Валерия Чернованова
Мой (не)любимый дракон
Правительницы кружили вокруг меня пчелиным роем, что-то бормоча, непрестанно жужжа, трогая и даже… принюхиваясь. Может, гадают, съедобная ли я? Раз не подошла Скальде, то почему бы не закусить забракованным товаром. Не пропадать же добру зря.
– Не из-за меня! – обиженно вскрикнула ари со змеиной прической, и туман у нее на голове пришел в еще большее возбуждение. – А из-за дурочки Арделии, нагло «самоубившейся» в моем саду. Это все она! Я же просто боролась за свою любовь!
– За трон ты боролась, жадная до власти стерва!
– Не забывай, с кем разговариваешь, Фэльма! – почти в рифму, чеканя слова, парировала печально известная Ллара.
Та самая, что, воспользовавшись правом Йели, явилась на брачный пир и украла у Арделии ее возлюбленного жениха.
На какое-то время обо мне и о моей запачканной, иномирной душе все забыли, увлекшись выяснением отношений. Почтенные ари были прямолинейны, не стеснялись в выражениях и не отказывали себе в удовольствии облаять соседку справа или слева. Оскорбления пушечными снарядами летали в воздухе, попадая то в одну, то в другую покойницу, а у меня от некоторых словечек уши сворачивались трубочками.
Если честно, я так и не поняла, разоблачили нас с Блодейной или все претензии Ллары были исключительно к моему семейному проклятию. Не желая испытывать судьбу и дальше, осторожно, шаг за шагом, я отступала, мечтая под шумок смыться. А они уже потом пусть сами решают, одарить ли меня солнышком или черкануть на ладони крестик.
Громкий хлопок в ладоши, эхом прокатившийся по хитросплетениям каменных переходов, поглотил все остальные звуки. Ари, словно горничные, застуканные за распитием хозяйских вин, покаянно опустили головы. Расступились, бесшумно прильнув к стене, освобождая дорогу еще одной представительнице династии Герхильдов.
Правительница величаво подплыла ко мне и Лларе, которая, вспомнив, для чего здесь все собрались, снова принялась сверлить меня злющим-презлющим взглядом. В то время как от новоприбывшей мне достались легкий кивок и улыбка. Немного грустная, сделавшая ее нежные черты лица еще более трогательно-притягательными.
– Значит, не пойдешь замуж за моего сына?
Мне стало нехорошо. В вопросе ари слышалась угроза.
Оскорбленная, задетая за живое родительница – что может быть хуже? Сразу стало не до Ллары, недовольно пыхтящей рядом. Сейчас бо́льшие опасения вызывала императрица Энора. Некоторые, улыбаясь, играючи, расправляются со своими неприятелями. Вдруг она из таких.
Слова застряли в горле вместе с воздухом. Покойница долго всматривалась в мое лицо. Наверное, пыталась отыскать в моих чертах ответ на заданный вопрос. А потом, горько усмехнувшись, нарушила тягостную тишину:
– Что ж, мне понятны твои опасения. Я в свое время тоже боялась.
– Это Скальде следует ее опасаться, – не преминула вставить свои пять копеек воровка чужих женихов – Ллара. – Ей здесь не место, и душа у нее гнилая!
Вот ведь склочная баба. Не удивительно, что император Валантен предпочел ей другую. Прилипла, как банный лист, к моей душе. Других, как оказалось, не особо заботило, что я здесь – инородное создание. Но Лларе как будто вожжа под хвост попала.
Ее лучезарность, что одним хлопком навела порядок в нестройных рядах императриц, легким касанием прошлась по приколотой к накидке булавке, оттененной гранатовой крошкой, словно капли крови застывшей у меня на груди.
– Я чувствую магию сына. Это его подарок?
Кивнула, не способная оторваться от изучения длинных мысков своих сапог. Знаю, глупо, но в присутствии этой ари я чувствовала себя неловко. Из-за того, что отрекалась от ее сына. Хотя Энора меня, кажется, поняла и вроде бы совсем не злится. И тем не менее смотреть в глаза императрице было стыдно.
– Что же он означает? – мягко поинтересовалась женщина.
