Тата Златова
Останемся чужими
Глава 13
Мне кажется, стрелки движутся невыносимо медленно. Просто бесконечно. И мама никак не уйдет к своей сестре. Постоянно суетится, заглядывает в комнату, интересуется самочувствием, спрашивает, не нужно ли чего. Понимаю, что заботится, но ничего не могу с собой поделать. Нервы натянуты, как канаты, так как боюсь, что Роберт придет раньше. Тогда поговорить не получится.
Я буду без конца напрягаться, переживать, чтобы не было слышно, о чем мы говорим, иначе потом начнутся расспросы… Да и вообще, от волнения забуду все заготовленные слова. Представляю себе эту картину – и по коже проносятся колючие мурашки.
К счастью, мои кошмары не сбываются. Мама оставляет мне пляжную сумку, в которой уже лежит термокружка и еще пару небольших вещей для переноса из комнаты в комнату. Напоминает, что приедет вечером и наконец уходит. В квартире воцаряется благодатная тишина.
Только сейчас я понимаю, насколько жалко выгляжу в этом гипсе. Чувствую себя абсолютно беспомощной и уже начинаю жалеть, что пригласила Роберта. Ужасно неловко представать перед ним в таком виде. Я совсем иначе представляла нашу встречу. Я видела себя в красивом платье, на каблуках, счастливой и радостной. Воображала, как окажусь в его объятиях и почувствую знакомый запах одеколона, от которого приятно закружится голова… А вместо этого – костыли дурацкие! Я раздраженно ударяю одним из них об стену. Кто же знал, что все так обернется!
Я вздрагиваю, когда в квартире раздается пронзительный звонок. Ох, он все-таки приехал пораньше! Просто чудо, что с мамой не столкнулся.
Мне удается доковылять до двери и повернуть щеколду. Но как только дверь открывается, я застываю в неприятном удивлении.
Молодая женщина, одетая в потрепанную дубленку, приветливо машет мне варежкой.
Света.
– Привет! – она улыбается и снимает вязаную шапку. – Ух, как похолодало сегодня! Я это… куртку пришла забрать.
«Очень вовремя!» – едва не срывается с губ, но я сдерживаюсь. Хотя так и хочется закрыть дверь прямо перед носом незваной гостьи. И ведь имею на это полное право! Она мне не подруга и не родственница, всего лишь жена Олега, человека, который ненавидит моего бывшего всей душой, всей своей гадкой сущностью. И готов на любые подлости.
– Ой, что с тобой случилось? – восклицает она, прерывая мои сумбурные мысли. Смотрит на меня как на привидение.
– Так, пустяки, – отмахиваюсь я и бреду в спальню за курткой. Минуту спустя возвращаюсь, протягиваю ее гостье.
Надеюсь, мой взгляд достаточно красноречив. Нам нечего обсуждать и лучше бы ей уйти поскорее.
Однако Света стоит, как прибитая.
– А я уже приходила, тебя не было дома…
– Да? – зачем-то разыгрываю удивление.
– Представляешь, забыла в кармане телефон, – сокрушается она и достает многострадальный мобильный. Облегченно выдыхает, когда понимает, что он разряжен и отключен.
– Бывает, – цежу сквозь зубы, уже не скрывая, что не рада ей.
А Света словно не замечает этого. Говорю прямо:
– Если это все, то я пойду. Еще много дел…
– Угу, – наконец-то соображает она. Натягивает шапку и жмет на кнопку лифта, который и так поднимается.
Как же она не вовремя! Я не просто раздражена, я ужасно злая. Ловлю себя на том, что хочу схватить ее за плечи и подтолкнуть к лестнице, чтобы исчезла из поля зрения как можно скорее. Меня пугает это желание. Пугает, что эмоции зашкаливают. Я должна взять себя в руки, успокоиться. Предстоит серьезный разговор, очень важный. Я так долго все продумывала, перебирала фразы. Ничто не должно выбить меня из колеи.
Я почти успокаиваюсь, даже растягиваю губы в дежурной улыбке, искренне надеясь, что мы с ней больше никогда не увидимся.
Наконец лифт подъезжает на этаж, створки открываются. Мое сердце делает невообразимый скачок, потому что из кабины выходит Роберт.
Они со Светой молча переглядываются. А я, кажется, не дышу.
