Тесс Хаген
Другие. Экзистенциалист
Решение
Закончив разбираться с Деном и приведя квартиру в подобающий вид, я занялся тем, что продолжил возиться с ним и Адой, как с маленькими детьми. Её перенес в гостиную на диван, уложил осторожно, при этом стараясь даже не смотреть. После вернулся к Дену и помог ему подняться, раны были довольно серьёзными и он позволил себе чуть постанывать, при Адочке держался – ещё один тревожный признак. Моя сущность бережёт Феникса, очень сильно.
– Теперь рассказывай, что случилось, – потребовал я у него, как только усадил в кресло, обкладывая всем, что нашёл. В ход шли полотенца, простыни, одежда. Не церемонясь я вытащил из шкафа то, что руки брали. Сейчас было важно остановить страдания физического тела Дена, иначе он не сможет быстро восстановить его.
– А чего рассказывать? Вы и так с Адой обо всем уже догадались, – шепнул он, зажмурившись от боли, когда я сильно стянул его руку полотенцем.
– Мне подробности нужны, Ден.
– Ну пришёл я по адресу, приготовился к уничтожению мелких влияний. Всё как обычно, ничего подозрительного даже и не было…
– Зря я с тобой не пошёл, – с досадой пробормотал я, от всей души желая, чтобы Денеб не услышал этих слов.
– Не начинай. Ты же не мог знать, что случится!
– Мог или не мог. Должен был догадаться. Хотя бы подумать, что из-за Ады Сёртун…
– Стоп! – шикнул он на меня, старательно запихивая за спину простынь. – Я знаю, что ты хочешь сказать, но не надо. Никто не виноват. Ясно? А вот за Аду тебе в морду – требуется!
– Давай, – я опустил руки и подставил своё лицо под удар.
Денеб так смотрел на меня, что я думал, будто рассыплюсь под его взглядом на сотни осколков. Вот умеет он так, и знает меня лучше матери родной. Рука его чуть дрогнула и я моргнул, неосознанно ожидая удара, но ничего не произошло. Ден тяжело вздохнул и отвернулся.
– Не делай так больше, слышишь? Тронешь её хоть пальцем, причинишь боль, я тебя сотру в пыль, ни песчинки не оставлю. Ясно? – буднично отозвался он.
– Я и не собирался делать ей больно… Нашло что-то, – глупо было оправдываться, особенно тому, кто никогда не поднимал руку на женщин и детей, не считая влияний.
– Вот чтобы больше ничего не… Понял? И, кстати, скажи…
– Что? – откликнулся я, пытаясь найти ещё что-нибудь, что помогло бы Дену. Раны продолжали сочиться отвратительной жижей, моментально пропитывая тряпки. Мы откидывали их в сторону и подкладывали новые.
– Зачем ты предлагал птичке метку убрать?
– Я ждал этого вопроса.
– Ну?
– Просто предложил, – я отошёл к окну, открыл его и попытался найти в карманах сигареты, но никак не мог.
– В пиджаке, левый, – прокомментировал Ден тут же. – И я жду ответа.
– Может в другой раз поговорим об этом? – мне удалось-таки закурить, я выпустил дым в окно, пытаясь придумать, как переключить разговор.
– Льё!
– Не могу тебе ничего объяснить сейчас, – устало выдохнул я, бросил окурок в окно и вернулся к Дену, чтобы поменять повязки. Раны постепенно затягивались, зато квартира теперь выглядела ужасно. Горы грязной рванины, испачканная мебель. Я сбросил пиджак на пол, подвинул столик ближе к дивану и побрел на кухню в поискать чего-нибудь выпить.
– Тащи сюда еды! – крикнул Денеб.
В холодильнике нашлись бутерброды, блины и куча всего ещё. Это я перетащил в гостиную вместе с чайником, тарелками, кружками и бокалами для вина. Последнее же обнаружилось в огромных количествах в винном шкафу, замаскированном под комод.
Ден перебрался с кресла на диван, скинул с себя все повязки и внимательно наблюдал за Адой. Она дышала едва заметно, иногда вздрагивая, видимо, от боли или от того, что ей снилось. Я не стал тревожить её сознание, даже не попытался туда заглянуть. Мне вдруг такое вторжение стало казаться слишком вероломным и неправильным.
