– Благодарю голубушка, Полина Тихоновна, я отдам… сразу вышлю, как только немного поправлю дела, я клянусь… – со слезами в глазах благодарил и обещал Дуганов…
– Да Бог с вами, Петр Петрович, какие меж нами счеты, мы вам так обязаны, счастливый вам путь… – напутствовала их на прощанье Полина…
Начиная с 1923 года в Усть-Бухтарму начали наезжать выездные следственные бригады, сначала ЧК, потом ОГПУ и одного за другим стали «выдергивать» казаков, когда либо оказывавших враждебное противодействие советской власти. Все равно какое: служил в колчаковских войсках, в составе самоохранной сотни, станичной милиции, разгонял коммунаров летом 18-го года, был членом станичного правления… Под «метлу» попал и бывший заведующий высшего станичного училища. Ему припомнили и его монархические взгляды и то, что он не пускал учиться детей новоселов. Престарелого Прокофия Савельевича арестовали и тоже препроводили в Усто-каменогорск, в крепость, где он заболел и скончался, не дождавшись суда. Каждый год привлекали к ответственности по нескольку десятков человек. Если признавали виновным и осуждали, то семью ссылали, а имущество, дом и земельный надел конфисковывали. В дома осужденных и выселенных незамедлительно вселялись семьи бедняков новоселов из окрестных, или даже дальних деревень, им же передавался и земельный надел.
Совсем в Усть-Бухтарме стало не до веселья, большинство населения жили как пришибленные, под постоянным домокловым мечом ареста, осуждения, выселения, конфискации. В станице, и в бывших казачьих поселках, где проходили аналогичные события, уменьшалось казачье население и увеличивалось пришлое. Пришлым было в основном и начальство. Постоянный гарнизон в крепости упразднили, и теперь порядок обеспечивало волостное отделение милиции, тоже укомплектованное в основном из присланных из уезда милиционеров. Правда, председателем волостного совета избрали местного бывшего новосела из батрацкой семьи.
Совсем плохая жизнь стала у стариков и вдов. Им, потерявшим сыновей и мужей на империалистической войне и в гражданской в составе белых армий, никто ничего, никаких пенсий не платил и не помогал. Потому и мерли старики очень споро, также по нескольку десятков в год, только успевали отпевать и хоронить. Пустели дома, в которые тут же заселяли новоселов. После того как в 26-м году умер благочинный отец Василий, на его место не прибыл новый священник, и уже отпевать стало некому, и церковь без лишнего шума закрыли…
Значение образования СССР большинство эмигрантов осознали далеко не сразу. Лишь после того, как в городе воцарилось «троевластие» и стали свободно продаваться центральные советские газеты, в которых отображались практические шаги большевиков по закладыванию основ нового государства, имеющего весьма мало общего со старой Россией, в эмигрантских кругах стали их обсуждать и оценивать…
Однажды Иван принес в свой уже новый дом номер «Правды», в котором была опубликована карта нового административно-территориального деления страны.
– Поля, глянь, что эти подлецы натворили с Россией! Они же фактически одним махом разрушили все, что строилось и скреплялось веками, все перекроили. И знаешь, что они положили в основу нового административного деления? – он начал возмущаться прямо с порога, стряхивая снег с папахи.
Полина, днями занятая работой в Беженском комитете, вечерами и в выходные дни, когда уходила прислуга, целиком посвящала себя дому. Сейчас все ее мысли занимали именно домашние заботы, и потому проникнуться тревогой мужа в той же степени, что и он, Полина не могла. Но Иван этого не замечал.
– Ты только посмотри, вместо генерал-губернаторств, губерний, у них теперь будут союзные, автономные республики и области. Причем в основу этих союзных и автономных республик положен не столько территориальный, сколько национальный принцип. Теперь Украина, Белоруссия, Кавказ, Туркестан, имеют свои отдельные национальные правительства и соответствующие права. То есть они как бы уже и не Россия, а сами по себе, союзные республики. Мало того, они и то, что осталось в России, тоже раздробили, выделив, так называемые автономные национальные республики. Вот посмотри, – Иван развернул на столе газету.
Полина не очень внимательно взглянула на нее, думая о нерадивости нанятой прислуги, портьерах и обоях, оставшихся в гостиной от старых хозяев. Они ей не нравились, и обои, и прислуга, их надо было менять.
