Татьяна Николаева
Рваные судьбы
Когда разгружали уголь, так все понемногу натаскали для Лизы да припрятали. И в один прекрасный день принесли ей домой – получилось вёдер десять-двенадцать. Лиза была просто счастлива – для её маленькой хатёнки такого количества угля, если экономно пользоваться, на всю зиму хватит.
4.
Зима в тот год была ранняя, суровая. Снегу намело по самые окна.
Лиза любила в зимние вечера сидеть с дочками возле печки. За окном ветер завывает, снег метёт, метель – а в доме тепло, в печке потрескивает огонь. Мужики со смычки ей ещё угля принесли, дров накололи – так что топить можно было в полную силу. Сидят они, бывало, возле печки: Лиза что-нибудь вяжет или латает, и песню поёт, а девчата подпевают, кто как умеет; или просто сидят, прижавшись к матери, на огонь смотрят.
В ту зиму снова Матвей к Лизе приходил. Она как раз варила на обед затирку – киселеподобную кашицу, которую Лиза из муки готовила: заваривала муку кипятком (а по хорошим делам пополам с молоком), и растирала, чтобы не было комочков. Получалось что-то вроде жидкого клейстера. Эту затирку можно было ещё кое-как есть, пока она тёплая. А как только остынет – становилась несъедобная, ни одна ложка в горло не лезла. У Лизы теперь очень часто бывало такое блюдо на обед или ужин. Дети её ненавидели, но есть приходилось, потому как ничего другого не было.
Как раз в тот момент, когда Лиза энергично размешивала порцию затирки в кастрюле, в дом вошёл Матвей. Лиза перестала мешать и поставила кастрюлю на стол. Рая тут же схватила большую ложку и на правах старшей сестры стала разливать «обед» по тарелкам.
– Чего тебе здесь надо? – спросила Лиза.
Матвей огляделся вокруг.
– Лиза, я пришёл к тебе. Точнее, за тобой.
– Что? – Лиза подняла брови. – Ты что-то перепутал. Разве я тебя звала?
– Не звала. Я сам пришёл. Собирай вещи. Пойдём.
– Ага, сейчас, разогналась. Никуда я с тобой не пойду.
– Лиза, послушай. Ты посмотри, как ты живёшь, в какой тесноте и бедности.
– В тесноте, зато в своей хате, сама здесь хозяйка. И, кого хочу, того приглашаю к себе в дом, а кого не хочу – не приглашаю. Тебя я не звала. Уходи.
– Лиза, погоди. – Матвей удержал её за руку. – Тебе приходится очень тяжело работать, и твои дети всё равно не наедаются досыта. Тебе одной не прокормить семью. Одной тяжело.
Лиза отдёрнула руку.
– Да, тяжело. Очень тяжело, – спокойно сказала она. – А кто в этом виноват? А?! Кто сделал меня вдовой, оставил моих детей без отца? Кто виноват в том, что я вместе с мужиками разгружаю вагоны с утра до ночи, а мои дети вынуждены есть эту гадость?
Матвей молча смотрел на Лизу, боясь того, что она сейчас произнесёт. А Лиза уже не могла остановиться – слишком много всего накопилось за последнее время.
– Ты виноват. Ты! Это ты убил Гришу. Из-за тебя все мои беды.
– Лиза, что ты такое говоришь? – начал, было, Матвей, но Лиза перебила его.
– Я говорю то, что есть. Я знаю, что это ты вместе с дружками своими утопил моего Гришу. Об этом до сих пор все в Осиновке говорят. Да я и без чужих разговоров знаю, что это так. Я ненавижу тебя. И никогда к тебе не приду. С голоду буду помирать – а к тебе не приду.
Чёрные глаза Матвея потухли. Он снова уходил ни с чем. Он пришёл в надежде, что теперь, когда Лиза осталась одна, без мужа, она согласится переехать к нему, будет вынуждена. Но он ошибся. Он плохо знал Лизу. Всё было напрасно.
