе, людям, которых почти не знала, зарабатывала деньги. И что теперь?
– Что?
– Теперь я поняла…
Она замолчала, взглянула на свои руки. Я тоже уставился на ее толстые пальчики.
Наверное, страшно так жить – рядом с мужем. Каждый день видишь его, жену-разлучницу, чужих детей. А сама – не красивая и уже не молодая.
Алла вскочила с кровати, с важным видом проплыла мимо меня, а потом встала в двери и сказала:
– У меня есть ухажер. Ты с ним скоро познакомишься.
И вышла из комнаты.
Схватив шорты со стула, я кинулся вслед за ней, по пути натянул майку.
– Какой ухажер? Кто он? Ты с ним давно знакома? Расскажи.
Петр увязался за тапочками, тыкая мордой мне в пятки. Алла дошла до своей комнаты и резко остановилась. Звезда! Как в лучших комедиях Голливуда: волосы растрепаны, глаза горят, руки в боки, и загадочно улыбается.
– Не ревнуй, ребенок. Он лучше тебя.
– И чем же? – изобразил я обиду. – Моложе?
– Ему тридцать восемь, но он…– Она оглядела меня с головы до ног, надула губы, словно чем-то недовольна. – Я люблю взрослых мужчин, самостоятельных.
– Понятно.
– Не расстраивайся, у тебя тоже когда-нибудь будет настоящая женщина.
– Ты так думаешь?
– Конечно. Ты красивый мальчик.
Ее славные шуточки подняли меня окончательно на ноги. Вот что значит – моральный настрой. Главное, не унывать и всегда быть на высоте, как хозяйка этого прекрасного дома.
«Взрослый» мужчина появился на следующий день. Только Алла уехала на работу на своем мощном жеребце, как к дому подкатил ржавый трактор ярко-желтого цвета.
Сегодня я встал рано, успел умыться, побриться. Раньше я брился раз неделю, а сейчас выполняю неприятную процедуру через каждые три дня. Волосы на голове словно взбесились, растут не по дням, а по часам. На теле растительности не прибавилось, за то челку можно заплетать в косички, так и лезет в рот во время еды.
– Хозяйка! – послышался за окном мужской голос. – Алуся!
Петр высунул нос из-под кровати.
– Гав!
Скрипнула калитка. Первым делом мужчина заглянул в гараж. Ворота закрыты, следы от колес свежие. Он встал на крыльце и вынул сигарету. Я приоткрыл дверь.
– Вам кого?
От неожиданности мужик подпрыгнул на месте, стукнулся головой о фонарик, прибитый к стене.
– Ты, че! Нельзя, так пугать людей.
Морозный воздух ударил в нос. Как же свежо! Больше месяца я не выходил на улицу. Запах табака вскружил голову, солнце режет глаза.
– Угостишь?
Я схватил с крючка на стене первую попавшуюся куртку (шестьдесят второго размера), вышел из дома и сразу же потянулся к сигаретам. Мужик отдал мне всю пачку.
– Держи.
– Спасибо.
Он достал спички.
– Ты тот самый парень, что приехал к Алусе в гости? Мне про тебя дядя Павел говорил.
– Кто это?
– Врач. Он тебя лечил.
– А-а.
– Ты москвич?
– Почему?
– Да, просто.
– Нет, я из Питера.
– Ты ее родственник?
– Нет.
– А кто? – напрягся он.
– Сын, – спокойно ответил я. Сел на лавку и сделал первую затяжку. Глубоко-глубоко, как будто курю последнюю сигарету в жизни.
Мужик сердито взглянул на меня, на бесформенную куртку и длинные волосы, но когда увидел на ногах тапочки с разноцветными помпонами, улыбнулся.
– Ты голубой?
– Нет, – так же без эмоций ответил я. Сигареты, и свежий воздух полностью отключили разум. – А ты?
– Я?
