Татьяна Николаева
Рваные судьбы
Глава 2.
1.
Зимой на праздник Крещения, после гуляний девушки собирались у одной из подруг и гадали. Много разных способов имелось у девчат, но был один особенно популярный и надёжный – «на петухах». Приносили девушки с собой по петуху. Садились по кругу, на полу раскладывали разные предметы, а потом по очереди пускали петухов в круг. И вот к чему подойдёт петух, чем заинтересуется – таков, по приметам, и будет суженый у девушки. Если колоски с пола поднимет – значит, работящий будет, трудолюбивый; если деньги выберет – значит, небедный попадётся, в достатке будут жить; если под себя всё подряд гребёт – значит, хозяин хороший будет, добра наживут много. Если в зеркало смотрится – значит, мало толку будет, не любитель работать; а если к водичке прикладывается – значит, выпивать будет.
В эту зиму на гаданье собирались у Оксаны. Много девчат пришло, среди них и Лиза с Нюрой. Страсти уже давно улеглись, Лиза помирилась с отцом, и всё встало на свои места. Девушки собрались в большой комнате, разложили на полу всякую всячину: и деньги, и колосья, и блюдечко с водой, и зеркало поставили, и даже гребень положили для смеху, а рядом папиросы.
Стали петухов пускать. Вот настал черёд Лизиного петуха. Лиза поставила его в круг. Он огляделся, встряхнул перьями, возмущенно озираясь по сторонам. Затем осмелел, освоился, и пошёл, важно так: сначала к зеркалу – отряхнулся, поправил пёрышки, затем сделал круг почёта, осмотрел предметы, ничем не заинтересовался, и остановился возле блюдца с водой. Да как приложился к воде: то уже он пил, как будто неделю без питья сидел. Потом вернулся к зеркалу – оправился, почистился, полюбовался на своё отражение – и опять к воде.
– Ох, – вздохнула Лиза, сгребая под дружное веселье подруг своего петуха, – только гуляки и выпивохи мне не хватало!
– Да брось, – весело сказала Нюра, – не переживай. А может, неправда всё это.
И пустила своего петуха.
Нюрын петух вспрыгнул и давай ноги разминать – видать, затекли от длительного сидения на руках у хозяйки. Затем прошёлся мимо лежащих предметов прямиком к зеркалу, увидел в нём своё отражение, нахохлил перья на голове и шее, и бросился на зеркало – стал бить и клевать, будто соперника. Нюра, видя, как её петух разошёлся, хотела его убрать, но он не дался ей в руки, чуть не клюнул её. Только повалив зеркало, немного успокоился, отошёл, напился из блюдца и стал загребать под себя всё, что видел вокруг.
– Вот это да, – шутили подруги,– ты гляди, какого мужика наметила, делового – всё собрал, что было, ничего другим не оставил.
– Да только драться мастак, – подхватывали другие, – смотрите, как зеркало уделал.
Нюра тоже веселилась вместе с подругами, но неспокойно стало на душе, тревожно. Ей бы хотелось, чтоб её петух спокойно колоски собрал и угомонился.
– Ну, что встревожилась, подруга? – спросила у неё Лиза. – Не из-за петухов ли? Ой, да глупости всё это. Забудь и не думай. – Лиза обняла Нюру. – Хочешь, пойдём домой?
– Пойдём, – охотно согласилась Нюра. – Всё равно уже веселиться не хочется, да и устала.
Девушки оделись и забрали своих петухов. Уже в дверях услышали призывы подруг: «Бутылочка, бутылочка!». Это парни присоединились к весёлой девичьей компании, и сейчас начиналось основное веселье. Но Лиза с Нюрой уже были на пути к дому.
– А пойдём к нам, чаю попьём? – предложила Лиза подруге.
– Да пойдём, – охотно согласилась Нюра. – Спать совсем не хочется, да и время ещё не позднее.
И девушки свернули направо к дому Пахоменко. В сенях на вешалке Лиза увидела чужое пальто – значит, дома тоже гости. Это была тётя Дуня – мать Нюры и Гриши.
– Доброго вечера, – поздоровались девушки.
– Как хорошо, что у вас самовар уже на столе. Мы тоже спешили к чаю, – обрадовалась Лиза.