– И ещё… – Лиза на секунду запнулась, потом всё же решилась. – Я жалею, что не заявила тогда на тебя. Пусть бы тебя посадили за всё то зло, что ты причинил нашей семье.
Матвей поднял на неё взгляд. Лиза смотрела с ненавистью и без сожалений и страха. Матвей понял, что это конец. Надеяться ему было не на что.
– Я больше не приду к тебе, – сказал Матвей сиплым голосом. – Но знай, мой дом для тебя всегда открыт.
И он ушёл.
Глава 5.
1.
Весной, как только сошёл снег, Лиза вскопала свой огород, подготовила его к засеву. Деньги, что всю зиму копила, все ушли на посадочную картошку. Семян взяла немного у матери, да кое-кто из соседей понемногу дал. Лиза умудрилась даже цветы посеять. Ну а о молодых деревьях оставалось только мечтать. На том участке, где она построила дом, было несколько старых деревьев – пара яблонь да слива, только от них было больше мусора, чем плодов. Но Лиза и тем была довольна – всё ж её девчата хоть яблок и слив наедались вдоволь.
Но была большая проблема – огород её находился в низине, вода была слишком близко к земле. Особенно когда дождливая весна выдавалась или особо снежная зима, то это была просто погибель для её урожая. Вода стояла в огороде всё лето, не сходила с земли, овощи гнили, ещё не дозрев.
Картошка вырастала мелкая, иногда даже мельче, чем посадочная была. Лиза выбирала, какая покрупнее да поцелее, и носила в город на базар – продавала, чтобы купить муку и молоко. А ту, что оставалась, гнилую да порченную, всю сплошь мелкую, как горох, оставляла на еду для семьи.
2.
Осенью Раечку отправили в школу. А в следующем году уже и Шурочка пошла в первый класс. Рая очень любила ходить в школу, любила учиться. Она была очень старательной ученицей, самой прилежной в классе. Дома её было не оттянуть от учебников. Учительница всегда хвалила её и сразу отметила, что у Раечки светлая голова и большое будущее.
Шура, напротив, в учёбе была мало похожа на старшую сестру. Учиться ей было скучно, на уроках она зевала и ждала, когда зазвенит звонок. Единственное, что привлекало её в школе – это были обеды. Каждый день детям давали сладкий чай с куском хлеба. Ради этого Шура готова была терпеть скучные уроки, и ходить в школу даже в выходные. Она всегда с нетерпеньем ждала конца второго урока и похода в столовую.
Приведёт, бывало, учительница детей в столовую, остановит их возле стола. И стоят дети, ждут, пока кухарка вынесет для них поднос с полными стаканами, а на каждом стакане по куску хлеба. Шура старалась стоять впереди всех, и пока несут поднос с чаем, издали ещё заприметит самый полный стакан с самым толстым куском хлеба. И как только поднос коснётся стола, бегом, раньше других – хвать, и желанный стакан уже у неё в руках. Выпивала всё до последней капли, подбирала все хлебные крошки.
Однажды так случилось, что в ожидании кухарки с чаем, Шура стояла не в совсем удобном положении – слева её притеснил один мальчишка, – и она оказалась полубоком к столу. Как обычно, ещё издали выбрала для себя стакан самый полный, и ждёт. Да только мальчишка, тот, что притеснил её, оказался проворнее. Перед самым носом у Шуры схватил тот стакан, что она себе наметила. Шура тогда сжала кулачки и, стиснув зубы, сказала громко, на всю столовую:
– А ну, гадина, отдай мой «штыкан»!
От злости и досады она оговорилась. Весь класс рухнул от смеха. И долго потом её так и звали: «Шурка-штыкан».
3.
