Владимир Александрович Жуков
Земное притяжение любви. Сборник
Цепь моих размышлений оборвалась, когда неподалеку от входа в городище я увидел художника. Он лишь на миг вскидывал свой пристальный взгляд на две колонны с перекрытием, а затем на мольберт, чтобы коротким мазком запечатлеть подмеченную деталь.
– Время безжалостно. Оно разрушает даже камень,– говорит он. – Пусть хоть на картинах останутся лики прошлого. Люди должны знать свои истоки.
Лазурью отсвечивает высокое небо. Но скоро оно загустеет, словно выстиранное дождями в синьке. Улетят, наполняя сердце щемящей грустью, перелетные птицы. Первые заморозки посеребрят землю. А пока я читаю книгу осени, полную грусти и очарования.
В САДУ
Осень подкрадывается незаметно, словно рыжая лисица, вначале невидимая для глаза, а затем полыхнувшая огненно-оранжевым хвостом. В первые дни властвует лето, и листва на деревьях и кустарниках зеленая, но нет-нет и блеснет на солнце желтый листок, напоминая о том, что наступает золотая пора увядания и скоро все вокруг затрепещет в богатом разноцветном убранстве. И, отдавая дань земле-матушке, звонкими монетами станут падать вниз листья багряных кленов, желтых акаций и тополей. Деревьям, кустарникам, цветам жалко расставаться с листвой, но таков суровый закон природы.
Удивительно, благодатно в эту пору в саду. Далеко разливаются серебряными бубенцами смех и голоса сборщиц урожая. В воздухе плывет пряный запах краснобоких и желтых, медовых яблок. Плетеные корзины, ведра в загоревших руках быстро наполняются сочными плодами, вобравшими в себя благодать крымской земли и энергию солнца. Вот перезревшее яблоко с самой верхушки дерева, где оно столько дней нежилось в солнечных лучах, глухо упало в пожелтевшую траву. И следом за ним наклонилась девушка.
Из-под голубой косынки с лукавым озорством блеснули черные, как маслины, глаза. А ее подружка очаровала васильковой синью взгляда. С затаенной улыбкой гляжу на них, юных и чарующих своими взорами.
Яблони, словно руки, выпрямляют свои ветви, отягощенные крупными плодами. Их розово– лиловая кора матово светится в лучах еще теплого солнца. А я думаю о том времени, когда налетит холодный ветер листопада, просторно, прозрачно и неуютно станет в саду. Деревья, словно на гравюре художника, безмолвно и грустно застынут в просини неба. Лишь кое-где долго будут светляками пламенеть оставшиеся яблоки и багряные листья, пока налетевший ветер не собьет их.
«ЗМЕЕЛОВ»
В ласковую пору золотого бабьего лета я вышел на берег залива, ощутив свежее дыхание розы ветров. В ярких бликах солнца на мелководье, шевеля зеленовато-бурыми плетями водорослей, набегала легкая волна. И тут же откатывалась назад, чтобы возвратиться снова. Я окинул взором бирюзовый простор. Вдалеке по проливу у темной полоски косы Тузла проходили в Азовское море и в обратном направлении суда: танкеры, сухогрузы, изредка рыболовецкие сейнеры.
В заливе скользили яхты, виндсерфинги, вспарывали воду гребными винтами прогулочные катера. В двухстах метрах от берега, то появляясь на поверхности, то уходя вглубь, выгнув черные блестящие тела, два дельфина, охотились за кефалью, любимым лакомством.
Я тоже, охваченный азартом охотника, решил заняться древним промыслом. Наладил удочку, насадил на крючок креветку и забросил леску со свинцовым грузилом в воду. Сфокусировал взгляд на поплавке из гусиного пера. Вскоре поплавок стремительно ушел вглубь и в тот же миг я взметнул бамбуковое удилище. На крючке, сверкая серебром, извивалось какое-то непонятное существо. Длинное и по форме не похожее на рыбу. Неужто змея? Перехватив леску, я оглядел добычу и пришел к выводу: это не змея, ведь обличье рыбье, плавники и рыбий хвост.
