Вера Зверева
Пепел на твоих губах
Глава 26
– Вик? – Маша тихо позвала её, – может не надо?
– Что не надо? – обернулась Вика.
– Он будто в трансе. Кто знает, как он отреагирует.
– И что? Бросить его в таком состоянии? – она махнула рукой в сторону Андрея, который замер как статуя, – и это предлагаешь мне ты? Дипломированный психолог?
– Я семейный психолог, а не специалист по буйным.
– Он не буйный, – Вика снова двинулась в сторону машины, коротко обернулась, – и ему нужна помощь, а не клетка.
Маша вздохнула и замолчала, явно ощущая свою неправоту, но Вика не могла её осуждать, некоторые люди могли действительно пугать, будучи даже самыми близкими и хорошо знакомыми до этого. Ей ли не знать.
Она обошла машину с другой стороны и медленно приоткрыла дверь. Нет, не потому что боялась, что Андрей на неё может броситься, не до конца опомнившись от своего пугающего транса, а потому что не хотела его волновать ещё больше. Она забралась внутрь и осторожно села рядом, на небольшом расстоянии.
– Я к тебе, ты не против?
Андрей медленно отмер и моргнул, затем сфокусировал взгляд на зеркале заднего вида и, похоже, увидел свое отражение. После чего закрыл глаза и сполз по сидению вниз, откидывая голову назад на спинку. На открытой взору шее выделялись свежие синяки, отливающие малиновым, и потеки подсыхающей крови, протянувшиеся от лица до надорванного края футболки. Руки безвольно лежали на сидении ладонями вверх, он не собирался ничего предпринимать, капитулируя перед случившимся.
Вика открыла аптечку и отыскала в ней антисептик и упаковку марлевых салфеток, этим можно обработать рассеченную бровь и губу. В заднем кармашке сидения перед ней торчала пачка бытовых влажных салфеток – а этим можно стереть кровь с лица, чтобы он не выглядел так ужасно.
Обильно смочив антисептиком сложенную несколько раз салфетку, Вика потянулась к его лицу, Андрей медленно отвернулся к приоткрытой двери и рваной темноте за ней.
– Не надо, – его голос был бесцветным и едва слышным.
– Я просто немного обработаю, – она попыталась еще раз, но снова безуспешно.
– Лучше уйди.
– Кому лучше?
– Тебе. Иди к подруге, ей одиноко и страшно, – произнес он, приоткрыв глаза и разглядев Машу на скамейке в темноте.
Синие и красные отблески очерчивали его силуэт.
– Она справится. И я сама решу, что мне лучше.
– Тогда мне, – он снова закрыл глаза и замолчал.
Вика понимала, что насильно она не сможет его к себе повернуть, да и пробиться сквозь это упрямство уговорами вряд ли удастся. Любое давление могло привести к непредсказуемым последствиям. Надо было использовать другую тактику. Она придвинулась ближе, чуть привстала и, внезапно перекинув ногу, уселась ему на колени. Голова почти уперлась в крышу, но своей цели она добилась, Ветров повернулся в её сторону и открыл глаза. В измученном взгляде читалось: «зачем тебе всё это?».
Когда кусок марли мягко лёг на рассечённую, все ещё сочащуюся кровью бровь, Андрей даже не дёрнулся, хотя точно должно было щипать. Он вновь превратился в мраморное изваяние, и Вика на мгновение подумала, не провалился ли он опять в свой страшный потусторонний мир. Но взгляд светло-серых глаз не потерял свой фокус на реальности, он полностью сконцентрировался на её лице, будто пытался разглядеть что-то новое, проникнуть сквозь толщу мнимых барьеров, возведенных Викой для собственной защиты. От этого взгляда очень хотелось увернуться, прикрыться или спрятаться.
– Зачем? – тихо спросил он, и Вика засомневалась, что именно он хочет узнать. Зачем она обрабатывает раны или зачем решила возиться с ним в целом, а не сбежала, пока не поздно?
– А зачем ты отвез меня на дачу? Значит, так нужно.
Она несколько раз промокнула его нижнюю губу, которая начала припухать и слегка синеть снизу, стараясь не причинить ему боль, но тут же понимая, что возможно именно сейчас он мало что чувствует. Или способен задвинуть чувства так далеко, что такая мелочь как разбитая губа – это просто ничто по сравнению с внутренней болью, отражающейся в его глазах.