Лиза работала там же, на смычке. Грубая тяжёлая работа закалила и обтесала её. За два года вдовьей жизни Лиза исхудала почти вдвое, руки загрубели, стали жилистые; между бровей и в уголках рта прорезались глубокие морщины. В характере Лиза тоже поменялась – стала строже и суровее. Ей было не до нежностей и сантиментов – она одна тянула на себе всю свою семью. Девочки любили её, уважали и побаивались.
На работе Лиза давно уже работала на общих условиях, без поблажек и с одним выходным. Ивана отправили на пенсию. Но в бригаде поговаривали, что его просто «задвинули» с поста старшего – то ли из зависти, то ли просто появился другой претендент на его место. Да только ему вспомнили всё – и Лизины выходные, которые она, кстати говоря, брала очень редко; и другие уступки, которые он иногда делал для рабочих. Мировой был мужик, все его любили и уважали. Но кому-то помешал. Нашли повод – убрали.
На его место поставили более молодого. Тот уже никому никаких поблажек не делал. Уволил нескольких молодых парней, когда те напились в рабочее время, да по неопытности своей не смогли с собой совладать, и чуть не сорвали отгрузку. Сразу показал, кто здесь главный. И Лизе намекнул довольно прозрачно, что нечего, мол, гулять-отдыхать больше других, что она такой же работник, как и остальные. А если что не нравится, так можно и увольняться: желающих работать хватает.
– Незаменимых людей нет! – сказал он ей.
Иногда по утрам Лиза отводила Верочку к матери и шла на работу. Когда старшие дочери возвращались из школы, они забирали младшую сестру от бабушки и шли домой. Однажды Лиза, придя к матери с Верочкой, стала свидетельницей сцены между нею и Витей.
– Мама, не лезьте в мою жизнь, – говорил Витя.
– В «твою» жизнь? – строго повторила Поля. – Нет, мой дорогой, это уже не «твоя» жизнь. А «ваша» с Ксенией.
– Мама, я вам повторяю, нет никакой «нашей» жизни. Она меня не интересует больше.
– Ах, не интересует?! – мать была в гневе. Такой Лиза её давно не видела. – А как же ваша любовь? Ты же с ума сходил по Ксении. Жить без неё не мог. А теперь?
– А теперь всё. Прошла любовь.
– Быстро же прошла твоя любовь, – упрекнула мать. – Только это дела не меняет. Значит, когда лез на неё, была любовь, а теперь, когда обрюхатил девку, так в кусты? Ну, уж нет! Не бывать такому! Сумел дитя сделать – живи теперь с ней, как полагается.
– Мама, нет, я вам говорю. – Витя стоял на своём.
– Не будь свиньёй, и не позорь наш род. Не нужна она тебе? Раньше надо было думать. До того, как в койку её тащил. А теперь уж и думать нечего. Надо отвечать за свои поступки.
Витя качал головой.
– Ну, что ж, – сказала тогда мать, – смотри, если не пойдёшь и не заберёшь Ксению в дом, я сама это сделаю. Не будет мой внук байстрюком по свету бегать!
Витя глянул на мать, опустил глаза и вышел.
– Что тут у вас случилось? – спросила Лиза.
– Видала? Любовь у него прошла, – мать никак не могла успокоиться. – Значит, пока не подпускала к себе близко, так и любовь была, и дня без неё не мог прожить. А как сдалась, дура влюблённая, так интерес у него прошёл, и не надо ему больше. Им бы, мужикам, просто погулять, а бабам расхлёбывать потом. Да пойди, поищи потом, кто захочет «такую» в жёны взять. А если ещё и с дитём…
– Ну а вы-то что можете изменить? – вздохнула Лиза. – Не жените же вы его силком. И сами на ней не женитесь.
– Я от своих слов не отступлюсь! – твёрдо сказала Поля. – Если он её не приведёт, я завтра же сама заберу её сюда. Ничего, что тесно. Поместимся. Вон, Нюрка вроде замуж собиралась. Может, съедет скоро? А если нет, так и ничего. Места всем хватит.