Мы молча перекусили, бросив грязную посуду здесь же, на столе. Я курил, Ден перебирал свои пальцы, изучая их. Думал, наверное. Близилось утро, а мы всё ждали чего-то. Видимо, когда Ада проснется. Мои вновь поставленные блоки работали, как и положено, но ей пришлось очень непросто.
– Смотрю на Аду, на мою птичку… И как-то… Всё меркнет что ли? – удивленно прошептал Ден, обращаясь скорее к самому себе, чем ко мне. Он встал и медленно прошёлся по комнате.
– Ты мне сказать ничего не хочешь? – мягко начал я.
– Льё, похоже, у нас с ней всё очень серьёзно, – он вздохнул и опустил взгляд. – Обмен…
– Серьёзно? – вот тебе раз, не думал я, что такое возможно в реальности. Две огненные сущности. Удивительно! Вот чёрт…
– С ней точно всё будет нормально? – тревожно спросил Ден, поднимая на меня тоскливый взгляд. Ох, Денеб… Всё же ты по уши влюбился.
– Гарантировать не могу, но надеюсь. Почему ты мне раньше ничего не сказал? – я снова закурил и всеми силами старался не выдавать своего волнения, разочарования и любопытства. Они оба – уникальные. И мне среди них ну точно не место. Господи, почему Адочке достался Ден, а не я?
– Дайте еды, – растягивая слова еле выговорила Ада.
– Лапушка проснулась! – воскликнул Денеб и тут же оказался с ней рядом.
– Почему я всё время сплю?..
– Это влияние Льё, правда, вот такое странное, – он легко провёл рукой по роскошным волосам Адочки, и я невольно опустил взгляд. Как же больно видеть его заботу и то, с какой покорностью Феникс принимает её.
– Сила резонирует, плюс старые искажения у тебя в голове, дорогуша, – пожалуй, слишком жёстко ответил я.
– Кошмар, – Ада, похоже, открыла глаза и что-то смутило её, потому что дальше последовал испуганный вопрос, видимо, про новую надпись на груди сущности, – Ден… Она что же, навсегда?
– Ага, – гордо ответил Денеб. – Мне так даже нравится. Пусть будет. На память.
– Сёртун знает толк в красивых шрамах, – буркнул я, снова вспомнив и эту ночь и свою предыдущую боевую встречу с этим Феиксом. Закинув в тарелку немного еды, подал её Адочке.
– Это всё же он? Я догадалась…
– Умничка какая, – ехидно ответил я. Неужели она не помнит, что вечером сама же додумалась до этого самого очевидного варианта. Интересно, будет ли Ада и дальше сопротивляться правде?
– Льё, не начинай, – перебил меня Денеб довольно бесцеремонно. – Нам всем пришлось несладко. Зато теперь мы понимаем, с какой стороны ждать опасности.
Пришлось вкратце объяснить и Адочке и самому себе заодно, почему всё так вышло. Полезное и важное резюмирование. Сёртун слишком тупорылый, как бы это гнусно не звучало, в его действиях и мыслях нет изящества. Всё очень топорно, впрочем, как и у большинства Фениксов. Он думал, что я отбираю у него работу и лавры победителя. Хотя странно считать себя победителем, когда сражаешься с влияниями. Я же просто работал, делал то, что должен был. Но у Сёртуна проблема – он всегда завидовал тем, кто сильнее, умнее и успешнее в чем бы то ни было. Меня чаще вызывали для уничтожения сложных влияний, все самые непонятные случаи были моими, я много занимался исследовательской деятельностью, в отличие от него, за что меня ценили и уважали. У меня были реальные перспективы попасть в высшие чины, в том числе и судейские.
Всё пошло прахом после изгнания, стать изгоем не так страшно, как стать отступником. С изгоями хоть как-то общаются и взаимодействуют, отступников же открыто ненавидят и игнорируют. И я думал, что теперь-то Сёртун от меня отстанет. Противник устранён. Но, оказывается, он ещё и мстителен. И похоже, не успокоится, пока не сведет меня в могилу.