– Ой, здравствуй… – жена Олега первой нарушает затянувшуюся паузу. Прижимает куртку к груди, как будто там лежит что-то ценное. Я даже знаю, что.
– Света? Не ожидал тебя здесь увидеть, – немного растерянно роняет Роберт и переводит на меня непонимающий взгляд.
Я готова провалиться сквозь землю.
– Да я пришла куртку забрать… Вот, – она демонстрирует ему затисканную вещь.
Роберт даже не смотрит. Я замечаю, как сильно он напрягается. И ругаю себя на чем свет стоит. Зачем открыла ей дверь, знала же, что он скоро придет?! Как теперь все объяснить? Не хватало еще, чтобы Роберт заподозрил меня в связи с Олегом!
Створки за его спиной закрываются, и я в очередной раз вздрагиваю.
– Ну, мне пора, – бубнит Света и подходит к Роберту. Когда он отстраняется, снова вызывает лифт. Тот открывается, и она исчезает в кабине.
Только когда убеждаюсь, что лифт прибыл на первый этаж, разжимаю нервно стиснутые кулаки.
– Я тебе сейчас все объясню, – торопливо заверяю я. Хватаюсь за костыли и захожу в квартиру. А позади – шаги. Потом – щелчок. И вот мы уже вдвоем в квартире, погруженной в тишину. И, кажется, весь мир замирает. Часы, по ощущениям, тоже останавливаются. Я слышу лишь биение собственного сердца.
И вот я уже возле двери спальни, но не решаюсь обернуться, хотя знаю, что Роберт стоит за спиной. Его шаги затихают. Каждой мышцей ощущаю его взгляд, который заставляет цепенеть.
О чем он думает?
Раньше я могла без труда ответить себе на этот вопрос. Мы понимали друг друга с полувзгляда, с полуслова. Наши мысли были так пугающе похожи, что не оставалось сомнений: мы посланы друг другу свыше. А потом все резко изменилось. Нить, которая нас связывала, оборвалась, а завязать ее заново не удалось.
«Мы и не пытались», – мелькает мысль.
Я забываю, что пока не могу двигаться, как раньше. Неуклюже поворачиваюсь, роняю костыли и падаю.
Думаю, что падаю. На самом деле оказываюсь в сильных руках. Меня окутывает знакомый аромат кардамона в сочетании с перцем и почему-то появляется ощущение спокойствия. Где-то вдали воет сирена, и я вспоминаю, какой длинный путь прошли наши отношения. Расставание, которое закончилось больницей, и несостоявшееся воссоединение, когда я бежала изо всех ног навстречу счастью, а в итоге получила перелом. Но куда больнее было собирать по кусочкам сердце. Куда сильнее была боль от разбитых надежд.
Сирена замолкает, и на миг для меня исчезает весь мир.
Я вижу только его глаза. Я чувствую только его руки. И дышу. Жадно вдыхаю воздух и не могу надышаться.
– Куда же ты так мчалась, глупая?..
Его рука скользит по моим волосам и мне кажется, что я вижу в его зрачках свое отражение. Хотя в коридоре полумрак.
– К тебе…
Боже, к этому «к тебе» мы шли целых шесть лет! И еще будем идти столько же, а может, и больше, если прямо сейчас не поговорим.
Дождь, улетающий синий зонт, ветер, развивающий полы его серого пальто, и он, держащий меня на руках… Все это останется лишь красивой картинкой, ярким эпизодом среди многочисленных непримечательных дней, что мы провели не вместе, при этом продолжая думать друг о друге.