Девчата сели за стол, на котором дымился и пыхтел самовар. Вокруг самовара стояли блюдца с чашками и тарелки с угощеньями: в одной были баранки, в другой коржики, в третьей сахар кусочками. Но были две главные тарелочки – признак изобилия и зажиточности в те времена – с вареньем: одна с вишнёвым вареньем, другая – со сливовым.
Лиза налила чай себе и подруге. Над чашками поднимался густой пар от крутого кипятка. Из чашки Лиза отлила немного чаю в блюдце. В одну руку она взяла блюдце с чаем, в другую – ложечку с вишнёвым вареньем, и с огромным удовольствием стала потягивать чай со сладостями. За окнами мороз трещит, метель завывает, а здесь тепло, уютно и так вкусно. Что ещё надо для счастья?!
– Да-а, – протянула Дуня Суботина, попивая чай из своего блюдца, точь-в-точь как Лиза и остальные, – богато живёте, хорошо. – И завистливо покосилась на щедро уставленный стол.
– Да что ты, Дуня? – ответила Поля, – живём как все. Не голодаем, и то, слава богу.
– Так мы ж работаем много, вот и есть чем кормиться, – перебил жену Павел, который был здесь же в комнате – что-то ремонтировал по дому.
– Ну что ты такое говоришь, Павел? – рассердилась Поля. – Дуня, не слушай его, он не хотел тебя обидеть.
– Да я и не обиделась вовсе, – ответила Дуня. – Просто завидую я вам. Всё у вас есть, и всё у вас хорошо. Жаль, у меня в семье не так всё благополучно.
– Да что ты говоришь такое, Дуня? – возразила Поля. – Всё у тебя хорошо: и муж, и дети. И хозяйство есть. Ты не наговаривай.
Дуня вздохнула, ничего не ответила.
– Давай лучше споём, – сказала весело Поля, чтобы переменить тему. – А ну, девки, подпевайте.
И Поля запела сочным, низковатым голосом любимую песню Лизы – «Хас Булат удалой». Лиза захлопала в ладоши и сразу же подхватила: «… бедна сакля твоя, золотою казной одарю я тебя…». Лиза с самого детства любила эту песню: мама часто пела её по вечерам, и Лиза подпевала ей звонким голоском.
Нюра с матерью тоже подхватили, и голоса этого небольшого хора слились в звучное, будоражащее кровь пение, которое заполнило весь дом, и в вечерней тишине было слышно даже на улице. Следом, почти без перерыва, пошла вторая песня, затем третья, четвёртая.
Лиза пересела к зеркалу, чтобы расчесать волосы. Она распустила причёску, перебросила косы через плечо наперёд и начала расплетать их, продолжая вместе с остальными петь. Затем она взяла гребень и стала осторожно расчёсывать прядь за прядью.
Закончили петь очередную песню, и Дуня, глядя в сторону Лизы, сказала:
– Ох, какая девка получилась! Завидная невеста. Хорошо бы её за моего Гришку засватать, а, Поля?
Поля боязливо обернулась в ту сторону, где сидел Павел, боясь, что он услышал, но его там не было – видно, вышел куда-то.
– Дуня, я бы и не против, – осторожно сказала Поля, – но ты же знаешь, как к этому относится Павел. Он не согласится.
– А что Павел? – пожала плечами Дуня, – ну не убьёт же он их, особенно, если дети любят друг друга. Ну, побесится немного и остынет.
– Любят? – переспросила Лиза, глядя на Дуню через зеркало, не поворачивая головы, и продолжая расчёсывать волосы. – А кто здесь кого любит? Моё сердце свободно.
– Ишь, какие слова повыучили?! – усмехнулась Дуня. – Сердце её свободно. Не век же ему свободным оставаться.
Она подошла к Лизе и встала за спиной, любуясь её густыми, струящимися вдоль спины волосами. Затем неожиданно запустила обе руки в Лизины волосы и провела руками вниз, пропуская пряди волос между своих пальцев, как будто гребнем расчесала.
– Ох, и красивая ты, Лизка, – сказала Дуня, глядя в зеркало Лизе в глаза. – Красивая. И непокорная.
Что-то недоброе прозвучало в этих словах. И не понравилось Лизе что-то, промелькнувшее во взгляде этой женщины. Не понравилось, и даже напугало. Лиза опустила глаза и в этот момент почувствовала слабое покалывание у виска, как будто несколько тонких иголочек впились в кожу. Так бывает, когда вырываешь волосинку.