Так это ж сарган!– вспомнил я иллюстрации об обитателях Азовского моря. Обычно этот вид рыбы, очень вкусной в вяленом, копченом и жареном качестве, водится в определенных, известных лишь бывалым рыбакам, местах. А это какой – то приблудный и попался на креветку-рачка, которого обожают и другие его собратья. После этого случая сарган мне больше на мелководье Бочарки не попадался.
Однажды зацепилась камбала-глосса, наверное, мигрировавшая из Сиваша и акватории Арабатской стрелки. Чаще всего клюет бычок во всех своих разновидностях, а в отдельные периоды, с изумрудно-желтыми переливами зеленуха.
Но змею мне все же удалось поймать на удочку. Не верите ? Я бы и сам не поверил, если бы не убедился в этом воочию. Обитающие в прибрежной зоне эти земноводные пресмыкающиеся, в летне-осеннюю пору любят охотиться на бычков в теплом, пронизанном лучами солнца, мелководье. Я забросил леску с наживкой и закрепил удилище в камнях, а сам занялся добычей деликатеса мидии, очень богатой белком.
Забравшись по грудь в воду, на ощупь, сдирал с камней черные ракушки с желтыми моллюсками внутри. Наполнял ими садок из мелкоячеистой сети. Увлекся занятием, словно охотой за грибами.
Вдруг услышал за спиной громкий плеск воды. Обернулся – бамбуковое удилище, выгибаясь, трепетало от туго натянутой лески, которая, того и гляди, лопнет, как струна. Поплавок то уходил на дно, то пробкой выпрыгивал на поверхность. Наверняка, крупный пиленгас или кефаль попалась, подумал я, предвкушая сюрприз. Быстро выбрался на берег.
Потянул на себя удилище. Увидел голову змеи. Она извивалась на леске. Я вытянул ее на сухую из водорослей подстилку. Как это ее угораздило клюнуть наживку? Пригляделся – из ее рта торчит голова маленького бычка и представил себе ситуацию, которая возникла в воде. Бычок первым попался на крючок, а когда его выследила и атаковала змея, он, удерживаемый леской, не смог от нее спрятаться под камнем. Поэтому бычку суждено было стать живцом.
Оказавшись на суше и, обуреваемая инстинктом самосохранения, змея, изловчившись, выплюнула едва живого бычка. Быстро скользнула в расщелину между выбеленных солнцем камней и через минуту я увидел над поверхностью воды ее черную головку. Надо сказать, что змеи, увлеченные охотой, очень чутко реагируют на движение на берегу.
Стоит только наклониться, чтобы поднять камешек, или взмахнуть рукой, как она исчезает в глубине и нескоро появляется в нескольких десятках метрах от прежнего места. Поднял, как мне показалось печально взирающего фиолетовыми зрачками бычка в награду за его стойкость, пережитый стресс и дарованный мне сюжет, выпустил его в воду. Шевельнув хвостом и плавниками, он спрятался под поросшим зелеными водорослями камнем, над которым промелькнула шустрая рыбешка – игла. Так по воле случая я из рыболова превратился в «змеелова».
Забросил удочку и на его поплавке устроилась стрекоза, решившая, что он предназначен для посадки в воде, нечто вроде микро-буйка для насекомых. Вовремя снялась, когда поплавок ушел под воду.
ТОПОЛИНАЯ ГРУСТЬ
«Закрывается тополь взъерошенный серебристой изнанкой листа», – эта строка из стихов Николая Заболоцкого, точно передающая детали, всплывает памяти, когда я вижу, как налетевший с моря ветер —норд-ост, раскачивает верхушки растущих у берега тополей, треплет листву. Но в эту пору она не серебристая, а золотая, как сверкающий бисер, нанизанный на тонкие нити. Вдали белые буруны на ультрамарине воды с шумом обрушиваются на прибрежные, выбеленные солнцем и солью камни и разбиваются на тысячи ярких осколков.
Время от времени к причалу, что за Бочаркой, подходят сейнеры за очередной порцией горючего. Иной раз включенная на полную громкость радиостанция, доносит в обрывках кратких рапортов и фраз накал осенней путины, когда в сетях и трюмах трепещет живое серебро – хамса, килька, тюлька и другие дары Азовского и Черного морей.
