Владимир Александрович Жуков
Земное притяжение любви. Сборник
Владимир Жуков
ЗЕМНОЕ
ПРИТЯЖЕНИЕ
ЛЮБВИ
рассказы, стихи, этюды
Светлой памяти матери
Марии Климовны посвящаю.
ПРЕКРАСНАЯ ТАВРИДА
Шестьдесят лет моя жизнь и творчество прочно связаны с прекрасной и благословенной Тавридой, воспетой Пушкиным, Чеховым, Грином, Куприным и другими замечательными мастерами художественного слова. Эта земля очаровывала и вдохновляла литераторов, живописцев, музыкантов, певцов, создавших великолепные шедевры мировой и русской культуры. И впредь есть и будет чистым, благодатным источником для вдохновения и творчества.
Подобно тому, как все дороги ведут в Рим, также они ведут людей, ценителей красоты и гармонии, в солнечный Крым, щедро наделенный Богом неповторимой природой, живописными ландшафтами, вобравшими в себя степи, горы, леса, реки, озера, Черное и Азовское моря, лазурной оправой окаймившие полуостров, точно названный чилийским поэтом Пабло Неруда орденом на груди планеты Земля. Это особенно ощущаешь, находясь вдали от отчего дома, родной земли, по которой сделал свой первый в жизни шаг.
О, как, порою, в суете напрасной,
Домой не можем отыскать пути,
Но все же в сердце вечно и прекрасно
Земное притяжение любви!
Счастье родиться, жить и творить на этой земле, дарующей энергию для добрых дел, для созидания. Каждому человеку дорог и мил отчий дом, где перед взором распахнулась даль, зовущая от родного порога в дальнюю дорогу. Для меня таким заветным уголком, желанным причалом стали крымские села Красногвардейское, Новый Мир, Хлебное, Чапаевка и другие, расположенные на территории Советского района.
Первые литературные сочинения, наряду со статьями, лирическими рассказами, этюдами и стихами были опубликованы в районной газете «Приазовская звезда», в окружной Краснознаменного Одесского военного округа «Защитник Родины», в одной из войсковых частей которого довелось служить, а затем и публикации в крымских изданиях.
В данном сборнике представлены литературные произведения, написанные в пору моей юности и зрелости, опубликованные за период с 1968 по 2010 годы в газетах «Приазовская звезда» (пгт Советский), «Южная правда» (г. Николаев), «Защитник Родины» (г. Одесса), «Днестровская правда» (г. Тирасполь), «Победа» (г. Бендеры), «Крымский комсомолец» (г. Симферополь), «Слава труду» (г. Бахчисарай), «Заря коммунизма» (г. Джанкой), «Керченский рабочий» (г. Керчь), «Российский писатель» (г. Москва), «Крымские известия» (г. Симферополь) и в других изданиях.
Посчитал целесообразным включить в сборник статьи о близких мне по духу, мировосприятию природы замечательных поэтах ХХ века русском классике Сергее Есенине и испанском поэте и драматурге Федерико Гарсиа Лорке, живших в одну эпоху и трагически завершивших свой земной путь. Тем не менее, их великолепные, жизнеутверждающие творения будут восхищать еще не одно поколение ценителей изящной словесности, содержанием и гармонией формы.
Конечно, я не безучастен к творчеству Александра Пушкина, Михаила Лермонтова, Александра Блока, Владимира Маяковского, Ивана Бунина и других выдающихся мастеров художественного слова. Но именно с юных лет в мое сердце запали пронзительно светлые и искренние, богатые мыслями, чувствами и красками стихи Есенина и Лорки, в значительной степени, повлиявшие на мое творчество.
Великолепная крымская природа, замечательные люди вдохновляют на творчество во славу и процветание родного края, сохранение и приумножение его исторических, культурных и духовных ценностей.
Пусть в жизни вам сопутствуют всегда,
Давая светлым мыслям ускорение,
Поэзия прекрасного труда
И радость золотого вдохновения!