Действительно смешно. Огромный верзила весом под сто килограмм, на пальцах татуировки, лысый. Сразу видно, что сидел. Давно, но привычки остались. Блатной жаргон, постоянно дергает головой.
– За базар ответишь, девочка.
Еще и наглый. Видел я таких.
Закинув ногу на ногу и, еще раз, продемонстрировав ему помпоны на тапках, я выкинул сигарету в снег, закрыл глаза и тихо сказал:
– Вали отсюда.
– Че? – опешил он.
И тут у меня прорвался кашель. Как назло! Стал задыхаться, схватился рукой за грудь и согнулся пополам. Легкие чуть не вывернуло наизнанку.
Мужик испугался.
– Пацан, ты чего? Давай, отведу тебя в дом?
Я махнул головой. Проклятая пневмония! Не нравятся ей сигареты и свежий воздух. Раньше организм не сопротивлялся, а теперь стал умный, ест мясо, дрыхнет по двенадцать часов в день. Не бьют его, не унижают. Обнаглел! Решил устроить мне встряску.
Мужик выкинул недокуренную сигарету и помог, мне встать с лавки. Тапки увязли в снегу, куртка повисла на плече. Уже с крыльца послышался радостный лай Петра. Знакомый голос и человек знакомый. Мой верный друг прибился к ноге гостя. Предатель. Мужик усадил меня на стул на кухне, достал кружку и налил теплую воду из чайника. Я глотнул.
– Лучше?
– Немного, – отдышавшись, прошептал я.
Горло все еще болит, в груди пылает огненный шар. Если закашляю – он взорвется.
Мужик сел за стол.
– Тебе не надо чадить, – сказал он с серьезным видом. – Бросай, а то, так совсем загнешься. Дядя Паша говорил, ты чуть не умер, даже уколы не помогали.
– Я не проживу без курева.
– А че делать? Все легкие загубишь.
В обычном вязаном свитере и вытянутых спортивных штанах, он выглядит совсем по-другому. Уже не такой крутой, напуганный, выражение лица, пусть и дебильное, но не страшное как показалось с первого взгляда.
– Как тебя зовут?
– Саша. А тебя?
– Феликс.
– Вот так имечко!
– Папа назвал. Ему нравился один фильм про фашистов, а там был австралиец по имени Феликс, который победил целую армию нацистов.
После сигареты меня пробило на еду. Аж затрясло, как захотелось съесть чего-нибудь жирное. Алла подсадила меня на наркотик: утром колбаса или бекон, днем мясной суп, вечером котлеты. Я достал из холодильника свиную рульку, запеченную в медовом соусе. Феликс взял вилку и, не дожидаясь приглашения, отщипнул кусочек мяса.
– Ты, смотрю, парень уже взрослый. – Громко чавкая, он тыкнул в меня пальцем. – И с бабами уже, скорее всего, якшался.
– И что?
– А ничего. К моей Алусе не тяни ручонки. Понял?
– Угу, – промычал я и отрезал кусок мяса. Он проследил взглядом за моей рукой и снова показал свой устрашающий палец.
– И вали из этого дома, а то я сам тебе вывезу. Как мебель. Погружу в свой трактор и увезу в лес, там закопаю. Глубоко-глубоко. Понял?
– Угу.
– Ты с ней не спал?
– Еще нет.
– Это хорошо. Собирай манатки, я тебя подброшу до остановки.
– Угу.
– Да ты ешь, ешь. Наедайся. Где еще такое мясо попробуешь? Только Алуся готовит свинину с медом. Нравится?
– Угу.
Огромная рулька быстро исчезла с тарелки. Пока он чесал языком и хвастался кулинарными способностями своей возлюбленной, я успел намазывать хлеб сливочным маслом и выпить стакан теплой воды.
– Ты завтра, чем занят? – неожиданно спросил Феликс.
– Ничем. А что?
– У меня на одиннадцать стрелка забита. Пойдешь со мной?
– С кем стрелка?
– С одним барыгой. Бабосы нужно выбить.