– Представляешь, даже киргиз-кайсацам отдельную автономию даровали, а назвали ее Казахская АССР. Видно, степные киргизы уговорили большевиков так их называть, чтобы с черными иссык-кульскими киргизами не мешаться, они же друг-дружку терпеть не могут. Неужто, все эти Троцкие и прочие не видят, что такое построение государства, на национальной основе, может при первой же большой неурядице привести в лучшем случае к междусобице, а в худшем к распаду страны. А может они к тому и ведут, чтобы окончательно угробить Россию. Но самое возмутительное, что они и весь наш край в эту самую казахскую автономию отдали…
– Что!? – до того слушавшая мужа вполуха, Полина насторожилась и, шурша полами нового халата, подсела к столу, освещенному настольной лампой с зеленым абажуром. – Как это… наша Усть-Бухтарма в автономии… где? Покажи.
– Вот смотри… На этой карте, конечно, Усть-Бухтармы нет, здесь только крупные города. Вот видишь, Семипалатинск и вся область наша вошла в Казахскую автономную республику. И почти вся территория нашего Сибирского Казачьего Войска тоже в эту автономию попали, и Павлодар и Кокчетав, Омск только в России остался. Так что, если этот их новоиспеченный СССР начнет разваливаться, что я думаю при их внешней и внутренней политике неизбежно, то наши родные места могут вообще вне России оказаться. Вот ведь, что подлецы удумали, да за такое их всех перевешать мало! – негодовал Иван, меряя широкими шагами паркет просторной гостиной своего нового дома.
– Погоди Ваня… это как же Усть-Бухтарму, станицу, крепость которую поставили, чтобы рубежи России охранять, ее что киргизам отдают? – не могла до конца понять слова мужа Полина.
– Россия теперь уже не Россия, а СССР, то есть Союз Советских Социалистических Республик. А наша Семипалатинская область теперь входит в одну из таких республик, казахскую автономную социалистическую республику, административным центром которой объявлен Верный, который в угоду киргизам большевики переименовали в Алма-Ата,– пояснил Иван.
– Не могу взять в толк… Верный ведь это центр Семиреченской области. А как же Омск, наша станица ведь всегда войсковому правительству в Омске подчинялась, – продолжала недоумевать Полина.
– Да нет никакого войскового правительства, и все казачьи войска упразднены! – чуть не закричал Иван и без сил рухнул на красивый с гнутой изогнутой спинкой венский стул.
– Ты не снял галоши… грязи натащил, – в некоторой прострации произнесла Полина, глядя то на сапоги мужа, на которых таял не обметенный снег, то на газету.
– Мне тут объяснили, вроде у большевиков есть дьявольский план, уничтожить казачество полностью, потому они и нарезали такие границы, – не обращая внимания на замечание Полины, Иван наклонился к газете и вновь стал объяснять. – Вот видишь, почти вся земля нашего казачьего войска отдана в киргизскую автономию. Первый отдел, кокчетавский полностью, второй, омский почти весь, кроме самого Омска и станиц что рядом с ним. И наш отдел почти весь от Павлодара до Зайсана, только Бийскую линию в России оставили, да и то я думаю потому, что там уже казаков почти всех поголовно вырезали от детей до стариков. И Омск специально отсекли, все равно как голову от тела. Сволочи, подлецы… на куски рубят то, что наши деды, прадеды столетиями создавали! А у нас все окрестности под киргизов загнали, даже те волости, что в Томскую область входили, Семипалатинской передали. Так что весь Бухтарминский край сейчас получается киргизский, и Зыряновск и Риддер.
– Но как же это можно… зачем? У нас по линии-то и киргизов почти нету, в основном казаки да новоселы, еще кержаки живут. Их-то зачем к киргизам? Нет, думаю, навряд ли у них чего получится? – покачала головой Полина.