Лиза встала, высвободила свои волосы из посторонних рук, пригладила их и заплела в одну не тугую косу. Потом смело посмотрела Дуне в лицо и с улыбкой сказала:
– Не вашему Гришке меня укрощать.
– Поживём – увидим, – спокойно ответила Дуня.
Они с Нюрой уже засобирались домой.
– Поздно уже. Пойдём мы. Доброй ночи, соседи.
– И вам доброй ночи.
Лиза помогла матери убрать со стола посуду.
– Эта женщина недобрая, – сказала она матери. – Зачем вы с ней дружите?
– Да я не то чтобы дружу, – ответила Поля, – просто по-соседски. И жаль мне её, твой отец всегда с ней так неприветлив.
– Ну и правильно, – резко сказала Лиза, – просто папа видит, какая она на самом деле.
– Лиза, не надо так грубо о людях. К тому же, тётя Дуня тебе в матери годится, – прервала Поля свою дочь.
– Не дай бог мне её в матери, – пробурчала Лиза. – И в свекрови тоже.
На следующий день Лиза проснулась бледная, не отдохнувшая, с головной болью. Весь день она не могла встать с постели, бредила, её знобило, а к вечеру стошнило, и лихорадка отступила – Лиза смогла, наконец, уснуть спокойным глубоким сном.
Мать беспокоилась. Никто не знал, что это было. Лихорадка, как наступила, так же внезапно и отпустила.
Что-то произошло в ту ночь, – словно пелена застелила глаза, и голова так и не прояснилась. Только с той ночи в память Лизе врезался образ Григория, и никак не могла она отделаться от него. Наоборот, всё больше, всё чаще стала думать она о Грише. Ругала себя за эти мысли, гнала их от себя прочь, но ничего не могла с собой поделать – всё возвращалось вновь.
Однажды она не выдержала и поделилась с подругой:
– Послушай, Нюра, это очень важно. Я не знаю, что происходит, но я постоянно думаю о Грише.
Нюра всплеснула руками от радости и бросилась подруге на шею.
– Наконец-то, – радовалась она. – Теперь вы с Гришей…
– Нюра, подожди, – пыталась утихомирить её Лиза. – Я ещё ничего не собираюсь делать. Я просто…
– Ты просто влюбилась, да? – глаза Нюры светились детской радостью.
– Да не знаю я, – в задумчивости произнесла Лиза. – Не могу сказать, что полюбила. Когда бы я успела? Да и не могло оно всё так вдруг поменяться. Но вот только я целыми днями о нём и думаю.
– Ой, как это здорово! – Нюра снова обняла подругу. – Гриша будет счастлив.
– Подожди. Не говори ему ничего. Не надо.
Нюра слегка расстроилась. Ей хотелось первой сообщить брату такую радостную для него новость. Но она пообещала подруге, что ничего никому не скажет.
Вскоре Гриша сам позвал Лизу погулять, и она тайком от отца стала бегать к нему на свидания.
2.
Наступила весна, и Григорий прислал в дом Пахоменко сватов. Сватовство закончилось скандалом – Павел в ярости прогнал гостей из дома и сказал Лизе, что не даст своего благословения на этот союз. Мало того, если Лиза ослушается его и всё же выйдет замуж за Гришку, то он не даст ей ни гроша приданого.
Лиза была не менее упряма, чем отец – характер она унаследовала именно от него, – поэтому в конце весны, когда закончили посевные работы, Лиза Пахоменко и Григорий Суботин сыграли свадьбу. Павел не пришел на эту свадьбу, и сдержал слово – не отдал Лизе полагающуюся ей часть приданого, так что Лиза, будучи уже Суботиной, пришла в дом к мужу, в чём была.
Мать Григория, Дуня, обозлилась на Павла, поэтому всё время цеплялась к Лизе и придиралась. Только подруга Нюра была её отдушиной, да и то недолго. Вскоре сыграли вторую свадьбу – Нюры и Матвея, и Нюра покинула родной дом.
Шло время. Лиза часто навещала свою семью. Она очень скучала по маме, братьям, сёстрам, и особенно по отцу. Ей было обидно до слёз, что они с отцом так рассорились. Ей очень хотелось за всё попросить у него прощения. Но Павел ходил чернее тучи и всем своим видом показывал, что лучше его не трогать.
