Татьяна Николаева
Рваные судьбы
7.
В этом году весна наступила рано. Уже к концу марта сошёл весь снег. Солнце грело настойчиво и жарко. Под его тёплыми лучами моментально таяли сосульки на крышах домов, и весело журчали ручьи, вприпрыжку и наперегонки стекая по склонам холмов, через улицы и дворы, спеша к реке, словно боялись не догнать её быстрого и бурного течения. А река, вся сплошь покрытая тающими льдинами и пенистыми водоворотами, несла свои холодные тёмные воды, подчиняясь одной ей ведомой силе и вечному круговороту, чтобы слиться, в конце концов, с морем и океаном. На пути своём она орошала поля и луга, когда выходила из берегов, и разливалась на сотни метров вглубь берега, даруя вечное плодородие землям.
Уже заметно удлинился день в сравнении с зимними месяцами. Просыпалась земля, просыпалась природа. Воздух, прозрачный как слеза, звенел свежестью. Ещё холодный, но уже по-весеннему ласковый ветер разносил в воздухе пьянящий запах влажной, отдохнувшей за зиму земли, готовой принять семя и щедро взрастить новые урожаи. Со всех сторон раздавались птичьи голоса, приветствовавшие весну и ласковое солнышко. Дождавшись, наконец, тепла, птицы совьют новые гнёзда и выведут там птенцов, которые, в свою очередь, поступят так же через год, в следующую весну.
От всего этого калейдоскопа запахов и звуков шла кругом голова и закипала кровь в молодых сердцах. Весна, будто наркотик или хмель, одинаково действовала на всех: опьяняла и одурманивала, дарила надежду и счастье, не оставляя равнодушным никого. Общую картину довершали орущие коты, на которых первое весеннее солнышко действовало как полная луна на лунатиков. С безумно горящими глазами и торчащими усами они горланили дурными голосами, пытаясь отвоевать каждый своё место под солнцем, и произвести особое впечатление на имеющихся в округе кошек.
Всё вокруг дышало весной. Расцвела новыми красками и любовь Шурочки и Захара. Теперь, придя вечером в Осиновку, нагулявшись местными улочками или у реки, они ещё долго сидели где-нибудь на лавочке, держась за руки и даря друг другу нежность поцелуев. Бывало, их заставала за посиделками Лиза. Тогда она ругала Шуру и прогоняла её домой, а Захару наказывала оставить её дочь в покое и не приходить более. Но Захар имел слишком волевой характер, чтобы его могли остудить или остановить чьи-либо запреты. Он снова и снова приходил к Шуре, и снова они гуляли, а потом допоздна сидели на скамейке, где-нибудь на соседней улочке. Если и там их находила Шурина мать, то на следующий день они искали новые места.
Приход любви невозможно предугадать, равно как и невозможно остановить поток её. Что бы ни делала Лиза, как бы она ни старалась помешать или разлучить их, Шура с Захаром продолжали встречаться, а летом поженились. Лизе ничего не оставалось, как сдаться. Но своего отношения к Захару она не изменила.
8.
В самом начале весны Юра вместе с бригадой молодых людей уехал на заработки. Вера не хотела отпускать мужа, она верила, что и здесь можно найти достойную работу. Но Юра стоял на своём. Он не хотел горбатиться на тяжёлой работе за гроши. Он обещал устроиться где-нибудь на хорошем месте и высылать каждый месяц деньги, а потом, когда заработает достаточно, вернуться к ней, завести хозяйство, и зажить безбедной счастливой жизнью.
– Но я и теперь счастлива, – возражала Вера. – Мы и так хорошо живём. Чего тебе не хватает?
Она всё ещё надеялась отговорить мужа. На душе у неё было неспокойно. Она списывала это на волнение перед предстоящей разлукой.
В назначенный день Юра уехал. Каждую неделю он писал Вере письма, в которых рассказывал, как они с приятелями доехали, как поселились и устроились на новом месте. Писал о том, как скучает по ней и по дочурке Валечке, как любит их и ждёт возможности скорее вернуться обратно.
Вера писала в ответ, как сильно она его любит, как подрастает Валечка и как его здесь не хватает. Раз в месяц, как и обещал, Юра высылал вместе с очередным письмом немного денег. Это было небольшим подспорьем к имеющемуся заработку Веры.