Что-то такое я и озвучил Адочке. Если учитывать потрясающее стечение обстоятельств – любимого Феникса Сёртуна в руках моей сущности… Ну кто в здравом уме подумает, что это не мой хитрый план, а невероятная случайность? Никто. А уж этот Феникс и тем более.
Она вспоминала ужасы прошедшей ночи, с тревогой поглядывая на Денеба, явно боялась, что это может повториться. Да ещё переживала о том, как эта ситуация будет обыграна в сообществах. Но мы же в буфере! Прекрасное захолустное место, что я собственно и озвучил – никто не будет разбираться на полном серьезе с тем, что тут произошло. Тем более с сущностью отступника. Даже если бы Дена убили…
Додумать мысль и ответить что-то ценное и веское я не смог, потому что Денеб вдруг так ласково и совершенно любовно провел рукой по шее Ады, с диким, всепоглощающим наслаждениям смотря на её реакцию, а она прильнула к нему, совсем как к родному. Я не справился с собой. Поморщился, скорее от досады, чем от недовольства этими довольно интимными жестами.
Раз уж всё вот так интересно повернулось, раз Ада видела то, что случилось и до сих пор тут, с нами, стоит поговорить с ней прямо.
– Ада, если ты поможешь нам с Деном, то обещаю – мы сделаем так, что Сёртуну воздастся за все его грехи, – тихо и твёрдо начал я, прямо взглянув на неё. Кто бы знал, чего мне стоил вот такой отчасти холодный и безэмоциональный взгляд.
– Чем я могу помочь?
– Есть одно маленькое дело и ещё другое, чуть побольше. Я бы попросил тебя помочь с первым, а на счёт второго сама решишь потом. В общем, – я чуть подался вперёд, – нам нужна помощь в уничтожении довольно крупного влияния, чтобы отработать схему быструю и надежную. Но без Феникса нам скорости не добиться. На этом товарище опробуем, и если пойдет хорошо, то будем применять на гигантском! Ты, наверное, слышала, что они объявляются иногда, типа того, что тебя крыла лишил. У меня есть идея фикс – попробовать его не просто уничтожить, а немного поживиться силой… Но это потом…
Она молча переводила взгляд с меня на Дена и обратно, видимо, соображая, что к чему. Я очень надеялся, что желание отомстить Сёртуну и надежда на полную свободу победят.
– Вы ненормальные, – только и шепнула Ада.
– Есть немного. И ты в нашей компании. Теперь уже совсем своя, – так же тихо ответил ей Ден.
– Ага, неплохо так Денеба приложила, благо он готов был. А то бы… – я рассмеялся, вспоминая беглое сообщение Дена перед тем, как он отправился на задание. Адочка попыталась его выжечь, самую чуточку. Вот же смелая и безрассудная женщина. – Ну что, согласна?
– Согласна. Хоть повеселюсь, – как-то уж очень нерешительно ответила Ада.
А я достал из-под столика бутылку вина, открыл и наполнил бокалы. Самое время выпить!
– Вот и славно, вот и хорошо.
Что ж, я даже не думал, что это будет так просто. Удивительно, что Ада вообще согласилась участвовать добровольно в нашей небольшой затее. Либо она очень хотела отомстить Сёртуну, либо боялась потерять Дена и остаться одна. Мне ничего не стоило заглянуть к ней в голову и узнать ответ, но достаточно было и того, что я чувствовал и видел. Между Адой и моей сущностью с каждой минутой протягивалась тонкая нить, которая, пожалуй, была предвестником связи более тесной и сильной, чем между мной и Денебом.
Я достал блокнот и принялся рисовать, молча потягивая ароматный сигаретный дым. Это всегда меня успокаивало. Рисование – сродни медитации, способ раствориться, на некоторое время переместиться из этого мира в другой, который я создаю сам.
Краем глаза видел, как по комнате хаотично перемещался Ден, наводя порядок, – верный признак того, что ему полегчало. Он – единственный, кого я знаю, получающий удовольствие от уборки. Немного угомонившись, сущность переместилась на кухню и гремела там посудой. Я даже чуть усмехнулся – наверняка теперь нас ждет вкусный и сытный обед. Сам я дома никогда практически не готовлю ничего основательного, потому крайне люблю оставаться у Дена.