Как-то в одном из разговоров с мамой Лиза призналась, что не любит Гришу, что ей там плохо, и она хочет обратно домой.
– Как пеленой тогда глаза застелило – везде только Гришку этого и видела, ни о чём другом думать не могла. А как свадьбу отыграли, жить стали, так куда всё и делось – сошла пелена с глаз, и увидела я снова, как он мне противен. Чуть ли ни на следующий день всё увидела, – плакала Лиза. – Что мне теперь делать? Как жить дальше?
Мать обняла дочь и, как в детстве, стала гладить её по волосам.
– Он тебя обижает? – спросила Поля, пытаясь скрыть тревогу и волнение.
– Нет, что вы, мама, – возразила Лиза. – Не обижает. Просто не люблю я его. А как подумаю, что в постель к нему надо ложиться, так хочется волком выть. Мама, можно, я у вас переночую? – Лиза подняла на мать полные слёз глаза.
– А что это даст? – спросила Поля, глядя дочери в глаза. – Сегодня переночуешь дома, а завтра ведь всё равно к мужу возвращаться надо.
– Не хочу я туда возвращаться. – Лиза снова уткнулась лицом матери в шею.
– Не получится, – ответила мать. – Ты ослушалась отца, наперекор ему вышла замуж за Гришку, отец до сих пор не может тебе этого простить, хотя почти год уже прошёл. А теперь ты вообще хочешь опозорить его скандалом? Он не переживет такого унижения. У твоего отца сердце стало пошаливать в последнее время. Не добивай его, я тебя прошу.
Лиза с тревогой посмотрела на мать. Она никогда не задумывалась о возрасте своих родителей, а ведь им уже было под пятьдесят. Лиза представила своего отца, всегда такого сильного, решительного и неутомимого. Мысль о слабом сердце отца никак не вязалась с этим сильным образом. И, тем не менее, Лиза понимала, что годы тяжёлого труда, хлопот и потрясений не прошли бесследно. А тут ещё она со своим замужеством.
– Хорошо, мама, я вам обещаю, что не заставлю больше папу страдать, – сказала Лиза, вытирая слёзы. – Я очень вас всех люблю. Только можно, я ещё немного с вами побуду?
– Побудь, конечно, доченька. – Поля снова прижала Лизу к себе. – Ничего, со временем привыкнешь. Мало кто из нас, женщин, счастливы замужем, потому как выскакивают девчата замуж за первого, кто позовёт, боясь в девках засидеться. Как за двадцать перевалило, так всё уже – переспелый фрукт, никому не надо. Вот и спешите, боитесь опоздать. А потом плачете: ошиблась, мол, поспешила. Да поздно уже – семья, дети. Вот и приходится терпеть ради детей да ради имени доброго. А то ведь как ещё в других семьях бывает: родители решают всё за молодых – выберут пару, сосватают, поженят, а вы живите потом, как хотите. И ничего, живут, и даже счастливы потом, а со временем ещё и спасибо родителям говорят. Так что тебе, кроме себя самой, не на кого больше пенять. Сама свой выбор сделала.
– Да не выбирала я его, мама. Говорю же вам, как будто затмение нашло, как тумана кто напустил. Я же Гришку никогда не любила, даже наоборот. Он – гуляка и болтун, к тому же выпить крепко любит. Это всё не по мне. Не могла я в такого влюбиться.
– Отец тоже тебе всё это говорил не раз. Но только на все отцовские запреты и мои уговоры ты твердила, как завороженная, что только он тебе нужен – только Гриша, и всё.
– Точно, как завороженная, – задумчиво повторила Лиза, потом встрепенулась: – А может, они и правда меня приворожили? Тётка Дуня, свекровь моя, могла таким согрешить. И Гришка быстро так со сватовством подсуетился. Точно она его научила.
– Да не выдумывай, – возразила мать. – Это грех большой. Да и вообще, ну не могла же Дуня таким заниматься.
– Почему не могла? Да запросто.
– Не придумывай, – повторила мать. – И не сваливай свою вину на других. Выбрала себе мужа, вот и живи теперь, как все живут. Стерпится-слюбится.
– Да не слюбится, – вздохнула Лиза.
3.