Пустынен некогда оживленный берег. Выгнутой подковой с цепью поросших с выгоревшей желтой травой холмов, он спускается к голубой чаше бухты. На ближних склонах видны сиреневые и иссиня—фиолетовые соцветия. В небе тонут печальные крики чаек и бакланов, планирующих вниз и на гребни волн, накатывающих от таманского берега словно вестники милой России.
Иду вдоль стройной шеренги тополей. Осень разводит акварели. Солнце подожгло лучами листву и она вспыхнула оранжевым пламенем. Порывистый ветер срывает и кружит в воздухе, бросает на дорогу словно горсть отчеканенных монет. В выцветшем ситце неба потянул караван перистых будто высеченных из мрамора облаков.
Тополь словно ракета на стартовой площадке, устремлен ввысь. Трогаю ладонью его шершавый ствол, прислушиваюсь. Ему жаль расставаться со своим парчовым нарядом. Он вздрагивает и шумит натужно в предчувствии листопада. Но ветер-забияка не может понять тополиной печали. И подобно тому, как весной в воздухе кружил тополиный пух, так нынче осыпает землю листьями.
Тишиной окутана улица Цемслободки, а прежде здесь по дороге к живописному берегу шли любители рыбной ловли и морской купели. Тогда морской плес манил теплынью и даже не смущал усыпанный камнями берег, где на мелководье среди бархатистых водорослей угрожающе чернели приросшие к камням ракушки мидий.
Я увидел идущих к морю ребятишек. В руках у них удочки. Рядом юная рыбачка в красной косынке, словно посланница щедрой осени.
ПОДСОЛНУХ
В небольшом палисаднике под окнами многоцветие, как на палитре художника. Розовые, белые и фиолетовые астры , бордово-красные георгины, оранжевые календулы, белые хризантемы....
Есть тонкие властительные связи
Меж контуром и запахом цветка.
Как бриллиант невидим нам! Пока
Под гранями не оживет в алмазе,
– философски стремился осмыслить связь явлений и суть вещей поэт Валерий Брюсов. Большинство цветов своей формой повторяют солнце. Может, поэтому их щедро согревают лучи и фотосинтез творит свое дело, как живописец щедро раздаривая акварели.
Какая гамма красок, тонов, полутонов, тонкие переливы цвета. Вот среди сплетения стеблей и цветов из оброненного кем-то семени на прочной ножке горделиво стоит подсолнух. Все его собратья на полях отцвели и одарили земледельцев урожаем. А этот, заблудившийся среди городских многоэтажек, радует взор раскачивающейся на ветру головой, жадно вбирает в себя последнее тепло. Да не дано ему нынче вызреть. Рядом растущий шиповник с пунцовыми светляками плодов колючей веткой зацепился за корону подсолнуха.
Желтый лепесток тягучей каплей меда упал на землю и замер осколком на пожухлой траве. Едва я отошел на несколько шагов, как налетела стайка смышленых воробьев и принялась клевать недозревшие семечки. Не суждено долго полыхать под солнцем.
Уже и поздние цветы – дубки, которым и первый морозец не страшен, заявили о себе. Теплится жизнь в палисаднике до той поры, пока его не запорошит снегом, не остудит морозом. Но и тогда плоды шиповника яркими огоньками будут поблескивать среди холодного безмолвия.
НА РЫБАЛКЕ
Ранним утром, когда еще молочно-сизый туман гнездился в пойме поросшей камышами речки Джарджава, что в окрестностях Керчи, я пришел на побережье залива – в укромное место за Цементной слободкой, больше известное керчанам как Бочарка. Утро выдалось тихое. Штиль, и на мелководье у берега с большими и мелкими камнями -валунами, за лето выбеленными солнцем, словно сквозь прозрачную призму, видно дно. Камни под водой поросли зеленовато-бурыми водорослями, черными ракушками мидии, прочно прицепившимися ворсинками – бисусами.