С добрыми пожеланиями
ваш Владимир Жуков
СТАНЦИЯ ПЕРВОЙ ЛЮБВИ
1
Взойдешь по тропинке, пересекающей по диагонали голубеющие поле овса, на пригорок и перед взором сразу откроется панорама села с его аккуратными, словно выстроенными для праздничного парада домами. Они утопают в зелени садов, сверкают на солнце покрытые шифером новые дома. Но кое-где сохранились саманные хаты с выгоревшей от летнего зноя и поблекшей от дождей, черепицей и дымовыми трубами. Их, свидетелей бурного времени, военного лихолетья, становится все меньше в моем родном крымском селе.
Стареют и уходят в мир иной односельчане, а вместе с ними ветшают и разрушаются дома, умирают, некогда шумевшие изумрудной листвой, тутовые деревья, больше знакомые под названием шелковица. Ее черными, красными, фиолетовыми и желтыми ягодами по-прежнему лакомятся детишки, да и взрослые готовят вкусное ароматное варенье.
Когда-то в пятидесятые годы прошлого столетия, в соседнем селе Власовке жители занимались разведением тутового шелкопряда. Из его коконов, расплетая сотни метров тонких блестящих нитей по китайской технологии, изготовляли шелк. Старые дома из калыба (смесь глины с соломой), высокие шелковицы в центре села и полуразвалившийся колодец с деревянным срубом и бетонным желобом для водопоя животным – приметы старого уходящего мира, в котором осталось мое детство, юность с яркими ощущениями первой любви.
Много раз я останавливался на пригорке, глядел на село и дальнее поле, за которым сиренево-дымчатый полог неба соединялся с размытой в знойном мареве линией горизонта. Я видел, как над крышами сказочными каравеллами плыли пепельно-белые облака, как грохотами фонтанчиками по пыльной дороге теплые летние ливни. Особенно радовало босоногую детвору, когда небо опоясывала семицветная радуга, а сверху, словно вытряхивая из облаков остатки влаги, моросил мелкий слепой дождик. Собравшись в хоровод, мы хором просили: «Дождик, дождик, припусти, дай гороху подрасти…»
Закатив по колено штанишки, я тоже бегал и сверкающим, как рыбья чешуя лужам. А когда дождь затихал, то на потревоженной глади воды колыхались перевернутые в этом огромном зеркале вниз крышами дома, деревья с кронами и верхушками, утонувшими в глубине.
Летели во все стороны сверкающие брызги, кольцами разбегались волны, и отражение близких предметов разрушалось на глазах. Весело, как выпущенный на волю красногрудый жеребенок, бежал я к высокой шелковице, где на отлогом берегу, заросшем травой, конским щавелем, лопухами и крапивой, столпилась малышня. Ребятишки пускали по воде бумажные кораблики, которые тут же из страниц старой школьной тетради изготовлял мой ровесник конопатый Вадька. С ним мы иногда ссорились, но и быстро примирялись, ведь часто приходилось защищать от соперников свою часть территории на единственной улице села. Тогда мы с ним и еще несколькими ребятами, постоянно были в меньшинстве, становились боевой дружиной.
Баталии с «противником» – ребятами, живущими на противоположном краю улицы возникали по разным, даже мелким поводам. Стоило, кому из ребят не поладить и начинались активные действия. В ход шли попавшиеся под руку мелкие камешки, вязкие, слепленные из глины комья. В смелости мы не уступали имеющим перевес в численности соперникам и считали бегство и плач самым большим позором.
Однажды Вадьке угодили кулаком в глаз. Он всю неделю глядел на меня свысока, гордясь своим синяком. Я помню, как он огорчился, когда, взглянув в осколок зеркальца, не обнаружил под глазом в честной драке обретенного синяка. Успокоился лишь услышав, что у нас еще будет не одна возможность отличиться в потасовках и получить суровые отметины. Они для нас имели такое же значение, как для воинов ордена и медали. Хотя имелись у нас и свои награды – блестящие крышки от стеклянных банок. Жестянки звенели на груди и бросали солнечные блики.
Ритуал награждения был торжественным и строгим – у высокого шеста, на котором ветер развевал квадрат красной ткани, хотя и у противника знамя тоже было красным, но мы их по законам войны называли белыми, а они, наоборот, считали нас белогвардейцами. Эта неопределенность также была причиной наших баталий, столкновений.
