Вера Зверева
Пепел на твоих губах
Но Вика не просто играла с ним и дразнила, она, к стыду своему, упивалась его реакцией, его беззащитностью перед ласками, его ожиданием и сладким неведением о том, что она хочет сделать для него. Что она может сделать с ним. С этим прекрасным членом, который так трудно обходить стороной в его прямолинейной красоте, упирающейся ей сейчас в бедро. Он не знал, как сильно ей хотелось взять его в руки, играть с ним, ласкать его и облизывать. Он не знал, что он был единственным мужчиной в её жизни, который вызывал такие чувства. Добровольное желание сделать ему приятно, без притворства, просьб, уговоров и укоров, без невыносимого чувства долга. И это тоже делало Андрея особенным. Даже в таком странном аспекте. Это однозначно должно было что-то значить.
Но думать об этом не было возможности, потому что распалённый ласками Андрей уже поливал их горячей водой из душа, чтобы смыть остатки геля, горчащего на губах. Вика прижалась к нему всем телом, чтобы вода окатывала сразу обоих, покрыла поцелуями его шею и грудь, стала опускаться, вычерчивая дорожку по животу. Прошлась рукой по члену, крепко его сжимая. Андрей выгнулся и вдруг взял её за плечи, быстро поднимая.
– Не… не надо, – рвано выдохнул он, – а то я сейчас…
– Так сделай это, – прошептала она, не отпуская, а лишь усиливая хватку, скользящее давление от основания и до конца.
Сначала медленно и полностью, потом всё быстрей и резче. Андрей застонал и запрокинул голову, но рукой лишь вцепился в её плечо, больше не пытаясь остановить. Отдаваясь ей целиком и без условий. Вика прильнула к нему бедром и упёрлась грудью, чтобы он ощущал её всем телом, сжала пальцы и ускорилась, между движениями проходя большим пальцем по головке. И когда почувствовала, что он напрягается, а губы открылись в беззвучном крике, предшествующем кульминацию, впилась в шею в страстном поцелуе, прикусывая зубами кожу.
Она была права с его триггером. Как всегда, хорошо чувствовала все мужские “болевые” точки. Андрей содрогнулся в её руках, член запульсировал, изливаясь на бедро, и Вика почувствовала, как горячие капли ползут вниз. Внутри неё самой разливалось невероятное тепло, будто это она сейчас бурно кончила, хоть этого ещё и не произошло. Ей очень нравилось доводить до высшей точки именно его. Ей нравился этот необъяснимый контроль, эта власть над его телом в самом сладком смысле этого слова… и власть эта опьяняла как наркотик, заставляя приливать кровь к промежности. Пугая её, но привлекая за новой порцией.
Струи воды вывели её из сладкого оцепенения, и Вика поняла, что Андрей поливает их водой, смывая остатки своего семени.
– Зря, – прошептал он её в губы, прежде чем поцеловать. На мгновение ей показалось, что он умеет читать мысли и увидел эти грязные тайны. Испорченные и извращённые, те что раньше так привлекали в ней Рената, заставляя делать множество странных вещей.
Но Андрей, оторвавшись от поцелуя, продолжил совсем не так, как она ожидала услышать. Вместо упрёков он улыбнулся ей.
– Я не планировал так сильно торопиться, – он посмотрел вниз, – но ты помогла мне вспомнить, что у тебя болит нога и нам пора выходить, пока повязки не промокли.
Он выбрался из ванны и наспех обтёрся пушистым полотенцем, чтобы с него не текла вода. А пока Вика смотрела на него, пытаясь решить, что ей делать со своим извращённым нутром, которое теперь, кажется, решило взять в заложники и Андрея. Он раскрыл в руках полотенце, завернул в него Вику и тоже вытащил. Обернув будто куклу, унёс в спальню, положил на кровать и заботливо вытер от шеи до кончиков пальцев. Затем закинул полотенце на подушку и уложив её голову сверху, разложил волосы. Вика удивилась этим церемониям и тому, откуда вообще у него такие познания о длинных женских волосах.
– Подожди одно мгновение, – сказал Андрей, – не вставай.