А я мысленно застонала, понимая, что не могу не признаться, и примерно представляя, какой окажется реакция этой мертвой банды.
В ушах звучал похоронный марш, пока я выжимала из себя слова. Словно крем из кондитерского мешка:
– Брошь блокирует действие любовной привязки.
Что тут началось… Покойницы громко заохали, заахали. Стали друг с другом переглядываться, а потом все дружно, точно иглами, вонзились в меня возмущенными взглядами и принялись негодовать.
– Немыслимо!
– Непостижимо!
– Ужасно и отвратительно!
– Разве можно так бессовестно попирать древние традиции?!
– Что я говорила?! А? – Это снова Ллара, никак не желающая угомониться. – Гнать надо в три шеи такую алиану! Подальше от нашего мальчика. Видно же, что околдовала его, лишь бы выйти замуж и стать императрицей! Пусть не приближается к Скальде! Надежде и опоре нашего рода!
Сколько пафоса, злости и яда. Как бы сама им не отравилась, змеючка подколодная.
– Тише. – Легкий взмах руки, будто дирижер провел в воздухе палочкой, и звон голосов растворился в клубившемся вокруг тумане. Задумчиво оглядев меня с ног до головы, Энора обернулась к притихшим родственницам. – Смею напомнить, дамы, решается судьба моего сына, и последнее слово будет за мной.
То тут, то там раздавались недовольные шепотки, но какие-то вялые, едва различимые. В конце концов ари признали, что право казнить меня или миловать остается за матерью Ледяного. Ей и решать, что станет со мной в недалеком будущем.
Одна Ллара считала себя уполномоченной вершить нашими с Герхильдом судьбами.
– Только не говори, что отпустишь ее с благословением! – раздраженно закатила глаза гадюка. – Видно же, что девчонка порченная. Ты и сама, Энора, это чувствуешь и знаешь, что я права. Среди алиан есть девушки куда более достойные.
– Я понимаю твои опасения, Ллара, – невозмутимо кивнула императрица, добавив все так же вкрадчиво: – А еще я хорошо знаю своего сына. Не пошел бы Скальде против священных традиций ради девушки, которая ему безразлична. Так что дадим алиане шанс. – Ее лучезарность глянула на меня и закончила с хитрой улыбкой: – Им и зарождающемуся между ними чувству.
Справедливое замечание, что нет между нами никакого чувства, так, разве что только немного химии, я озвучить не успела. Лица императриц, их призрачные одежды смазались, растворяясь в окутавшем лабиринт тумане, пока не слились с завесой мглы. Теперь, когда все было позади, совсем не казавшейся мне зловещей и опасной. Она больше походила на кремовую пенку сливок в чашке капучино.
Голоса мертвых императриц звучали все тише, эхом играя в недрах лабиринта. И только один голос, Ллары, – горький, как настойка полыни – продолжал назойливо капать мне на мозги.
– Не нужна ему такая жена. И империи про́клятая не нужна. Лучше от нее избавиться. Темная у нее душа. Темная. Гнилая…
Испытывая смешанные чувства – облегчение от того, что проверка на «профпригодность» наконец закончилась, и грусть напополам с… радостью (нет, я точно чокнутая) от того, что еще один этап отбора успешно пройден, я поспешила к выходу из этого каменного мешка.
Значит, быть мне и дальше гостьей в Ледяном Логе. Или Ллара все-таки сумеет переубедить мать наследника, и меня отправят в путь-дорогу? Все, запрещаю себе об этом думать! Лучше дождусь, когда на руке проявится символ. А сейчас бегом к выходу! Не терпится вырваться из этого туманного капкана и подняться в небо. Я даже тряске рада буду. Лишь бы как можно скорее покинуть Лабиринт смерти и окружающие его такие же мертвые земли.
Стянув перчатку, улыбнулась, рассматривая мерцавшее на безыменном пальце колечко. Оно приятно согревало кожу, подсказывая, куда следует поворачивать. Я не знала наверняка, но чувствовала, что движусь в правильном направлении. Не останавливалась на развилках, не замедляла шага перед очередным изломом стены.