Задолго до появления всесоюзной военно-патриотической игры «Зарница» сельские ребята во всю играли друг с другом, не в лапту, как в старые времена, а в войнуху. Может потому, что отгремевшая с десяток лет назад война с фашистами, напоминала о себе не успевшими осыпаться и зарасти травой окопами с позеленевшими гильзами от патронов, металлическими осколками, обрывками телефонных проводов, касками и котелками на местах былых сражений. Саперы не успевали обезвреживать опасные «сюрпризы» войны.
Награды вручал Вадька на правах начальника штаба. От переполнявшей его гордости он задирал кверху свой утиный нос, подносил согнутую в локте руку к кое-где лакированному козырьку фуражки, найденной в чулане полуподвальной хаты деда Леонтия. Мы завидовали приятелю, так как никто не имел такой военной фуражки с рубиновой звездочкой. Он хвастался, что не снимает ее с головы даже во время сна. В ту пору я тоже мечтал о фуражке или пилотке и портупее. Имея эту экипировку, я мог бы претендовать на роль командира и тогда бы Вадька не задирал бы нос.
2
Зеленая, поросшая калачиками и одуванчиками лужайка возле высокой шелковицы, была нашим любимым местом. У толстого с серыми трещинами на коре ствола дерева лежал серый, слегка выбеленный лучами солнца камень-валун. От своей, вросшей в землю хатенки под черепицей приходил старик Леонтий. Он нам казался таким же древним, как и дерево. Спина его под старым военным френчем сгорбилась. Дед опирался на посох. Садился на камень и подставлял спину жаркому солнцу, леча ревматизм, заработанный в сырых и холодных окопах под Сталинградом. Не спеша доставал из кармана вышитый кисет и высыпал на газетную полоску щепоть табака. Склеивал цигарку и закуривал, сощурив выцветшие некогда василькового цвета глаза из-под седых бровей. Сизый дым окутывал его покрытое сетью морщин лицо.
Мы с любопытством глядели на старика. Я знал, что Вадька украдкой от родителей пробовал курить, спрятавшись за сараем и мне предлагал, но я отказался. Вспомнил, что однажды соблазнился и во рту было горько и противно.
–Деда, скажи, сколько лет этой шелковице? – спросил я у Леонтия. Он помедлили с ответом. Обратив на меня светлый взгляд, произнес:
– Хто его знает, Сашко, наверное, много? Сколько живу, столько и дерево растет. Тут прежде болгары-колонисты жили. А в соседнем селе –немцы еще с царских времен, когда после того, как Крым отвоевали у турок, началось его заселение.
Выкурив самокрутку, старожил медленно шел к своей приземистой хате, огороженной постаревшим от времени плетнем из лозняка, кустами шиповника и ежевики. В одичавших закутках возвышался со стрелами колючек чертополох с ярко-алыми, словно фонари, цветами. За обителью Леонтия находился небольшой сад, где вперемешку с душистыми антоновками и яркими, как девичьи губы, вишнями, росли одичавшие яблони, груши с мелкими кисловато-терпкими плодами и терновник с иссиня-черными ягодами. А в мае буйно зацветала сирень, склонив на плетень дымчато-ароматные гроздья.
Мы докучали старику: забирались в сад и лакомились плодами, собирали цветы. Большой куст белоснежной сирени рос у самого окна. Старик застал Вадьку за ломкой соцветий. До того снисходительно относящийся к нашему озорству (плодов не жалко, только ветки не ломайте), на сей раз Леонтий рассердился. Тогда мы от него и узнали, что у старика был сын Сергей, который перед призывом в армию за два года до начала войны посадил сирень, а в сорок втором пришла похоронка о том, что он погиб смертью храбрых. Леонтий, хотя по возрасту не подлежал призыву, добровольцем ушел на фронт, вместо сына встал в боевой строй. Старик показал фотографии Сергея на стене возле иконы Святого Николая.