– Должен?
– Ага. Уже полгода не отдает.
– Кем работает?
– Хрен его знает. В какой-то фирме.
– Так прогугли его.
– Чего?
– Найди в интернете.
– В этом я – спец! – похвастал он, гордо выпятив грудь вперед. А потом, почесав затылок, добавил: – Только деньги на телефоне кончились.
– Ламер, – сказал я сам себе, но он услышал.
– Че, ты там шепчешь? Пойдешь со мной, или нет? Говори сразу.
– Не пойду. Лучше давай найдем его в сети и напишем, можно отправить войс.
– Кого отправить?
– Да, никого. Войс, – раздраженно ответил я.
– А-а, – тупо промычал он, уставившись на меня пустыми глазами. – Войс. Ну, да, да. Можно и его отправить. У Алуси есть комп?
– Отстойный, но сойдет.
– А ты мне поможешь, с ним разобраться? Новая техника всегда пугает.
– Помогу.
Мы нашли чувака, занявшего у Феликса огромные деньги. Двадцать тысяч рублей! Им оказался торгаш с местного рынка, зарегистрированный как частный предприниматель. Написали ему угрожающее письмо, и отправили в личку. Основной текст составил я, Феликс лишь вставил блатные слова. Не успели мы заварить чай, как пришло сообщение: «Без проблем, мужик. Скину тебе на карту. Спасибо, что выручил». Через минуту на телефон Феликса капнули денежки.
– Круто! – обрадовался он. – Жало только, что стрелки не будет. Так хотелось, набить кому-нибудь рожу.
– Дай еще кому-нибудь в долг. Только уже не такую сумму, а больше.
– Я тебе че – миллионер! У меня зарплата двадцатка. Где я возьму больше?
И тут мне пришла в голову мысль. Надо срочно спрятать свои деньги в сейф к Алле. Она предлагала, но я думал, что скоро съеду от нее, и отказался.
Мы выпилил чай, посидели, потом Феликс уехал на работу на своем тракторе, а я снова залез в компьютер. Страничка в Инстаграме у меня под чужим именем. Я пользуюсь ей только, чтобы смотреть фотографии Веры.
Она давно не заходила, больше месяца. Ни одного нового снимка, пост старый, еще, когда родилась Карина. Одни лайки и комментарии. Потом кто-то ее поздравил с Новым Годом, она не ответила, даже не просмотрела ленту. Тихо. Тогда я нашел Лизу. Тут все пестрит яркими фотографиями детей. В один кадр попала Вера с Аней. Это день рождение одного из сыновей Лизы, кажется Дениски.
Красивая, но жутко худая, бледная.
Рука потянулась к клавиатуре. Написать, сказать, что живой! Нет. Рано. Или уже поздно. Черт! Набраться терпения! Выждать! А потом…
Ударить. Все должно соответствовать плану.
Прикрыв лицо рукой, я одним глазом взглянул на фотографию. Тяжело, плохо. Не могу, дотронуться до нее, почувствовать запах волос, не видеть серые глаза, не слышать нежного голоса. Ее тело…
Не могу.
В ней вся моя жизнь. Вся… Моя… Только моя, вся.
Около восьми часов я вышел из дома, решил посмотреть местные «достопримечательности».
Обычная окраина небольшого городка. Чисто, шумно. Наша улица упирается в трассу, чуть дальше возле заправки возвышается Макдональдс, тут же выстроен ряд торговых палаток, а за ними начинается рынок. Много похожих населенных пунктов я видел по дороге в Казахстан. Вся Россия состоит из маленьких промышленных городков, из людей с открытыми сердцами, из таких вот рынков, на которых можно купить продукты, выращенные на своих огородах. Какая там Франция или Испания? У нас на прилавках можно увидеть не только русские деликатесы, но и грузинские, татарские, армянские. Тут и казахские отделы, где до сих пор продают вареную сгущенку и докторскую колбасу, произведенную по советским ГОСТам. Жирную самсу из баранины узбекские девушки достают прямо руками из глиняного тандыра. Зайдешь в кебаб, и тебе сразу предложат хрустящую шаурму и нальют крепкий чай в пластиковый стаканчик.