Вижу, как на песчаной отмели боком прополз крохотный краб, а над ним проскользнула рыбешка-игла. В сотне метрах от берега на резиновой лодке с веслами заядлый рыбак, еще раньше меня прибывший на Бочарку, выуживает удочкой рыбешку за рыбешкой.
Наверняка, бычков, хотя если запасся с лиманов морским червем, то есть шанс поймать кефаль, пиленгаса, либо саргана. Улов он кладет в садок, но вот одну из мелких рыбешек бросает в воздух. И тут же десятка два чаек, расположившихся поблизости, поднимаются следом. И лишь одной из них, самой шустрой, удается полакомиться. С криком они опускаются на воду поодаль, зорко наблюдая за движениями рыбака.
В отличие от них неутомимый нырок, пропадая в глубине на две -три минуты, сам добывает себе пропитание. Вынырнет в нескольких десятках метров от прежнего места и снова погружается в воду. Нырок, точнее и не назовешь эту птицу.
Я тоже приготовил удочку. Достал из воды ракушку мидии, разбил ее и желтую мякоть нацепил на крючок. Для бычков – это лучшее лакомство. Взмахнул бамбуковым удилищем и забросил леску с грузилом в воду, в светлое оконце с песчаным дном. Минуты через две-три поплавок заплясал на поверхности, а потом резко ушел под воду.
Потянул удилище, ощущая, как упругой тетивой, натянулась леска. В лучах солнца серебристо сверкнула рыбешка – бычок кругляк. Через час-полтора в моем садке – мелкоячеистой сети – уже было десятка три бычков – кругляков, ротанов , каменщиков…
Опустил садок в воду, закрепив его у берега. Увлеченный ловлей, отошел метров на пятнадцать и неожиданно услышал за спиной громкий всплеск. «Неужто бычки в садке разгулялись, пытаясь вырваться на свободу, в родную стихию?» – подумал я.
Возвратился к садку и увидел змею, застрявшую в узкой ячейке. Она, изгибаясь, тщетно пыталась выбраться из западни. Очевидно, успела заглотнуть одного из бычков, ее тело увеличилось в диаметре, вот и оказалась в ловушке. Надрезал ножом ячейку, и змея, лавируя между подводных камней, ушла вглубь. Безобидное существо, почему-то вызывающее неприязнь и страх у людей. На побережье Азовского моря, где их особенно много, есть мыс Змеиный.
Огляделся, вдалеке в направлении Минного причала, что у мыса Ак-Бурун, увидел одинокого рыбака со спиннингом. Вспомнил, как в июле и августе здесь с розового рассвета и до малинового заката царило оживление. Звенели голоса детишек, резвившихся в теплой, как парное молоко, воде на песчаной отмели.
Абориген из Цементной слободки с большим прямоугольным садком усердно бороздил воду у побережья, добывая деликатес – рачков-креветок. Ныряльщики из глубины доставали ракушки мидии и рапана. Пловец в ластах и маске с ружьем в руках охотился на крупную рыбу.
На берегу курились дымки над таганками, сложенными из камней, на которых гурманы поджаривали мидии – богатый белками моллюск. В акватории залива белели паруса яхт и виндсерфингов.
Нынче пустынно. Прозрачная вода обжигающе холодна. Камни оплетены высохшими на солнце водорослями. Я взвесил на руке улов – достаточно. Хватит и на уху, и коту Маркизу полакомиться.
Каждый на море охотник – рыбак, нырок, чайка, мартын, змея, и всех оно кормит. С этой мыслью, собрав удочки, поднялся мимо полуразрушенного дождями и ветром старинного грота на холм к озеру и далее по тропинке в урочище.
КРАСНЫЙ ЛИСТ
Красный смородиновый лист затрепетал на гибкой ветке, словно сигналя о приближении буйной поры листопада. А рядом загорелось еще несколько светляков с небрежными мазками багряной акварели. Я прикоснулся к влажному от утренней росы листку с ощущением, что вдруг обожгу ладонь, как о раскаленные угли. Но вместо ожидаемого ожога, ощутил прохладу остывшего за ночь листка. Он хрупко отделился от ветки и диковинной бабочкой, промелькнув среди упругих прутьев, опустился на почву. Легко и отрешенно.