С фотографии на нас взирал веселый дядя в военной одежде с орденами и медалями на груди, настоящими, а не жестянками, как у нас. Мы поняли, что сирень дорога Леонтию, как память о сыне и больше не прикасались к гроздьям и другим ребятам велели не трогать.
Она благоухала и ветер доносил аромат до шелковицы, на верхушке которой в сплетении ветвей, расходящихся в разные стороны, находился наш наблюдательный пункт. Я поднимался по стволу, раздвигал ветки и подносил к глазам армейский бинокль с перекрестием координат, подаренный старшим братом Виктором. Сразу приближался стан противника, были видны его перемещения. Все бы так и продолжалось без перемен, если бы к дяде Петру ни приехала из Подмосковья племянница – бойкая Наташа. Да вот беда, дом дяди находился на территории противника. На девчонке было короткое голубенькое платье. Она мне очень понравилась, поэтому всю ночь строил планы, как вызволить принцессу из плена.
Но утром эти мечты рассыпались, словно песочный замок, ибо я увидел, что «моя принцесса» вместе с недругами наступает на нашу территорию. Обида сжало мое сердце. «Ну, и пусть она на их стороне», повторял я помня, что слезы – позор для настоящего воина.
С той поры прошло лет десять. Много цветов отцвело и воды утекло. Выйдя из дома, я и теперь вижу высокую шелковицу, но уже не так отчетливо, как прежде. Мне, кажется, она стала ниже или потому, что я вырос, а ее обогнали и затенили другие деревья: клены, акация, грецкий орех. Давно уже нет деда Леонтия. На кладбище, на возвышенности у села Чапаевка, на могильном холмике стоит почерневший скромный деревянный крест. Возле его полуподвальной хаты, где никто уже не живет, за развалившимся плетнем, каждую весну в апреле зацветает сирень, а осенью опадают в пожухлую листву маленькие одичавшие кисло-терпкие яблочки. Там теперь играют в прятки другие мальчишки и девчонки. Я с грустью гляжу на резвящуюся детвору. Не знаю, куда забросила судьба начштаба Вадьку, он уехал с родителями. Но Наташка? Верно, сказано, что гора с горою не сходятся, а человек с человеком обязательно встретятся. И эта встреча произошла неожиданно, как подарок судьбы.
3
На дворе царил тихий бархатный август. В садах крепко держался густой медовый аромат яблок. Среди переплетения веток и листвы виднелись краснобокие и желтые плоды. Я возвратившись из очередной командировки по селам района, шел по улице родного селения, в котором за последние шесть-семь лет появились новые улицы с домами из желтого ракушечника с шифером, а от саманных хат остались руины.
Скрипнула под рукой калитка. Ожили при спаде жары и приближении вечера, поникшие в палисаднике цветы, старательно ухоженные моей матушкой. В этом ей усердно помогали сестры-близнецы.
– Знаешь, кто приехал? Ни за что не угадаешь, – встретила меня вопросом одна из сестер и сообщила – Наташа.
– Какая еще Наташа?
–Угадай, – велела она и вышла в соседнюю комнату.
–Наташа, Наташа, – повторял я вслух, напрягая память. И вдруг всплыла издалека обида на сероглазую девчонку, не понявшую моих добрых рыцарских намерений. « Это она, не мог же беспричинно ее облик проявиться в моей памяти», – подумал я с теплотой и надеждой в сердце.
Это действительно была она, таинственная москвичка. На следующий день я встретился с Наташей. С затаенной радостью глядел на стройную девушку в розовом платье цвета сказочного фламинго. Глаза у нее все те же серые, оттененные голубизной. В них появилась строгость.
– Здравствуйте, – улыбнулась девушка.
–Здравствуйте, Наташа, – ответил я и замолчал, смутившись.
–Как много здесь изменилось. Я часто вспоминаю наши детские игры, —призналась она. —Мы с вами ссорились, смешными и наивными были. Не правда ли?
Сказала и откинула рукою светлую прядь со лба.
–Да, – торопливо ответил я. Хотя это было и трудное, полуголодное детство, но по-своему, интересное время. Ведь в детстве, каждый человек, впервые открывающий для себя мир, художник.