– Правда? Наша Нюра замуж идёт? И за кого? – обрадовалась Лиза.
– Да всё за того же, за Андрея. Правда, у них там что-то не заладилось в последние дни. Ходит мрачная, как туча. Спрашиваю – молчит. Не хочет говорить об этом. Ну да ерунда, всё наладится. Если любят, то всё будет хорошо.
– Ладно, я побегу. А то опоздаю на работу. А вечером зайду, поговорю с Нюрой. Может, разузнаю, в чём там дело?
– Ладно, ладно. Не переживай. Дело-то молодое.
Вечером, прямо с работы, Лиза снова зашла к матери. Её девчата все были здесь – бабушка Поля оставила их у себя на целый день до прихода матери. Сейчас вся детвора сидела за столом и ужинала. Каша, хлеб да молоко – вот и весь ужин. Но все дети с аппетитом чавкали и стучали ложками по мискам, выгребая кашу.
Незадолго до прихода Лизы вернулась домой Нюра. Она работала в буфете на железнодорожном вокзале. Сейчас в семье Поли приходилось работать всем, кто мог. Люба тоже ходила на работу: она стирала бельё в прачечной.
Нюра работала совсем недавно, уставала, но была довольна. Особенно бывали довольны младшие братья-сёстры, когда Нюра приносила им немного карамелек или леденцов с работы.
Лиза сидела возле детей и с удовольствием наблюдала за ними. Мимо прошла молчаливая Нюра. Лиза поднялась и пошла за ней.
– Нюра, – позвала она сестру. – Погоди. Что с тобой? Ты такая мрачная. Что у тебя случилось?
Лиза знала крутой норов своей младшей сестры – из шумной, звонкой, говорливой девчонки она за короткое время превратилась во взрослую, гордую, своенравную девушку. Она редко и мало с кем делилась своими душевными переживаниями. И только Лиза была исключением. Нюра искренно любила старшую сестру, и доверяла ей.
Нюра остановилась. Лиза боялась, что сестра замкнётся, разозлится и не захочет разговаривать, как это часто бывало с другими. Но Нюра повернулась и устремила на Лизу глаза, полные слёз. Лиза поняла, что сестра нуждалась в поддержке. Нюра очень хотела и ждала, чтобы кто-нибудь спросил её, и тогда она смогла бы всё рассказать, поделиться своим горем. Ей надо было с кем-то поговорить.
Лиза протянула руки навстречу сестре, и та бросилась ей на грудь, плача и всхлипывая. Немного успокоившись, она рассказала, наконец, что произошло.
– Мы собирались пожениться. А его забирают в армию.
– Ну, так это не беда, – пыталась успокоить её Лиза. – Всех забирают, и все возвращаются обратно.
– А вдруг он не вернётся? Ну, в смысле, не ко мне, – всхлипывала Нюра. – А я его так люблю. Я не переживу, если он не вернётся.
– Ну почему ты решила, что он к тебе не вернётся? Он ведь любит тебя?
– Ой, Лиза, любит, – Нюра подняла на Лизу свои заплаканные, полные любви глаза. – У нас с ним такая любовь, что даже голова кружится. Я его люблю без памяти, я дышу им. Я засыпаю с его именем на губах и просыпаюсь для него, только для него. Вот как сильно я его люблю. Я даже не представляла, что такое бывает. А он говорит, что с ним творится то же самое, что живёт только ради меня, что, если бы не было меня, то и ему тогда незачем жить. Говорит, что днём и ночью думает обо мне, что мечтал встретить именно меня. А ещё говорит, что я ему снилась ещё тогда, когда мы с ним не были знакомы.
– Ну, вот видишь, – сказала Лиза, – раз такая любовь у вас, то обязательно вернётся. А пока письма писать друг другу будете. Ничего, три года пролетят – не заметишь.
– Ой, – Нюра снова заревела. – Три года – это же так долго.