Лиза с самого начала не одобряла решение дочери отпустить мужа.
– Не нравится мне эта затея, – говорила она Вере. – Не нравится, говорю, ваша затея с дальними долгими странствиями.
– Но что я могла сделать, мама? – отвечала Вера. – Ведь он мужчина. Разве я могла повлиять?
– Мужчина, – усмехнулась Лиза. – Мальчишка он ещё совсем, а не мужчина. – Она покачала головой. – Как угодно, но ты должна была ему помешать. Просто не пустить его, и всё, – настаивала Лиза. – Нельзя мужика далеко и надолго от себя отпускать. Мужику-то уход и присмотр нужен. Как за дитём. Очень быстро они от семьи отвыкают на чужбине. Как бы чего не вышло.
– Ой, мама, ну что вы такое говорите? – весело отвечала Вера. – Он любит меня. И дочку любит. Вот заработает немного денег и вернётся.
Лиза только качала головой.
И будто бы в подтверждение её слов, не пришло письмо в назначенный срок. Вера заволновалась. Но потом успокоила себя. Ведь письмо могло потеряться по дороге, или мало ли что ещё могло произойти.
И действительно, письмо, наконец, пришло, правда, с опозданием почти на неделю. Вера пропустила этот факт мимо внимания. Она была так счастлива получить весточку от мужа, что всё остальное не имело ни малейшего значения. Вера дважды перечитала письмо и, не откладывая ни минуты, написала ответ.
Было начало мая. Подходила первая годовщина Великой Победы. Радость была двойная, поскольку к празднику Победы были отменены продуктовые карточки. Теперь продукты были в свободной продаже, как и прежде, до войны. Люди праздновали и ликовали.
Вера написала об отмене карточек в своём письме к Юре. Он, наверняка, уже знал об этом важном событии, но Вера хотела лично поделиться радостью с любимым.
Следующее письмо от Юры пришло только в июне. Вера вся извелась в ожидании. Уже не знала, что и думать. Тревога и предчувствие холодом сковали душу. Вера гнала прочь дурные мысли, уговаривала себя потерпеть и спокойно подождать. И, когда письмо всё же пришло, радости Веры не было пределов. Вместе с письмом в конверте было немного денег, меньше, чем обычно. Но Юра писал, что он поменял работу и теперь ожидает лучшие заработки. И правда, Вера глянула на конверт – обратный адрес был другой.
Вера тут же написала ответ и отправила его по новому адресу. Прошло две недели. Вера написала ещё одно письмо. Прошло ещё две недели, и пришёл, наконец, конверт от Юры. Вера не открыла, разорвала его и выхватила короткое письмо. С замиранием сердца она читала строки, написанные знакомым крупным почерком, пытаясь отыскать там слова любви и тоски по ней. Но Юра достаточно сдержанно и сухо написал, что много работы, что устаёт и некогда даже отдохнуть толком, не то что письма часто писать.
Вера опустилась на стул. Она ещё раз быстро перечитала письмо, больше походившее на записку. Даже намёка не было на ласковое слово или выражение любви. Вера прикрыла глаза. Из-под опущенных ресниц покатились две крупные слезы по её бледным худым щекам. Так захотелось, чтобы он был сейчас рядом, обнял её и сказал, что все её предчувствия – это глупости, что он по-прежнему любит её и скоро вернётся к ней навсегда. Но его рядом не было.
«Ох, не надо было его отпускать!»
Стало страшно одиноко и холодно, несмотря на то, что стояла середина лета.
Вера решила вызвать мужа обратно, срочно, и как можно быстрее. На секунду она воспрянула духом, утёрла слёзы и написала Юре письмо, в котором просила, умоляла и требовала неотложно приехать домой. Она не стала указывать никакой причины, полагая, что так он скорее соберётся ехать. Она запечатала письмо, отнесла его на почту. Но её не покидало ощущение, что всё это уже бесполезно, что она опоздала и упустила что-то важное, причём, не сейчас, а ещё раньше – тогда, когда не сумела удержать его дома, а дала уехать от них.