Мы присели с Наташей на скамью под раскидистым грецким орехом возле калитки. В унисон нашим воспоминаниям оно прошумело широкими листьями.
– От дяди Пети я узнала, что вы отслужили в армии, а теперь работаете журналистом в газете, нарушила она паузу. Потом отыскала несколько номеров районной газеты и прочитала ваши статьи и стихи.
–И каково первое впечатление?
–Пока воздержусь от оценки, а то возгордитесь, – улыбнулась она. К тому же я по натуре технарь, не специалист в поэзии и мое мнение субъективно.
–Да, чрезмерная гордость, тщеславие ни к лицу,– согласился я. Если только человеком овладевает мания величия, то творчество угасает. Скромность, трудолюбия – посох на пути к достижению вершин.
– Я и не предполагала, что вы станете журналистом, – продолжила Наташа. – Это же, так интересно встречаться с новыми людьми, писать о их делах, проблемах, удачах и огорчениях.
– Встречи с людьми, а общение, как заметил кто-то из философов, великое благо, духовно обогащают, делают зорче к событиям и явлением, требовательнее к себе. Но журналист – это слишком громко сказано, я всего лишь год, как работаю литературным сотрудником, а во время службы в армии печатался в окружной военной газете. И давайте, Наташенька, если не возражаете, перейдем на «ты», сделаем наш диалог теплее, ведь мы старые, не по возрасту, а по времени знакомства, друзья.
–Я согласна.
– Вот и прекрасно. А как твои дела складываются?
–Сплошные заботы. Это в селе жизнь течет плавно и размеренно, а в Москве она быстротечна, – сказала девушка. – Работаю крановщицей на заводе, а вечером учусь в МВТУ имени Баумана. Это очень престижный вуз, ежегодно среди абитуриентов большой конкурс. Я увлечена точными науками, поэтому успешно сдала вступительные экзамены. Лекции в аудиториях, семестры, конспекты, зачеты, экзамены. На личные дела не остается времени. Хотя это и есть личные дела.
–Не огорчайся, Наташенька, здесь на лоне природы отдохнешь от суеты городской жизни, – театральным жестом я вскинул руку.
– Торжественно, как в храме, – рассмеялась она.
– На время твоего отпуска готов стать гидом, – предложил я.
– Но здесь нет исторических достопримечательностей?
– Зато неподалеку есть пруд, в котором можно купаться, а на берегу загорать.
–Хорошо, начнем путешествие с посещения пруда, а то ведь жара, зной, – приняла она мое предложение и после паузы призналась. – Хотя в пору детства мы находились в разных группах и ссорились, но ты был достойным соперником.
– Давай мириться, – прикоснулся я к ее руке.
–Так быстро? – повела она тонкой бровью. – Прежде я погляжу, как ты себя поведешь, то может, придется продолжить бои местного значения?
–Хорошо, – принял я правила ее игры и спросил. – Ты любишь поэзию, стихи?
Она утвердительно кивнула своей прелестной головой и я, глубоко вдохнув воздух, старательно прочитал:
Только сердцу дороже,
Только взору милей
Та девчонка, что может
Скоро станет моей.
—Похвальная самоуверенность, – улыбнулась она, слегка наклонив прелестную голову, и спросила:
–Кто эта девчонка?
–Вымышленный, символический образ. Есть же у Блока Прекрасная дама. Почему бы и мне вообразить прекрасную незнакомку, вдохновляющую на творчество. Без Музы-вдохновительницы жизнь лишена ярких красок , чистых чувств и гармонии.
– Да, пожалуй, любимые женщины стали стимулом для расцвета талантов многих поэтов, живописцев, музыкантов, певцов, актеров, – согласилась Наташа.
Девушку окликнул ее дядя Петр. Мы расстались, договорившись, что завтра я проведу Наташу к пруду, расположенному в трех километрах от села. Благо наступала суббота и я был свободен от журналистских дел.
4
Утро следующего дня выдалось солнечное, погожее. В небе на восток плыли белые, словно мраморные облака. В зелени высокой акации, растущей неподалеку от крыльца моего старого дома, слышалось пение скворцов. На верхушке среди сплетения ветвей находился скворечник. А внизу у штакетника разросся куст колючего шиповника.