Прошло еще полгода, Лиза пообвыклась в новом доме, смирилась. Муж любил её, не обижал, старался быть нежным. Не загружал работой. Лиза сама загружалась по самую макушку – с самого утра и до поздней ночи – то по дому, то по хозяйству, то прибраться, то обед приготовить, а всю весну да всё лето в огороде спину не разгибала. Ей свекровь, бывало, кричит с порога:
– Лизавета, брось, отдохни маленько. А то устанешь, ослабнешь. Вечером на мужа-то сил не останется.
– А ничего, – отвечала ей Лиза, – вечером зато к ужину будет стол накрыт, как положено, и муж будет сыт и доволен – это главное. А то ведь некормленого мужика и ублажить-то не получится.
– Ох, и остра же ты на язык, Лизавета. Всё такая же, как и прежде, своенравная и непокорная.
Поохает, повздыхает и обратно в дом зайдет. А Лиза махнёт только рукой, и обратно к грядкам, спину гнёт до заката – ей отдыхать некогда.
Вечером после работы, бывало, то к матери с отцом забежит проведать, то к подруге Нюрочке. Нюра с Матвеем жили на соседней улице, так что виделись подруги часто: новостями поделиться да на жизнь семейную нелёгкую поплакаться.
– Матвей изменился, – вздыхала Нюра. – Поначалу был такой ласковый, говорил, что любит, замуж настойчиво звал, уговаривал, цветы полевые охапками приносил. А как поженились – так куда всё и подевалось? Второй год всего живём – а ни любви, ни счастья. Только ревнует, как чёрт. Проходу не даёт со своей ревностью. А как напьётся, так вообще дурак дураком, звереет, хоть прячься. Я даже его побаиваюсь пьяного. Ну а вы как? Всё у вас там ладится?
– Да ничего, – отвечала Лиза, – живём помаленьку.
Осенью Лиза поняла, что беременна. Так что к следующему лету в семье Григория и Лизы Суботиных ожидалось пополнение. Тогда Павел Пахоменко окончательно смирился, собрал всё причитающееся Лизе приданое, погрузил на телегу и отвёз дочери. Больше двух лет он держал обиду на дочь, и почти с ней не общался. Для него была мучительна эта вынужденная глупая разлука, он очень скучал и тосковал по своей любимице, но не мог простить того, что Лиза ослушалась его и пошла наперекор слову отца – он желал другой судьбы для своей дочери.
Но когда узнал, что скоро Лиза подарит ему внука, смягчился и простил её, тем более что сам собирался вскоре снова стать отцом – уже в пятнадцатый раз за тридцать лет.
Так что мать и дочь – Поля и Лиза – носили своих детей в одно время. Гриша, довольный и гордый будущим отцовством, затеял строительство своего собственного дома, но вместо того, чтобы строить дом, все дни напролёт гулял и веселился, как и прежде.
Прошла зима, потом и весна, наступало лето 1919 года, а дом и наполовину ещё не был построен.
Однажды терпение Лизы кончилось. Она отыскала мужа на реке, где он с Матвеем в шумной компании пил сивуху за здоровье своего будущего ребёнка. Лиза сдвинула брови и упёрлась руками в бока.
– И долго ещё это будет продолжаться, Гриша? – обратилась она к мужу. – Может, ты прекратишь попойку и достроишь наш дом? Или мне придётся родить посреди огорода в недостроенном доме, или, ещё хуже, в сарае?
Все обернулись в сторону Лизы. Она стояла с воинствующим видом среди изрядно подвыпивших мужиков – такая хрупкая и решительная одновременно. Длинный летний сарафан обтягивал её большой круглый живот, платок сбился с плеч; пышная, налитая уже будущим молоком грудь высоко вздымалась от тяжёлого дыхания и от волнения; прядь чёрных волос выбилась из причёски и струилась по щеке вдоль виска. Все на мгновение умолкли, зачарованные видом взволнованной Лизы. Первым очнулся Матвей. Он, шатаясь, подошёл к Лизе вплотную и сказал, похабно улыбаясь:
– А ты, как видно, смелая, не побоялась прийти одна в компанию нетрезвых мужчин.
При этом он громко икнул и пошатнулся в сторону Лизы, обдав её крепким перегаром. Лиза едва сдержала приступ тошноты.
– Я не боюсь ни твоих друзей, ни тем более тебя, – холодно произнесла Лиза, брезгливо скривив губы.