Адочка сначала внимательно наблюдала за нами, а потом молча побрела в ванную. Выглядела она неважно, как-то уж слишком устало и угнетенно. Натура Феникса такова, что стремится как можно скорее восстановить состояние человеческого тела, в которое помещена. Но у Ады одно крыло и слишком много искажений. Я должен ей помочь, должен что-то придумать…
Ден позвал меня на кухню. Прихватив блокнот, я не медля ни минуты, оказался там, уютно устроившись за обеденным столом. Здесь я себя чувствовал так же хорошо и спокойно, как дома. Иногда даже лучше, потому что был не один. Рядом с Деном не так одиноко, до сих пор удивляюсь, как так случилось, что нам несказанно повезло стать рабочей двойкой. Без него я давно бы оказался на экзистенциальной свалке истории, а он без меня – рассеялся бы как дым.
Денеб достал дымящийся обед из духовки, что-то напевая себе под нос, и этим упорно напоминал мне какую-то домоуправительницу из прошлого века.
– Тебе смотрю полегчало, – констатировал я.
– Ага. Спасибо, что помог, – не оборачиваясь ответил Ден, но я-то знал, что он сдержанно улыбается, как и всегда в такие моменты.
Я раскрыл блокнот и принялся быстрыми движениями набрасывать самый трогательный момент из детства, когда мы только-только с Денебом познакомились и ещё толком ничего не знали друг о друге. Тогда мы вместе вытаскивали тонущего пса из речушки, перепачкались оба, разодрали колени и руки в пух и прах, но чувствовали себя настоящими героями, а после долго выясняли, кто больше трудился. Так увлекся рисунком, что даже не заметил, как вернулась Ада, завернутая в пушистый банный халат, уютная и домашняя.
Мы все вместе чудесно провели этот день: вкусно ели, много болтали совершенно о пустом, шутили, подкалывали друг друга, как самые настоящие друзья. Конечно, я и Ден и так ими были, но Ада удивительно органично вписалась в нашу мужскую компанию, будто бы всегда так и было: Феникс, экзистенциалист и его сущность. Мне всё чаще хотелось называть Дена нашей сущностью, и это тревожило. Пожалуй, я не хотел не только отдавать Аду Денебу, но и его не был готов делить с ней. Непонятное чувство, непривычное, будто чужое и ненастоящее.
Хорошо, что мои мысли в большей степени занимал завтрашний благотворительный вечер и экзистенциальные блоки. Я всё думал, как бы так улучшить их, усовершенствовать, чтобы меньше сил тратить, и чтобы Ада чувствовала себя лучше. Кроме этого, мне не давало покоя её крыло. Почему второе никак не восстанавливается, что ему мешает? Чутье не могло меня подвести – я знал, что могу помочь! Только как?
Ближе к вечеру мне всё же пришлось уйти. Злоупотреблять гостеприимством я не привык, помощь никому больше не требовалось, да и самому мне уже хотелось побыть в тишине и одиночестве. Нужно хорошенько выспаться, чтобы завтра потрудиться в полную силу. Постоянные блоки меня выматывали не хуже, чем моё присутствие Аду.
Одинокое пристанище истинного экзистенциалиста смотрело на меня туманными глазами занавешенных окон, дышало чуть затхлым воздухом с лёгкими нотками красок и лаванды. Привычно, печально и слишком меланхолично для такого вечера. Особенно после светлой и уютной кухни Денеба. После общества Адочки.
Со слишком откровенным наслаждением я принял душ, выпил воды и забрался под любимое тонкое одеяло. За этот день мне ни разу не вспомнилась Майя, такое чувство, будто её и не было вовсе, никогда. А ведь я очень хотел с ней познакомиться, сделать из наших отношений что-то загадочное и красивое, поиграть изящно и с удовольствием. Наверное люди не для меня. Я не понимаю их. Хотя может это она такая – чересчур серьёзная, запуганная, правильная. За время нашего знакомства мне так и не удалось понять, для чего она живёт, какие у неё цели, кроме бесконечной работы и волонтерства.