Мне довелось побывать на этой уютной, поросшей по краям кустами смородины, шиповника и боярышника, поляне в ту пору, когда склонившись к сочной траве, ветки были усыпаны красно-черными ягодами. Палило знойное солнце и в каждой бусинке отражался его лик.
Как в далеком детстве, я до оскомины лакомился терпко-сладким соком. И в какие потом дали не уводила меня дорога, думая о родном доме, я ощущал привкус смородины на губах.
И вот я снова на поляне. Осыпались в срок не собранные ягоды, посветлели, стали прозрачнее смородиновые кусты, а шиповник облеплен оранжевыми плодами. Завяли пестрые дикие цветы и распался, растворился в этой сухой траве их некогда веселый хоровод.
Печально-упоительная пора увядания, последний праздник красок, очаровывающий своей грустью. Здесь, вдали от шума и суеты больших городов особенно остро ощущается нерасторжимая связь человека с природой, его колыбелью. И наша жизнь сродни жизни цветов, деревьев недолговечна. Утешает мысль, что повторится в будущих поколениях.
Я поднимаю красный лист и как талисман прячу его в записную книжку. В один из долгих зимних вечеров, когда отшумит листопад и угаснут краски, он воскресит в памяти осенний пейзаж и теплая волна согреет сердце. Словно шелк в лучах серебрятся паутинки и мягко планируют листья, отсчитывая золотое время.
ЩЕДРЫЕ ДАРЫ
Урочище раскинулось от Бочарки по изрезанному оврагами ландшафту до крепости Керчь с уникальным фортом высотой 110 метров над уровнем моря знаменитого военного инженера Эдуарда Тотлебена.
Здесь царствует златокудрая осень, не жалеющая ярких красок. Некогда высаженные людьми кустарники и деревья разрослись, одичали. Под ногами мягко пружинит влажная листва, а ветки оплетены серебристыми нитями паутины, ажурными кружевами, в центре которых затаившиеся пауки поджидают добычу. Некошеная трава разрослась по пояс. В ней фиолетово-сиреневые соцветия, запоздавшие, с синими очами стебли цикория. Еще недели три-четыре назад цикорий обильно цвел и на побережье, и на полянках в урочище, а ночью складывал синие лепестки, чтобы с первым прикосновением лучей открыть их.
Благодаря знойному лету щедра нынче осень на дары. Ветки боярышника с желтыми, похожие на смородиновые листья, усыпаны черными, темно-вишневыми, ярко-красными с белым налетом сахара плодами. Шиповник тоже уродил обильно, поблескивает многоточием своих плодов в холодных лучах солнца.
Месяц назад низкорослые кусты терновника тоже были усыпаны иссиня-черными плодами, но осыпались. Кроме них здесь одаривала своими желтыми душистыми ягодами алыча и жесткими плодами – дикая айва. Настоящая кладовая витаминов.
В том же боярышнике содержится более сорока полезных для человека компонентов – органические кислоты (аскорбиновая кислота), полисахариды, жирные и эфирные масла, каротин, витамины. Желтая мякоть плодов боярышника сладковато-вяжущая. Из них приготовляют целебные настойки и отвары. Столь же полезны плоды шиповника, терна. Вкус этих плодов напомнил о далеком детстве. Живя в одном из сел степного Крыма, когда вокруг не было ни садов, ни виноградников и осенний ветер гонял перекати-поле, мы, подростки, с большим нетерпением ждали поездки со взрослыми в Старокрымский лес. Усердно помогали собирать кизил, терн, боярышник, шиповник, лещину и хмель. И долго потом, до следующей поездки, жили впечатлениями от посещения леса.
«Ничего в жизни я так не любил, как лес с его грибами и дикими ягодами, с его букашками и птичками, ежиками и белками, с его столь любимым мною запахом перепревших листьев», – искренне признавался великий русский писатель-психолог Федор Достоевский. «Отраден вид густого леса в знойный полдень, освежителен его чистый воздух, упоительна его внутренняя тишина и приятен шелест листьев, когда ветер порой пробегает по его вершинам»,– делился своими ощущениями замечательный русский писатель, сказочник и натуралист Сергей Аксаков. Мне близки и дороги мысли этих великих людей.