– Конечно, не боишься, – передразнил её Матвей. – Не боишься, потому что Гришка рядом.
Потом наклонился к самому её лицу и добавил:
– Но ведь его могло здесь и не быть. И кто бы тебя тогда защитил?
Лиза отшатнулась от Матвея и увидела в его глазах похотливый блеск, от которого у неё мороз по коже пробежал. Она отвернулась от пьяного развратника и снова позвала мужа:
– Гриша, ты меня слышишь? Идём домой. Пора уже прекратить гулянье и начать вести себя по-мужски, и как будущий отец, а не как мальчишка! А, что с тобой говорить?! – махнула Лиза на пьяного в стельку мужа и ушла прочь.
4.
Дом Григорий так и не достроил. Остался посреди пустого участка недострой – стены до половины, без окон, без крыши, – так всё и бросил. Выделили им Гришины родители в своём доме отдельную маленькую комнатку, Гриша на скорую руку пристроил к ней ещё одну. Вот и получилась у них своя добрая половина.
В начале лета Лиза родила своего первенца, Павла – назвала в честь отца. А через месяц её мать родила дочь Дуняшу. Лиза вместе с Павликом была возле матери. Малыша своего отдала на руки старшим сёстрам, а сама помогала тётке Бышихе, которая месяц назад приняла у Лизы Пашеньку, и сейчас хлопотала возле Поли. Роды были нелёгкие, но всё прошло благополучно, и кричащую малышку уже полоскали в тазу с тёплой водой. Потом туго запеленали и положили рядом с Полей, которая, наконец, почувствовала облегчение и отдыхала.
Лиза вышла из спальни в общую комнату, чтобы взять воды для матери, и случайно услышала, как в сенях тётка Бышиха говорила её отцу:
– У Пелагеи были тяжёлые родины, ребёночек крупный, да обвит был за шею, никак выходить не хотел. Точно, как у Лизаветы. Но та девка молодая, крепкая, быстро отошла. А вот жену твою придётся поберечь неделю, а то и две – будет видно. Так что не поднимай её пока, пусть полежит, а через два-три денька уж и вставать понемногу можно. Да вот ещё что: за ребёночком присматривай – как вести себя будет. Если плакать много будет или дёргаться начнет, зови тогда меня.
– Понимаешь, – продолжала повитуха, – ребёночек долго в промежности головкой пробыл – застрял, чуть не задушился. Так что, как бы водянок в головке-то не было.
Лиза бросилась в детскую комнату, где детвора по очереди нянчилась с племяшом, схватила сыночка на руки, прижала к груди крепко, потом отстранила и оглядела его – маленький Павлик спал, мирно посапывая, не дёргался и не кричал. Лиза поцеловала его нежную щёчку, и опять прижала к себе своё дорогое сокровище. А парень, видать, почувствовал тепло и запах маминой груди, открыл глаза, поводил ими, потом заворочался, скривился и захныкал, да так жалобно, что у Лизы сердце сжалось. Она расстегнула до половины рубаху, освободила грудь, полную молока, и приложила к ней сына. Тот пару раз потыкался носиком, как котёнок, затем нащупал ртом сосок, ухватился за него и стал жадно тянуть молоко, как будто боялся, что у него сейчас это отнимут.
И ничего другого не существовало в этот момент для Лизы – были только она и её маленький сыночек, и ничего важнее и быть не могло. Все проблемы уплыли куда-то очень далеко – её сейчас не беспокоила совместная жизнь с нелюбимым мужем, её не волновали трудности и заботы – сейчас она была просто счастлива.
Маленький Павлик утолил первый голод и жажду, и теперь тянул молоко немного спокойнее. А когда насытился и стал засыпать, то лишь изредка потягивал молоко, но грудь не выпускал, не желая полностью расстаться с удовольствием. Тогда Лиза сама осторожно высвободила свою грудь, положила спящего Павлушу на кровать, застегнулась, оправилась, и пошла проведать маму и младшую сестрёнку, которая только час назад увидела свет.
Первые две недели, пока Поля окончательно не окрепла, Лиза каждый день приходила к ней, ухаживала за матерью, организовывала младших братьев и сестёр нянчиться с самыми маленькими, а старшие помогали ей по хозяйству – стирали, готовили обед, кормили скотину, поливали огород.
Иногда к ним в гости заходила Нюра Суботина.