Майя вообще сейчас мне уже не казалась счастливым человеком, чего-то ей не хватало, как картине красок или перспективы. Либо это я желал видеть особенное там, где его нет и быть не должно, слишком искушенный, слишком требовательный зритель. Мы с ней теперь оказались подвешены, как марионетки после спектакля, на крючки. Висим, болтаем ногами, посматриваем друг на друга и ничегошеньки не понимаем: спектакль окончен или ещё нужно выходить на сцену?
Нужно, конечно. Завтра последний раз предстояло отыграть пьесу под названием “Льётольв – великий благотворитель и Майя – волонтёр”. Я потянулся за телефоном: весь день не проверял почту и сообщения. Организация вечера тщательно спланирована, и я мог себе позволить немного отдохнуть. Но завтра…
Майя писала в течение дня несколько раз, спрашивала, как идёт подготовка, нужно ли чем-то помочь, сетовала на моё молчание, но не обижалась. Во всяком случае в сообщениях ничего такого не было. Она вообще не в состоянии обидеться, расстроиться может, огорчиться – тоже, но не более. Крайне, болезненно добрая. И никакие мои искажения не могли её исправить. Возможно, пока.
Вместо того, чтобы написать ей кратко, что к чему, я набрал номер, даже не глянув на время.
– Доброй ночи, – шепнул в трубку.
– Привет, – ответила она довольно холодно.
– Не разбудил?
– Нет.
– Почему не спишь?
– Льё, ты по делу звонишь или что? – тихо возмутилась Майя, тяжело вздыхая куда-то мимо трубки.
– Ты одна?
– Я не хочу, чтобы ты приезжал.
– Даже не думал, – тут же выпалил я и моментально пожалел, вышло неэтично. Будто бы отказ от её общества. – Вернее, не стал бы без приглашения.
– Раньше тебя отсутствие приглашения не смущало, – немного колко ответила Майя, и мне снова не хватило эмоций. Веяло безнадежностью, покорностью и излишним принятием.
– А теперь смущает. Но я не за этим… Завтра ведь важный день… Волнуешься?
– Есть немного.
– Прости, что… Что оставил тебя одну с этим всем… Но друзьям была нужна моя помощь, и я целый день провел с ними.
– Ничего страшного, они ведь важны для тебя тоже. А вечер – это просто работа.
– Май!
– Что?
– Почему ты так спокойно реагируешь на всё? Тебе не обидно? – не выдержал я.
– С чего ты взял, что твоя помощь твоим же друзьям должна меня обижать?
– Я не об этом…
– Льё. Не хочу говорить. Ни о нас, ни о завтрашнем дне. Правда. Я понимаю, что тебе нужны конкретные слова и действия от меня, но… Пока всё так, как есть. И что будет дальше покажет время. Давай разберемся с книгой, а уж потом…
– Тогда до завтра.
– Спокойной ночи.
Она повесила трубку первая и очень быстро, будто боялась, что я скажу что-то вдогонку. Но говорить мне было нечего. И так всё понятно – Майя упорно не желала принимать никаких решений, но как ни странно, я был этому рад. Пусть остаётся со своим Глебом и живёт обычную жизнь, только мне поможет сначала немного. Значит основная задача сейчас – просто её не потерять. Всё. Держать рядом, сохранять добрые отношения или нейтральные, но довольно близкие. Понемногу продолжать искажать.
Только вот Глеб-Герша меня тревожил. Как бы он чего не натворил… Завтра ведь придёт вместе с Майей, меня узнает обязательно. Нет такого Феникса на Земле, который не знал бы истинного экзистенциалиста Льётольва. И чем нам это грозит, не очень понятно. Очередной выходкой Сёртуна или чем-то более серьёзным?
Голова начинала гудеть, перед глазами всё туманилось. Я спрятал телефон под подушку и улёгся подальше от края, заворачиваясь в одеяло основательно. Не хватало ещё разболеться, что довольно часто со мной случалось в это время года. Слишком тяжело постоянно поддерживать блоки для Ады, да ещё и решать будничные вопросы, обдумывать стратегию и одновременно держать себя в руках. Я ужасно утомился и хотел только одного – поскорее уснуть.
Великий благотворитель
Очередное утро. Сколько их было в моей жизни – не сосчитать, и чем дальше в туманное будущее, тем тяжелее открывались глаза, тем сложнее поднималась голова с подушки и тем труднее становились вдохи. Я сел. Осмотрел комнату совершенно пустым, но голодным взглядом. Вместо мыслей – ветер.