Упаковка влажных салфеток противно скрипнула, открываясь, Вика вытащила одну и начала осторожно стирать кровь с лица Андрея. Сначала вытерла лоб и скулу, потом принялась обтирать верхнюю губу, куда натекла кровь из носа. Размазанная и присохшая тёмная кровь не хотела стираться, но больше всего её поражала собственная реакция. Ей не было страшно рядом с ним, и ни Андрей, ни его необъяснимый транс, ни даже вид крови не вызвали у неё былого волнения. Возможно, она тоже все ещё пребывала в некоем подобии шока, не до конца прочувствовав остроту ситуации, в которой оказались.
– Я не ребёнок, – проговорил Андрей, как только она убрала руку от его лица и потянулась за следующей салфеткой.
– Тогда веди себя как взрослый, – спокойно ответила она и продолжила с его подбородком, придерживая его второй рукой. Затем начала спускаться к шее, – не отворачивайся, не капризничай. – Она стёрла длинную дорожку, тянущуюся до ложбинки между ключицами, – прими помощь, когда она тебе действительно нужна.
Андрей плавно поднял руки и положил их на бедра Виктории, не отводя взгляда от её лица. Вика посмотрела ему в глаза.
– Мне ничего не нужно взамен, – сказала она серьезно, чувствуя, как его ладони поднимаются вверх по бедрам, затем на талию, по спине к лопаткам и плечам, – совсем ничего.
Её собственные руки замерли возле его шеи, а взгляд остановился в тёмных провалах, расширившихся в скудном свете зрачков. Она уронила салфетку в то же мгновение, как он притянул её к себе ближе. В последний момент она посмотрела на его приоткрытые губы с мыслью о том, что это будет больно. И поцеловала. Длинно, неистово, вжимаясь всем телом и обхватывая его шею руками. Андрей приподнялся от спинки сидения и стиснул Вику в объятьях, будто она последний спасательный круг в бушующем море и никаких островов вокруг, никакого спасения кроме неё. Болезненная, нездоровая страсть со вкусом крови закипала в их телах, тянула их и толкала друг к другу, выжигая последние остатки мыслей. Тьма вокруг сворачивалась тугим непроглядным клубком, и только неяркий желтый свет внутри салона оставался для них маяком.
Она впивалась пальцами ему в кожу или путалась в волосах, хватала его губы своими, ловила язык и шумное дыхание. Его руки двигались с настойчивой силой, сжимая и терзая её, заставляя двигаться на его бедрах в самом естественном и первобытном ритме, выгибаться и прижиматься все ближе. Единственное и невыносимое желание сочилось из неё сквозь одежду и кожу – слиться с ним, сплавиться в единое целое и неразрывное. Пусть уродливое, пусть кровавое и безумное, но продолжающее и перетекающее как одно живое и необъяснимое нечто без формы и права на существование. Без выхода и способа оторваться, без возможности распутаться и разъединиться. Без…
Дверь громко хлопнула, и свет в салоне медленно погас, они вздрогнули оба, как от удара, и оторвались от губ и тел.
– Не время, – сквозь зубы проговорил Разумов снаружи, – и не место.
Вика искоса глянула на его темную фигуру за окном, потом перевела взгляд на догорающий вдали костёр и разъезжающиеся машины. Снова посмотрела на Андрея, его едва видные в тёмно-оранжевом свете глаза. По щеке тянулся смазанный кровавый след от разбитой губы, машинально Вика коснулась пальцами своих губ и поняла, что там тоже его кровь. И на языке! Вкус его крови у неё во рту!
Мой кровавый рубин…
Она неосознанно отшатнулась, увидев на мгновение лицо совсем другого человека, размазывающего кровь по своим губам. Воспоминание-сон наводняло её сознание, вязко перемешиваясь с реальностью перед глазами. Окровавленный Андрей и смеющийся Ренат. И она между ними. Между смертью у её ног и…
Вика судорожно вдохнула, сползла с коленей Ветрова и выбралась из машины с другой стороны, там было темно, и свет от фонарей и костра заслоняла высокая тень внедорожника. Влажная прохлада ночи окатила её словно из холодного душа, приводя в чувство.