Нынче, собирая плоды, подметил одну закономерность. Как и роза, боярышник, шиповник, крыжовник, а также терновник, облепиха и ежевика наделены острыми щипами и колючками. Рачительна хозяйка-природа. Все, что представляет большую ценность и красоту, обеспечила защитой. Впрочем, в природе нет бесполезных растений и животных, просто порой их виды еще до конца не познаны человеком.
С ВЫСОТЫ ПТИЧЬЕГО ПОЛЕТА
Из урочища я вышел в сосновый бор. Над головой сомкнулись высокие кроны в чистой просини неба. Запахло смолистой хвоей, а внизу, на влажной земле, увидел разбросанные шишки. По соседству с соснами растет молодой дуб. Увы, и сюда докатились волны цивилизации: пепел костра, пластиковые бутылки и стаканы – следы недавнего пикника, нарушившие гармонию бора.
Слышу перекличку, и щелканье, и пение незнакомых птиц, нашедших здесь для себя приют. Небольшой бор обрывается поляной с дикорастущими кустами шиповника. Я поднимаюсь на холм. Отсюда открывается прекрасная панорама древнего города, Керченского залива и Керчь-Еникальского канала. От мыса Еникале со старинной турецкой крепостью до мыса Ак-Бурун с крепостью Тотлебена блистает в лучах солнца бирюзово-голубая чаша залива. В его излучине подковой расположился город с белыми, как океанский лайнер жилыми кварталами на противоположном берегу, стрелами портальных кранов в районе морского торгового порта, плавучим доком судоремонтного завода, с колесом обозрения на набережной.
И над всем этим возвышается символ города – гора Митридат с обелиском Славы. Ночью город представляется огромным фантастическим кораблем с обилием разноцветных огней, над которым сияют звезды, отражающиеся в темном бархате залива. По акватории Керчь – Еникальского канала, мимо косы Тузла денно и нощно следуют суда торгового и рыбного флотов: танкеры, сухогрузы, сейнеры во время путины. Бесконечен этот поток – тысячи судов.
Стоят последние благодатные дни золотой осени. Через неделю-другую задует резкий норд-ост и волны на море и в заливе взбунтуются. Накатят тяжелыми свинцово-серыми бочками на берег, разбиваясь о камни на мириады брызг. Выбросят зелено-бурые плети водорослей. И тогда не всякий рыбак рискнет выйти в море или отправиться с удочкой или спиннингом на камни Бочарки. А холодные струи дождей погасят багряно-красные, желтые и пунцово-пурпурные костры благодатной осени, подарившей красоту и очарование.
ЧЕРНАЯ ЯГОДА
Еще весной, прибыв на каменистый берег залива, что у холмистого мыса Ак-Бурун, я на зеленой поверхности склонов увидел белые островки, как будто ночью локально выпал снег. Но этого не могло быть, потому, что последний снег, обильно увлажнивший почву и давший вместе с теплыми лучами солнца жизнь тысячам стебельков трав и полевых цветов, истончился и сошел еще полтора месяца назад.
Тогда я по крутой, едва приметной козьей тропинке (домашние козы здесь нередко пасутся), поднялся на склон. Подошел поближе к островкам. Не низких колючих кустах терновника закипало белопенное цветение. Это весна– рукодельница сплела прекрасные, замысловатые кружева из белых шелковых нитей. Среди беспорядочно растущих веток с острыми шипами колючек в голубое небо взирали маленькие изящные цветки. Над ними, тонко звеня, трудились пчелы, собиравшие нектар.
– Терновый куст никогда не бывает пуст,– вспомнил я народную присказку и, действительно, это древнее растение, которое часто упоминается в произведениях классиков литературы, поэзии « терновый венец», «тернистый путь» и другие словосочетания, очень стойкое к морозам и другим испытаниям капризной погоды.
Не бывает года, чтобы осенью терновник не одарил человека, животных или птиц. Наши братья меньшие тоже оценили целебность, иссиня – черных с сизым налетом терпких ягод. Подобно ягодам рябины после первых морозов они становятся сладкими.