Окна, шторы, шкаф с приоткрытой дверцей и вот оно, то, что я искал – Феникс. Холст. Моя Ада. Которая сейчас спокойно спит рядом с Денебом, на его плече, согретая его теплом. Именно он приготовит ей завтрак, поцелует в сонные сладкие губы, поймает первую утреннюю улыбку.
На жалкое мгновение мне показалось, что я одержим и схожу с ума. Экзистенциалист – не сущность, Фениксы не должны бы так на меня влиять. Хотя… Если вспомнить, сколько я глушил в себе чувства к Адочке, с того самого дня, то нет ничего удивительного, что теперь, когда она так близко, мне слишком сложно справляться.
Откуда-то издалека, из тех уголков моего тела, о которых я не знал, медленно, гнетуще, как тёмные тучи в грозу из-за горизонта, поднималось отчаяние. Я схватился за голову, но тут же отдернул руки, ибо прикосновение вызывало боль, и вцепился в край кровати. На пол упали скромные капли крови, проведя ладонью под носом, я с удивлением обнаружил, что льёт из него.
До ванной брёл в полусознательном состоянии, цепляясь за стену. Не мог думать, не мог понимать. Просто переставлял ноги, стараясь держать в поле зрения раскрытую дверь.
Кровь капала в раковину и растворялась в потоке ледяной воды. Я тупо смотрел на этот маленький водоворот и никак не мог взять в толк, что со мной, хотя реакция вполне нормальная на нагрузку.
– Да какого чёрта! – психанул я, когда понял, что кровь не собирается останавливаться.
На место отчаяния и странной пустоты пришла злость, сумасшедшая, нестерпимо больно жалящая сердце. На кого я злился и за что? Сам не знал. Себе я казался невероятно жалким, бессмысленным и одиноким, как потерявшийся старик без памяти. Вот он бродит из угла в угол и всё спрашивает сам у себя “кто я, где я, куда идти?”. И свербит где-то в заброшенном уголке памяти ответ, и никак до него не добраться. А может быть и нет никакого ответа, может быть все ответы давно потеряны и смысла в них уже никакого.
Кто я? Экзистенциалист.
Где я? У себя дома.
Куда идти?
Я поднял глаза к зеркалу над раковиной и отвернулся, не желая видеть себя. Уткнулся лицом в полотенце, крепко прижимая его к носу и растянулся на холодном полу, отвратительный сам себе.
В комнате надрывался телефон, а я всё лежал и смотрел в потолок. Меня всегда пугала пустота, страх превратиться в ничто преследовал с детства, с того момента, как я понял, что могу менять мир вокруг только лишь силой своих наивных рисунков. Разве я настолько хочу силы и признания, что готов бросать в неизвестность тех, кто дорог мне больше, чем моя собственная жизнь? Это просто-напросто попытка заткнуть пустоту в душе, которая пожирает меня изо дня в день.
– Хватит, – шепнул я себе, убирая полотенце от лица. – Хватит!
Поднялся, безразлично умылся, забросил грязные вещи в стиралку, оделся в любимое: чёрный костюм и клетчатое пальто, опять забыв про шарф. И уже спустя несколько минут мчался по дороге, ведущей далеко за город, в багажнике громыхали чистые холсты, но только один из них выделялся. Феникс.
В лесу местами ещё лежал снег, но проталин для этого времени года было удивительно много. Значит, весна ранняя. Может оно и к лучшему, я поскорее приду в себя и перестану страдать. Этим странные мучения очень похожи на экзистенциальную лихорадку, которая предшествует старости. Но я слишком молод, чтобы уходить на покой, мучаться кошмарами, головными болями и депрессивно умирать лежа в постели, роняя свинцовые слёзы при воспоминании о кистях и красках. Нет. Мне рано ещё.
Но как же болело в груди, ныло, терзало, скреблось противно и тоскливо. Взять бы побольше чёрной краски и залить ею мир, чтобы ничего не было видно, ни света, ни тьмы, ни робкой весенней зелени, ни этих вопиюще-белых холстов. И на них тоже – пустота! Она вовсе не черная, как любят её изображать художники и описывать в книгах. Пустота может быть белой, кричащей, отвратительно-раздражающей! И я бы бросил холсты на скудные клочки снега, но тогда белый цвет размножится, растащит пустоту по лесной полянке, солнце растворит и напоит землю.