В зелени резных листочков начинали краснеть плоды. Над крышами села, словно оранжевый бубен, плыло солнце. Я вышел на улицу и вскоре очутился возле дома Петра Егоровича. Открыл калитку и по дорожке, обнесенной кустами смородины, прошел к веранде. Дик меня встретил лаем, так как вполне справедливо посчитал за чужака, ведь в обычное время я не вхож в этот двор. На его заливистый лай вышел хозяин.
– Проходи, Сашко, – гостеприимно встретил он меня.
–Где Наташа?
– И чем она тебя приворожила?– хитро прищурил он глаза.
–Я обещал ей показать дорогу на пруд.
– Вот оно, что, – усмехнулся мужчина и почти шепотом, предупредил. – Ты там гляди, чтобы без глупостей и баловства. Наташке сначала надо институт закончить.
– Наташа, к тебе пришли! – крикнул он в приоткрытую дверь. Из глубины дома до моего слуха донесся шум ее торопливых шагов. Девушка предстала все в том же розовом платье.
– Привет Саша!– произнесла она и улыбнулась. – Значит, не забыл о своем обещании.
– Не забыл.
– Я готова в поход.
Она взяла авоську с пледом и свертком. Мы вышли за околицу села. По сторонам проселочной дороги зеленели плантации виноградников с белыми столбиками шпалеры. Через час пришли на пруд. Когда поднялись на земляную плотину, то перед взорами открылась прямоугольная заводь. На глинистом, с одной стороны пологом берегу росла люцерна и зеленой лужайке были рассыпаны ее сиренево-фиолетовые соцветия. Вблизи паслись лошади, а на противоположной стороне урчала насосная станция, качавшая воду по трубам на овощную плантацию. Лошади подходили к срезу воды и жадно тянули ее губами, утоляя жажду.
– Они, наверное, кусаются? – спросила Наташа, опасливо озираясь на животных.
– Конечно, коль есть зубы, – улыбнулся я и поспешил успокоить. – Но красивых и добрых девушек они не трогают. Поэтому тебе ничего не угрожает.
В отдаленном месте пруда резво плескалась детвора из ближних сел. Подростки выбегали на сушу и с разгона бросались в прохладу, вздымая искрящиеся в лучах солнца брызги. В нескольких десятках метрах от них под плакучей ивой расположились юные рыбаки с ореховыми и бамбуковыми удилищами.
Наташа расстелила на траве плед. Смущенно поглядела на меня. Потом, стыдливо отвернувшись, сняла с себя легкое ситцевое платье и осталась в темно-сиреневом купальнике, плотно прилегающем к ее стройному и гибкому телу. Оставляя на мокрой глине у среза отпечатки своих маленьких ступней, попробовала воду.
–Ой, холодная! – вскрикнула девушка.
– В начале всегда кажется холодной, – заметил я и смело бросился в пруд. Она, словно птица, взмахнув белыми руками, последовала моему примеру. Весело засмеялась, разметав на голове светлые, как лен нити волос. Сверкали брызги в спектре радуги, солнце обнимало ее ласковыми лучами. Девичьи глаза сияли, излучая восторг. Я впервые увидел ее такой необыкновенной и загадочной.
– Наташа, плыви ко мне, – тихо позвал я и удивился нежности своего голоса. В нем прозвучали ранее неизвестные мне нотки.
–Я плохо плаваю, к тому же вода пресная, а не морская, соленая, – призналась она и вышла на берег. Легла на плед. Солнце быстро сжигало капельки на ее теле. Я расположился рядом.
– Знаешь, что надо для быстрого загара? – спросила она.
– Наверное, с утра до вечера томиться на солнцепеке.
– А вот и нет, – она достала из сумочки маленький баллончик с надписью «Крем для загара». Нажала пальцем на колпачок, из отверстия вырвалась шипящая струя. Наташа растерла крем на коже левой руки. Я следил за ее тонкими пальцами.
–Хочешь испытать? – улыбнулась девушка, и я кивнул головой. Она направила струю на мою и без того загоревшую руку. Потом бережно провела своей нежной теплой ладонью. Я с радостью ощутил прикосновение ее пальцев.