В минувшем году терновник, боярышник и шиповник щедро уродили и на сей раз, судя по буйному цветению, усердию пчел и собирающих нектар и опыляющих цветки, урожай обещался обильный. Я не ошибся в своих прогнозах. В середине лета наведался на знакомый склон и увидел, что ветки усеяны круглыми, но еще зелеными плодами. Знойный август с кратковременными теплыми дождями, после которых пышно разрослась трава и полевые цветы, особенно, синеокий цикорий с целебными цветками и корнями, способствовал быстрому созреванию плодов.
В октябре перед тем, как отправиться за экологически чистыми дарами природы в урочище в окрестностях города, выяснил, что плоды терна очень богаты витаминами и являются универсальными врачевателями от многих недугов. Они нормализуют работу желчи, печени, почек, обмен веществ, противодействуют авитаминозам и являются жаропонижающим средством. В домашних условиях из созревших плодов приготовляют варенье, компоты, кисели, маринады и наливку – терновку с тонким ароматом и приятным вкусом.
Плоды являются отличным заменителем оливок.
Терн в селекции с алычой – прародитель многих сортов сливы, в том числе мичуринского сорта Ренклод терновый. Поскольку цены на фрукты и ягоды на рынке высоки, то любители и знатоки природы могут воспользоваться щедрыми дарами.
Умельцы из твердой древесины терна издавна наловчились, подобно тому, как из можжевельника, изготовлять изящные поделки, сувениры, бусы, четки, пользующиеся спросом у туристов. Хотелось, чтобы во всем было чувство меры и сугубо коммерческий интерес не довлел над разумом, бережливым отношением к сокровищам природы, которые мы обязаны сохранить для будущих поколений. Неразумно переводить живые кусты терна, одаривающего человека, животных и птиц богатством витаминов и других полезных компонентов, на мертвые игрушки, какими бы красивыми они не были.
Пусть вместо терновых венков люди лакомятся ягодами. С этими мыслями я отправился в урочище. Терновник встретил меня не острыми шипами, а обилием ягод, кое-где уже завядших и осыпавшихся в сухую траву. Мне почудилось, что они сами просятся в корзинку, сетуя на то, что люди предпочитают садовые ягоды. Дикие более богатые витаминами.
ЯБЛОНЯ И ВИНОГРАД
В жаркий полдень, чтобы сократить путь, я пошел по тропинке через седловину Митридатской гряды. Эту петляющую среди выжженной лучами солнца травы, с давних пор облюбовали и другие пешеходы. Она поднимается верх и, перевалив через хребет выводит на улицу Чернышевского. С левой стороны расположено уютное тенистое урочище, а с правой – за живыми изгородями из колючих кустов шиповника, ежевики с красными и черными ягодами – дачные участки. Ныне на их зеленом фоне, словно на огромном мольберте волшебница осень уже старательно разводит акварели, в которых преобладают золотые, багряные и бурые краски.
Вдруг в пяти метрах от тропинки, где тоже когда-то существовал участок, теперь заброшенный с деревьями грецкого ореха, вишен, айвы и миндаля, мое внимание привлекла высокая, метров пяти яблоня. И замер от неожиданности – с ветвей дерева свисали гроздья мелких, но покрупнее, чем у смородины и паслена, ягод.
«Неужто местный самородок, мичуринец-селекционер, объявился и привил виноградные почки к подвоям яблони? – подумал я.– Однако не слышал, чтобы подобный эксперимент существовал на практике».
Подошел поближе и только тогда заметил в нескольких сантиметра над землей толстую виноградную лозу. У самого ствола яблони она взметнулась вверх и оплела ее ветви своими руками– лозами, достигнув верхушки. Но самое удивительное: как виноградный черенок, посаженный в двух метрах от яблони, безошибочно выбрал направление роста к ближайшему от него дереву?
Ведь айва, грецкий орех и вишня находятся от наго в трех-пяти метрах. Но лоза изначально избрала самый короткий путь по каким-то неведомым признакам. Возможно, обладая сенсорными способностями, чувствительные усики находят опору и по ней устремляются к солнцу. Не случайно виноград с древних времен называют солнечной ягодой, лозы которой, затеняя беседки и террасы в парках и палисадниках, оплетая балконы и лоджии, забираются до последних этажей высотных зданий.