И не переставала улыбаться, твердя себе мысленно, что вот-вот увижу раскрытые настежь ворота. И магов, и эссель Тьюлин, и его отмороженность с его липучеством.
– Мяу…
Запнулась, прислушиваясь. Нет, должно быть померещилось. Откуда здесь взяться животному, тем более котенку, к которым питала особую слабость?
– Мяу, мя-я-яу-у-у… – прозвучало жалобно, тоскливо, заставив сердце в груди съежиться, будто абрикос, высушенный до состояния кураги.
– Я точно брежу.
Наверное, не следовало останавливаться и сворачивать в темный рукав прохода, противоположный тому, к которому влекло меня магией колечка. Но я не могла остаться равнодушной и бросить на произвол судьбы живое существо.
«А вдруг ловушка?» – будто птица в клетке, билась в сознании здравая мысль. И тут же, заглушая ее, ближе раздалось жалобное мяуканье наверняка изголодавшегося, замерзающего зверька.
Эссель Тьюлин утверждала, что маги облазили лабиринт вдоль и поперек. Что нам здесь нечего бояться. И тем не менее я стянула с пальца колечко, готовая в случае опасности сжать украшение в кулаке.
– Мяу, – будто ножом по сердцу.
Я шла, едва не срываясь на бег, до рези в глазах всматриваясь в клубы тумана, путающиеся под ногами. Не знаю, как не пропустила, не прошла мимо жавшегося у стены крошечного, жалобно пищащего комочка.
– Бедненький ты мой. – Присела, чтобы подобрать зеленоглазую сиротку. – И как только здесь очутился? Иди ко мне, будем греться.
Котенок выгнулся дугой, шерсть вздыбилась, и с нее на обледенелую землю, ярко сверкая, посыпались… самые настоящие снежинки. Я хотела его успокоить, погладить по снежной (в прямом смысле этого слова) холке, но животное, испугавшись, больно цапнуло меня за ладонь. На коже гранатовыми бусинами выступили капли крови.
– Я не обижу тебя. Я…
Не сумела закончить фразу. Язык перестал слушаться, стал ватным. Накатила усталость. Как будто лет сто не спала. Прижалась лбом к стене. В глазах темнело. Исчез и котенок, и бугристая кладка. И холод, исходивший от векового камня, вдруг перестал ощущаться. Не знаю, сжала или только попыталась сомкнуть вокруг колечка ослабевшие пальцы.
Веки налились свинцовой тяжестью. Последнее, что успело выхватить из сгущавшейся вокруг тьмы сознание – это шум мощных, гигантских крыльев, обдавших меня ледяными потоками ветра. Земля дрогнула, закачались стены. С усилием повернула голову, чтобы успеть утонуть в серебре драконьих глаз, поймать в растянувшихся ниткой зрачках собственное отражение и отчаянно пожелать, чтобы это было мое чудовище.
А не какой-нибудь разбуженный и не учтенный магами житель лабиринта.
Глава 26
Следующий день начался с сюрпризов. Первым, и самым приятным, стало мое пробуждение в Ледяном Логе. Я была жива и почти невредима. Слабость и тошнота – последствия яда кьерда, той мелочи кусаче-пузатой, не в счет. И светлая, смоченная в чем-то весьма пахучем повязка, перетягивавшая укушенную руку, меня не смутила и не напугала. Боли я не чувствовала, разве что легкий зуд.
Второй сюрприз вызвал противоречивые чувства – левая ладонь сияла так, что приходилось жмуриться и прятать руку под одеялом. Все-таки заработала я свое солнце, желанно-нежеланное, и теперь не знала, что делать с этим подарком судьбы, с собой, со Скальде… А еще с оставленным на Земле мужем, при мысли о котором хотелось головой о стенку биться. Авось тогда из нее (из головы, а не из стены) выветрится вся эта любовно-хмельная дурь.
– Только посмотрите, какое оно красивое, ваше солнышко! – сияла Мабли как то самое дневное светило. Счастливо кружила по комнате, пританцовывая. Поправляла мне одеяло, заботливо взбивала подушки и все частила, не замолкая ни на секунду: – Не терпится узнать, что там проявилось у других алиан. Сколько невест, интересно, покинут замок? Сейчас позавтракаете, и я пойду все разузнаю.