– Ты, наверное, проголодался? – спросила она. – У меня в авоське ранние яблоки, смородина и овощи…
Она высыпала на плед припасы, мы немного утолили голод. Перед нами, отражая безоблачно высокое небо, блистал пруд, поблизости, фыркая, паслись лошади.
С крутого склона с задорными возгласами спустилась ватага ребят. Полетели на траву сорочки, футболки, обувь. Среди них я увидел рыжеволосого с выцветшими бровями и веснушками на лице забияку Степку, сорви-голова.
–Кто там с тобой? – спросил он.
–Наташа, москвичка.
–Она красивая?
– Конечно, в столице живут красавицы.
Вскоре его внимание привлек красногрудый конь, пивший воду. Подросток осторожно подкрался к нему. Жеребец покосился на мальчугана, но, будучи стреноженным, не отпрянул в сторону. Дал себя погладить по шелковистой гриве. Было что-то по-есенински милое в этой картине: мальчишка и покорный конь, доверчиво склонивший голову с гривой к его рукам.
В стане рыбаков я заметил оживление. Доносились восторженные голоса. «Наверное, поймали пескаря?»– предположил я. Одному из мальчуганов, действительно, повезло. Когда я приблизился, то увидел на крючке сверкающего в лучах золотистого карася размером с ладонь. Снимая его, подросток с гордостью огляделся на обступивших его ребят.
– Давай меняться? – предложил я ему. Он недоверчиво взглянул на меня, и не найдя ничего в моих руках, спросил:
–На что будем меняться?
– На перочинный ножик.
– Годится, —согласился он. Я возвратился к своей одежде, достал из кармана недавно купленный в городе ножик. Подросток с любопытством осматривал его, гладил перламутровую ручку, щелкал лезвием.
–Меняйся Ванька, не прогадаешь, – подбадривали его сорванцы.
–Лады, – по-деловому произнес мальчуган и поднял из воды садок из сети и отдал карася, которым решил удивить Наташу, пожертвовав ради этого ножиком. Пока я нес рыбешку, она, поблескивая чешуей, норовила выскользнуть из моих ладоней.
– Наташа, погляди, золотая рыбка.
Девушка перевела взгляд с книги на мои руки и в ее глазах вспыхнуло детское любопытство.
– Пацаны выловили. В следующий раз придем сюда с удочкой. Дарю ее тебе, моя сударыня, – сделал я широкий жест и положил карася на ее белую ладонь. Пусть она исполнить любые твои желания, но при этом не забудет и обо мне.
–Точно, золотая, – рассмеялась она, наблюдая, как радужно переливается чешуя. Карась жадно хватал воздух, трепетал.
–Что мне с ним делать?
– Аквариума у нас нет, поэтому на сковородку со сметаной или отнесем твоему Дику на ужин, – предложил я. – Может, тогда он станет покладистым и подпустит к твоему заветному окну.
–Зачем тебе мое окно?
–Я буду петь серенады. И может, быть ты сжалишься и пригласишь в гости на «огонек». Готов всю ночь тебя охранять.
–У меня уже есть надежный сторож, – погрозила девушка пальцем. Потом обратила взор на присмиревшую, словно догадавшуюся о приготовленной ей участи, рыбешку.
–Жаль губить такую красоту. Давай не будем меркантильны и отпустим ее в родную стихию?
–Давай, только не забудь загадать желание.
Наташа поднялась с пледа и подошла к воде. Взмахнула рукой и карась, описав дугу, большой золотой монетой погрузился в воду. Девушка с чувством исполненного долга подошла ко мне.
–Загадала желание?
–Да, успела.
–Какое?
–Очень хорошее.
–Я в нем присутствую?
Она вместо ответа своей изящной рукой, великодушно отпустившей рыбу, взъерошила волосы на моей голове. От ее таинственно нежного участия теплой волной окатило мое сердце. Я уткнулся губами в ее горячее плечо, попытался обвить талию руками.
–Наташа, Натали…, – прошептал я и, загораясь, обнял ее за теплые плечи. Она выскользнула из рук и отбежала к воде.