– Они ведь не только наше войско, они и с другими тоже учудили. Семиреки, понятное дело, целиком в автономии. Уральцев тоже целиком под киргизов загнали. Оренбургские земли часть в России оставили, часть тоже в автономии. Земли терцев, кубанцев тоже покромсали, в угоду кавказским горцам, в их автономии отдали, донскую область между двумя вновь образованными областями поделили Ростовской и Царицинской. В офицерском собрании народ гудит, говорят это их новое деление должно вызвать в стране взрыв возмущения в первую очередь среди русских, который сметет большевизм…
Но надежды на скорый крах советской власти в очередной раз не оправдались. Одновременно с образованием СССР, коммунисты отошли от принципов военного коммунизма и провозгласили НЭП. Они объявили свободу мелкой коммерческой деятельности, а вместо продразверстки власть установила крестьянам твердый продналог. И народ, измученный от восьми лет непрерывной войны, революции, восстаний, крови, голода, грабежа со стороны всех властей и обыкновенных бандитов… народ, наконец, вздохнул свободно. Получив помещичью землю, крестьяне, в первую очередь в центральной России, стали пахать, сеять, рожать детей… жить.
НЭП предоставил возможность и фирме «Чурин и Ко», используя железнодорожное сообщение, поставлять одежду и прочие товары своего производства в магазины советского Торгсина. Некоторые коллеги Ивана приняли советское гражданство и теперь довольно часто по делам фирмы бывали в Москве и других городах Советской России и привозили оттуда самые свежие новости. Один из молодых сотрудников, с которым довольно близко сошелся Иван, съездив, таким образом, несколько раз в Москву, вдруг из человека, более чем лояльно настроенного к большевикам, превратился в ярого антисоветчика. Однажды на корпоративной вечеринке-мальчишнике, по случаю премирования руководством фирмы служащих отдела он, выпив, разоткровенничался с Иваном:
– У большевиков в верхах идет настоящая война за власть, война не на жизнь, а на смерть. Не могут поделить наследство Ленина. Думаете, Дзержинский с Фрунзе просто так концы отдали? Ничего подобного, их просто убрали, как наиболее опасных конкурентов, возглавлявших такие мощные структуры как ОГПУ и РККА. Теперь борьба идет внутри самого ЦК и Политбюро. Руководящий аппарат партии раскололся, наметились три наиболее влиятельные группировки. Первая, так называемые левые коммунисты, там верховодят евреи, все не под своими фамилиями, Троцкий, Зиновьев, Каменев. Вторая, правые коммунисты, там во главе Бухарин, Рыков, Томский. Эти русские и фамилии у них свои, но по духу они интернационалисты и им на Россию и русских так же наплевать, как и евреям. В третьей группировке, там всякой твари по паре, но верховодит грузин Сталин, его настоящая фамилия Джугашвили. Кто возьмет верх совершенно неясно. Евреи, конечно, самые говорливые и хитрые, но за ними большинство рядовых членов партии вряд ли пойдет. Бухарин… слышал я его речи, пустозвон, болтун. Рыков – этот пьяница запойный. А вот грузин пока в тени держится и непонятно что за тип, но по слухам страшно хитер, осторожен и как истый кавказец жесток и беспощаден.
– А не все ли равно, кто победит, кто кому глотки перегрызет? Капитал, деньги постепенно перераспределятся и сконцентрируются у этих, как их там сейчас называют, непманов, и они станут наиболее влиятельной силой в стране, и большевикам так или иначе придется уйти, – высказал свое мнение Иван.
– Чувствуется, что вы давно не были в России, Иван Игнатьевич, не знаете истинного положения вещей. Его ведь отсюда по газетным заголовкам и статьям никак не прочувствуешь. Хотя, вы же воевали с большевиками и должны знать, что они ради власти не перед чем не остановятся. Как только кончится эта внутрипартийная борьба, а закончится она победой одной из этих группировок, в стране начнутся коренные изменения во внутренней политике. А непманы это не сила, большевики так же отберут у них все, все их заводики, трактиры, магазины, как национализировали крупную собственность, как отбирали по продразверстке хлеб. И поверьте, большинство народа будет это приветствовать, да-да… Я почти всю страну по Транссибу насквозь проехал и видел, как многие мучаются, но ненавидят они почему-то не власть, а в первую очередь непманов… да-да! Вот так большевики умеют манипулировать сознанием масс, особенно неграмотных и малограмотных людей. Нет, там во главе страны сидят очень неглупые люди, и поверьте, они еще долго удержаться у власти… – убежденно отстаивал свое мнение сослуживец Ивана по сельскохозяйственному отделу фирмы «Чурин и Ко».
Придя домой и пересказывая этот разговор Полине, Иван вспомнил допрос Тузова Анненковым, и тоже поведал его жене. При этом он с усмешкой произнес:
– Неужели верно напророчил тот комиссар, приходят времена, когда в борьбе за власть большевики неевреи будут уничтожать большевиков-евреев, да видимо и не только их?