И всё же Веру не оставляла надежда. Она продолжала надеяться, что ещё не всё потеряно, что ещё не поздно.
«Вот пусть только приедет домой, – думала Вера, – и я его уже никуда от себя не отпущу. Пусть только приедет, хоть на денёк. И всё. Больше он уже никуда от меня не уедет. Костьми лягу, а не отпущу».
Каждый день она выходила за калитку, выглядывала в окна, надеясь увидеть его. Уходя утром на работу, она представляла, что вот сейчас встретит его на улице идущим со станции. Потом целый день на работе она мыслями была дома. Ей казалось, что вот именно сегодня он вернётся, поэтому после смены спешила сломя голову домой, но, кроме матери и дочки, никого там не заставала.
Вера жила в томительном и неспокойном, нервном ожидании. Но Юра не только не ехал, он и писем больше не писал.
Подходил к концу август. Вера всё ещё надеялась. Она каждую неделю писала письма с одним только вопросом: «Что случилось? Жив ли?» и с одной мольбой: «Приезжай скорее!»
Наступил сентябрь. Письма так и не было. Вера вся измучилась в неведении, в переживаниях и догадках. Она исхудала и осунулась. Написав очередное письмо, она отнесла его перед работой на почту. Почтальонша Ира окликнула её уже на выходе.
– Вера, постой-ка, – крикнула она вдогонку.
Вера вернулась.
– Тут тебе конверт, – тихо сказала Ира, а потом добавила: – и не один.
Она протянула пачку конвертов. Вера обрадовано бросилась к письмам, но тут же отпрянула и выронила их из дрожащих рук. Она узнала на них свой собственный почерк. Почти все её последние письма вернулись обратно.
Вера закрыла лицо руками.
9.
«Что случилось? Может, убили? – думала Вера весь день, раскладывая еду по тарелкам и незаметно смахивая слёзы, которые текли без остановки из покрасневших опухших глаз. – Ведь такое происходит сплошь и рядом. Может, не поделили чего с напарниками, или из-за денег».
Но затаившиеся в глубине души беспокойство и предчувствие всё больше лишали покоя.
В конце сентября отпраздновали Валечке первый год. И почти сразу же Вера собралась в дорогу. Она взяла с собой годовалую дочурку и уехала в Курск, к родителям Юры.
– Не могу я так больше, – говорила она сестре. – Измучилась я. Мысли дурацкие лезут в голову, ночами почти не сплю. Издёргалась вся. Поеду в Курск, может, хоть родители что-нибудь знают.
– Правильно, поезжай, – соглашалась Шура. – Пусть заодно и на вас с Валечкой посмотрят, какая внучка у них.
Вера приехала в Курск. Там по адресу нашла дом Юрия. Его родители оказались очень приятными, приветливыми людьми, лет по пятидесяти. Они очень тепло приняли Веру, не могли нарадоваться на внучку, прямо из рук не выпускали. Но о Юре тоже ничего не знали. Он им тоже давно не писал. Последний раз письмо от него они получили весной, когда уехал на заработки. Мать забеспокоилась, не случилось ли чего.
Через два дня Вера стала собираться домой. Со свекровью они условились: кому из них первому Юра напишет, тот и даст весточку второй стороне. Вера записала на листке свой адрес, и свекровь заложила тот листок за настенную картинку. Там у неё торчали разные бумажки с важными записями: чей-то адрес или рецепт, или расписание автобусов и пригородных поездов.
Вера вернулась домой, с чем и уезжала.
Теперь она совсем сникла. Никто и ничто не приносило ей радости. Она так надеялась на поездку в Курск, надеялась, что там что-нибудь узнает. Но только зря проездила. Всякий раз, проходя мимо почты, она поднимала взгляд, полный надежды и мольбы, на почтальоншу Иру, но та со вздохом отрицательно качала головой, и Вера снова опускала глаза и будто бы сгибалась под тяжестью беды, навалившейся на неё.
Дома, в кругу семьи да за всякими заботами, она немного отвлекалась. Её очень поддерживала Шурочка. Только что выскочив замуж, она чувствовала неловкость и даже вину за своё счастье и любовь, когда рядом так страдала её младшая сестра.