Мабли торопилась отправиться на разведку, но приходилось исполнять наказ эррола Хордиса: дождаться, когда хозяйка проснется, дабы накормить ее, то бишь меня, уже остывшим бульоном.
Опять бульоном…
– Можешь идти. Я все равно пока не голодна. А если проголодаюсь, сама поем. Не маленькая.
Стоило только взглянуть на желтовато-сероватую бурду с утопленными в ней крупно порубленными листьями капусты, как желудок начал громко и негодующе протестовать против такого гастрономического эксклюзива.
– Это из-за яда кьерда у вас аппетита нет, – пристраиваясь рядом и ставя мне на колени поднос с овощной отравой, пояснила Мабли. – Эррол Хордис сказал, вам нужно побольше кушать, чтобы силы скорей вернулись. Даже если и не хочется.
– Мне даже смотреть на еду тошно, – пожаловалась я. Сделав над собой усилие, все-таки проглотила первую ложку бульона. За ней, с горем пополам, удалось отправить в путешествие по пищеводу вторую. А на третьей я не выдержала и сказала: – Баста.
Мои вкусовые рецепторы явно взбунтовались. Бульон казался то кислым, то чересчур соленым, а то и вовсе горьковато-терпким, будто эспрессо, разбавленное настойкой полыни. Хлеб с хрустящей, рыже-золотой корочкой тоже не пришелся мне по вкусу. С трудом протолкнула в себя один несчастный кусок.
– Будем считать, что я на диете.
Что такое «диета» Мабли наверняка не поняла, но уточнять не стала, поглощенная мыслями о том, кто из алиан какой получил в лабиринте подарок от покойных ари.
Удовлетворившись тем, что я хоть немного поела, девушка переставила поднос на прикроватный столик. Но прощаться почему-то не спешила. Вместо того чтобы мчать все выведывать и вынюхивать, мечтательно прикрыла глаза и с самым одухотворенным видом проговорила:
– А его великолепие как за вас переживал! Так переживал… Это ведь он вчера вас спас, маги бы точно вовремя не поспели.
Значит, все-таки это было мое чудовище. То есть, конечно же, не мое, а самое что ни на есть чужое. Очень надеюсь, что старые склочницы не сильно проредили наши дружные невестины ряды, и у меня еще остались соперницы. Одна из которых вскоре станет лучезарной императрицей. А когда-нибудь в будущем (если, конечно, сумеет выжить после интима с Герхильдом), удостоится чести, правда, весьма сомнительной, присоединиться к этой призрачной шайке.
– С утра пораньше, как только рассвело, слугу прислал справиться о вашем самочувствии, – продолжала отчитываться-сплетничать служанка. – А вчера вечером заглядывал сам лично. Но я не пустила, – заявила важно, высоко задирая голову. – А то взял моду, – стопудово у меня словечко стащила, – заявляться к вам в спальню. Совсем не беспокоится о вашей репутации!
Почувствовала, как уголки губ сами собой тянутся кверху. О репутации, может, и не беспокоится, а вот о моем здоровье…
Да что же это такое! Аня, ты – безнадежный, абсолютно клинический случай.
От очередного выговора самой себе меня отвлекла Мабли.
– Расскажите, как все прошло. – Девушка поудобней устроилась на кровати, настраиваясь на долгий и обстоятельный рассказ. – Они догадались, что вы… ну, того.
Главное, что я уже догадалась, что я того. Чувствую то, что не должна чувствовать, и даже не представляю, что с этим делать.
Служанка смотрела на меня таким жалобным, молящим взглядом, что я не выдержала: описала в нескольких словах свое знакомство с бывшими императрицами, опустив историю с проклятием Королевых. Все-таки мы с Мабли не закадычные подружки, чтобы делиться друг с другом сокровенным, и будет лучше соблюдать субординацию: я хозяйка, она служанка. Или, скорее, пленница и надзирательница.
– Выходит, это Ллара пыталась от вас избавиться, – с тяжелым вздохом подытожила слушательница.
– Думаешь, она?
Девушка уверенно кивнула.