– Ничего, ничего, – приговаривала Лиза. – Раз любишь, значит, вытерпишь.
4.
Через неделю Нюрын Андрей ушёл служить. А Поля Пахоменко, так и не дождавшись мужского поступка от своего сына, пошла и забрала Ксению в свой дом. Ксения не хотела вот так, без согласия Виктора, но Поля убедила её, что Витя просто никак не мог решиться, стеснялся. В конце концов, Ксении пришлось согласиться, к тому же, выбора у неё особо не было – через месяц-два уже всем будет видно то, что было известно пока только им.
Нюра загрустила после отъезда любимого. Но, вместе с тем, она ходила гордая, глаза так и светились счастьем – ведь она теперь невеста, которая ждала со службы своего жениха. Незадолго до отъезда Андрей попросил у Поли руки Нюры. Так что через три года, сразу же после демобилизации, они должны были пожениться. Они хотели это сделать сейчас, до отъезда, но родители отговорили молодых от такого поспешного шага. Мало оставалось времени, не хотелось впопыхах собирать гостей. Решили, что через три года, как положено, сыграют шумную свадьбу. На том и порешили.
Нюра всё ждала, что вот-вот придёт письмо от любимого с адресом его части, и тогда она сможет писать ему длинные письма, полные любви, а потом с нетерпением будет ждать ответа. Нюра томилась в ожидании. Она уже давно написала первое письмо, которое ждало своей отправки. Вскоре было готово и второе, и Нюра решила, что отправит их оба сразу, как только будет знать, куда. Но прошло две недели, а от Андрея письма ещё не было.
Нюра успокаивала себя тем, что, наверное, Андрея отправили очень далеко, и письма оттуда идут долго. А если он служит в каком-нибудь дальнем уголке Советского Союза, то письмо может идти и целый месяц, а может и вообще не дойти, затеряться. Тогда он должен написать второе, и второе уж точно дойдёт.
Но прошёл уже месяц, прошел другой – а новостей никаких не было. Нюра вся измучалась. С работы бежала домой в надежде, что её там ждёт заветный конверт. Тешила себя надеждой, что вот пройдёт ещё совсем немного времени, и почтальонша принесёт сразу несколько его писем. Но время проходило, а писем всё не было. Нюра потеряла всякую надежду, не знала, что ей и думать. Где он? Почему не пишет? Может, с ним что-то случилось? Или он всё-таки забыл Нюру? Но как же можно забыть так быстро? И почему тогда не написать ей об этом сразу, чтобы она так не изводилась?
Наконец, Нюра не выдержала. Она не могла больше просто сидеть и ждать. Ей надо было что-то предпринять. Но что именно? Надо было посоветоваться. И она пришла к Лизе – только на её поддержку и разумный совет Нюра могла надеяться.
– Всё, не могу так больше, – сказала она, опустившись на лавку. – Вся извелась. В горле постоянно ком стоит, не проходит. Спать не могу, есть не могу. На людей бросаюсь. Не могу дальше с ума сходить.
– И что ты надумала? – спросила её Лиза.
– Всякое передумала, – горько улыбнулась Нюра. – Но не получится всё это сделать, потому как не знаю, где искать Андрея. Так что ничего другого не остаётся, как идти к его родителям, разузнать, пишет ли он им. И если пишет, то адрес его попросить. И уж тогда-то я ему отпишу.
– Ты не горячись, Нюра, остынь, – сказала Лиза. – Может, случилось что? Может, ранен он или ещё что? Ты об этом не думала?
– Да думала я, Лиза, думала! – крикнула Нюра в сердцах. – Чего я только не думала. Я даже плакать уже не могу – все слёзы выплакала. – Нюра подняла на Лизу измученное лицо – впалые щеки и тёмные круги вокруг прекрасных голубых глаз обо всём сказали Лизе.