Дверь закрылась, и в салоне машины перед ней теперь было темно и не было понятно, видит ли её Андрей. Как он на неё смотрит? С болью, с разочарованием, с ненавистью, с сожалением? Это почти как предательство. Она же…
– Садись, – свет внезапно вспыхнул вновь, и Вика вздрогнула от неожиданности, – пора ехать домой, – добавила Маша, стоящая рядом с дверью. Это она её только что открыла с приглашающим жестом.
Вика непонимающе уставилась на подругу, а потом на Андрея в салоне, который снова откинул голову назад на спинку сидения и закрыл глаза. Он не смотрел, не осуждал и не винил. Он просто ушёл. Отключил себя от реальности и от неё, от проводника боли под высоким напряжением.
Вика с трудом заставила себя сесть на сидение рядом. Маша и Разумов спокойно собирали вещи в багажник, время о времени едва слышно переговариваясь. Затем уселись на передние сидения, и Алексей завел двигатель, кинул быстрый взгляд на Вику в зеркале заднего вида, а затем долгий и задумчивый на своего друга. Виктория виновато опустила глаза, она должна была помочь ему, а не сделать ещё хуже.
Она выдохнула и сползла на сидении, точно так же откинулась на сидении и закрыла глаза с единственным желанием отключиться тоже. Зачем это всё? Почему это происходит именно с ней?
Машина плавно тронулась и повезла их домой по тёмным почти пустым дорогам мимо огней засыпающих домов, и усталого ровного пульса одиноких желтых светофоров. Тягучий путь наполнял машину молчанием и размышлениями, за окном в дома сменились неровными тенями деревьев, поглощающими свет. Вика боялась повернуться к Андрею лицом и увидеть блеск его глаз, направленных на неё, но в то же самое время хотелось протянуть руку и почувствовать его ладонь, сплести их пальцы, сжать их крепко и неразрывно и удержать, как якорь держит судно у берега в штормовую ночь.
Но она не сделала ни того, ни другого, отправляя все свои желания поглубже в потаенные уголки. Она закрыла глаза и попыталась отрешиться от происходящего вокруг, потому что думать было слишком сложно.
Спустя время… или одно мгновение легкий толчок разбудил Вику. Она открыла глаза и огляделась, за окном светил приветственной лампочкой её собственный подъезд. Разумов заглушил двигатель и вышел из машины, неосторожно хлопнув дверью. Вика вздрогнула и посмотрела на соседнюю сторону, где сидел Андрей. Он был неподвижен лишь мгновение, а затем, так и не бросив взгляда на Вику, тяжело выбрался из машины. Свою дверь он закрыл очень осторожно и тихо, и пошел к дому. Разумов, обошедший машину, показался у двери Вики, когда та приоткрыла её и начала выбираться.
– Притормози немного, – негромко попросил он, – мне нужно с ним поговорить.
Вика согласно кивнула и осталась в машине, глядя в спину им обоим, пока они не скрылись за дверью. За прозрачными стеклами подъезда было видно, что Разумов держится на расстоянии от друга, вряд ли опасаясь его, а скорей оставляя ему свободным личное пространство.
Маша обернулась с переднего сидения и положила подбородок на собственные пальцы на спинке.
– Переночуешь у меня? – спросила Вика с некоторой надеждой.
– Прости. Сегодня не могу, – слегка покачала головой та, – Лёша отвезет меня домой.
– Лёша? Уже не Дракула? – Вика слегка улыбнулась, но, не видя улыбки в ответ, сникла.
– Не сейчас, – ответила Маша мягко, потом внимательно посмотрела на Вику, – не ходи к нему сегодня.
– Почему?
– Я видела вас в машине, – она слегка отвела глаза, будто было неловко от того, что она подглядывала за накатившей на них страстью. – Это не то, что вам сегодня нужно. Ты будешь потом жалеть. Это адреналин и… эмоции.
– Откуда тебе знать? – рассердилась Вика. Но Маша, будто не слышала её слов.
– Дай мне немного времени, я разберусь, как тебе помочь.
– Мне?
– И ему. Не делайте друг другу хуже. Правда.
Вика сжала губы и отвернулась. Маша продолжала настаивать на своём даже в такой момент. Ну и что, что она всё видела и возможно догадалась о том, что это не в первый раз. Плевать на всё. И на всех.
– Я устала от советов.
– Но всё же послушай ещё один, – настаивала Маша, но необычно успокаивающим и тихим голосом, что для неё было несвойственно, – оставь его на время. Ненадолго. Пока, всё что происходит ещё можно исправить.