– Снежные кошки в тех краях не водятся. И уж никак новорожденный детеныш кьерда не мог оказаться в Лабиринте смерти. Магией его туда перенесли. Сильными чарами. А раз, говорите, лабиринт исследовали перед началом испытания, значит, малыш попал туда уже после проверки.
Логично. Неужели я и моя душа настолько не понравились Лларе, что она не побрезговала попыткой убийства? Страшная женщина. Хорошо, что мертвая.
Наверное, у меня в мозгах рылась, выискивала мои слабости. Или действовала наобум? Телепортировала в лабиринт первое, что пришло в голову – детеныша какого-то там кьерда.
Я поежилась, ощутив на своем лице ледяное, мертвое дыхание ари, как будто она снова была рядом, и спросила тихо:
– Что оно вообще такое, этот кьерд? Котенок казался таким безобидным. Выглядел, кроха, несчастным и беззащитным.
Мабли негромко хмыкнула.
– Этот, как вы выразились, кроха в будущем мог бы вырасти до размеров пони.
– Мог бы?
Девушка бойко затараторила, будто пересказывала главу из учебника по зоологии:
– Кьерды – дикие снежные кошки, обитают в горах, на неприступных вершинах. С наступлением тепла спускаются со своим выводком в долины и леса, чтобы учить тех охоте. В былые времена, пока прадед его великолепия, император Родриг, не издал указ о запрете охоты на кьердов, звероловы выслеживали этих животных. Взрослых особей убивали – знать щедро платила за их шкуры. Из меха дикой кошки дамы шили себе красивейшие муфты и манто, оторачивали им накидки.
Жуть жуткая. У меня никогда не было ни дубленки, ни шубы. Жили мы с мамой скромно и прекрасно обходились пуховиками и куртками. А когда Лешка раскошелился мне ко дню рождения на норковый полушубок, я его чуть из дома не выгнала вместе с этим самым полушубком. Увы, вернуть подарок в магазин не получилось, и он осел в шкафу моей свекрови.
Или правильней будет называть Елену Вениаминовну Фьярриной свекровью? Уф, не буду сейчас об этом думать.
В Адальфиве мне пришлось скрепя сердце изменить своим принципам последовательницы «Гринписа» и носить то, во что вменялось наряжаться алиане, княжеской дочери. Накидок и меховых пелерин у Фьярры бессчетное множество. Без них в такую холодрыгу из замка и носа не высунуть.
– А детенышей кьердов ловили и продавали магам, – тем временем, не догадываясь о моих унылых мыслях, рассказывала Мабли.
Я встрепенулась:
– Но если эти снежные кошки и даже котята ядовиты, разве не опасно держать при себе такого питомца? Пусть бы жили себе в своих горах. А то цапнет тебя такая лапа, играючи, и все – ты труп. В лучшем случае, как я, мучаешься тошнотой и мигренью.
Расправляя на юбке невидимые складки, Мабли покачала головой и продолжила предаваться своему излюбленному занятию. Другими словами, чесать языком:
– Выпрыскивать яд кьерд способен всего раз в жизни – в момент смертельной опасности и наивысшего страха. Укус взрослой снежной кошки наверняка убьет, да и яд малыша, если вовремя не принять противоядие, тоже может оказаться смертельно опасным.
Получается, я его сильно напугала. Да и как такой крохе было не напугаться? Его наверняка отняли у матери или кто у этих кьердов занимается потомством. Перенесли неведомо куда, а тут я, вся такая большая и непонятная, пытаюсь взять его на руки. Вот он с перепугу и цапнул меня. Защищался как мог, бедняжка.
– Это хорошо, что магам удалось приостановить действие яда до вашего возвращения в замок, а здесь уже эррол Хордис завершил лечение. Я за вас так сильно переживала! Ночью глаз не сомкнула, – причитала, нервно кусая губы, Мабли. – В старину говорили, что только сильные телом и духом способны выжить после укуса кьерда. У нас даже пословица про них есть: ядовит, как кьерд. Вы, Аня, очень сильная и очень везучая.
Сомнительное утверждение. Была бы сильной и везучей, меня бы уже давно здесь не было.