Захар, женившись на своей Шурочке, перебрался жить к ней, поскольку своего жилья здесь не имел. Ну не мог же он, в самом деле, привести молодую жену в казарму, когда есть, хоть и небольшой, но всё же дом, крыша над головой. Вот и зажили все вместе, как говорится, в тесноте, да не в обиде. Как-то разместились. Шура с Захаром в отдельной комнатушке, а Вера, Валечка и Лиза – в общей комнате.
Молодые женщины продолжали работать в городской столовой. Захар заезжал за Шурой после работы, чтобы отвезти её домой. Девчата-официантки завистливо поглядывали на Шуру и кусали губы, жалея, что не удалось им самим заполучить такого видного мужа. Иногда, когда успевала, с ними ездила и Вера. Но, бывало, она задерживалась на работе, сдавая смену в буфете или помогая девчатам помыть посуду, и тогда шла домой одна. Захар не соглашался ждать ни минуты, как ни уговаривала его Шура. У него был очень крутой нрав, он не любил повторять дважды. После первого вопроса или просьбы, оставшейся неудовлетворённой, мог политься сплошной поток брани и недовольства, особенно если Захар был нетрезв. О, тогда было лучше не попадаться ему под руку или на глаза. Зато, проспавшись, он даже не помнил, что накануне обругал или чуть не избил кого-то.
Захар страшно ревновал Шуру, хотя она никогда не давала повода к ревности. Она всегда была верна и предана мужу. Про неё и до замужества никто не мог сказать ничего дурного, а, выйдя замуж, она и подавно не собиралась гулять. Зато сам Захар не брезговал подмигнуть одной девушке или ущипнуть за зад другую, притом, что любил свою жену.
В последнее время он всё чаще говорил Шуре:
– Ну что это за работа – вилять задом перед офицерами?
– Захар, перестань говорить глупости, – возражала Шура. – Мне нравится моя работа. И, к тому же, офицеры ведут себя пристойно. Они же знают, чья я жена.
Но Захар понял это по-своему. Он закипал:
– Значит, пока ты не была моей женой, они всё же позволяли себе вольности?!
Шура видела, как наливаются кровью его глаза, и вздувается синяя вена на виске. Она спешила исправиться:
– Конечно, нет. Главное, что я не позволяла никому вольностей. Даже тебе. Помнишь?
Она наклоняла к мужу улыбающееся ласковое лицо и целовала его в щёку, губы. Захар постепенно успокаивался. Но через время он снова возвращался к этой теме. И всё начиналось с начала, словно в первый раз:
– Зачем тебе нужна эта работа?
И так далее…
10.
В конце осени Вера получила письмо из Курска. Ей принесла конверт почтальонша Ира прямо домой. Вера вскрыла конверт и дрожащими руками достала письмо. По мере чтения лицо её менялось. Она широко раскрыла глаза и ртом стала хватать воздух, как будто задыхалась. Затем она побледнела, а потом лицо её посерело и как будто бы постарело за секунду лет на двадцать. Стон, скорее крик боли, вырвался из её груди. На крик прибежали мать и сестра. Они испугались, увидев Веру, сидящую неподвижно и устремившую потухший взгляд в одну точку. Из рук выскользнул исписанный листок бумаги. Шура наклонилась и подняла письмо.
– Что там? – спросила Лиза. – Прочти.
Шура прочитала вслух письмо. Верина свекровь писала, что от Юры пришло письмо. Что он уже давно живёт у одной женщины. Сначала он просто работал у неё по хозяйству, а потом сошёлся с ней и не собирается возвращаться. Женщина была старше него, без детей, имела большой дом, скотный двор. «Прости, Верочка, если сможешь, Юру. Я ему написала, что это непорядочно. Но он ответил, что к тебе не вернётся. Ещё раз прости нас».
– Вот ведь сволочь какая! – в сердцах воскликнула Лиза. – Гнида! Оставить жену с годовалым дитём, одну, в такое трудное время! Ах, подлец. Чтоб ему пусто было! – ругалась она.
– Мама, не надо, – тихо попросила Шура. – Погодите.
Она присела к сестре и обняла её за плечи. Вера не шелохнулась.