Я прошел вдоль стеклянного павильона и заглянул в магазин с одеждой. Мой модный прикид, по словам Аллы, не вяжется с местной тусовкой, и отличается стоимостью и качеством материала. Еще она уверяет, что ни один парень в моем возрасте не носит белые рубашки. Джинсы должны быть с потертостями на коленях, футболки свободного покроя, а не в обтяжку, нормальные кроссовки человеческого цвета, а не цвета радуги.
– Вам чего?
Из-за прилавка появилась голова девушки.
– Ничего. Я сначала посмотрю, – ответил я.
– Чего смотреть. Спрашивай.
Одежда паршивая, один Китай, ткань дрянная, и запах в магазине хуже, чем в отделе с пластиковой посудой.
Я подошел к витрине.
– У вас есть нормальные вещи?
– Турция? – встрепенулась она, будто ждала меня всю жизнь. – А деньги есть?
– Ну, так. Немного.
Ей хватила одного взгляда, чтобы понять, сколько стоит моя куртка.
И тут понеслось. Она снова залезла под прилавок и вынула на свет несколько мешков с одеждой. Один, два, три. Блестящие этикетки, лейблы прошитые белыми нитками, разноцветные пуговицы.
– Это футболки, трусы. Фирма! Очень крутые худи, бадлоны. Хочешь, покажу настоящий Диор?
Мне стало интересно.
Она вынула тряпку с этикеткой на рукаве. Французская компания, известная во всем мире, а так же сам покойный Кристиан Диор, перекрестились бы, если увидели подобную вещицу.
– Это мне не по карману, – сказал я. – Лучше, что-нибудь скромное.
– Иди в примерочную, я тебе буду подавать.
Только я снял джинсы, как шторка отлетела в сторону. Конечно! В магазине никого нет кроме нас. Зачем закрываться?
– Держи это и это. Потом позовешь.
Она не ушла, прислонилась плечом к стене. Я натянул худи на голое тело.
– Какой это размер?
Еле пролез в груди.
– Сорок шесть – сорок восемь.
Значит, я вырос на размер. Приятно.
– У тебя плечи широкие. Пловец?
– Занимался когда-то.
Девушка улыбнулась.
– Сразу вижу настоящего мужчину. Люблю спортсменов.
Она бы не восхищалась, если бы видела меня месяц назад.
– Мне нужно…
– Трусы, носки.
Профессионально отработала. Слово не успел сказать, а на крючке уже висят джинсы, футболки. На полке приготовила упаковку с нижним бельем нужного размера, черный ремень их кожи дохлой кошки, вязаные перчатки.
Из магазина я вышел с двумя большими пакетами. Девушка уделила мне два часа времени; сама хорошо заработала, и я полностью оделся.
– Приходи еще, – сказала она на прощание и поцеловала меня в щеку.
– Ага.
– Я заканчиваю в восемь. Может…
– Я здесь ненадолго.
– Жаль. Тогда, пока.
– Пока.
Домой я пришел только к десяти часам. Алла приготовила ужин. Сегодня она не загнала машину в гараж. Ворота замерзли. Последние два дня стояли жуткие морозы, и выпал снег.
Мы поели. Я убрал купленную одежду в комод, а около полуночи вышел на улицу. Участок у Аллы небольшой, квадратный. Растут всего две яблони и несколько кустов смородины, все остальное пространство засеяно газоном, который в данный момент спит под толстым слоем снега. Я взял лопату из сарая и машинально сунул руку в карман. Плохо без сигарет.
– Саша! – крикнула в окно Алла. – Закрой голову, а то снова заболеешь!