– Так, – говорит, – шла мимо, дай, думаю, зайду на минутку, проведаю вас всех. У вас так хорошо,– вздыхала она, – так дружно, весело, шумно. Не то, что у нас, с ума можно сойти от тоски.
Нюра любила детей и очень хотела родить своих, но у них с Матвеем не получалось, вот и нянчилась пока с чужими. Она обожала своего племянника, маленького Павлика, и всё время возилась с ним, как со своим.
– Я как побуду полдня с ним, так потом и стоит он у меня перед глазами; куда б я ни шла, что бы я ни делала – везде его вижу. Хочется рассказать кому-нибудь, а поделиться не с кем, даже с самым близким – с Матвеем. Однажды не удержалась, рассказала ему про то, как с Павлушей и Дуняшей день нянчилась, так он меня упрекнул, что, мол, самой уже пора. А что я могу поделать, если не выходит ничего? – вздыхала Нюра. – Два года уже мы с ним живём, и ничего. Видно, бог меня наказал.
– Ты что, Нюра? – испугалась Лиза, – грех такое говорить. Да и за что богу тебя наказывать? Ты ведь и мухи в своей жизни не обидела. А то, что живёте с Матвеем уже два года – так разве это срок? Мы-то ведь с Гришей уже вторую годовщину справили, а я ещё с пузом ходила. – Она обняла Нюру и погладила её по волосам. – Не переживай, всё у вас ещё получится. Будут и у тебя обязательно деточки. А пока вон учись, набирайся опыта с нашими.
В это время дверь отворилась, и в дом вошли Григорий с Матвеем.
– Доброго здоровья вашему дому, – поздоровались они.
– А мы думаем, где это наши жёнушки запропастились? – улыбнулся Матвей, подходя к молодым женщинам. – А они вот где спрятались.
– А где нам ещё быть? – ответила Лиза, гордо вскинув голову. – Где дом, дети, где семья – там нас ищите.
– Ну, ты, Лиза, понятно, – он глянул исподлобья Лизе в глаза, – а другие только по гостям ходят, – и Матвей кивнул в сторону жены.
– Матвеюшка, – встрепенулась Нюра, – я ведь только подруженьку навестить хотела, да с детками побавиться.
– Ладно, не заводись, – пробурчал Матвей, – я ничего против подруги твоей не имею. А вот детей своих уже пора нянчить.
Нюра опустила глаза. Лиза почувствовала обиду и боль подруги, и вспыхнула от негодования.
– Матвей! – сказала она, еле сдерживая возмущение, – как ты можешь так говорить? Ты же задеваешь её за живое.
– Ой, бабы, – скривился Матвей и замахал руками, – вас только тронь, так вы уж и не отстанете.
– Зачем ты так обижаешь Нюру? В чём ты её обвиняешь? – не унималась Лиза. – Может, это вовсе не она, а ты не можешь…
Она запнулась на полуслове. Матвей страшно глянул на неё. Нюра увидела перекошенное гневом лицо мужа и испугалась за подругу, – Нюра знала резкий норов своего Матвея, – дальше могло произойти всё, что угодно. Нюра перевела взгляд на Лизу и испугалась ещё больше – её подруга сидела, гордо выпрямив спину и ровно держа голову, и бесстрашно смотрела прямо в глаза Матвею, и только слегка трепещущие ноздри и приподнятая левая бровь выдавали бурю негодования, которую Лиза еле сдерживала.
– Гриша, дружище, – наконец, заговорил Матвей, переведя взгляд с Лизы на Григория, – придержи-ка язык своей жене. Негоже так с мужиком говорить. – Он искоса посмотрел снова на Лизу. – Да, не моя ты супружница. Будь ты моей женой, ты бы не говорила так неуважительно.
– Я говорю так, как считаю нужным, – спокойно ответила Лиза. – И я точно не твоя жена, и точно ею не стану! Скорее земля перевернётся, нежели быть такому. А подругу мою не обижай!
– Лиза! – резко оборвал её Григорий. – Уймись!
Лиза молча встала и направилась к двери. Матвей сощурил глаза и процедил ей вслед:
– Не зарекайся.
Лиза вышла, даже не обернувшись.
5.