Она везде… Моя боль.
Я побросал холсты как пришлось на землю, а сам лег сверху. Сил стоять не было, да и желание жечь их куда-то резко пропало. Лежа на белом рукотворном ковре, я прижимал к себе картину с изображением Феникса, и смотрел на высокое голубое весеннее небо.
Облака плыли далеко-далеко, и если забыть, что сейчас весна, то кажется, будто на дворе месяц июнь, я под Будапештом, мне лет десять. В нашем уютном зеленом дворике на траве лежит старый бабушкин плед, а на нём – я, маленький экзистенциалист Льё, задираю голову повыше, чтобы лучше видеть, как клубятся белые дымные гиганты, и как смело рассекают их, проходя сквозь, крошечные самолеты. А потом, оставленные ими следы, долго превращаются в облака, продолжают разрезать их, теряются, рассыпаются, исчезают… И не было для меня больше счастья, чем беззаботно радоваться вполне обыкновенному чуду.
Сейчас я затаившись ждал, что точно так же как тогда, в далеком тёплом детстве, на небе покажется самолёт, чуть позже ветер донесет до моего слуха мерный гул, и плавный, как мазок кисти, след, перечеркнёт новые, молодые облака. Разве было в тот момент важно, что я уже давно вырос, что натворил невесть что, потерял брата, отказался от общения с родственниками, так и не нашёл свою любовь…
Нашёл.
Я со всей силы сжал картину, что подрамник затрещал печально и страдальчески. По небу плыли облака, высоко над ними чертил узкую полоску самолёт. А мне до зубовного скрежета хотелось чиркнуть зажигалкой и лежать здесь, посреди одинокой лесной полянки, чтобы через огонь стать ближе к Фениксу.
– Это усталость, Льё, – раздался тихий голос Дена. Нет, мне не почудилось. Он и правда был здесь. Сидел на корточках чуть поодаль и наблюдал.
– Экзистенциальная лихорадка, – парировал я, но не слишком уверенно.
– А может любовь?
– К чёрту.
– Я думал, ты давно это дело бросил…
– Зачем пришёл?
– Чтоб ты глупостей не натворил. Экзистенциалисты, особенно истинные, те ещё сумасшедшие, – серьёзно ответил Денеб, приближаясь ко мне. Я не собирался показывать ему картину, а потому лежал тихо и спокойно, как на смертном одре.
– Я не маленький мальчик, Ден, чтобы следить за мной.
– Тогда вставай и поехали домой. Хватит терзаться. Вылезай из своего весеннего болота.
– Не хочу. Впервые не хочу.
– Льё. Ты сам нас собрал, а теперь что?
– Ничего.
– Либо ты встанешь, либо я тебя подниму.
– Ладно.
Сдаться пришлось тут же, Денеб никогда не повторял по два раза. А страх быть раскрытым оказался сильнее всего остального, даже превзошёл гордость. Бросив холст рисунком вниз, я под пристальным взглядом Дена, развел костёр. Мы стояли рядом, два лучших друга, почти одно целое, смотрели на огонь и ждали. Ждали вовсе не того, когда он погаснет, а того, когда мы сможем честно поговорить друг с другом.
Ден проводил меня до машины молча, оба понимали, что сейчас не время разбираться в наших отношениях или обсуждать дружбу с Адочкой. Делай, что должен. Именно так. В Москву выехали каждый на своей машине, только Ден обогнал меня, посигналив, и скрылся за поворотом. Ему было куда спешить, а вот мне – нет. Я совершенно забыл, что собирался делать и не хотел вспоминать. Заехал в кофейню, долго сидел за крошечным столиком у окна, рассматривал прохожих, мелькающих на улице, и ни о чем не думал, даже не рисовал, хотя блокнот приятно тяжелил карман.