Вика подчинилась, не слишком-то упорствуя. Было очень приятно лежать на мягком матрасе и чистой свежей простыни, которую он успел расстелить перед тем, как вернуться к ней в ванную. Тяжёлые события дня наваливались на неё неумолимой гравитацией, заставляя желать уснуть и забыться в темноте без снов. Но до сих пор обнажённый и красивый, сбывшийся сон наяву всё ещё ходил по комнате в поисках чего-то. Затем, он нашёл тонкое летнее одеяло и вернулся к кровати. Уложил его на Вику, но укрыл только середину тела, оставив ноги и руки снаружи.
– Сегодня обещали прохладную ночь, а тебе нужно согреться и выспаться, – с этими словами он присел рядом на край кровати и начал разматывать защитную плёнку с повязок. Ощупал их, убеждаясь, что они не промокли. Лишь на руке слегка подмок краешек из-за слишком большой активности Виктории.
– Я не планировала сегодня замерзать, – сказала Вика и отвернула краешек одеяла, раскрывая себя нагую и соблазнительную и приглашая Андрея к себе, – я надеялась, что будет жарко.
– Тебе нужно отдохнуть, – попытался ещё раз он, но и сам закусил губу, как только замолчал, потому что она слегка выгнула спину и медленно раздвинула ноги. Совсем чуть-чуть.
– Я не смогу уснуть, – она облизнула губы, потом собственный средний палец и повела им от нижней губы по подбородку и шее к ложбинке между грудей, оставляя влажную дорожку. – Меня будут мучить кошмары, – палец прочертил линию по середине живота к пупку, – невыносимо приятные, но без счастливого конца, – почти простонала она последнее слово, когда палец достиг лобка и скользнул дальше.
Андрей всё это время следивший за ней как заворожённый, вдруг оказался сверху, накрывая её всем телом. Одеяло отлетело куда-то в сторону, а её рот накрыли его влажные губы и язык, засасывая в голодный жаркий поцелуй. Вика довольно застонала исполненным желанием и легонько поймала его язык зубами, затем сладко облизнула и обхватила губами, будто это был не язык, а вожделенный, но так и не доставшийся член. Всосала его немного дразняще, чтобы показать, что он потерял, и отпустила. Прогнулась, запрокидывая голову и показывая, чего желает. Андрей продолжил покрывать поцелуями её шею, опускаясь всё ниже. Вика оторвала руки от его горячих плеч и собрала раскрытыми ладошками свои круглые груди, соединяя их вместе. Андрей с утробным рычанием зарылся между ними, целуя серединку, а потом ловя и облизывая каждый сосок. Накрыл своими руками её и сжал грудь вместе с ней, прикусил немного, пока она не застонала и не прогнулась снова.
Вика надавила на его плечи, как только он оторвал свои губы от груди. Это был уже не тонкий намёк, а очень даже толстый, почти как его прекрасный член. И следующей целью страстного рта Андрея стал цент её живота, который сначала был покрыт мелкими поцелуями, а потом в её пупочную ямку ворвался его ловкий кончик языка, который влажно и быстро вылизал её изнутри, рисуя замысловатые окружности. О да! Андрей прекрасно знал, что делать и чего она хочет. От этого единения мыслей и желаний кружилась голова.
Вика приподняла руками его лицо от своего живота и взглянула в тёмные глаза, затем плавно раздвинула свои ноги настолько широко, насколько позволяла её годами тренированная растяжка.
Андрей присел и оглядел представленную ему красоту совершенно опьяневшим взглядом. Прошептал на выдохе:
– Ты сводишь меня с ума, – он покачал головой и провёл ладонями от её коленей по внутренней стороне бёдер прямо к промежности.
Вика знала о своей интимной красоте, умела поддерживать её и пользоваться по полной программе, умела сводить ей с ума. Даже Рената не обошёл стороной её талант. И Андрей не смог бы устоять, глядя на её идеальные губы, похожие на лепестки розы, на нежную влажность, источающую желание и страсть. Но больше всего их всех заводила и распаляла её открытость и жажда ласки, быть может, даже развязность и манящая доступность. Но лишь для победителя и завоевателя. Теперь это Андрей. И только он. Обладатель максимального доступа к её телу и душе, и принадлежащий теперь ей целиком и полностью. Чего она обязательно добьётся. Любыми способами.