–Если будешь приставать, то я попрошу рыбку, чтобы она превратила меня в русалку.
–А меня в Садко, – нашелся я с ответом. Она возвратилась и продолжила чтение книги, а мне все время хотелось чувствовать на себе ее взгляд. Увлеченный, охваченный азартом, я поплыл на середину пруда. Она по-прежнему была поглощена чтением любовного романа. «Ну, взгляни, капризная девчонка, ведь я стараюсь для тебя», – умолял я, поднимая брызги взмахами рук. Серебристая рябь колыхалась перед взором, слепило замершее в зените солнце.
Прокричали над головой, наверное, прилетевшие с Сиваша, белокрылые чайки. Выпрыгнув из глубины, сверкнула золотистой чешуей рыба. Должно быть, зеркальный карп или карась. Я пожалел, что не догадался прихватить с собой удочку. Пробыв немного в теплой, словно парное молоко, воде, я вышел на берег.
– Ты так увлечена книгой, что ничего не видишь вокруг.
–Очень интересная повесть «Звездопад» Виктора Астафьева. Может, когда-нибудь читал?
–Нет, не довелось.
– Тебе обязательно надо прочитать, если ты сам увлечен литературным творчеством, – с жаром заверила она. – Замечательный писатель, романтик и лирик, сибиряк. Также прекрасно пишут Валентин Распутин, Василий Белов, Владимир Солоухин и Василий Шукшин… Впрочем, есть много талантливых прозаиков и поэтов, у которых тебе полезно поучиться мастерству художественного слова.
–Сейчас ты моя Муза и учительница, – ответил я и почувствовал прилив нежности. – Лучше скажи, как действует крем?
–Хорошо действует, – улыбка тронула ее губы. Я увидел, что кожа на ее ногах, руках и плечах порозовела.
– Гляди, сгоришь и превратишься в смуглую южанку.
– Чудесно у вас в Крыму, – сказала она. – Много солнца и простора. В больших городах человек теряется в суете повседневных забот. А в селе все на виду. Но все же я люблю Москву, ее пригородные поселки, родное Селятино, что на калужском направлении. Подмосковье, особенно его леса, березовые и сосновые рощи, прекрасны. Обилие грибов, ягод и цветов – ландышей, фиалок.
Она говорила восторженно и этот восторг переливался в мое сердце.
– Мне не приходилось раньше бывать в березовой роще, – честно признался я. – А в Старокрымском лесу растут сосна, дуб, орешник, кизил, хмель и терновник. Береза, рябина и калина – великая редкость и то, если их высадили лесники для экзотики.
–Мой поселок расположен прямо в лесу. Во дворах растут березы и сосны, – продолжила Наташа. – По железной дороге часто мчатся электрички и поезда. Поездка до Киевского вокзала, что в Москве, занимает не более часа.
Я постоянно ловил себя на мысли, что мне приятно слышать ее голос, даже не вдаваясь в смысл сказанного. Подумалось, что мы давно знаем друг друга и лишь по какой-то причине не смогли встретиться пораньше. Но промолчал о своем открытии, чтобы не спугнуть ощущение и очарование тайной близости. К тому же боялся, что мое признание прозвучит фальшиво. Пруд, резвящаяся детвора, в солнечном ореоле лошади – все для меня стало необычайно дорогим и милым, будто увиденное в первый раз.
5
В село возвращались, когда солнце покатилось к закату. Серой пылью покрылись цветы на обочине проселочной дороги. Безмятежными глазами взирали в выцветшее небо синеголовые васильки и с ними соперничали желто-белые ромашки, розовые соцветия душистого горошка. Угасали, роняя алые лепестки с черными накрапами, маки. Много их полегло под жаткой во время недавней уборки урожая пшеницы, ячменя, овса и других злаковых растений.
Наташа сошла на обочину и нарвала букет из васильков и ромашек. Я помог ей в этом занятии. Она присела на придорожный выбеленный дождями и согретый солнцем камень. Отдельно разложила васильки и ромашки и принялась сплетать венок.
– Ты и венки плести можешь?