Я надел капюшон и принялся за работу. Давно так не двигался, чтобы мышцы горели, и ноги тряслись. Десять минут и появилась дорожка к гаражу, еще час и ворота открылись, сосульки упали с крыши, а то висели до самой земли. Тело пропотело, и я сразу замерз.
– Будешь чай? – спросила Алла, когда я ввалился в дом. – Скорее снимай куртку и варежки. Весь мокрый!
Мы выпили чай, я принял горячую ванную. Ближе к трем часам мы разошлись по своим комнатам. Алла всегда ложится спать поздно, долго возится на кухне, потом читает книгу в постели. Я дождался, когда в комнате потухнет свет и взял из сумки ее телефон. Страничка Алевтины Помадиной оказалась доступной. Я набрал в поисковике: «Вера Васильева».
Сегодня вечером была в сети, фотографии не выставила, но ленту листала и даже лайкнула один видеоклип. Я снова зашел к Лизе. Угадал. У них был праздник. Очередной день рождения уже второго мальчика. Не помню, как зовут. Люди сидят за столом, улыбаются: Миша, брат Веры, тебе Люба, Игорь Петрович, незнакомые женщины, мужчины. В углу снимка я заметил забавное личико Карины. Она такая смуглая, что не сразу ее увидишь. Темное пятнышко с голубыми глазами.
Моя дочка. Внизу живота что-то кольнуло. Не в сердце, а именно там. Вера живет в моем животе. Я чувствую ее, как будто мы связаны одной пуповиной. Только никак не осознаю что я – отец, что она родила от меня ребенка, что растила ее внутри себя.
Под утро я вернул телефон Алле. На цыпочках пробрался к ней в комнату и таким же манером вышел на веранду. Феликс оставил свои сигареты, и я решил сделать «последнюю, точно последнюю» затяжку. Не получилось. Организм выплюнул гадость наружу, а потом не дал мне уснуть, устроил спектакль с кашлем и рвотой.
Алла застала меня в обнимку с унитазом.
– Зайка мой, что случилось?
Кинулась она на пол, села рядом и убрала мои волосы с лица, чтобы они не попали в рот.
– Весь ужин вышел, – задыхаясь от кашля, еле проговорил я.
– Свекла не пошла?
– Я ее терпеть не могу.
– Так зачем ел?
– Не хотел тебя обидеть.
– Глупыш.
Она метнула взгляд в сторону прихожей. Дверь открыта, на подоконнике лежит пачка сигарет. Как будто специально! Мне в голову не пришло, спрятать ее или выкинуть в мусорное ведро. Нет, положил, идиот, на видное место, а сам рассказываю про свеклу.
Алла нагнулась надо мной, повисла хмурой тучей, жадно вдохнула воздух широкими ноздрями. Я услышал, как ее легкие затрещали от натуги.
– Курил?
– Немного, – признался я. Теперь уже поздно отпираться. – Это не мои, Феликс оставил сигареты.
Кое-как встав с колен, она одернула халат на груди. Демонстративно надула губы.
– Я тебя вытащила с того света, кормила с ложки, таскала в туалет на своих плечах, стирала, мыла, относилась как к родному ребенку. А ты? – Ткнула она пальцем мне в нос. – Гробишься себя! И все ради одной затяжки! Слабак!
Стеклянный купол опустился на голову. Слабак. Мямля. Ничтожество. Так называли меня последние десять лет. Пальцы на руках заледенели, голос пропал, и появились тени.
– Ш-ш, – послышались знакомые звуки.
Наблюдают сверху, ждут, беспокоятся.
Алла восприняла мое молчание, как упрямство.
– Даже не стыдно? Совсем? Этого я заслуживаю?
Схватив с полки полотенце, она замахнулась, и… Я сжался в комок и закрыл глаза. Тени подставили под удар свои израненные крылья.
– Господи! – услышал я у своего уха жалобный голос Аллы. – Что с тобой, сынок? Я тебя не бью, это только полотенце. Не дрожи, успокойся. Все хорошо, хорошо, хорошо…
Она прижала мою голову к своей необъятной груди, обняла за плечи и тоже задрожала всем телом. Я обхватил руками ее за талию.