Андрей провёл пальцами по её бархатным внешним губам, Вика призывно приподняла бёдра, и он, наконец, впился поцелуем, тут же наполняя её тело жаром и дрожью. Волнами она пошла от каждого движения его языка, от продольных скользящих и круговых дразнящих, от засасывающих и сжимающих губ, от широкого давления и острого проникновения. Вика стоном и шёпотом отзывалась на каждое его движение, на широкие мазки и глубокие засосы, изгибалась и зарывалась пальцами в его волосы. Просила ещё и не останавливаться, когда он разводил её ноги ещё шире или впивался пальцами в мягкие ягодицы, чтобы прижать её к своим губам сильней. Он чувствовал её, знал когда усилить или ослабить ласку, когда дать ей пощады, а когда не слушать жалобный стон. Он почувствовал и когда она начала сжиматься в преддверии, приближаясь к оргазму. Когда уже задыхалась от невыносимой муки, запрокинула голову и упиралась затылком в подушки, прогибая спину, он внезапно остановился и отстранился.
– Давай же, – простонала она, раскрывая глаза, – пожалуйста.
Андрей с ней тоже играл, не одна она испытывала его на прочность. Он сел перед ней на колени и взял в руку свой возбуждённый член, уже тонкой струйкой сочащийся смазкой. Как он столько времени продержался было совершенно непонятно. Вика с жаждой смотрела на его подрагивающие мускулы, на капельки пота на коже, на пьяные от страсти глаза, пожирающие и дразнящие её измотанное ласками тело.
– Давай, – шептала она, спускаясь руками к своему клитору. Если он сейчас не вернётся к ней, то она сама всё закончит, настолько невыносимо уже хотелось почувствовать финал. Желание затмевало разум.
Андрей провёл рукой под одеялом сбоку и вынул откуда-то пакетик с презервативом. Вика хотела покачать головой, что это не нужно, и она хочет чувствовать его самого, а не кусок латекса. Но он уже раскрыл его зубами и раскатывал тончайший материал, пока полностью не надел. И после этого сразу же без долгих прелюдий подтянул её за бёдра и буквально надел на себя. Два или три медленных, глубоких толчка и Вика изогнулась на кровати, выдыхая громкий стон. Заведённое до предела тело разряжалось потоками молний по нервным окончаниям, волнами мышечных спазмов от живота до пальцев ног.
Андрей внезапно опустился на неё, упираясь локтями возле головы, и продолжил быстрей и резче вбиваться в сжимающиеся тугим кольцом мышцы. Вика обхватила его руками и ногами, вжимая в себя и ловя последние тёплые волны оргазма, пока он тоже не начал задыхаться и сбиваться с ритма. Потом втолкнулся максимально глубоко и запульсировал внутри, выпуская надломленный болезненный стон, и Вика едва не кончила второй раз. Это был тот самый стон, от которого у неё бежали мурашки по телу, а дыханье застревало в лёгких. Андрей сводил её с ума. Целиком и полностью. Теперь и физически.
Он замер на несколько мгновений, восстанавливая дыхание, а потом медленно шевельнулся, поднял лицо и соприкоснулся с Викой губами в долгом поцелуе. Она зарылась пальцами в его волосы и закрыла глаза, на тело наваливалась невероятно сладостная тяжесть и усталость, казалось, будто Андрей окончательно вытряхнул из неё душу своим финальным напором, и теперь пустая оболочка выключалась без сил.
Где-то за звоном в ушах и головокружением она чувствовала, как он мягко укладывается рядом с ней, распутав их тела, и притягивает её голову себе на плечо, обнимая руками в кольцо. Так она и погрузилась в мягкую ватную перину долгожданного сна, вдыхая его запах и разделяя жар тела.