Прошла зима, за ней и весна. Летом маленькому Павлику исполнился год. Нюра продолжала часто навещать свою семью, Лизу и любимого племянника. Дома она больше не заводила разговор о чужих детях, боясь снова вызвать гнев и упреки мужа. Да и вообще старалась меньше рассказывать ему о семье брата. После той, слишком эмоциональной встречи она вообще боялась, что Матвей запретит ей дружить с Лизой. Но ничего подобного не произошло. Казалось, наоборот, Матвей даже стал немного мягче и внимательнее с Нюрой.
« – Неужели на него так подействовали слова Лизы? – наивно предполагала Нюра. – Он видел, что Лиза его не боится, и он отступил. Неужели проняла его?! Надо же. Никогда б не подумала».
Нюра не видела очевидного – того, что её муж всерьёз и давно был увлечён её подругой, и именно потому он так быстро остыл от Лизиных обидных, хотя и верных, слов, и потому он теперь чаще бывал в хорошем расположении духа. Иногда он вместе с женой ходил к Григорию в гости, желая лишний раз повидать Лизу. Никто не придавал значения таким переменам в поведении Матвея. Никто, кроме Лизы. Она понимала, в чём дело, чувствовала постоянно взгляд этого человека на себе, видела блеск в его чёрных глазах – и ей становилось страшно и тревожно за подругу. Лиза понимала, что Матвей потерял всякий интерес к своей жене, что Нюре теперь придётся несладко и натерпится она ещё от своего «Матвеюшки» – и от этого Лиза ещё больше ненавидела Матвея.
Григорий вернулся с работы немного раньше обычного. Лиза работала в огороде, маленький Павлуша был рядом с ней. Григорий спрыгнул с коня и привязал его к забору за двором. Затем обратился к жене:
– Лиза, бросай все дела, иди, причешись и переоденься – едем на речку, там гулянье. Сегодня Ивана Купала празднуют.
– Что ты надумал такое? – запротестовала Лиза, – я не собиралась никуда. Да и Павлушу куда мы денем?
– С пацаном мать побудет, а ты собирайся, не задерживай. Матвей с Нюркой уже, наверное, на реке.
– Нюра тоже поехала? – удивилась Лиза, но скорее тому, что ревнивый своенравный Матвей взял жену на гулянье, где вокруг будет столько молодёжи.
– Конечно, поехала, – ответил Григорий. – И уже, наверное, тебя заждалась. Бросай огород, никуда он не денется. А отдохнуть, как следует, уже давно пора.
Лиза вспомнила их с Нюрой девичьи гулянья – и у неё по коже пробежали лёгкие мурашки. Ведь это было совсем недавно, какие-то три-четыре года назад, а казалось, что это было в прошлой жизни, в какой-то далёкой, туманной, совсем не её, жизни. В памяти всплыли фрагменты воспоминаний – костры, молодёжь, дружно прыгающая через пламя, проникновенные песни, танцы босиком между костров, и река, вся усеянная венками из полевых цветов.
Ей захотелось вернуться в тот праздник и снова ощутить его. Даже голова закружилась. И Лиза сказала:
– А, чёрт с тобой. Поехали!
Она подхватила Павлика и понеслась в дом. Свекровь согласилась побыть с внуком, пока молодые повеселятся. Лиза умылась, ополоснула шею и руки, помыла ноги от пыли, переоделась в чистую, вышитую своими руками, рубашку с короткими рукавами и низким вырезом, стянутым тесьмой, причесала выбившиеся из прически пряди волос. Покормила Павлушу, отдала его в руки свекрови и вышла во двор. Григорий уже сидел в седле.
– Ну, чего так долго? – нетерпеливо спросил он.
– Сына покормила, – ответила Лиза. Она краем глаза окинула своего мужа, пока с его помощью залазила на лошадь. На нём была чистая выглаженная рубаха; начищенные сапоги блестели, как бока самовара. Он был гладко выбрит и причёсан – ну точно, как жених.
«Красивый, должно быть, у меня муж» – подумала Лиза.
До реки было минут пятнадцать пешего хода. Григорий с Лизой домчали за минуту. Солнце стояло ещё высоко, но уже не палило, как днём, а ласково посылало свои лучи созревшим полям и лугам, которые в предвкушении вечерней свежести и ночной прохлады уже начинали источать свои самые разнообразные ароматы – запах пшеницы па полях, овощей и ягод в садах, ароматы полевых цветов и трав повсюду.