Так мы просидели несколько минут, пока меня не отпустило. Тени исчезли.
– Все нормально, – прошептал я. – Мне уже лучше.
Ее пухлые пальчики сильнее вонзились в мою кожу.
– Давай, помолчим. Обними меня.
– Я и так тебя обнимаю.
– Вот и заткнись. А то снова получишь.
Мы еще посидели, пока мой зад не примерз к холодной плитке на полу. Тело у Аллы горячее, сердце стучит громко, руки ласковые. Когда-то и мама меня так же обнимала.
– Все равно ненавижу свеклу, – нарушил я молчание.
– Будешь есть. Куда денешься?
Она выпустила меня на свободу, разжала руки и прислонилась спиной к ванной.
– Лучше я буду голодным.
– Вот и отлично. С сегодняшнего дня свекла будет в каждом блюде.
Железная женщина, сказала – сделала. Теперь ненавистный овощ оказался даже в тарелке с яичницей. На завтрак, обед, ужин. Мы едим мясо, а на гарнир салат из свеклы, супы тоже со свеклой, винегрет, селедка под шубой, свекольный сок с добавлением яблока или моркови, оладья из свеклы, пироги с овощной начинкой.
В воскресенье утром я сам принес деньги мой «домомучительнице». Отдал все до копейки, кроме той суммы, которую потратил на одежду. Она показала, где спрятан сейф, и дала код.
– Здесь только мои документы. Сбережений у меня нет, зарплата находится на карте. Можешь пользоваться ящиком, сколько захочешь.
– Мне не нужен код, – сказал я. – Твой сейф – сама и пользуйся им.
– Зачем тогда ты принес свои деньги?
– Это тебе.
– Мне? С ума сошел?
– Мне они не нужны. Я купил себе все, что надо, остальное приносишь ты.
– Пусть лежат, – решительно отрезала она. – Когда понадобятся – скажешь. Я не трону ни копейки.
– Тогда, я буду платить тебе за комнату и еду.
– Я не возьму.
– А я не буду жить как нахлебник!
– Ты не нахлебник. Я сама тебя впустила в дом. Мы не договаривались ни о какой плате.
– Алла!
– Саша!
– Тогда, что мне сделать для тебя?
– Просто живи!
И мы стали жить вместе.
Вечером зашла Серафима. У них с Аллой есть традиция, которой уже много лет. Раз в неделю они играют в шахматы. Даже когда я болел и лежал с высокой температурой, их азарт не утихал. Вроде уставали, валились с ног, а все равно играли. Меня закрывали в комнате и уходили на кухню. Потом, через некоторое время, я тоже увлекся этой непростой игрой.
Серафима сильный соперник. Алла эмоциональная и всегда торопится, поэтому быстро сдается.
– Ты, точно, раньше никогда не играл в шахматы? – недоверчиво взглянула на меня старушка. – Уж больно ты быстро научился. Две недели назад не знал, как ходят фигуры, а сейчас говоришь «шах».
– Шах, – повторил я.
– Улыбается, – сказала Алла, – доволен. Вон как моська сияет. Того и глади – лопнет от счастья.
– Молодец, – похвалила Серафима. – Только в следующий раз я не поддамся.
– Ты не поддавалась! – вспылил я. – Неправда! Я честно выиграл.
Алла приготовила чай.
Сегодня наша с Серафимой партия.
– А кто два раза менял ходы? Я тебе разрешила.
– Я еще только учусь, а ты играешь всю жизнь.
– Неважно. Ты бы два раза уже проиграл. Я тебе уступила.
Я взял кружку с чаем и хотел уже пойти в свою комнату, как Алла меня остановила.
– Не кипятись, ребенок. Бабулька над тобой смеется, а ты сразу надул губы.
– А чего она?