Глава 32
За окном мягко разливался летний рассвет, разбавляя ночную синеву от горизонта к центру неба. Прохладный влажный воздух вползал между створками и заполнял небольшую спальню, поднимался по ножкам кровати, скользил по белой простыне, просачивался в складки тонкого одеяла. По открытому плечу Виктории пробежали мурашки, но вместо того, чтобы укрыться, она осторожно подняла руку и расправила край одеяла на плече Андрея.
Она проснулась от кошмара, возможно, больше часа назад, но время сложно было определить, только приблизительно угадать по отступающей темноте. А ещё тому, как с каждым мгновением она могла всё отчётливей видеть лицо спящего рядом Андрея. Он был так безмятежен и расслаблен, прекрасное лицо молодого ангела без единой морщинки, без беспокойства и сожалений, без злости и страха. Словно лет пять или даже больше осыпались в темноте, оставив к глубокому предрассветному сну лишь голую суть, человека так много пережившего, но не достигшего ещё даже тридцати лет.
Дыхание его было медленным и глубоким, на подушке перед самым лицом лежала расслабленная рука с беззащитно раскрытой ладонью. Этой рукой он обнимал её большую часть ночи, пока Вика не выскользнула из его объятий, проснувшись. Сложней всего было удержаться и не разбудить его. Но у Андрея и без того вчера был тяжёлый день, если Вика ещё не сбилась со счёта, то он вернулся с суточного караула в пожарной части и едва успел лечь спать. А потом носился с ней как с беспомощной куклой то по больнице, то по дому.
Вика задумчиво разглядывала его длинные пальцы, хотелось переплести их со своими, опустив ладонь сверху. Но она не двигалась, боясь лишним вздохом нарушить его покой. В первое мгновение после внезапного пробуждения Вика посчитала его сном, продолжением наваждения, которому точно не было места в её постели. Реальность слишком сильно спуталась с вязким кошмаром о боли, вывернутых руках, сладком запахе вишни на влажном платке у её лица и шёпоте Рената о том, что он желает ей только добра.
Чтобы заглушить этот сон она заставила себя смотреть на Андрея и вспоминать прошлую ночь и его надломленный стон. И совсем не сразу, ох, как не сразу, ей удалось превратить этот стон в своей памяти в звук удовольствия, а не боли. Порой так сложно было их разделить, болезненная часть её подсознания зачем-то дорисовывала несуществующие страдания разным людям вокруг, показывая их как предсказания, запугивая неотвратимостью. Видеть страдания Андрея, пусть и выдуманные Вика не хотела, и зачем они лезут в голову, понять не могла.
Надо закрыть глаза и попытаться снова уснуть, думала она, заставить себя провалиться в немую пустоту без снов, чтобы утром чувствовать прилив сил, а не усталость и опустошённость. Но как это сделать без помощи таблеток, которые когда-то давно были ей лучшими помощниками, она не знала. Но возвращаться к этому фармакологическому костылю она не хотела. Достаточно было один раз выпить чуть больше, чем надо, и проспать около суток, чтобы понять, насколько они далеки от полезных, испугаться и навсегда возненавидеть таблетки. Поэтому Вика с силой сжала веки и заполнила свои мысли работой и цифрами, которые могли или увлечь её или усыпить, тут уж как повезёт.
Спустя ровно секунду что-то мягко коснулось её приоткрытых губ. Она медленно раскрыла глаза, сомкнутые крепким сном, словно клеем.
– С добрым утром, – улыбнулся ангел из сна.
– Ты мне снишься? – спросила она Андрея, лицо которого было так близко, что она чувствовала его дыхание. Он разбудил её поцелуем.
– Надеюсь, нет, – он провёл пальцами по её лбу и бровям, – ты хмурилась во сне, будто тебе было больно.
Вика моргнула, пытаясь вспомнить, что же ей снилось в этот раз. То как она просыпалась от кошмара в прошлый раз или как снова делала Андрею очень больно.
– Как ты себя чувствуешь? Что-то болит? – Андрей забеспокоился, пытаясь понять выражение её лица.
– Нет, – слегка покачала она головой , – ничего не болит. Вроде бы…
Пошевелила ногой под одеялом, вытащила из-под мягкого краешка забинтованную ладонь и рассмотрела её. Андрей взял её руку в свою и прижал пальцы к губам.