Я поднимаю голову и смотрю на него. Сердце сжимается, когда замечаю любимую до боли ямочку на подбородке, ясные глаза, которые не смотрят, а выворачивают душу наизнанку, сильные руки, которые когда-то обнимали так, что я забывала обо всем на свете…
Думал ли он обо мне все эти годы? Наверное – да, раз пытался найти. А потом? Успокоился и зажил своей жизнью? В чьих объятиях утешился? Мучился ли так, как я все это время? Когда шла под дождем, подставляла лицо холодным каплям и плакала? А прохожие проходили мимо и не замечали, думая, что это дождь? Когда ветер выкручивал зонт и вырывал его из рук, мое сердце начинало стучать быстрее, потому что перед глазами моментально вспыхивал только один кадр… Даже когда светило солнце, я на секунду закрывала глаза и представляла, как его лучи греют Роберта. И когда видела семейную пару с ребенком, всегда замедляла шаг и размышляла, что он, возможно, тоже сейчас идет в магазин или гуляет в парке вместе с дочерью и Витой. С ней, а не со мной. И что если бы не она, моя подруга, то я тоже могла бы родить ему дочку. Или сына. Я так же, как и она, была бы счастливой, нет, еще счастливее, потому что счастье это было не украденным, чистым, искренним. Оно бы согревало всех вокруг. И никогда бы не заканчивалось…
Катюша сказала, что Вита показывала ей мои фотографии. Значит, хранила их зачем-то. А я разорвала почти все. Только одну оставила, чтобы всегда помнить лицо той, которая разрушила всю мою жизнь.
Я и его ненавидела. Но с тех пор, как Роберт снова появился в моей жизни… Небо уже не такое серое, а солнце – недосягаемое, и город не безликий. Но если этот человек снова исчезнет из моей жизни, следом за ним уйдет и все яркое, что окружает меня, когда он рядом.
Свободной рукой Роберт кладет на спинку стула влажное от снега пальто, и я замечаю, что оно черное. И рубашка тоже. Этот цвет безумно ему идет. Потом поднимает костыли и помогает мне добраться до кресла.
Его ладони накрывают мои, и я замираю. Слишком близко. Барьер, который я так старательно между нами возводила, стремительно рушится. Его близость волнует, сводит меня с ума. Теперь дрожь не только в пальцах, она охватывает все тело. Предательски выдает мои чувства, мои страхи, мою реакцию на него.
Его пальцы скользят вверх по рукам, касаются обнаженной кожи, вызывают мурашки от чувствительности. Мне становится жарко. Невыносимо душно. Мне кажется, что я задыхаюсь.
Поднимаю глаза на него и тут же жалею об этом. Видеть его так близко еще опасней. Лучше говорить. За словами можно спрятаться. А в тишине – нет. Тишина слишком интимна. И я торопливо начинаю:
– Я так спешила, что не заметила, что горит красный. Просто поняла, что больше не могу ждать, что так не может продолжаться. Нам нужно поговорить как можно скорее и все выяснить.
Он кивает, а я продолжаю:
– Знаешь, я не давала затянуться старым ранам, наоборот, наслаждалась своей болью, гордилась ей, помнила, как появился каждый шрам. Убеждала себя, что это удел сильных – научиться жить с болью. На самом деле удел сильных – научиться прощать. Странно, что я поняла это только сейчас.
Наверное, со стороны я кажусь умалишенной, потому что произношу эти мысли вслух, получается длинный и монотонный монолог. Но я должна это сказать. Должна выговориться.
– Мы действительно наделали кучу ошибок, – Роберт сжимает мои ладони. – Были молодые, глупые. Что-то недосказали, что-то недопоняли. Самое время поговорить откровенно, расставить все точки над «и» и перестать оглядываться.
– Да, давай, – соглашаюсь.
Во рту пересыхает, а пульс шкалит. Понимаю, что он прав, но меня все равно накрывает страх. Кажется, что опять попаду в клетку, буду биться об решетки, окончательно порву крылья и уже никогда не смогу летать.
– Только, пожалуйста, отойди от меня, – не прошу – умоляю, потому что просто невыносимо.
Роберт отстраняется, и я облегченно выдыхаю. Так легче. И все равно холодит в тех местах, где он прикасался. Невольно обнимаю себя двумя руками. Привычный жест, не хватает лишь остывшего кофе, которым я запивала свое одиночество.
Он садится на кровать, скрещивает руки, смотрит перед собой, думает о чем-то. А я пошевелиться не могу. Выдыхаю, начинаю первой.
Поток слов льется сумбурно, я с трудом понимаю, о чем говорю. Просто выпускаю наружу все свои страхи, обиды, боль, и они уходят.