– Сядь, – потянула меня за руку Серафима, – доиграем. Нельзя бросать дело на полпути. Раз уж взялся, доводи до ума. А то так и будешь жить полумерами.
Я снова сел на табурет. Партия сложная. Шах – это еще не конец. Старушка выкрутится из любой ситуации.
– Мат, – уверенно сказал я и съел ее короля.
Сам не ожидал, что так быстро выиграю.
– Молодец! – снова похвалила меня бабуля. – Вот теперь можешь идти в комнату. Сделал дело – гуляй смело.
Теперь я не пойду. Буду праздновать победу, слушать дифирамбы.
Алла поцеловала меня в лоб. Смачно, громко. Яркая помада отпечаталась на коже.
– Не любишь проигрывать, – заметила Серафима. – Умный. Быстро учишься, схватываешь на лету.
– Хороший мальчик, – с гордостью, сказала Алла. – Как раз жених для твоей Яны.
– Что ты! Она еще ребенок.
– А сколько ей?
Я сунул пирог в рот. Серафима искоса взглянула на меня.
– Восемнадцать. Но ей такой жених не подойдет.
Тут я возмутился.
– Почему?
– Ты слишком шустрый. Ей нужен скромный парень. Сейчас ты здесь, а через пару дней будешь на другом конце земного шара. Я много встречала таких ребят. Не семейный ты.
У Серафимы глаза добрые. Как посмотрит, так душу выворачивает. Сама маленькая, как мышонок, а взгляд сильный. Только по нему можно понять, каким тяжелым было ее послевоенное детство.
– А кто это Яна?
– Моя внучка.
– А-а. – У меня сразу пропал интерес. – Твоя внучка мне точно не нужна.
– Чем тебе не угодила моя Яна? Ты же ее не видел? Она хорошая девочка.
– Тоже сказочница?
Бабуля улыбнулась.
– Тебе же нравятся сказки?
– Нравятся. Только они не настоящие.
– А, тем не менее, слушал с удовольствием.
Они мне жизнь спасли. Исцелили душу.
Ради этих сказок, я упустил время. Забыл про грандиозные планы, расслабился, позволил себе жить по-человечески.
Еще чуть-чуть. Совсем немного. Пусть это спокойствие не кончится никогда…
Прошла зима, наступила весна.
Я наконец-то купил себе телефон, самый простой, без лишних наворотов. Симку оформил на Аллу. Теперь у меня появилась возможность наблюдать за жизнью своих знакомых, оставшихся в Питере. Маша с Андреем – не интересуют, они остались за бортом, на их страницы я ни разу не заходил. Олег так и не зарегистрировался в социальных сетях. Данила, как обычно, смотрит только видео и ничего сам не выставляет. За то, в Инстаграме появилась Анютка, она теперь девочка взрослая и умеет пользоваться компьютером. К ней я зашел в гости, а потом сразу переключился на Веру.
Появились первые улыбки, короткие поздравления, лайки, фотографии с детьми. Она как будто специально для меня выкладывает снимки с Кариной. Как она растет, ходит в садик, играет с друзьями в парке.
– С кем ты все время разговариваешь?
Феликс с интересом взглянул на мой телефон.
– Ни с кем, – ответил я. – С чего ты взял?
– Я слышал твой голос за дверью. В туалете на газете написал какие-то цифры. Что это?
– Ребус решал.
– Ты все время держишь телефон в руке, даже когда ешь или спишь. Что ты там смотришь, чел? В интернете одна порнуха да глупые блогеры.
– Пусть смотрит, – вмешалась Алла. – Он молодой. Ему можно смотреть порнуху.
– А мне нельзя? – возмутился Феликс. – Я тоже не старый.
– Ты глупый, а не старый. Еще много пьешь самогона. Кто знает, что придет в твою бешеную голову после просмотра эротики?
– Я?! – заорал он.
– Ты! – рявкнула Алла.
Чтобы не завязалась драка, я показал им фотографию Карины.