– Я рад.
– Как так получилось? – спросила внезапно даже для себя самой Вика.
– Что?
– На меня вчера напали и ограбили, били и заставляли дышать допотопной дрянью до потери сознания, а я… – она пожала одним плечом, на котором не лежала, – помню только нас с тобой.
– Защитная реакция психики. Ты беспокоишься об этом?
– Мне не страшно. Это нормально? Мы с тобой спали, а дверь в квартиру не запирается. Мы просто… трахались без оглядки и не думали о том, что кто-то может войти.
– Я не могу тебе ответить, – Андрей опустил взгляд куда-то к одеялу, – нормальность не по моей части, как ты помнишь.
– Это значит, мы нашли друг друга, да? – Вика нервно усмехнулась, – два сумасшедших одиночества?
– Не думай об этом слишком много, легче так не становится. И ты точно не сумасшедшая.
– Мне снятся кошмары, которые я не хочу видеть. И совсем не о том, что произошло вчера, – вдруг произнесла она, чувствуя необъяснимое желание поделиться с Андреем самым сокровенным, – мои старые страхи лезут наружу во сне и иногда в реальности, накладываясь на неё.
– О чём ты? – с беспокойством посмотрел на неё Андрей и положил тёплую ладонь на щеку.
– Я избегала тебя всё это время не потому, что боюсь, что ты навредишь мне, – выдохнула она, – я боюсь, что это сделаю я. Я сделаю что-то очень плохое с тобой, Андрей.
Он свёл брови и мгновение смотрел ей в глаза, будто пытаясь что-то в них прочесть. Потом мягко притянул её к себе, обнимая и вжимаясь губами в макушку. Прошептал:
– Ты не можешь причинить мне вреда. Никогда этого не бойся. Ничего не бойся рядом со мной.
Вика обняла его одной рукой и уткнулась лицом в шею. Его словам так хотелось верить. Но не верилось. Это было бы слишком просто и неправдоподобно. Обещания имеют свойство не выполняться вне зависимости от желания тех, кто их даёт.
– Как ты с этим справляешься? – тихо проговорила она.
Андрей мгновение молчал, затем ответил:
– Плохо. Занимаюсь необдуманным сексом, чтобы заглушить негативные эмоции, – то ли пошутил, то ли серьёзно ответил он. Потом добавил, – Пытаюсь, как могу, раскладывать всё по полочкам в голове, искать логику, объяснения, давлю своё подсознание фактами. Загружаю себя делами до такой степени, чтобы не оставалось времени на раздумья. Самое сложное, это признать, что не справляешься и обратиться за помощью, когда совсем прижмёт.
– Ты обратился? – Вика подняла лицо. Он, наверное, сейчас говорит о возвращении к своему психотерапевту в реабилитационном центре.
– Я ему позвонил. Это уже неплохое начало.
– Я рада. Как прошла твоя… поездка? – поговорил ли ты с умершей матерью, хотелось спросить, но это было бы слишком даже для них.
– Длинно. Не люблю возвращаться домой. Там слишком холодно, дом каменный и его никто не отапливает. Когда он пустой, он и летом напоминает склеп. Я больше времени провёл на кладбище, чем дома. Ограду покрасил, сорняки выполол, занимался всей той ерундой, которая вроде как положена, только вот и мёртвым не нужна и живым не помогает.
Вика вспомнила все рассказы Разумова и Маши о его семье, и её захлестнуло любопытство. Но в то же время она боялась слишком глубоко погружаться в болезненную тему. Андрей перевернулся на спину и закинул одну руку за голову, подняв взгляд куда-то в потолок в раздумьях или воспоминаньях. Вика осторожно забралась ему под вторую руку, обняла и положила голову на плечо. Заглянула в глаза снизу вверх.
– Ты скучаешь по ним?
– Наверное. Но скорей испытываю чувство вины, – Андрей медленно раскрывал перед ней свои тайны, и Вика боялась лишний раз вдохнуть или задать не тот вопрос.
– Почему?