Баланс сил и относительно мирное сосуществование в Харбине трех социумов осуществлялось в основном благодаря взвешенной политике китайских властей. Китайцы старались не посягать ни на советский, ни на белоэмигрантский «суверенитет». В то же время они играли роль арбитра в тех ситуациях, когда отношения между «красными» и «белыми» русскими начинали накаляться. Многие рядовые китайцы, пребывая в страшной нищете, выживали только благодаря тому, что работали на самых низкоквалифицированных и не престижных должностях на КВЖД. Эти рабочие в первую очередь попадали под «советское» влияние. В то же время китайцы, принадлежащие к всевозможному низшему обслуживающему персоналу русской колонии типа, грузчиков работающих на предприятиях у русских купцов, прислуги в домах относительно состоятельных русских, сюда же можно отнести менял и уличных продавцов, рикш, которые тоже в основном обслуживали русских… Эти китайцы главным образом контачили с «белыми» русскими.
Советская администрация КВЖД, заставив принять советское гражданство значительную часть русского персонала дороги, приступила к его «осовечиванию», основные усилия направив на воспитание местной молодежи. Эти мероприятия осуществлялись через школы, стоящие на балансе дороги, через пионерские и комсомольские организации. Белоэмигранты учили своих детей в устроенных на старый лад гимназиях и лицеях, где в свою очередь имели большое влияние организации монархического и христианского толка. «Белые» по прежнему упорно старались жить так же, как жили в России до революции.
В апреле 1927 года в Китае произошел гоминьдановский переворот и к власти пришел Чан Кай Ши. Советско-китайские отношения сразу резко ухудшились. Этим не могли не воспользоваться наиболее радикальные белоэмигранты. Седьмого ноября в день десятилетия Октябрьской революции «белые» организовали массовые антибольшевистские акции перед советскими консульствами во многих городах Китая. И если в Харбине дело ограничилось демонстрацией, речами и пением «Боже царя храни», то на юге Китая, в Кантоне консульство подверглось нападению боевой белоэмигрантской дружины, в ходе которого оно было полностью разгромлено, а ряд дипломатов убиты. СССР закрыл все консульства и потребовал от Китая наказать виновных и запретить, наконец, действие белогвардейских экстремистских организаций.
Но Китаю было явно не до того, страна медленно, но верно сползала в трясину масштабной внутренней междоусобицы. На обвинение советского правительства из Пекина ответили, что СССР тоже ведет антикитайскую политику, в частности проводит подрывную деятельность на КВЖД, воспитывая работающих там китайцев в большевистском духе, то есть, занимаются экспортом своей революции. И это было чистой правдой. Никто не сомневался в своей правоте, и китайцы и советы… только правда у каждой из сторон была своя.
Своя правда была и у белоэмигрантов. Надеясь на новую крупномасштабную волну, возникшую в китайской внешней политике против Советской России, они спешно искали собственного военного лидера, который объединил бы их всех и встал во главе возрожденной белой армии. Кандидатами на роль такого вождя выдвигались и барон Врангель, и Великий Князь Николай Николаевич, и атаман Семенов… Но все эти политические фигуры по различным причинам не пользовались непререкаемым авторитетом у большинства эмигрантов, готовых взяться за оружие. К тому времени выпал из «обоймы» претендентов и атаман Анненков. Отсидев три года в китайской тюрьме, он вышел из нее в 1924 году и вроде бы начал собирать своих соратников, рассеявшихся по просторам Китая. Но здесь оперативно вмешались красные чекисты. Они использовали нестабильную обстановку внутри Китая и склонили на свою сторону китайского генерала, сумевшего захватить власть в провинции Ланьчжоу, где после освобождения из тюрьмы поселился атаман, занявшийся для маскировки разведением племенных лошадей. В 1926 году генерал обманом сумел заманить Анненкова к себе в резиденцию, арестовать и передать чекистам, прибывшим из Советской России… За это советское правительство обещало расплатиться с генералом оружием и боеприпасами, что и было сделано. Анненкова привезли в Москву, и после серии допросов этапировали в Семипалатинск, где судили и расстреляли…