– Это моя дочка.
Они тут же забыли друг о друге и переключились на меня.
У Аллы глаза вылезли из орбит.
– Твоя?
– Моя, – улыбнулся я. – Ей скоро будет четыре года. Правда, красивая?
– Вылитая папа, – сказал Феликс и, с гордостью, взглянул на меня.
– Сколько же тебе лет, ребенок?
Прикинув в уме, Алла немного растерялась. Она всегда считала, что я только недавно окончил школу.
– Двадцать шесть.
– Да, ладно! – в один голос крикнули они. Не поверили.
Сейчас я выгляжу совсем юнцом, с хвостиком на затылке, все такой же худой. Первое весеннее солнце постаралось над моим лицом, раскидало веснушки по вискам, затронуло кончик носа, раскрасило веки и лоб над бровями.
После обеда мы с Феликсом вышли на улицу. Алла легла на диван с пультом в руке, сегодня ее день, и никого не должно быть в доме. Только Петр спрятался под столом на кухне и, стараясь не дышать, прижался огромным боком к теплой батарее.
– Как она смотрит эти сериалы? – закурив сигарету, сказал Феликс. – Не понимаю.
Я теперь не курю, даже не стою рядом и не дышу дымом. Раз обещал Алле, то уже никогда не нарушу слово.
– Пусть смотрит. Ей нравятся фильмы о несчастной любви.
– Лучше бы сама…
Он замялся.
– Если она тебе нравится, чего ты не скажешь? – напал я на него. – Боишься?
– Она вон какая! – встрепенулся Феликс. – А я обычный тракторист. Разве нормальная баба западет на меня?
– Алла одинокая. Ей нужна ласка.
– Ой, ладно тебе, малец. Какой-то ты странный. Не стесняешься говорить такие вещи.
– Какие?
– Ласка, одинокая, любовь, нежность. Все это не мужские слова. У вас в Питере так принято, а у нас мужики жесткие, не бросаются «разноцветными» словечками. Ты и целоваться к ней лезешь, а она так и млеет от твоих розовых губок.
– Прекрати, – обиделся я. – Если еще раз намекнешь…
– Ладно, ладно! – смягчился он. – Шучу. Чего ты так заводишься? Я так говорю, потому, что ни разу не сталкивался с такими людьми, как ты. Еще я не видел тебя с девушками. Но, раз ты утверждаешь, что у тебя есть дочь, то…
Он пожал плечами.
– Я люблю одну девушку.
– Кто она?
– Ты ее не знаешь. Она осталась в городе.
– И мы в городе.
– В Питере, – уточнил я.
– Почему ты на ней не женился?
– Она была замужем, когда мы познакомились. Потом я женился.
– Санта-Барбара.
– Еще какая.
– И ты сбежал от нее?
– Не совсем.
Я сбежал от себя. Но об этом не надо никому знать.
– Алла так и не пользуется большим сараем? – вдруг спросил Феликс.
В конце участка, там, где забор с соседями, за старой яблоней, спрятался сарай. Я иногда заглядываю в пристройку, беру лопату или топор, а в основную часть никогда не заходил.
– Там висит замок, – сказал я. – Мне кажется, его давно не открывали. Во всяком случае, петли все ржавые, а сама дверь покосилась.
– Ты знаешь, что там?
– Нет.
– Бывший муж Алуси гнал самогон. Слышал?
– У нее до сих пор припрятаны бутыли с ним.
– Где? – заинтересовался он. – Я ее просил, продать, а она сказала, что все кончилось.
Я прикусил губу. Ляпнул сдуру.
– Может это не самогон. Я не разбираюсь в спиртных напитках.
– Алуся говорила, ты совсем не пьешь.
– Нет.
– И не пробовал?
– Ни разу.
– А пиво?
– Пиво терпеть не могу. От запаха тошнит.
– За то курил.
– Курил, – тяжело вздохнул я, – много курил. С пятнадцати лет.