– Мне иногда кажется, что это моя вина. Что будь я рядом в нужный момент, ничего с ними бы не случилось. С отцом я ссорился, сбежал от него насколько мог далеко. А потом оказалось, что слишком.
– Что случилось?
– Он мечтал, чтобы я закончил академию Генштаба и как он протирал штаны в кабинете, пытался вылепить из меня второго себя. Или точней, лучшую версию себя. А я сбежал сначала из академии, а когда отслужил обязаловку, пошёл к ФСБ-шникам в спецотряд надирать задницы террористам. Лишь бы всё наоборот, – Андрей горько усмехнулся, словно сейчас смотрел на всё это как на ошибки бурной молодости. Может, именно так и было.
– Лёша сказал, что вы служили вместе, – вставила Вика, – какое-то время.
– Лёша болтун, – он покачал головой, – но хороший друг. А я не очень.
– Почему?
– Я и его бросил, когда его списали. Только выписали из больницы, как я уже в самолёте сижу.
– Наверное, у тебя были причины, – Вика помнила их, но рассказать о своих знаниях ей не хватало храбрости, ведь узнала она всё это за спиной Андрея и не в самых лучших обстоятельствах.
– Или я просто снова сбрасывал якоря. Да так тщательно, чтобы никто меня обратно зацепить не смог. Разумов хотел, чтобы мы вернулись вместе на службу в ФСБ, а я хотел быть от неё как можно дальше, настолько, что умотал под Дамаск по контракту, зарылся в пустыню, в вонючие палатки и бесконечные дороги под палящим солнцем. Я никому не звонил, не писал, пока первый полугодовой контракт не отмотал и не отправили обратно. Возвращаюсь, а там Лёха следаком устроился, отец полковника получил и ещё больше мне впиливает, что я свою жизнь в унитаз спускаю, и толку из меня никакого не выйдет.
Вика подняла голову и положила подбородок на грудь Андрея, чтобы лучше его видеть. Не хотелось его прерывать, но она начинала беспокоиться.
– Мне так мама вечно говорила, – поделилась она, – что я всё делаю неправильно, что не имею цели в жизни и обречена на нищету и одиночество, – Вика улыбнулась, с нежностью глядя на Андрея и понимая, что теперь и обеспечить себя смогла, и одиночество ей не грозит. Мама ошибалась. Она провела рукой по его груди, успокаивающим жестом, – в итоге она была неправа. Я уверена, что твой отец тоже.
– Он не понимал ничего из того, что я говорил, слишком долго сидел по кабинетам. Когда я пытался ему объяснить, что в настоящих, а не смоделированных боях мир выворачивается наизнанку и становится абсолютно чёрно-белым, он тыкал мне тем, что я неопытный сопляк. – Андрей опять усмехнулся, – а я за один контракт в них больше него участвовал, я в Пальмиру заезжал на броне в том возрасте, котором он библиотеку в академии штурмовал, да девок в столовке. Что он мог понимать? Полковник кабинетных войск и картонных учений.
– Ты снова уехал? – предположила Вика.
– Не сразу. Отгулял отпуск подальше от дома. Нашёл девчонку и жил у неё, пока не подписался на следующий год.
– Ольгу? – не выдержала Вика, но тут же прикусила язык. Андрей посмотрел на неё и нахмурился.
– Это тоже Разумов рассказал?
– Он не со зла.
– А по глупости. Ну да, ну да. Он её терпеть не мог.
– А ты? – язык чесался это спросить. Ревность ли это была или любопытство, не было пока понятно. Скорей всего и то и другое. Уж больно много всего Разумов рассказал об этой Ольге, но при этом мало хорошего. Хотелось защитить Андрея от этой женщины.
– А я… любил, наверное, – в конце засомневался он.
Вика решила сменить тему, понимая, что лёжа в постели с Андреем, обсуждать его бывшую она не в силах. Им до полного букета ещё не хватало Рената приплести, но тогда разговор может плохо кончиться.
– А твой дом, он под Зеленоградом?
– Да. Всё ещё там. Мама хотела его продать после смерти отца, не могла жить в нём одна. Слишком большой и пустой. А я не мог туда возвращаться, меня совесть мучила и вина. И перед мамой, что бросил её, и перед отцом.