Некоторое время я молчала, прокручивая в уме слова служанки, а потом, подняв на нее глаза, поинтересовалась:
– И все же, зачем магам кьерды? В качестве оружия? Так если травят всего раз в жизни, какой от них толк?
– Взрослые снежные кошки и без яда очень опасны. Для врагов. А вот для своих хозяев они надежнее любой охраны. Да еще и преданы до последнего вздоха. Детенышей кьердов и приручали с помощью их же яда. – Заметив мой недоуменный взгляд, Мабли без особого энтузиазма сказала: – Вроде бы после укуса у кьерда и им укушенного возникает неразрывная эмоциональная, ментальная и душевная связь. Честно говоря, это все, что мне известно о снежных кошках. Я не очень-то разбираюсь во всех этих связях и привязках. Лучше потом у эррола Хордиса спросите.
Девушка явно торопилась закончить вдруг ставший обременительным для нее разговор. Но я удержала Мабли за руку, велев остаться, и продолжила расспрашивать об этих необычных созданиях, с шерсти которых, сверкая и искрясь, сыпались снежинки.
Неудивительно, что здешним модницам нравилось щеголять в таких вот снежно-волшебных шубках. Вот только слишком высокую приходилось платить за них цену – жизни животных.
От Мабли я узнала, что в прошлом маги, сознательно идя на риск, заставляли маленьких кьердов себя кусать, при помощи чар вызывая в них сильнейший страх. После этого котенок привязывался к своему хозяину до конца жизни. Вырастая, становился его надежным охранником и защитой.
Оказывается, снежное создание способно учуять, когда хозяину грозит опасность. Жаль только, что после смерти своего господина животное тоже умирает. Из-за разрыва привязки, без которой, если уж привязался к кому-то душою, кьерд не мог существовать.
– А если маг по какой-нибудь причине отказывался от своего воспитанника?
– То же самое, – потупившись, промямлила служанка. – Привязка разрывалась, и животное умирало. – Вздохнув, снова принялась частить: – Потому император Родриг и запретил охоту на кьердов. Снежные кошки вымирали. Охотники за бесценными шкурами безжалостно истребляли целые стаи, маги ставили на кьердах эксперименты, привязывая к себе их потомство и пытаясь отыскать действенное лекарство от яда. К счастью, нашли. Иначе бы вас могли и не спасти.
Должно быть, во времена Ллары противоядие еще не изобрели, вот она и была уверена, что я с большей долей вероятности отброшу коньки.
– Это что же получается, у меня появился домашний питомец? – Я огляделась, но нигде не обнаружила бело-снежного, то есть белого и снежного, звереныша. – И где же он, мой кьердик?
Мабли посерела лицом.
– Только не говори, что вы его там оставили, – ужаснулась я, хватаясь за сердце, усиленно таранившее грудную клетку. – Замерзать и умирать от голода? Изверги!
А может, его Скальде просто-напросто схомячил? Клацнул разок своей драконьей пастью – и все, нету кьердика.
– Не оставили. – Глаза девушки забегали из стороны в сторону с такой скоростью, будто решили сыграть в догонялки. Только непонятно, от кого убегали и где собрались прятаться. – Его тоже привезли в замок.
– Ну тогда где он? – спросила, закипая.
Никакого терпения на нее не хватит.
– Вы только не нервничайте сильно, ладно? – плаксиво протянула служанка, пятясь к выходу. – Поймите, так было нужно.
– Мабли, – глухо прорычала я, переползая к изножью кровати. От каждого малейшего движения перед глазами мутнело, и одна Мабли так и норовила превратиться в три несносных служанки.
Набрав в легкие побольше воздуха, девушка взволнованно затарахтела:
– Когда вернется Фьярра, кьерд наверняка ее не примет. Не признает своей хозяйкой! Вот я и сказала…
И снова пауза.
В иные моменты хочется придушить интриганку.
– Мабли!
– Сказала, что вы решили не оставлять его себе. Разорвать привязку. Утром проснулись, решили и… снова заснули.
– Я тебя сейчас придушу! Придушу и порву! На молекулы разложу!
Не думала, что умею воспроизводить звуки, так похожие на шипение растревоженной кобры.