– Вера, миленькая, не сиди так, молча, – нежно сказала Шура. – Поплачь, не держи в себе. Надо поплакать, боль слезами выйдет немного.
И, словно она только этого и ждала, Вера вздохнула глубоко ртом и разразилась громкими безутешными рыданиями, сотрясаясь всем телом. Слёзы жгли глаза, боль разрывала грудь.
– Как он мог? Господи, как он мог? – причитала она, всхлипывая и захлёбываясь слезами. – Ведь мы были так счастливы, мы такое пережили вместе. Как же так можно? Как же можно так быстро всё забыть? Растоптать нашу любовь?! Что же теперь будет?
– А и ладно, дочь, – сказала Лиза. – Ничего, погуляет, и вернётся.
– Что вы, мама, – укоризненно посмотрела на мать Шура. – Разве можно такое простить? Что угодно, только не предательство и трусость!
– Да, и правда ведь, – покряхтела Лиза, – что это я говорю? Совсем из ума выжила. Просто я хотела сказать, что не стоит из-за него слёзы лить и душу рвать. Слаб он духом оказался. Кобель он обыкновенный. И, если бы не сейчас, так потом всё одно предал бы.
Заплакала маленькая Валечка, и Лиза поспешила успокоить внучку. Шура осталась с сестрой. Вера притихла, только продолжала покачиваться, а из глаз потоком лились горячие слёзы. Шура молча сидела и крепко обнимала сестру, давая ей почувствовать незримую и безмолвную поддержку. Она не успокаивала Веру, не ругала её непутёвого мужа, не произносила тех пустых банальных слов, которые в минуты тяжёлых душевных потрясений только вызывают раздражение.
В начале зимы Вера сходила в ЗАГС и развелась с мужем, взяв себе обратно девичью фамилию Суботина.
Захар всё же настоял на своём, и Шура оставила работу в городской столовой и пока что сидела дома. Она с удовольствием нянчила Валечку, мечтая о своём ребёночке. Но у неё пока не получалось забеременеть.
– Наверное, со мной что-то не в порядке, – говорила она Вере, падая духом, – и у меня не может быть детей.
– С чего ты это взяла? – отвечала Вера.
– Ну как же? Мы ведь уже полгода женаты, уже пора бы.
– Что за глупости? – возражала Вера, сдерживая раздражение. – Мало ли что. Полгода! Другие вон по два года живут, а то и по три, и только потом уже получается.
– Ты думаешь, всё будет хорошо? – говорила Шура, немного оживляясь.
– Ой, ну конечно, всё будет хорошо, – заключала Вера и снова погружалась в свои раздумья. Она часто в мыслях разговаривала с бывшим мужем, ругала его или объяснялась.
В начале весны Шура устроилась на работу в продуктовый магазин на Смычке.
А через месяц Шурочка узнала, что беременна. Она была так счастлива и так боялась сглазить своё счастье, что никому об этом не рассказала. Она засыпала и просыпалась с мыслями о малыше, который уже жил и подрастал внутри неё. Снаружи ещё ничего не было видно, но Шура ощущала его присутствие и с невероятной нежностью и любовью поглаживала свой тёплый упругий живот. Шура ни с кем не хотела делиться своим секретом, со всем эгоизмом и гордыней состоявшейся будущей матери полагая, что это касается только её, и лишь ей одной решать, когда и кому сообщить радостную новость.
В начале лета, когда уже сложно было скрывать своё положение от окружающих, Шура открылась сначала мужу, а затем и остальным. Дом снова наполнился радостью. Но теперь здесь становилось слишком тесно. И Захар взялся за ремонт хатёнки. Он решил перебраться туда с женой и будущим ребёнком, поэтому надо было поторопиться. Он перекрыл крышу, утеплил стены, соорудил небольшую кухню, отделив галерею от основной комнаты полустенком. Навели порядок внутри, поставили необходимую мебель, и хатёнка была готова принять молодую семью. В начале осени Захар с Шурой окончательно перебрались в хатёнку и быстро обжили её. А в конце октября у них родился сын Анатолий.
Шура не помнила себя от счастья. Она жила маленьким Толиком, она дышала им и не разлучалась с ним ни на минуту. Счастье материнства пришло и в её жизнь, и Шура не могла им насытиться.