Роберт слушает, не перебивая, и я ему благодарна за это. Теперь, когда я выговорилась, чувствую такую необыкновенную легкость, словно весь этот кошмар мне приснился. Наверное, так и есть. Мы сами придумали себе этот кошмар. Растили его, лелеяли, а на самом деле ничего страшного не произошло. И слова Роберта подтверждают это:
– Я тогда пытался понять, почему ты стала меня игнорировать, придумывал себе черт знает что, ревновал… Еще и Олег подлил масла в огонь. Пришел позлорадствовать, когда узнал, что Вита беременна. Гадостей наговорил, что ты якобы подружке уступила, за что получил по физиономии. Это сейчас я понимаю, что он специально ключи Вите дал, время рассчитал, чтобы ты ее увидела. Не мог меня счастливым видеть. Ненавидел – да и сейчас продолжает ненавидеть – за то, что все лучшее мне досталось. Как он считает.
Внезапно Роберт встает и подходит так близко, что у меня начинает кружиться голова. Касается скул, черты лица повторяет пальцами. От каждого его прикосновения на коже вспыхивают искры пламени. Я смотрю на него и не могу оторваться. Он рядом. Он здесь. Обнимает меня. И это лучший день в моей жизни.
– Раз мы сегодня так открыты друг другу, можешь ответить мне на один важный вопрос? – спохватываюсь я.
– Какой?
– Почему вы с Витой развелись?
– Она изменила мне с Олегом, – отвечает сразу, без обиняков. Твердо и холодно. Даже немного отстраненно. И я понимаю: самолюбие задето, но в глубине души он даже рад, что так произошло.
– Как ты узнал? – продолжаю допытываться.
– Все, как в классике: приехал домой с работы пораньше и застал ее в постели с братом.
Немного хмурится, но лицо остается бесстрастным.
– Но это как раз тот случай, когда хотел подгадить, а получилось, сделал только лучше. Я воспользовался моментом и подал на развод, – уголки его губ приподнимаются, и я немного расслабляюсь.
Правда ненадолго. Потому что его вопрос заставляет меня занервничать:
– Может быть, и ты теперь ответишь, что тебя связывает со Светой?
Я начинаю потирать вспотевшие ладони. Если бы могла сейчас ходить, непременно начала бы мерить шагами комнату. Роберт подходит к окну и задумчиво смотрит во двор. На улице вовсю бушует метель. Я успеваю заметить это до того, как начинает темнеть в глазах от волнения.
Не знаю, с чего начать. Вся запланированная речь странным образом улетучивается из головы. Словно и не было бессонной ночи, когда я продумывала каждое слово.
– Она сама меня нашла, – говорю чистую правду.
Роберт оборачивается. В его взгляде читается немой вопрос.
– Олег… Он буквально преследовал меня по пятам.
Он смотрит пронзительно и неотрывно. Чувствую, что начинаю краснеть. Хочется отвести глаза, но держусь. Начинаю жалеть, что не сказала ему об этом раньше. Было бы гораздо проще все рассказать…
– Поджидал возле подъезда утром, после работы, невозможно было спрятаться, – продолжаю я, а голос почему-то дрожит. Не то от волнения, не то от возмущения.
– Что хотел? – в отличие от меня, Роберт остается бесстрастным. Можно лишь позавидовать такой выдержке.
– Затащить в постель, – морщусь, ибо это грубо звучит. – Он и не скрывал своих намерений. Гадости о тебе говорил всякие. Себя нахваливал, еще и удивлялся, почему я от него скрываюсь.
Замечаю, что Роберт приподнимает одну бровь. Лучше бы завалил расспросами! Но он молчит. И его молчание сводит с ума. Что он думает об этой ситуации? Верит тому, что я говорю?
– Я в лицо ему сказала, что мне он неинтересен, поднялась к себе. Слышу – в дверь звонят, и так настойчиво, что проигнорировать не получилось. Девушка пришла, представилась женой Олега. Промокшая вся, зубами стучит от холода. Ну я не смогла ее выставить. Чаю налила, куртку дала… В общем, она мне кое-что рассказала, – судорожно перевожу дыхание. – Про то, что Олег над ней издевается, изменяет направо и налево, руку поднимает… – Я содрогаюсь при одном воспоминании. – И плачет, главное, говорит, что любит. Вот… Предупредила, чтобы я не поддавалась на провокации Олега, что он из зависти к тебе это делает. Ну, я об этом и так догадывалась.
Во рту пересыхает, и я замолкаю. Достаю из сумки термокружку, делаю глоток воды. Роберт снова отворачивается к окну, и я рассматриваю его спину. Ничто не говорит о том, что его как-то заботят козни брата. Разве что напряженные плечи выдают нервозность. А я без конца перекладываю кружку из одной руки в другую.