Наверняка, несостоявшийся дачник планировал установить шпалеру для лозы, но по неизвестным мне причинам этого не произошло и поэтому функции надежной опоры приходится выполнять яблоне.
Оказавшись без хозяйского ухода: обрезки, чеканки и подвязки, лоза одичала, а ягоды обмельчали. Даже сложно определить сорт, но больше похоже на Кокур. Сверкают пронизанные лучами грозди, отливаясь зеленовато-янтарным блеском. Они, словно самоцветы-подвески большой люстры под синим сводом осеннего неба. Не то, что лисице из известной басни, но и человеку нелегко без стремянки дотянуться до соблазнительных ягод. Только благодаря своему росту, я подпрыгнул и сорвал одну гроздь. На моей ладони ягоды засветились, словно фосфорящиеся бусы.
Конечно, тот виноград, янтарно-золотистый, изумрудный, розовый, черный и иссиня-фиолетовый, таких сортов, как Чауш, Мускат гамбургский, Изабелла или Саперави, имеет более привлекательный товарный вид, чем этот давно лишенный заботы рук человека. Но по вкусовым качествам, вобрав в себя силу земли и энергию солнца, он не уступает этим сортам. В этом я убедился, отведав сочные сладкие ягоды.
А вот на яблоне, несмотря на то, что в нынешнем году выдался богатый урожая на ранние семечковые, обилия плодов я не увидел. Лишь на самой ее верхушке красной звездой светилось одинокое яблоко.
Долго ему придется, особенно, когда осыплется листва, привлекать взоры пешеходов. До того момента, когда холодный ветер не собьет своим резким порывом. Возможно, яблоня, давшая приют виноградным лозам, ради этого пожертвовала своим урожаем, но зато обрела роскошный наряд из сверкающих тысячами бусинок гроздей. Пусть путник, идущий по тропинке, утолит жажду виноградным соком, и поблагодарит садовода и яблоню, ставшую надежной опорой для лозы. Царит благодатная, щедрая на дары пора золотого бабьего лета.
ФАЗАН В УРОЧИЩЕ
С утра рыбалка на каменистом берегу залива, что в районе Бочарки, не заладилась. Оно и не удивительно, ведь нынче немало охотников не только на красную рыбу, кефаль и пиленгаса, но и на бычка. Если бы еще промышляли, как рыболовы-любители спиннингами и удочками, а то ведь тралами, сетями и драгами тонны живого серебра выгребают со дна Азовского моря и его заливов.
Рыбацкая удача от меня и приятеля Сергея с шестилетним сынишкой Мишей, явно отвернулась. К тому же со стороны крепости Еникале и пролива задул резкий норд-ост. Набежавшие крутые волны выбрасывали на камни зеленовато-бурые плети водорослей и разбивались на мириады сверкающих в ярких лучах осеннего солнца брызг. Бычки, если и водились на мелководье, то спрятались под камни в ожидании тихой погоды. Мы собрали удочки и, миновав старый полуразрушенный дождями и ветрами грот, поднялись по козьей тропке на холмы, кое-где со стороны залива обрушенные оползнями.
По узкой тропинке, с левой стороны которой блистало море в белых гребешках, накатывающихся бочками волн, направились к темнеющему массиву сосново-дубового бора. Справа шелестела на ветру нетронутая косой высокая сухая трава, среди которой редкими островками догорали цветы: желтые, синие и фиолетовые…
В трехстах метрах начинался кустарник, переходящий в бор с высокими деревьями. Тропинка, вывела нас на старую дорогу, ведущую вдоль глубокого, заросшего колючими кустарниками шиповника и терновника рва, за которым таились невидимые отсюда казематы и подземные сооружения крепости – форта Тотлебена. С кустов шиповника уже облетели листья и среди веток с острыми шипами поблескивали красные плоды. Столь же щедро уродил боярышник и серебристый лох, осыпанный кистями мелких плодов, словно бисером.