Было решено, что Шура не выйдет на работу, по крайней мере, год, а там видно будет. Сидя дома с малышом, она помогала и с двухлетней Валечкой, которую любила, как дочку. Появление своего ребёнка ничуть не изменило её отношения к маленькой племяннице. Наоборот, Шура ещё больше жалела Валечку, поскольку та росла без отца.
Вера изменилась за этот год. Она стала угрюмой и задумчивой, проявились более жёсткие стороны её характера. И всё же, не смотря на обиду, в глубине души она ещё надеялась, что Юра опомнится и вернётся к ней. И даже, когда по истечении года от её надежды не осталось и тени, Вера всё ещё продолжала любить Юрия, и это причиняло ей немыслимые страдания.
После того злополучного дня, когда она получила известия из Курска, Вера не проронила больше ни слезинки, но в душе затаилась глубокая обида и недоверие, и это поменяло её отношение к мужчинам в целом. Сердце Веры зачерствело. Иногда она уходила на посиделки к подругам, но лишь затем, чтобы хоть немного отвлечься, а вовсе не для того, чтобы кого-нибудь там себе найти. Мужчины больше не представляли для неё интереса.
Вера тщательно скрывала свои новые взгляды от матери, потому что знала, что та хотела видеть её замужней и счастливой.
«Ну, не получилось в первый раз, получится во второй», – не раз говаривала Лиза как бы невзначай.
11.
В начале зимы Захар сказал как-то за обедом:
– Скоро сюда приедет мой младший брат Павел.
– Его направляют к нам служить? – поинтересовалась Шура.
– Нет, служить он уже не будет, – сказал Захар. Он с минуту помолчал, как будто решаясь, говорить или нет, а затем продолжал: – Понимаешь, на войне всё сложно и неоднозначно. Он парень смирной, но не терпит несправедливости и глупости. А их командир именно таким и был, заносчивым и недалёким. Столько ребят зря угробил. И управы на него, гада, не было. Исполняет свой долг, выполняет приказы свыше – вот и слава ему, и почёт. А то, что бойцы при нём не выживали, так это мало кому в глаза бросалось. К тому же, хам был страшный. Вот Павел как-то и не сдержался, ответил ему как следует. А такие оскорблений не прощают. Брат мой под трибунал попал. Да хорошо ещё, хоть руки не распустил, товарищи удержали. Два года ему дали.
Шура слушала мужа и качала головой.
– Вот он в конце осени освободился, – продолжал Захар. – Сейчас дома, в Якутске. Но скоро приедет сюда. Там делать особо нечего. А здесь, может, что-нибудь да и выйдет. Жить, правда, ему негде. Вот я и подумал, что поживёт он здесь, у нас.
Это звучало скорее как вопрос, но Шура и не думала возражать. Во-первых, это было бесполезно. Если Захар говорил на эту тему, значит, это уже дело решённое. А главное, ведь речь шла не о постороннем человеке, а о родном брате её мужа. Шура только спросила:
– Когда он приедет?
– Где-то к февралю, – ответил Захар, вставая из-за стола. Он поцеловал маленького Толика, обнял жену и отправился снова на работу.
Шура поведала матери и сестре историю Павла и сказала, улыбаясь:
– Может быть, тебе снова повезёт, и у вас с ним что-то получится?
– Шура, ты что-то не то говоришь! – насупилась Вера. – Ты что, сваха?
– Ты напрасно обижаешься, Верочка, – ничуть не смутилась Шура. – Просто я очень хочу, чтоб ты была счастлива.
– Тьфу! – воскликнула Вера. – А вы спросили у меня, надо ли мне это?
– Ну ладно тебе, не горячись, – успокаивала её сестра. – Время покажет. А может, и надо?
Вера ничего не ответила. Только отмахнулась, как от назойливой осенней мухи.
12.