– Значит, предупредила и – все?
Роберт медленно оборачивается. Взгляд серых глаз просвечивает, но я лишь распрямляю плечи. Мне нечего скрывать.
– Ну, она все-таки сделала кое-что, – выдерживаю таинственную паузу. – Оставила телефон. А там – открытый аккаунт Олега.
Мои слова производят эффект. Роберт садится обратно на кровать и начинает постукивать пальцами по одеялу.
– И что там интересного?
В этот раз у него не получается изобразить безразличие. В глазах горит интерес. Жаль только, что порадовать мне его нечем…
– Я не знаю, с чего начать… – тушуюсь я и опускаю взгляд. Сердце начинает колотиться. Перед глазами всплывает милое личико Катюши, ее теплая улыбка, вспоминаю, как крепко она сжимала мою ладонь и… внутри что-то обрывается.
Не могу сказать. Просто язык не поворачивается.
– Начни с главного.
Я нервно кусаю губы и даже открываю рот, но… То ли голос от волнения пропадает, то ли у меня не хватает сил, но я молчу. А на глаза наворачиваются слезы.
– Что с тобой?
Роберт приподнимается, но я делаю предостерегающий жест. Он замирает. Остается на месте. А я снова делаю глоток воды. Только облегчения не чувствую. Совершенно.
– Я послушала аудиосообщения Виты… – это сказать проще. Про нее говорить проще. Лучше так. Хотя бы намеками. Может, он поймет и так.
– И? – он пытается мягко подвести меня к главному.
– Ничего особенного. Ей не давала покоя мысль, что врет…
Пристально смотрю на него, а он на меня. Молчит. Похоже, намек не понимает.
– Насчет Катюши.
У меня начинают дрожать руки. Кладу кружку в сумку и изо всех сил вцепляюсь в подлокотники кресла, но это не помогает справиться с дрожью.
– Насчет Катюши? – переспрашивает недоуменно.
Похоже, он ничего не знает. Или не хочет раскрывать правду, пока не удостоверится, что я ее уже знаю.
Я не в состоянии продолжать. Достаю телефон, нахожу то самое злополучное сообщение, которое успела отправить, и просто включаю его.
Знаю, это жестоко. Я не должна была… Или все-таки должна… Во всяком случае, отступать уже поздно. Нет дороги назад.
Голос Виты звучит так отчетливо и живо, словно она сейчас находится рядом с нами. Стоит где-то в уголке и посмеивается, теребя кончики волос. Это была ее привычка – касаться прядей, когда переполняли чувства. Наверное, в этот момент, будь она жива и находясь с нами в одной комнате, она бы чувствовала лишь удовлетворение.
Ох, как же не хочется причинять ему боль! Слишком поздно. Роберт прослушивает сообщение до конца и выражение его лица меняется. Сначала на нем отчетливо проступает недоумение, потом проскальзывает судорога боли, и вот теперь – шок.
Он закрывает глаза и сидит так какое-то время. Мое сердце стучит невероятно громко, я даже прижимаю руки к груди в попытке его унять. Только потом спохватываюсь, осознавая, что это тикают часы на стене. Надо же, ожили!
– Прости, что я так… без подготовки… – бормочу я с запоздалым сожалением. Кончики пальцев как будто горят, словно не на сообщение нажала, а схватила пылающий уголек. Даже с того света Вита не желает оставить нас в покое! Неожиданно для себя я начинаю злиться.
Роберт теребит ремешок часов на запястье. Я жду, что он ответит. Даже задерживаю дыхание. Секунды растягиваются на тысячелетия. Наконец, слышу ответ:
– Даже если все так, это ничего не меняет, – его ровный голос успокаивает натянутые нервы. Я начинаю дышать ровнее. – Катя – моя дочь. Я ее вырастил. Я ее люблю, в конце концов. И мне плевать, что покажет ДНК.
Мне больше нечего сказать. Я просто смотрю на него, а он – на меня. Встает с кровати, подходит, присаживается на корточки. Берет меня за руку. Поглаживает пальцы. И я плавлюсь от его прикосновений, понимаю, что никогда они не станут для меня чем-то самим собой разумеющимся.