– Вот, посмотри, – Нюра достала из-за пазухи целую стопку конвертов, исписанных знакомым Лизе мелким аккуратным почерком сестры. – Видишь, сколько писем? Это всё ему. За три месяца вон сколько написала.
Лиза взяла в руки стопку писем, аккуратно перевязанных шёлковой ленточкой. Так бережно и с любовью обычно хранят письма от любимого. Но у Нюры такого счастья не было. Вот и приходилось ей складывать и хранить свои собственные письма, написанные любимому Андрею, и так и не отправленные. Лиза заметила, что каждое письмо было вложено в отдельный конверт и подписано, но только без адреса получателя.
– Да, – вздохнула Нюра, подумав о том же, – я даже конверты покупала для всех писем, чтобы всё было готово для отправки.
– Ладно, – решительно сказала Лиза, – не раскисай. Вставай, пойдём. Дорогу к ним знаешь? Найдёшь?
– Найду, – ответила Нюра. – Бывала там рядом однажды.
Идти было далеко. В соседнее село за рекой. Сёстры пришли ещё засветло. Нашли дом Андрея. Вошли во двор. Нюра очень волновалась, сердце бешено колотилось – казалось, у самого горла. Что она сейчас узнает? Нюра боялась услышать самое страшное – про измену.
Родители Андрея приняли девушек очень радушно и тепло. Они ответили Нюре, что и сами ничего не знают о сыне – как ушёл весной, так ни весточки, ни письма. Не знают даже, куда писать да в какой стороне искать. Нюре, с одной стороны, полегчало, что не бросил. Но с другой стороны, ещё больше она затревожилась. Если он и родителям не пишет, значит, случилось что-то страшное. Но что? Где он? Жив ли он?
5.
Наступила осень 1931-го года. Уже полгода прошло, как Андрей ушёл служить. Нюра за это время ещё раз была дома у Андрея, но там, как и здесь, вестей не было. Лиза старалась, как могла поддерживать сестру. Но ей самой нелегко жилось, не хватало времени увидеться лишний раз, поговорить. Мать жалела Нюру, но ей тоже было не до того; ещё кучу детей надо было поднимать на ноги. Любка насмехалась, подтрунивала, что, мол, даже такая любовь, как была у Нюры с Андреем, и та не вечна. Подруги советовали забыть, выбросить из головы и увлечься кем-нибудь другим. Мало ли их вокруг, что ли?
Но как же забудешь, когда все мысли о нём? Когда сердце не на месте. И каждый день продолжала Нюра надеяться на чудо, что придёт она домой, а там ждёт «оно» – долгожданное письмо. Пусть, что угодно будет в нём, только бы от Андрея, лишь бы хоть что-то узнать. Лишь бы жив был. И хоть бы разок ещё свидеться.
6.
Начинался 1932-й год. Украину ждали большие перемены и беды. Но это ещё только было впереди, никто не знал, что жизнь миллионов людей круто изменится в этот год. Сейчас люди спокойно жили, работали, надеялись на лучшее; ждали весны, чтобы посеять новый урожай.
Лиза Суботина работала на прежней работе. Ей всё так же тяжело доставались её копейки. Каждый день приходила она с работы уставшая, раздражённая; часто срывалась на дочерях по пустякам. Потом плакала, просила у них прощения. Рая с Шурой были уже большие, понимали, старались не расстраивать мать. А Верочке только исполнилось шесть. Она смотрела растерянно на маму, и в глазах её стояли слёзы. Она не любила, когда мама ругалась, и когда плакала мама – тоже не любила. Она тогда подходила, обнимала мать за шею, если та сидела, или прижималась к её бедру, если стояла. И Лиза постепенно смягчалась.
Утром, уходя на работу, оставляла девчатам картошку, чтоб начистили к обеду. Лиза приходила на обед домой – наварит картошки, поест с огурцом вприкуску, и порядок. До конца дня сыта. И девчата пообедают – всё ж не на пустой живот гулять.