Так бесславно закончилась жизнь Бориса Владимировича Анненкова, человека одаренного многими выдающимися способностями, за которым шли, которому верили и за которого умирали тысячи людей. Как сказал один историк, родись он в другое время, он стал бы национальным героем, но в его короткий век случилась братоубийственная гражданская война. И в этой войне он проявил все свои и лучшие, и худшие качества: организаторские способности, волю, незаурядный ум, личную храбрость, талант тактика и стратега… и крайнюю неразборчивость в средствах достижения своих целей, полное пренебрежение как к своей, так и к чужим жизням. А советская пропаганда однозначно представила его монстром, склонным к садистской жестокости, зафиксировав эту характеристику даже в соответствующей статье Большой Советской Энциклопедии…
Старики Решетниковы сдавали с каждым годом. Игнатий Захарович уже не мог ходить за плугом, у него оставалось мало зубов, а Лукерья Никифоровна почти ослепла. Их сторонились казаки, и на них враждебно смотрели новоселы. Лишь Глаша, втихаря, поздними вечерами под покровом темноты иногда приходила к старикам. Она рассказывала про ребенка, но самого с собой никогда не брала, так что сын батрачки с малых лет и понятия не имел о наличии у него белогвардейских дедов и прочих соответствующих родственников. Глаша приносила запас продуктов, готовила пищу сразу на несколько дней, забирала с собой грязное и порванное, и уже у себя стирала и чинила одежду – Лукерья Никифоровна не различала ни нитки, ни иголки.
В 27-м году в Семипалатинской области широко освещался суд над Анненковым. Причем газеты с материалами суда распространяли бесплатно. К тому времени уже по всему Бухтарминскому краю потихоньку «подгребли» всех кто служил у него, а его самого в газетах именовали «кровавым атаманом», «палачом трудового народа» и тому подобными эпитетами.
– Вот, старая, а ты все причитала, зачем да зачем Ваня за границу подался? – выговаривал своей почти незрячей жене Игнатий Захарович. – Тама он может и живой, и свободный, и при жене, а здеся его бы точно упекли, как вон Осипова Никишку и тех, кто с ним тогда от Анненкова в двадцатом годе отстал. Осипов он кто, подхорунжий был, так ему восемь лет припаяли, а уж Ване бы куды боле дали, он не в подхорунжих, в есаулах у Анненкова ходил, полком командовал…
По мере того, как казачье население сокращалось, а не казачье увеличивалось, Усть-Бухтарма оживала. Новые хозяева бывших казачьих подворий жили без страха перед властью. Они уже считали себя здесь хозяевами. К тому же НЭП позволил многим начать богатеть, открылся трактир, частные мастерские по пошиву одежды, ремонту сельхозорудий. Особенно успешно вели хозяйство новоселы, сумевшие заселиться в хорошие дома с большим количеством амбаров и прочих хозяйственных построек, получивших хорошие участки бывшей казачей юртовой земли. По вечерам на улицах возобновились игрища, гулянья, стали шумно справлять новые революционные праздники.
И только еще оставшиеся в живых старые казаки смотрели на преображенную и переведенную из станичного статуса в сельский Усть-Бухтарму и словно не могли понять явь это или сон, и что является явью, а что сном, их прежняя жизнь, или нынешняя. Действительно ли была Российская Империя, Сибирское казачье войско, и они им присягали, служили? Приходили домой, доставали кресты, медали, которые сейчас нельзя было одевать, нельзя ими гордиться, рассматривали старые фотографии, где они красуются, молодые чубатые красавцы, одетые в казачьи чекмени, фуражки и шаровары с лампасами, восседают на своих лихих строевых конях. Было все, было… А что сейчас? А сейчас, служивые средних лет либо полегли, либо за кордоном, либо сидят.. и даже казачья молодежь уже ходит в клуб, слушает агитаторов, учится в общей школе, вступают в пионеры и комсомол… Они уже не казаки, и не хотят ими быть.
Старики Решетниковы жили последней надеждой, получить весточку от сына… Не дождались. Игнатий Захарович оставшись без зубов, не мог уже нормально питаться, заболел и умер летом 1928 года. Лукерья Никифоровна пережила его на полтора месяца. Хоронила их обоих Глаша. Никто из оставшихся в живых стариков, даже его сослуживцев-полчан не решились идти за гробом отца и матери двух ярых белогвардейцев, боялись навлечь на себя подозрения, некому было и отпеть…