– Все будет хорошо, малыш, – шепчет он, а я накрываю его губы своими.
И мир снова окрашивается в яркие краски.
Глава 14
– Роберт, вы пьете черный или зеленый? – любезно интересуется мама, а я смотрю на нее, подперев щеку рукой.
– Зеленый, пожалуйста.
– Хорошо. – Мама засыпает чайный лист в заварочный чайник и достает из шкафа фарфоровые чашки. Что-то напевает себе под нос, потом задает какой-то незначительный вопрос Роберту, и тот с улыбкой отвечает. Я смотрю то на него, то на маму, и мысленно восхищаюсь.
Еще месяц назад я даже в самых смелых мечтах не могла представить, чтобы мама затеяла с Робертом разговор. Максимум, на что ее хватало, – поздороваться с ним сквозь зубы и уйти к себе. Так было некоторое время, когда он навещал меня. Причем с Катюшей она сразу нашла общий язык и, казалось, только ради этой девочки заставляла себя перекинуться с ее отцом парой ничего незначащих фраз.
Я только понимающе вздыхала: мама не могла забыть, что из-за него я чуть не умерла. И как и прежде считала, что это он во всем виноват, так как променял меня на Виту и бросил. Любые мои попытки поговорить и рассказать, как все было на самом деле, она пресекала.
До недавнего времени.
Его любовь и забота о дочери все-таки ее покорила. Поначалу она стала молча наблюдать за ним со стороны. Приглядываться. Изучать. Потом, как выяснилось позже, съездила к матери Виты и долго о чем-то с ней разговаривала. И наконец решилась поговорить со мной.
Так, некоторое время спустя, ей наконец удалось изменить о нем свое мнение, она пригласила его на кухню попить чаю и теперь о чем-то мило с ним беседовала.
– Сахар?
– Нет, спасибо.
Снова перевожу взгляд на Роберта, а в голове вспыхивает картинка, как нашла вырезанные фотографии… Это настолько ярко отложилось в памяти, что сердце замирает до сих пор.
Как-то зашли с Катюшей к Антонине Валерьевне, женщина попросила прибрать в комнате, так как сама лежала с больной спиной. Помню, как разбирала большой шкаф и вдруг обнаружила там коробку. Думала, внутри лежит какая-то обувь, а оказалось – вырезанные фото, сложенные в стопку. Помню, как перебирала их дрожащими пальцами, раскладывала на полу. Аккуратно, ровно одна за другой. Вита с Катюшей на море, в парке, кафе… Вернее, не вдвоем, а втроем, только та часть фотографии, где находился Роберт, была неровно срезана. Меня повергло это в такой шок, что я еще несколько минут сидела, прижимая к груди крышку от коробки и смотрела в одну точку.
Зачем Вита изрезала эти фотографии и оставила в таком легкодоступном месте? Неужели не пришло в голову, что их может найти дочь и это будет еще один стресс? Развод родителей и так травма для ребенка. Можно же было просто спрятать снимки, где он есть, раз уж ей было так больно или неприятно смотреть на бывшего мужа. Это оставалось за гранью моего понимания.
Помню, как осторожно собрала фото обратно в коробку и, воспользовавшись моментом, когда Катюша побежала в ванную, быстро показала их Антонине Валерьевне.
– Вы знали, что Вита хранила здесь обрезанные фотографии?
– Нет, конечно! Этих коробок у меня знаешь сколько? Вита без конца покупала новую обувь, а упаковки не выбрасывала, раскладывала по шкафам. Иногда убирала в них старые или какие-то ненужные вещи. Ну, причуды такие были. У меня все никак руки не доходят сделать генеральную уборку… Не могу в себя прийти… Я обязательно все выброшу. Поставь ее вон туда, пожалуйста, чтоб Катюша не увидела.
Я тряхнула головой, отгоняя несвоевременные воспоминания. Мама наливает мне чай и садится рядом. Улыбаюсь, глядя на нее, а на душе тепло.
Эта ситуация с ДТП нас сблизила. Много лет я жила в другом городе, мы редко виделись, и мне казалось, между нами больше не будет такого взаимопонимания, как раньше. Но я ошиблась. Мама очень помогла мне в эти непростые месяцы, не стала препятствовать, когда я решила дать нашим с Робертом отношениям еще один шанс. И я ей очень благодарна за поддержку.