Но, бывало, не подготовят девчата, отвлекутся чем-нибудь, забудут. Да и непросто было полкотелка мелкой, как горох, картошки ножом обскоблить. Чистить-то надо было тонко, чтоб меньше отходов оставалось. Вот и случалось, что приходит Лиза в обед домой, а варить и нечего. Ох, тут уж как разойдётся она, да так, что девчатам и места мало. Накричится на них, потом наплачется. Возьмётся сама чистить. А время-то поджимает. Уже и возвращаться пора. Бросит она тогда всё и уходит на работу голодная.
7.
Зимой Нюра снова ходила к Андрею домой, а потом опять ходила в начале весны. Но ни в этот, ни в предыдущий раз никаких новостей не было. Тогда Нюра дала себе слово, что теперь уже точно больше не пойдёт туда. Потому как её осенила мысль: а вдруг Андрей всё же пишет домой? А что, если он и правда забыл её и встретил другую, а его родители просто жалеют Нюру, и поэтому ничего ей не говорят. Они ведь видят, как Нюра страдает и мучается. И просто не хотят причинять ей ещё больше боли, и потому молчат.
– Боже мой, какая же я дура! – говорила Нюра Лизе, придя к ней поделиться своими догадками. – Ты представляешь, как я выглядела, когда приходила к ним. Какой же, наверное, идиотский вид у меня был! Да они все просто насмехались надо мной: мол, дурочка наивная, он уже и думать о тебе забыл, а ты всё бегаешь, выспрашиваешь. А ещё жалели! Лицемеры! Ненавижу их всех!
Нюра ходила по комнате и громко выкрикивала слова. Она была сильно взволнована. Все её слёзы, выплаканные за этот год, все накопившиеся страдания и боль, все насмешки старшей сестры и жалость подруг – всё, что скопилось за это время, всё сейчас выплеснулось в гнев.
– Забыл?! Да он и не любил меня никогда! Вот потому и забыл так быстро, – не унималась Нюра.
– А ты не допускаешь, что с ним действительно что-нибудь случилось? – спросила Лиза после долгого молчания. – Почему ты предполагаешь только одно, только его измену? Ты не подумала о том, что его родители и правда ничего о нём не знают и страдают не меньше тебя?
Нюра остановилась и задумалась на секунду. Затем села на стул и сказала:
– Нет. Я уже думала об этом. Но, если бы с Андреем что-то произошло, за столько времени родителям обязательно сообщили бы.
– И то правда, – согласилась Лиза.
Она в глубине души радовалась тому, что Нюра отвлеклась от своих сердечных переживаний. Лиза надеялась, что гнев, злость и разочарование, овладевшие Нюрой, помогут ей забыть Андрея и освободиться, помогут заживить её измученное сердце.
Нюра ещё какое-то время злилась, а потом её одолела обида. Как он мог с ней так поступить? Ведь она его любила безоглядно. Она была готова бросить всё и тотчас идти следом за ним, если бы позвал. Рядом с ним она ничего не видела и не слышала, потому что бешеный стук её любящего сердца заглушал всё вокруг. Нюра дышала им. Она жила им. А он врал ей. С самого начала врал. Говорил такие слова, а потом взял и растоптал.
Обида в душе смешалась с гневом и стыдом. Нюре было стыдно за свою слепую влюбленность в человека, который не дорожил ею. Сейчас ей было стыдно вспоминать себя тогда – влюблённую дурочку с горящими глазами. Как же смешно, наверное, она тогда выглядела.