– Что исправить? – сердце Вики начинало биться быстрей.
– Вдруг он ударит и тебя? – не выдержала подруга.
– Он не ударит!
– Я верю, что он хороший человек, правда, – Маша попыталась успокоить Вику, которая уже вышла из машины, резкими движениями ища в багажнике свой рюкзак. Догнала её у самой подъездной двери, – но он может не понимать, что он делает.
Вика вцепилась в холодную металлическую ручку.
– Мне плевать!
– Мне не плевать! Пожалуйста, Вика! Я уже проходила это, я уже видела тебя разбитой и физически, и морально. Я больше не хочу. Дай мне просто немного времени разобраться! Прошу тебя! Я найду способ!
– Я так устала о того, что кто-то пытается за меня решать мои проблемы. Маша, ты так много делала, хватит уже.
– Прошу! В последний раз! Я узнаю, что с ним, я найду способ помочь ему, если это именно то, что для тебя так важно.
Вика прислонилась лбом к двери и закрыла глаза. Очень трудно что-то скрывать от Маши и да! Именно это для неё сейчас очень важно, а не то, что Андрей может её ударить. Этот страх она закопала очень глубоко, и пока его зомби-пальцы не вылезли из грунта, будет стараться для другого, а не для себя.
– Хорошо, – через силу согласилась Вика. – Я пойду домой. Надеюсь, Лёша не будет тебя обижать.
– Я позвоню тебе утром, – Маша оторвала Вику от двери и крепко обняла, будто отправляла в долгий путь, а не домой спать.
Вика сжала её худые плечи в ответ, затем тихо попрощалась и отправилась домой. В лифте было тепло и тихо, но он сам целиком только и делал, что заставлял думать об Андрее и эта навязчивая ассоциация, видимо, пройдёт ещё не скоро. Когда двери распахнулись на этаже, там стоял хмурый Разумов. Он отступил в сторону, выпуская её, но сам заходить в лифт не собирался, а явно ждал Викторию.
– Есть разговор, – начал он.
– Тебя Маша внизу ждёт, – решила быстро закончить она, понимая, что сейчас и этот заведет серьёзную беседу, на которую у неё уже не было сил.
– Не ходи к нему. Ни сегодня, ни завтра.
– И ты туда же? – устало возмутилась Вика.
– Значит, этому совету тем более стоит последовать, – Разумов сжал губы в раздражении. – Я бы сказал тебе не ходить совсем, но ты же не будешь слушать.
– Не буду, – Вика глянула в сторону коридора, где находились их с Андреем двери. Может Разумов не хочет, чтобы друг его слышал?
– Он выпил таблетки, завтра почти весь день будет спать. Послезавтра ему нужно выходить в караул, и он должен пройти медосмотр перед этим, чтобы у него не было проблем.
Вика вспомнила внушительных объемов гору лекарств дома у Андрея.
– Вот так просто? Напичкал его таблетками и проблема решена?
– Это тебя не касается. И если нужно то, да!
– А ты его мнения спросил?
Разумов шумно выдохнул и на мгновение отвел глаза к окну, затем повернулся и взял Вику за запястье.
– Ты думаешь, ты одна такая умная? Думаешь, первая у него, кто возомнила себя спасителем и решила исцелить все недуги «силой любви»? Да?
– Не твоё это дело! – Вика дернула руку, но безрезультатно. Безжалостный следователь вернулся и снова брал её в тиски.
– Так вот ничего из этого не выйдет! Сначала вы на него лезете, в постель его тащите, ведь вам интересно! Адренилинчик! Такой опасный, и прекрасный, и в вашей власти, как устоять? Правда? А потом окунаетесь с головой и начинаете ручки заламывать…
– Между нами ничего нет! – вспыхнула Вика, уже понимая, что эту ложь она не сможет впихнуть ни Разумову, ни себе.
– Я видел, как ты к нему присосалась в машине, хотя сказал тебе делать другое!
– Не хрен подглядывать!
– Ты даже не понимаешь, что ты с ним делаешь! Он сейчас уязвим, он как открытая рана, а ты туда лезешь с ногами и поцелуями!
– Да откуда тебе знать, что я буду делать? – Вика вырвала свою руку и отошла на шаг назад. – И хватит лезть уже к нам! Андрей не ребёнок, он не инвалид какой-то, чтобы тебе надо было его так опекать и решать за него с кем ему быть и когда!