Мы пьем чай и болтаем о всякой ерунде. Наконец мама напоминает:
– Ну все, вам пора, а то Катюша будет волноваться.
– Точно, – Роберт смотрит на наручные часы, и я встаю следом за ним. Ох, как же хорошо без гипса! Просто не передать!
Роберт еще не привык к тому, что я уже могу передвигаться самостоятельно. По привычке берет меня под руку, и вместе мы идем в коридор.
– Роберт, пусти, – смеясь, шепчу я. – Мне уже сняли гипс. Забыл?
– Прости, – спохватывается он и отпускает. Хотя, честно признаться, в его объятиях уютно и спокойно.
Несмотря на то, что календарная зима заканчивается, на улицах еще бушует метель, а дороги покрыты коркой льда. Мы на секунду останавливаемся у дома, и я замечаю, что лавочка, которая у подъезда, окрашена в сочный оранжевый, а колпаки фонарей насыщенного фиолетового цвета. И свет так красиво струится, что завораживает. И снег переливается.
Мне кажется, когда люди счастливы, они замечают все. Каждую деталь. И каждое мгновение ценят, наслаждаются им. Так, как я сейчас.
Мы едем на машине за Катюшей, у нее заканчивается занятие по танцам. В понедельник я наконец-то выхожу на работу, и девочка очень рада, что мы будем заниматься вместе. Ирина не зря нахваливала свою одноклассницу, мою начальницу: женщина отнеслась с пониманием к ситуации и не собирается меня увольнять. Хотя знаю, что случается, когда люди после длительного больничного остаются без работы.
Мы заходим в здание и меня охватывает легкая ностальгия. Хоть и не успела еще привыкнуть к этому месту, все равно понимаю, как соскучилась по атмосфере, детишкам, музыкальному инструменту.
– Папочка! – Катюша заходит в раздевалку и бросается Роберту на шею. Он целует ее в макушку и опускает на пол так бережно и осторожно, будто она хрустальная.
– Как прошло занятие?
– Хорошо. Скоро будем выступать. Ой, Аня! – девочка обнимает и меня. Не передать, что я чувствую в этот момент. Эта маленькая принцесса стала для меня такой родной, что я порой забываю, что она – не моя родная дочь. Настолько сильно к ней привязалась.
Все вместе выходим на площадку возле здания, Катюша принимается лепить снеговика, а мы отходим в сторону и начинаем обсуждать планы на завтра. Роберт предлагает переезжать к нему, но я пока не решилась. Голова кружится от счастья. И я боюсь, что сказка может закончится. Да, этот страх живет еще во мне, где-то в самом дальнем и сокровенном уголке души. Когда счастлив настолько, что начинаешь думать – так не бывает. Не бывает все так хорошо. Значит, скоро что-то случится или сказка просто закончится…
– Вот гад! – ругательство Роберта прерывает мои мысли. Он бросается к Катюше, и я недоуменно поворачиваюсь, чтобы понять, что случилось.
Мое сердце замирает, когда вижу Олега возле девочки. Он держит ее за руку и что-то говорит, а она машет головой и плачет.
– Отойди от нее! – Роберт буквально закрывает ребенка собой и хватает Олега за плечо.
Я вовремя оказываюсь рядом. Беру девочку за руку и отхожу от мужчин подальше.
– Ну, чего ты плачешь? Не получилось слепить снеговика?
Отвлечь ее у меня не получается. Катюша послушно идет со мной до машины, я усаживаю ее в салон и с опаской оглядываюсь. Роберт держит брата за грудки, говорят они на повышенных тонах, отчего я начинаю нервно кусать губы. Только потасовки сейчас и не хватало! Небось Олег этого и добивался. Гад! Нет, хуже гада!
Я злюсь и сжимаю кулаки, чтобы скрыть нервную дрожь. Но девочка не замечает моего состояния. Она шмыгает носом и рассматривает свой маленький рюкзачок с кошачьими ушками.
– Дорогая, чтобы ни сказал тебе дядя Олег, не надо его слушать, – наконец говорю я, борясь с волнением. Тема такая деликатная и в то же время опасная, это как ходить по тонкому льду. Одно неверное движение – и провалишься в ледяную воду.
– Я знаю, – Катюша кивает.