В середине февраля Захар встретил на Харьковском вокзале Павла, привёз его в Чугуев и привёл в дом Лизы. Все женщины, и даже Вера, украдкой, с интересом рассматривали «брата-сибиряка», как назвал его Захар. Было что-то схожее в фигурах братьев, но внешне они были абсолютно разные. У Павла были мягкие черты лица, он был очень красив. Прямой ровный нос, высокие скулы, красивый, но не волевой подбородок, в меру полные губы и голубые, как небо, глаза, в обрамлении густых чёрных ресниц – всё это чудесным образом соединялось в лице Павла, придавая ему почти идеальную красоту. Единственное, чего ему, возможно, не хватало, так это особого огня в глазах, говорящего о жизнерадостной неутомимой натуре. Павел был скорее пассивен и ленив душой. Но это не помешало ему впоследствии сводить с ума всех девушек в округе, хотя ему самому сразу приглянулась именно Вера. Его с первой встречи потянуло к этой живой, эмоциональной, деятельной, и вместе с тем такой хрупкой и беззащитной молодой женщине. Он почти угадал её силу, которой ему самому, возможно, не доставало в жизни, и одновременно почувствовал какую-то сокрытую обиду и ранимость её души, которую она никому не хотела показывать.
«Удивительная женщина, – отмечал про себя Павел, – её хочется защищать и оберегать, и в то же время хочется укрыться за её хрупкой, почти девичьей, спиной от бед и невзгод, от всего мира».
Вера же, наоборот, осматривала Павла критическим и почти равнодушным взглядом. Ничего особенного в нём, кроме прямой спины, ровных ног и приятного лица, она не отметила. Но этого было ещё недостаточно, чтобы зажечь и заинтересовать Веру, тем более что немногим больше года прошло с тех пор, как её бросил муж, и рана была ещё глубокой и кровоточила. Вера не хотела новых отношений.
Павла поселили в доме, в комнатке, которую ещё недавно занимали Захар с Шурой. Лиза, в отличие от Веры, сразу прониклась симпатией и уважением к молодому мужчине. Она мгновенно и безошибочно уловила его доброту и мягкость характера.
Павел охотно помогал ей по дому и по хозяйству, с радостью развлекал маленькую Валечку, а главное, так проникновенно смотрел на Веру, что Лиза не сдерживалась иной раз и говорила дочери:
– Посмотри, какой мужчина. И по дому, и с ребёнком. А на тебя как смотрит! Ну чего тебе ещё надо?
– Мама, пожалуйста, отстаньте, – отвечала Вера. – Я не просила его мною увлекаться. Вот напасть на мою голову. И вообще, с чего вы взяли, что я собралась замуж?
– А он ещё тебя и не звал, – заметила мать. – Но, если позовёт, дурой будешь, если откажешь. За ним вон все девки убиваются. Глядишь, второй раз, может, и не предложит.
– Если он вам такой хороший, вот сами и выходите за него, – сказала, смеясь, Вера.
– Ладно, ладно, ты матери-то не груби. Я уже побывала замужем, и не один раз. И речь теперь не обо мне, а о тебе. Плохо одной. Тяжко. Женщина должна быть при муже. Тем более, Павел такой положительный. Мне и так вон все соседи завидуют. Дескать, девки у меня самые обычные, ничего выдающегося, да ещё и без приданого, а считай, обе пристроены. И не кого зря, а таких орлов отхватили. Ну, не противься ты. Слушай мать. Подумай хорошенько.
Вера промолчала.
Скоро Павел нашёл работу на станции. Вера продолжала работать буфетчицей в городской столовой. Когда Павел заканчивал работу раньше, он шёл встречать Веру, и тогда они вместе возвращались домой. Павел рассказывал ей о своём родном крае, о местных обычаях, о родне.
Поначалу Вера раздражалась. Она не хотела всего этого, её тяготило присутствие Павла. Вера спешила, почти бежала, стараясь вырваться вперёд и увеличить расстояние между ними, чтобы не идти рядом.
Но со временем она привыкла к совместным прогулкам, и, когда Павел по какой-то причине не успевал за ней зайти, Вера ощущала пустоту и скуку, возвращаясь в одиночестве домой. Вера ловила себя на мысли, что уже привязалась к Павлу. Хотя это была скорее дружеская привязанность и привычка, нежели что-то более глубокое и серьёзное.
Павел не говорил о своих чувствах, не пытался ухаживать за Верой более определённо и настойчиво. Он просто находился рядом, и в его присутствии было тепло и уютно.