Нюра замкнулась, обозлилась на всех вокруг. Перестала выходить по вечерам к подругам. Сидела дома и много думала. В таких одиноких размышлениях Нюра поняла со временем, что, несмотря на все обиды и всю злость, она всё равно не перестаёт думать об Андрее – с горечью и сожалением, иногда с нежностью. Нюра поняла, что продолжает любить его. Ни предательство, любимого, ни гнев, ни стыд – ничто не смогло победить её любви. Нюра бережно хранила в памяти моменты их встреч, их долгие прогулки под звёздным небом, когда можно было держать его за руку или прижиматься к его плечу – и кровь по жилам текла быстрее. Их поцелуи, от которых внутри всё бушевало и кружилась голова. И наконец, их последняя встреча, их прощание на вокзале, когда он уезжал. Его лицо, милое, родное лицо, искажённое страданием перед долгой разлукой. И его глаза, полные любви, нежности и боли. Нет, не мог он так притворяться. Невозможно так играть. Да и незачем. Он любит её, и всегда любил. Такое нельзя забыть.
Наверное, Нюре должно было полегчать, но стало, наоборот, только хуже. Потому что стало возвращаться её прежнее состояние тревоги за любимого. Опять те же мысли: Где он? Что с ним? Почему не пишет?
8.
Летом демобилизовался из армии Михаил, сосед по улице, который ещё до армии пытался ухаживать за Нюрой, даже пару раз затевал разборки с Андреем из-за неё. Тогда это был молодой неуклюжий юнец, высокий и худой, со слегка пробивающимся пушком на щеках. Теперь же это был взрослый двадцатидвухлетний мужчина, высокий, крепкий, с широкой спиной. На гладко выбритых щеках проступал легкий румянец, но плотно сжатые губы и складка между бровей выдавали не детский характер.
Вернувшись домой, он первым делом спросил про Нюру Пахоменко. Узнав, что она ещё не замужем, Михаил пришёл к её матери, Поле Пахоменко, и попросил руки Нюры. Поле понравилась решительность этого парня, но Нюра и слышать ничего не хотела ни о каком замужестве. Она возмутилась:
– Жить с нелюбимым? Ни за что! Хватит, вон уже Лиза прожила с нелюбимым мужем десять лет. И что хорошего?
– А что плохого? – отвечала мать. – Каких деток нажили! И жили хорошо, мирно. Жаль, что всё обернулось так трагично. Лизе теперь нелегко. Зато девчата при ней.
– А по мне, так лучше вовсе одной, чем от нелюбимого детей родить! Своего милого надо ждать!
– Ну и дура, если так думаешь. Своего милого можно ждать, все глаза проглядеть – да так и не дождаться. Вот где твой милый? А? Вот именно. Никто не знает. И неизвестно, вернётся ли он вообще. А у девки век молодой недолог. Просидишь ты у окошка, своего милого дожидаясь, парни походят к тебе ещё, походят, а потом и вовсе ходить перестанут. И тогда уже, может, и сама бы побежала за кого угодно, да только время-то прошло. Пересиженная девка, как переспевший плод, не интересна никому. И что ты тогда будешь делать одна: ни мужа, ни детей? Вон, посмотри на сестру свою, на Любу. Тоже в своё время носом крутила, всё выбирала: тот не такой, этот не подходит. Докрутилась, что так в девках и осталась. Думаешь, сладко ей?
– Любка – дура. Она злая и сварливая, – сказала Нюра, – потому и замуж никто не взял. Кому такая нужна?
– Да нет, моя милая, – возразила Поля, – она именно потому такая и стала, что замуж не вышла. Злится на себя, злится на других – на всех. И жалко её. А ведь самое-то главное – бабе мужик нужен. Во всех смыслах и во всех отношениях. Баба без мужика неполноценная. Особенно, когда молодая.
– Но я не люблю Михаила, мама, – грустно сказала Нюра. – Я люблю совсем другого.
– Я знаю, – ласково сказала мать. – Просто я хочу, чтобы ты подумала и решила: что всё-таки для тебя важнее.
– Я не выйду за Мишку, – твёрдо сказала Нюра. – А мой Андрей вернётся. Вот увидите, он любит меня и вернётся ко мне.
– Ну, как знаешь, – вздохнула мать.