Звонили из ресторана – к благотворительному приему всё было готово. Обычно, если не удавалось полноценно участвовать в подготовке к какому-то событию, я стыдился перед собой, испытывал некоторое чувство вины. Но сегодня этого не было. Всё казалось мелким и незначительным, абсолютно бессмысленным и наигранным. Кому вообще есть дело до творчества детдомовских детей? Пожертвования будут сделаны вовсе не для них, а для того, чтобы успокоить свою совесть и потешить самолюбие, показаться в своих глазах щедрыми, внимательными и высокодуховными людьми. Мерзко.
Я взглянул на часы: время поджимало, надо было заехать к Дену, рассказать Адочке, что и как стоит делать, ещё раз убедиться в её готовности. А потому, заглянув домой, я быстро переоделся, натянул маску истинного экзистенциалиста Льётольва, эстета и интеллигента, и направился прямиком к Денебу домой.
Не знаю, что заставило меня дернуть дверь его квартиры без звонка и стука, но пожалел я об этом тут же. Из спальни доносились тихие голоса, а в гостиной пахло прелой землей и выжженной травой. Неужели Ден выходил из тени? Сердце забилось чаще при мысли о том, что могло произойти, и я, позабыв о приличиях и осторожности в несколько шагов оказался в дверях спальни.
Феникс и сущность, абсолютно голые и безобразно довольные лежали вместе на кровати. У меня перехватило дыхание не столько от удивления и негодования, которые я стремился изобразить, сколько от ревности и потрясающей красоты Ады.
– Вы опять?! – пришлось воскликнуть мне, чтобы обозначит своё присутствие и хоть как-то скрыть эмоции.
– Он всегда так врывается? – насмешливо спросила Ада у Денеба, делая вид, что не заметила меня.
– Почти. Это ж Льё, – так же весело откликнулась сущность.
– Он так и будет смотреть?
– Завидует, наверное, – хохотнул Денеб.
– Озабоченные. Хоть бы оделись, – негодуя ответил я, пожалуй, слишком эмоционально. Их слова больно били в грудь, задевали и сердце и душу, ибо я оказался третьим лишним.
– Мы у себя дома вообще-то, – парировал Ден, продолжая валяться в постели.
– А-а-а, да ну вас! Через пару часов выходить на задание, а вы… – я махнул на них, собираясь уходить.
Но Адочка опередила меня, легко подскочила с постели, завернулась в покрывало и игриво поглядывая на Дена, побежала в душ. Я чуть отстранился, чтобы пропустить её, заодно воспользовавшись моментом окинул взглядом не идеальное, но потрясающе женственное тело.
– Эй! – от Денеба мой зрительный пассаж не укрылся, – не смотри на неё так. Эта птичка – моя!
– Вы меня нервируете оба! – я обогнал Аду и под смех друга удалился на кухню.
Пару минут спустя появился Денеб, буднично достал еду из холодильника, запустил кофемашину, приоткрыл окно, будто бы меня тут вообще не было.
– Что произошло? Ты выходил из тени? – не удержался я.
– Да, – сухо ответил он, ставя передо мной еду.
– Зачем?
– Так надо было.
– Ден? Ты ничего мне сказать не хочешь важного? – я чувствовал, что он нервничает, глубоко внутри тревожится и потому увиливает от прямого разговора.
– Пока ты не скажешь мне своё важное, я тоже буду молчать.
И мы замолчали, так как оба были не готовы к откровенному разговору. В ванной шумела вода, еда понемногу заполняла наши желудки и выглядело всё довольно спокойно и даже по-домашнему.
После душа Адочка сразу принялась расспрашивать о том, что ждёт нас сегодня вечером. И я не стал ничего утаивать. Рассказал, что влияние находится внутри важного и влиятельного в определенных кругах мужчины и развивается быстро, чем вызывает тревогу и повышает уровень опасности. Не преминул отметить снова, что это шанс отработать придуманную мной связку Феникс-сущность-экзистенциалист. Да и в целом, всё должно выглядеть довольно натурально и естественно, выманить этого товарища одного на встречу почти нереально, а на крупный благотворительный вечер – ничего не стоит. Ден, конечно, не удержался и рассказал, что я иллюстрировал сборник детских сказок, тем самым стараясь помочь ребятам. Но кажется, Аду эта информация совершенно не впечатлила. Она жевала грушу и рабочим тоном интересовалась другими подробностями.