Алексей не успокаивался, он запустил руки в волосы, жестом очень похожим на Ветровский, прошёлся по узкому коридору взад и вперед. Вика уже хотела было развернуться и уйти домой, но он снова заговорил.
– Ты же видишь, что с ним не всё в порядке? – осторожно прощупал почву он, – ты была свидетелем, как минимум двух приступов.
– Откуда ты знаешь? – нахмурилась Вика.
– Он ведёт дневник и должен записывать каждый раз, как это дерьмо случается. Каждый! В подробностях, что происходило вокруг, и кто был с ним.
Эта новость удивила Вику, но и подтвердила, что Разумов имеет доступ к очень личным переживаниям Андрея. Возможно, самый высший доступ из всех оставшихся людей.
– И ты его читаешь?
– Дело не в дневнике. Эти атаки – это цветочки. Сегодняшняя – уже почти ягодки. Но «почти» потому, что я оказался рядом и вовремя остановил его. И всё равно – это только верхушка айсберга. Он может перестать понимать, где он находится и, что с ним происходит, а может оказаться в совершенно другом месте или времени. И что он там делать будет, одному ему известно. Сегодня он мог поубивать кого-нибудь, а что будет с тобой, я не могу предсказать. Я не знаю, что ты выкинешь, и как он отреагирует.
– Да с чего ты взял, что я собираюсь что-то выкинуть? Я ему помогала оба эти приступа, и ты должен это знать, раз читал его дневник, – Вика очень надеялась, что именно это написано там, а не противоположное. Ведь имеет она право на надежду?
– Может и пыталась, но это только хуже.
– Отчего же? И как… как он вообще может ходить на работу в таком состоянии? Как его взяли, если он не до конца вменяемый?
– Деньги и связи творят чудеса! И он вменяемый! Он несколько месяцев был почти в норме, пока ему не начали менять терапию и препараты, чтобы он мог спокойно работать. Мы ещё не до конца поняли, что случилось, поэтому и приходится вести этот дневник. То ли с препаратами что-то не то, то ли он их пить забывает, – Разумов пристально посмотрел на Вику, – или появилась ещё одна переменная, которая повлияла на лечение.
– Это ты про меня?
– И про тебя тоже. Не думай, что ты пуп Земли. Здесь важны любые мелочи. Я поэтому и прошу тебя не лезть к нему.
– То есть ты хочешь меня убрать, как помеху с непредсказуемым эффектом на психическое здоровье Андрея?
– Вик… – начал было Алексей.
– Вот так просто, будто я неживой предмет? Не спросив даже мнения самого Андрея? Не слишком ли ты много на себе берешь ответственности? Он не беспомощный, а ты не его отец и ничего за него решать не можешь. Тем более, если он считается вменяемым.
– Я буду ему отцом или братом. Или даже матерью, если понадобится. И ты, – он ткнул в её сторону пальцем, – ничего не сможешь с этим сделать. Для меня важен Андрей и его благополучие, а не ты. Тебя я почти не знаю.
– С чего такая враждебность? Я ещё не сделала ничего плохого, чтобы это заслужить!
– Ещё не сделала, – он сложил руки на груди. – Но я уже проходил эту песню. Я уже видел одно предательство и что оно с ним сделало. Пока он овощем в госпитале лежал, она к нему ходила, сюсюкалась с ним: “Андрюшенька, любимый”. А потом он начал приходить в себя, с проблемами, со срывами, с кошмарами и приступами такими, что тебе и не снились. Ольга сразу хвост поджала, стала ездить реже. И то истерики ему закатывала, то трахаться на больничную койку лезла, тяжело ей, видите ли. Страдает она, сука! – разозлился Разумов, – у него потом мать умерла… от стресса… с сердцем плохо стало прямо в больнице. Так он думал, что это из-за него! Ты знаешь что… – он спотыкался в словах, теряя воздух, – я его… я его с подоконника снял в последний момент! А дура всего один раз приехала после этого! Увидела его обколотым успокоительным, как чёртового зомби, и испугалась. Решила, что не нужен ей такой дефектный! Вся её любовь сразу кончилась! Все клятвы забылись, лишь бы не видеть его ремнями пристегнутого, не смотреть в глаза пустые!
Разумов кричал уже почти во весь голос, а Вика стояла, закрыв рот рукой.
– Я же не знала, – едва слышно проговорила она, когда он окончательно выдохся.