– Из-за чего? Ты же не был виноват в его смерти.
– Я был очень плохого о нём мнения. Я не знаю, что тебе рассказал об этом Разумов. И я сам служил, когда всё это случилось, и прилетал в отпуск на похороны. Тогда мы начали раскручивать произошедшее, копать настоящие причины, и вылезло столько всего. Мне позвонила мама на базу и сказала, что он застрелился из своего наградного. Рассказала, что на отца завели коррупционное дело, будто бы он брал взятки и вешали на него крупную растрату. Всё шло к тому, что его должны были посадить и отобрать всё имущество в счёт погашения ущерба. А он ничего не брал, представляешь? Но не мог доказать этого, потому что кто-то наверху покрывал своих, а его сделал козлом отпущения. Поэтому он решил, что если его не станет, то у нас с мамой не отберут наш дом и все деньги, что она не останется жить в казённой комнате и вечном позоре, пока он на зоне.
Андрей сел на постели от нахлынувших чувств. Вика тоже поднялась и мягко обняла его за плечи.
– А как мы должны были без него жить? Какой к чёрту дом, если он сам умер? Зачем он нам? Как он мог вот так бросить маму?
– Наверное, он был в отчаянии, не знал, что делать.
– А знаешь, что я сделал? – спросил он у Вики, повернувшись к ней лицом. Она покачала головой, – я опять сбежал. Не мог смотреть на маму, не мог видеть его могилу, дом этот чёртов, ради которого он всё это сделал. Он же его сам строил столько лет. Сколько я себя помню с детства, как мы из военного городка переехали. Мама сказала, что он надеялся, что я вернусь и семью заведу, жить с ними в доме буду. Он в штабе для нас всех зарабатывал, а не только на сытую пенсию, а его предали свои же. И я не мог всего этого выносить, мне нужна была простота, чёрно-белая война, где врага видишь в прицел, а не угадываешь, кто за твоей спиной козни строит и вот-вот подставит. Я не мог выносить предательства людей, а они только и делали, что постоянно предавали друг друга. Вонзали нож в спину, будто по плечу хлопали, легко и без раздумий. А я прятался.
– От чего?
– Маме я больше не мог в глаза смотреть, будто это я отца сгнобил. И вот я уже опять в самолёте, в песке, в патруле. Как белка в колесо прыгнул, лишь бы ничего вокруг не видеть, а только бежать, пока силы есть. Ольга семью хотела, я вбил себе в голову, что мне для этого нужны деньги, что я должен сам заработать на свой дом, а не жить в склепе моего отца. И я зарабатывал, не вылезая из контрактов. Один за другим, едва возвращаясь на месяц-другой. Никому ничего не говорил и не объяснял, просто двигался вперёд, как упрямый осёл. Пока всё это резко не кончилось.
– Можешь мне не рассказывать, если не хочешь, – Вика села перед ним на колени, едва завернувшись в одеяло, – мне это не нужно. Если тебе больно, то не надо.
– Мне, наверное, нужно, – Андрей опустил голову, – мой терапевт заставлял рассказывать это снова и снова, пока произнесённые вслух слова не вытерли из воспоминаний все эмоции и ощущения, пока я не начал их рассматривать, как старые не цветные фотографии и перестал переживать каждый миг по новой. Если бы сейчас всё не вернулось в этих вспышках… или приступах, я бы, наверное, уже всё забыл. Но оно вылезает из меня, будто не хочет быть забытым.
Это было знакомо Виктории, только она вспоминала свою прошлую жизнь. Сравнивать их проблемы, впрочем, было бы кощунственным и несправедливым, как жаловаться на царапину человеку с ампутированной конечностью.