– Он… Он… – я не могу подобрать подходящее слово. – Он очень несчастный, понимаешь? А несчастные люди очень часто бывают злыми. Просто иногда так получается.
– Дядя Олег – мой папа, – внезапно прерывает Катюша, и я теряю дар речи. Застываю на месте с открытым ртом. И больше всего меня поражает не то, что она сказала, а как она это сделала. Ровно, даже как-то равнодушно. Именно это меня напугало. Слишком взросло. Слишком осмысленно.
– Это… это он тебе сказал?
– Это мне папа сказал. Ну, то есть Роберт.
– Как? Как сказал?! – ошеломленно переспрашиваю.
Девочка вдруг успокаивается. Вытирает слезы, поправляет шапочку и даже слегка улыбается.
– Ну, сказал, что дядя Олег, может быть, мой папа. И чтобы я не пугалась. Потому что ничего не поменяется. Дядя Олег – это дядя Олег, а папа – это папа.
– Угу, – поддакиваю я, не сразу понимая, что она имеет в виду.
– Лучше, когда два папы, чем ни одного. Вот у Лизы, ну, которая со мной на танцы ходит, у нее вообще папы нет. А у меня целых два. Но Роберта я люблю, и он меня любит. Он – мой папа. А дядя Олег…
– Это дядя Олег, – закончила я, наконец осознав, насколько мудрый человечек сидит сейчас передо мной. И насколько мудро поступил Роберт, предупредив и подготовив дочку заранее.
– Все правильно. Роберт был и есть твой папа, несмотря ни на что. И он вправду тебя любит. А почему ты плакала тогда?
Девочка поджимает губы и начинает вертеть в руках рюкзачок. Какое-то время рассматривает рисунок и теребит пальчиками лямку. Потом выдает:
– Он про маму плохое сказал. А она не такая, – Катюша морщится, собираясь снова заплакать. Я быстро сажусь в салон и прижимаю ее к себе.
– Ну-ну, конечно, не такая, – снимаю с нее шапочку и глажу по волосам. Она успокаивается и выпрямляется. Смотрит на меня своими ясными глазами, а у меня внутри все переворачивается.
– Она была хорошей?
– Хорошей.
– А почему тогда у меня две папы?
Я снимаю перчатку. Потом снова надеваю.
– Понимаешь, взрослые иногда ошибаются.
– Да?
– Мама тоже ошиблась, – начинаю теребить пуговицу шубы. – Но если кто-то ошибся, это не значит, что он плохой. Просто так получилось.
Катюша улыбается и кладет голову мне на плечо. Я позволяю себе выдохнуть и на мгновение прикрыть глаза. Все могло оказаться гораздо хуже, если бы Роберт не предугадал действий брата и не подготовил ребенка. И молодец, что при этом не исказил светлый образ матери, который сложился у Катюши в голове. Все-таки мама – это самый дорогой и родной человек, какой бы она ни была. И незачем Катюше знать все неприглядные подробности насчет Виты. Это не сделает ее счастливей. Пусть мама навсегда останется для нее доброй и хорошей.
Мы недолго сидим в тишине. Роберт возвращается слегка помятым: темно-серый шарф едва ли не волочится по земле, а на лице виднеется ссадина. Не сразу замечаю сбитые костяшки пальцев. Похоже, Олегу хорошенько досталось. Ну и поделом.
Он открывает заднюю дверь и смотрит на дочь.
– Как ты, заяц?
– Нормально, – бодро отвечает она.
– Помнишь наш разговор?
– Помню, – серьезно отвечает она.
– Вот и молодец. Ничего не меняется. А теперь едем домой.
Он садится за руль и заводит мотор. Невольно задерживаю дыхание от переизбытка эмоций. Как же он разрулил эту ситуацию! Все-таки Катюше с папой повезло. И неважно, биологический он или фактический.
Я вглядываюсь в детское личико и узнаю черты Роберта. Пусть и неродная, но как же похожа на него! И глаза эти невероятные, и носик, и ямочка на подбородке. Как будто их один художник рисовал. И самое удивительное, что ничего нет от Виты. Совсем. Ну, может, только улыбка. Такая же лучезарная и широкая. Правда, у Виты она была обманчиво добродушной, а у Катюши – искренняя. И согревает, как солнышко.