– Зато я знаю. И предупреждаю тебя. Лучше пусть ты сейчас не придешь к нему, чем так же бросишь, когда он будет больше всего в тебе нуждаться. Лучше сейчас больно, но чуть-чуть, чем потом я найду его с простреленной головой. Я потратил все силы, что у меня были на его лечение. Я добился для него страховки, курса у нужного специалиста, реабилитационного центра. Мы нашли ему единственную работу, от которой ему удавиться не хотелось, то, что ему на самом деле по душе. Опасно, да, но только там он живой и сфокусированный. В его случае это оказался единственный выход, единственное, что держит его здесь, что заставляет его подниматься по утрам и заталкивать в себя еду. Ты не представляешь… какой он в депрессии, он выгорает изнутри, он как мёртвый, только ходит. А я не могу…
Не можешь больше это выносить? Эти слова вертелись на языке Вики, но она не осмеливалась их произнести, потому что не имела права оценивать чувства даже Разумова.
– А я не могу похоронить его второй раз, – неожиданно продолжил он с настоящим отчаяньем в глазах, – я уже закапывал этот гроб однажды! Поэтому, пожалуйста! – Разумов взял её за плечи, и не обращая внимание на слезы, которыми наполнялись её глаза, сильно сжал. – Пожалуйста, Вика, иди к себе домой! Иди и подумай, что же тебе на самом деле нужно. Сейчас тот самый момент, когда есть два пути, и никто тебя не упрекнёт за выбор более простого. Даже Андрей, он справится и смирится. Сейчас.
Вика отрицательно покачала головой, не желая принимать такого решения. Не сейчас, не вот так!
– Я знаю, что он тебе нравится, но дальше будет хуже, будет больней и страшней. И не потому что это я тебе угрожаю, а потому что Андрей теперь такой. И я не знаю, сможет ли он когда-нибудь окончательно поправиться. Быть может сейчас это всего лишь хрупкая надежда и иллюзия, что он живет самостоятельно, ходит на службу и вдохновенно поливает огонь, находя в этом свой необъяснимый покой и умиротворение. Даже, если мы и не можем этого себе вообразить, он нашел точку опоры, которую я больше всего боюсь пошатнуть, потому что это разрушит самого Андрея. И ты, – он смотрел на неё со странной грустью и надеждой одновременно, – делаешь с ним что-то, что ни я, ни ты не можем контролировать. Это рушит хрупкое равновесие, оно дало трещину. Его прошлое кровоточит из этой трещины в его сознание, а я не могу этого остановить, не заперев его под замком. И ты не можешь ничего сделать. Потом тебе станет страшно, вот увидишь. Нам всем было: мне, его матери, Ольге. Никто не справился. Нет у тебя сил на такое, и я не желаю тебе этого. Но потом убегать будет уже поздно, потом он вцепится в тебя и пустит корни потому, что всегда отдает себя людям целиком без остатка. А второй раз… – Разумов покачал головой, глаза блеснули в стерильном коридорном свете, – я могу не успеть его поймать.
Он разжал руки и медленно убрал их от плеч Вики. Там скорей всего, останутся синяки, проявятся завтра глубокой синевой болезненного напоминания о разговоре. Но это было не важно, потому что вытравить эти слова из своей памяти Вика уже больше никогда не сможет.
– Не ради себя. Ради него, Вика, – он видел, как горячая слеза катится по её щеке, но не останавливался, – ради Андрея. Оставь его сейчас, пока ещё можешь это сделать. А не когда тебе будет слишком больно оставаться с ним. А ему слишком больно без тебя жить.
Он вытянул руку и нажал кнопку вызова лифта, серые металлические двери расползлись с режущим слух в навалившейся тишине скрежетом. Разумов вошёл и плавно повернулся к Вике, но больше не произнёс ни слова, его глаза говорили сами за себя, источая невероятную тоску и усталость, даже малую толику которой ей было сложно вообразить. Представить всю глубину и толщину слоя страданий, которые скрывались под его самоуверенной жёсткой маской. И ещё большие, запертые под улыбающимися серыми глазами, в которые всего несколько часов она была готова смотреть до конца своей жизни. А теперь по щекам Виктории катились бесконечные слёзы, горечью перекрывающие воздух и оплавляющие стену её самообладания. Размывающие робкую надежду на то, что она сможет сделать правильный выбор.
Ради него.