Мабли тоже так не думала. А потому испуганно вздрогнула и заныла:
– Ваша утонченность, Аня, Анечка!
Подхалимка.
– Кьерд ведь не может прожить без своего хозяина. Умирает долго и мучительно. Вот его великолепие и решил, что, раз он вам не нужен, будет лучше усыпить котенка. Чтоб не мучился. Он ничего не почувствует. Честно-честно!
– Зато ты у меня сейчас почувствуешь! Ох, как почувствуешь… – Внутри от злости уже взрывались петарды и перед глазами сверкали, ослепляя, звездочки и квадратики.
Собрав в кулак все силы, что еще оставались во Фьяррином теле, я стекла с постели. Вообще, собиралась вскочить, воинственно и стремительно, но каждое движение давалось с огромным усилием. Было такое ощущение, будто двигаюсь, как в замедленной киносъемке.
– И когда же его чертово великолепие принял столь «гуманное» для моего котика решение? Чтоб вас всех!
Молчит.
– Отвечай по-хорошему. – На всякий случай ухватилась за витую колонну балдахина. Тело, будто многотонный якорь, непреодолимо тянуло к постланному перед кроватью ковру.
– Около часа назад, – всхлипнула живодерка. Заметив, что оглядываюсь в поисках одежды, и окончательно обнаглев, встала передо мной, преградив дорогу. – Ну куда же вы пойдете в таком состоянии? Аня!
Хотела оттолкнуть негодяйку – не вышло. Так только, осторожно ее подвинула, хоть Мабли бережного отношения к бесстыжей себе не заслужила!
Ни платья, ни длиннополой накидки в поле зрения так и не попало. Опять эта чистюля все по сундукам распихала. Если отправлюсь в путешествие по замку в одной ночной сорочке – придворных удар хватит. А впрочем… В таком состоянии я буду одеваться до следующего столетия.
А следовало спешить.
Скинув на пол одеяло, кое-как завернулась в простыню и белесым призраком поплыла к выходу.
По плану должна была бежать, но слабость, резко усилившаяся, стоило подняться с кровати, давала о себе знать. Еще и Мабли ни в какую не хотела меня отпускать, уперлась бараном (как бы еще не начала бодаться) и все тянула на себя край моей импровизированной тоги.
– Аня, подумайте, что вы творите. Эссель Блодейна будет недовольна. Очень недовольна! Да и вообще, нельзя вам показываться на людях в таком виде! Это же бесстыдство, такое бесстыдство!
– Плевать на эссель Блодейну. Я в любом случае пойду. С простыней или без. Выбирай. – Обернувшись, угрожающе сощурилась. – А еще скажу Герхильду, что ты меня обокрала и потребую себе новую служанку. Как у вас тут наказывают за воровство?
То ли вид у меня был совершенно безумный, а потому устрашающий, то ли подействовала угроза – Мабли разжала пальцы.
Пискнула приглушенно:
– Все равно не успеете.
– Не успею, тебе же хуже будет, – мрачно бросила я.
Толкнув створки, показавшиеся необычайно тяжелыми, будто сделанные из монолита, потащилась по коридору, волоча за собой отвоеванный у Мабли «шлейф» и на всякий случай придерживаясь рукой за шероховатый камень стены. Пол неприятно холодил босые ступни; колол кожу, будто шла по битому бутылочному стеклу. Но не возвращаться же за обувью.
В замке, как всегда, было полно народу. Кучковались придворные, сбиваясь в мелкие шайки и целые банды. Перешептывались алианы, провожая меня ошеломленными взглядами. Свидетельницей моего эпатажного появления в кулуарах императорской резиденции стала и эссель Тьюлин. Кажется, это ее грузное тело, прежде издав пафосное: «Ах, какой кошмар!», с глухим стуком распростерлось на полу.
К счастью, меня никто не пытался остановить. Некоторые, самые впечатлительные, даже наоборот, шарахались в стороны. А стражники и лакеи услужливо открывали двери мрачному привидению – невесте наследника.
Выбитая из колеи всем случившимся, напуганная и разозленная, я не подумала спросить у Мабли, куда забрали кьерда. Увы, на обратную дорогу в спальню меня бы попросту не хватило. А потому отправилась прямиком к Хордису, решив, что если бедолагу и будут усыплять, то только в его лаборатории.