– У меня уже кончался срок очередного контракта, я хотел вернуться домой и… жениться на Оле, – продолжил Андрей со вздохом, – считал, что накопил достаточно денег для нашего будущего. Мы перегоняли на базу отбитые у контрабандистов цистерны с нефтью, шли конвоем по трассе, я в последней машине был, следил за дорогой снаружи на орудиях. Нас догнали местные подростки на мопедах, мы думали, они просто ехать рядом будут. Там полно таких было, бегали за военными, пытались подружиться, встречали, провожали в деревнях. А эти шахидами оказались с поясами, подорвали себя возле цистерн и головных машин. Один бросился под колёса нашего броневика. – он покачал головой, опуская взгляд, – и дальше я уже мало что помнил, у меня из головы эти детали психотерапевт выковыривал. Мои собственные воспоминания, которые я будто бы никогда не видел до этого момента. Я не помнил, как рванула наша машина, как меня сбросило с неё куда-то очень далеко, не помнил, как ранило и оглушило.
А Вика помнила его слова:
Одно мгновение, вокруг меня Киевское шоссе и бензовоз, в другое – горящий конвой, я на земле и чёрный дым уходит в небо, ослепляющая боль и запах… топлива… металла и… сгоревших тел.
Андрей будто погружался вновь в те далёкие дни, взгляд его становился отстранённым, и Вика подумала, что сейчас ей главное, удержать его здесь, не дать ему соскользнуть и запутаться, что в прошлом, а что в настоящем. Поэтому она положила свою голову ему на плечо, обнимая его рукой.
– Я помню бесконечно долгие часы боли и звенящей тишины, только небо в разноцветных пятнах перед глазами и я не могу двигаться, не могу говорить или слышать. А вокруг запах, будто я сам горю, одежда моя тлеет. А дальше бесконечный бредовый сон. Мне только потом рассказали, что остатки конвоя разграбили мародёры, кого-то из наших добили, а меня просто раздели, считая, что сам подохну. Унесли форму и оружие, всё снаряжение уцелевшее. А я не подох, не знаю почему. Какие-то местные приехали на столбы дыма, отвезли меня в миссию Красного Полумесяца, где меня две или три недели пытались выходить, а я как овощ в потолок смотрел, ничего сказать не мог. Ни кто я, ни откуда. У меня от контузии речь отнялась, представляешь? – он посмотрел на Вику со странной улыбкой, будто это могло быть смешным.
А Вика вдруг поняла одну очень страшную вещь.
– Андрей, ты умирал?
– Да, – вот так просто ответил он, – меня похоронили дома, рядом с отцом. В закрытом гробу. С почестями или нет, не знаю, я не смог прийти на свои похороны.
А я не могу похоронить его второй раз, – кричал Разумов в её голове, – я уже закапывал этот гроб однажды!
Всё вставало на свои места.
– Как такое может быть?
– Машина выгорела до каркаса, даже костей почти не осталось. Нефть разлилась повсюду. Какие-то мои вещи нашли внутри и посчитали, что я там тоже был. Человека без формы или документов, немого и глухого никто не искал по больницам для местных.
Вика провела пальцами по шрамам на его руке, ими же была усеяна и вся его спина.
– Это всё оттуда?
– Это и целая жестяная банка осколков где-то в пустынной мусорке. Мне потом сказали, что я везунчик, выжить после такого взрыва единым целым куском. А я считал эти недели в немом бреду самым страшным кошмаром в моей жизни, я не мог понять, почему этот сон не кончается. Я не вернулся оттуда. Я настоящий сгорел в машине и лежу теперь на Зеленоградском Северном кладбище между могилами мамы и папы.
– Но ты здесь, со мной, – Вика взяла его лицо в свои руки, – я смотрю прямо на тебя.
– Это не я, это кто-то другой, кого нашли на грязной койке в деревне и привезли медицинским бортом, чтобы упрятать на пол года в госпиталь, а потом и в психушку для таких же потерянных. Меня не узнала мама, от меня ушла Ольга, потому что я теперь кто-то другой. Теперь это странный пожарный на окраине Москвы, который сражается с призраками в голове и не хочет помнить своего прошлого.
– Для меня ты настоящий. Я знаю только такого тебя. Не того, что сгорел или потерялся. Тебя живого! Для всех вокруг ты существуешь! Для твоего друга, который за тебя готов глотки грызть и в толпу бросаться, для твоей команды, которая поддержит и поможет, для всех тех людей, которых ты из огня выносишь, ты самый настоящий, Андрей!