Уходя с подругами на посиделки или танцы, Вера оставляла Валечку дома, и Павел охотно нянчился с ребёнком, пока отсутствовала молодая мама.
Лиза ругала Веру:
– Ну что ты за человек?! Разве это по-людски? Сама идёт гулять, а парня дома оставляет, да ещё и дитя на него спихивает!
– Ай, мама, перестаньте, – отмахивалась Вера. – Никого я не спихиваю. Павлик сам охотно соглашается присмотреть за Валечкой.
– Вот дурёха, – не отставала от неё мать, – он же это из-за тебя только и делает. Разве нужен кому чужой ребёнок, если интереса личного нет? Павел тебе хочет угодить, вот и возится с Валей.
– Она что, ему надоела? – испуганно спросила Вера. – Он плохо с ней обращается? Он ведь по-дружески помогает мне. К тому же он любит детей.
– Нет, нет, он Валечку не обижает, – поспешила успокоить её мать. – Просто нехорошо так. Возьми Павлика с собой.
– Мама… – Вера посмотрела на мать с укоризной.
– Возьми, тебе говорю, парня с собой.
– Не хочу, – отвечала Вера и уходила одна, как и раньше.
Лиза, бывало, выругается ей вслед, а поделать ничего не могла. Возвращалась в дом, развлекать и внучку, и Павла. Ей было ужасно неудобно перед парнем за такое недостойное и легкомысленное поведение дочери.
Шура тоже иногда пыталась разведать обстановку и намекнуть сестре о возможном романе.
– Как у вас дела? – спросила она как-то летом.
– У нас всё хорошо. А у вас? – ответила Вера.
– У нас тоже хорошо. Но я имела в виду вас с Павликом, – осторожно вставила Шура.
– И ты туда же! – вскипела Вера. – Шурка, хоть ты отстань. Мне уже тошно от всех этих разговоров. Мать проходу не даёт, всё попрекает им, дескать, не по-людски я с ним обхожусь. И ты тоже. А я его к себе не привязывала. И ему в невесты не навязывалась.
– Но ведь парень-то хороший, – настаивала Шура. – Девки по нему сохнут. А он, видишь, к тебе прикипел. Пожалей парня.
– Шура, ты слышишь, что ты говоришь вообще? – возмутилась Вера. – Чего ты просишь от меня? Чтобы я из жалости свою жизнь загубила?! Ну, не люблю я его! Понимаешь? Даже не нравится ни капельки.
– Что, вот так и ни капельки? – расстроилась Шура. Ей было обидно за сестру, что та может упустить жениха. Да и перед Захаром было неудобно. Он и так всё чаще спрашивал насчёт Веры, что она, дескать, себе думает. И упрекал её в переборчивости и гордыне, и бог его знает, в чём ещё. – Ведь он такой красивый, стройный. Характер у него мягкий.
– Шура, я его не люблю! – отрезала Вера и нахмурилась. Тень пробежала по её лицу.
– Постой-ка, – догадалась Шура, – а может, ты всё ещё Юрия своего непутёвого любишь и надеешься, что он к тебе вернётся?
Вера потупилась и с минуту молчала.
– Надеяться уже не надеюсь, – сказала она со вздохом, – а любить ещё люблю. Не могу с собой ничего поделать.
Она на секунду подняла на сестру свои глаза и снова отвела их в сторону, но Шура успела увидеть в них всё: всю любовь и боль Веры, невысказанную нежность и невыплаканное горе. В одно это короткое мгновение Шура увидела в глазах сестры её истерзанную душу в мучительном двухлетнем ожидании, и угасшую надежду.
Её как молния пронзила. Она поняла и почувствовала сейчас, какую боль причиняют Вере все эти разговоры и уговоры. Шура обняла её и поцеловала в щёку, затем в висок.
– Прости меня, родненькая моя, – сказала она, – я не буду больше говорить об этом.
– Спасибо, – ответила Вера.
13.
Осенью, Толику как раз исполнился год, Захара отправили служить в Сальково. Это небольшой городишко, размерами не больше Осиновки, в степном Крыму, вблизи Джанкоя.