Главное, чтобы уже не усыпили…
Дверь в лекарскую подсобку оказалась не заперта. Сквозь гул, стремительно заполнявший сознание, прорвались голоса: вкрадчивый целителя и ничего не выражающий Скальде. Этого негодяя, вот так легко решившегося на убийство невинного зверька.
Еще один живодер.
Соскребя по закуточкам своего многострадального тела последние силы, толкнула дверь, сощурилась грозно (его великолепие, конечно, не Мабли, но вдруг прокатит) и воинственно выпалила:
– Где мой кот?!
Выражение лица Скальде, этой ледяной глыбы, при моем появлении почти не изменилось. Герхильд только лениво дернул бровями, давая понять, что все-таки удивился. В той степени, в какой вообще был способен испытывать удивление или любое другое чувство.
А вот эррол Хордис, в отличие от этого эмоционального жмота, выглядел поживее. Когда я вплыла в его фитотерапевтическое царство, придерживаясь одной рукой за стену, а другой за простыню, целитель вскрикнул от неожиданности и от нее же вздрогнул, уронив на пол какую-то мензурку с ультрамариновой жидкостью.
А может, моего внешнего вида так испугался? Я, конечно, спросонья далеко не красавица, да и яд, полагаю, меня не сделал краше, но чтоб вопить в присутствии дамы…
Вот оно, средневековое воспитание.
Челюсть у бедолаги отвисла аж до самого пола, по которому растеклась синяя лужица, а в ней, пронзенные косыми лучами холодного зимнего солнца, поблескивали осколки стекла.
Неужели эту дрянь они приготовили для моего Снежка?
Ироды и супостаты.
«Если что, – подумала грозно, – воспользуюсь простыней на манер удавки».
– Эсселин Сольвер, что вы здесь делаете? – первым вышел из ступора Хордис.
– Кота ищу, – терпеливо пояснила я. Вот ведь, какие непонятливые.
– Вы не должны были покидать свои покои. Ни в коем случае! Я же наказал вашей служанке, чтобы даже с постели не вставали! – не возмутился, всполошился лекарь. – Тем более… Тем более ходили вот такой… вот так по замку. – Покраснел, став похожим на брошенного в кипяток рака.
– Вы хотели сказать, в простыне?
Герхильд, вместо того чтобы прекратить этот бестолковый разговор и наконец сказать мне, что они, изверги, сделали с кьердом, молча смотрел на меня. Точнее, смотрел целитель, сначала изумленно округлив глаза, потом сконфуженно их отводя. В то время как глаза этого подмороженного наглеца бесстыдно стягивали с меня мою «тогу». Неторопливо так, смакуя каждое мгновение этого воображаемого стриптиза.
Пока плелась коридорами замка, мерзла, дрожала. Сейчас же чувствовала, что начинаю сгорать под этим взглядом, словно брошенная в полыхающий костер ветка.
Я огляделась, вернее, попыталась это сделать через вуаль из мглы, наброшенную на глаза. Но кьерда, как назло, нигде видно не было. Повсюду склянки, мутные колбы, припыленные стопки книг. И все это, подернутое туманом, танцевало и расплывалось у меня перед глазами.
– Эсселин Сольвер, я так полагаю, у вас украли все платья? – снизошел его драконство до контакта. Жесткий взгляд, в котором серебрится пламя. Не гнева, не раздражения – чего-то более нехорошего и опасного. – И вы поэтому решили отправиться на поиски своего кота в чем мать родила.
– Мать меня в простыне не рожала, – справедливости ради заметила я, чувствовавшая себя сейчас так, будто прямиком из бани голышом нырнула в сугроб.
Да там и осталась, замерзать под коловшим льдом взглядом.
Подумаешь, не совсем одетой прошлась по замку. Нашел повод психовать.
– Странно, что вас благословили мои предки, – еще больше помрачнел Герхильд, больно полоснув по сердцу словами. Что самым острым кинжалом.
Расстроился, что прошла испытание?
– Хотите, можете сами поставить крест.
