Владимир Александрович Жуков
Земное притяжение любви. Сборник
Возле коновязи у белопенной акации, утонув оглоблями в траве, приткнулась двуколка с намотанной на втулки колес травой. Чуть поодаль пасется лошадь, рядом, вскидывая тонкие ноги, резвится красногрудый жеребенок. Редкая для нынешнего индустриального времени картина, хотя нет худа без добра. Из-за изношенности машин, тракторов и комбайнов и отсутствия средств на приобретение новой техники и горючего, крестьяне все чаще обзаводятся гужевым транспортом.
Лошадь на подворье фермеров, крестьян нынче не является большой редкостью. В одном селе, мне сказывали земляки, живут несколько осликов – трудяг. Так один из них горластый Орфей раньше петухов устраивает односельчанам утреннюю побудку своим громким, как Иерихонская труба, голосом. Любители поспать ворчат на хозяина парнокопытных, но ослу не прикажешь, у него свой режим.
Наблюдая за сельскими ребятишками, оседлавшими скакунов, с теплотой в сердце вспоминаю ту далекую пору, когда с ровесниками верхом на конях уходили в ночное. В углях костра пекли картошку. Очарованные тишиной, стрекотом кузнечиков, замирали под высоким звездным небом. Тогда на полевой дороге легко было отыскать подкову на счастье.
Ощущение первозданности природы, загадочности и волшебства… Многим нынешним детям, подросткам это чувство неведомо. Чаще всего они видят пейзажи из окон вагона, автобуса или легковушки. А хорошо бы пробежаться по траве и ощутить животворящий ток земли, ласковость ее шершавых, пахнущих цветами и травой ладоней. Серебрится ковыль. Радует взор, согревает сердце.
У ТИХОЙ ЗАВОДИ
Светлое око в зеленом обрамлении, шелестящего на ветру камыша. Таким с высоты птичьего полета видится озерко в микрорайоне Марат. В нем отражены и бело-мраморные каравеллы облаков, и розовость рассвета, и алый полог заката. Стайка вездесущих мальчишек расположилась с удочками на берегу. С десяток глаз напряженно следят за поплавками. Хитер карась, норовит с наживкой уйти в камыши. Не один зазевавшийся рыболов потерял крючки, вонзившиеся в упругие стебли. А вот и удача – мальчишка ловко вскинул удилище. На леске блеснул золотисто-оранжевый карась. Сколько восторга в ребячьих глазах!
Двое других пацанов, забравшись на деревянный плот, гребут к середине озера в надежде, что где глубже, там и рыба крупнее. Путь им пересекла выплывшая из камышей дикая утка с маленьким выводком и тут же, почуяв опасность, спряталась у противоположного берега.
Вблизи закачались в зеленоватой воде упругие стебли. Это прилетела тонкоклювая камышовка. Глядит на рыболовов, кося бусинку глаза, готовая вот-вот вспорхнуть.Медленно, как песок в часах, течет время. Неподвижно зеркало воды . Угасла теплая летняя заря, и как будто приблизилась причудливым силуэтом Митридатская гряда.
Последний рыбак, лишь потому, что уже не различим поплавок, покидает берег. А в озере светляками проклюнулись звезды.
ИВУШКА ПЛАКУЧАЯ
Стояли погожие солнечные дни и теплые ночи, шедшие на убыль – ни дождя, ни тумана. С близкого моря легкой прохладой веял норд-ост, тесня знойный воздух к цепи древних курганов в окрестностях Керчи.
По едва приметной тропинке я направился к голубовато-зеленой чаше озера, окаймленной изумрудной оправой, шелестящим на ветру камышом. На стеблях сочной травы, белых соцветиях тысячелистника, синего цикория, желтой сурепки и вьющихся плетях душистого розового горошка ни одной росинки. Небо безоблачно, голубое поблекшее в жарких лучах летнего солнца и поэтому никаких признаков на дождь.
И вдруг, войдя под зеленый шатер ивы, я ощутил упавшие капельки влаги. Обратил взор вверх и несколько капель почувствовал на лице. Так это же плакучая ива, словно невеста, но не в белоснежном, а в светло-зеленом нежном наряде. И почему ей вздумалось проливать слезы? Может в оправдание своего названия или в предвестие близкой перемены погоды, с сухой и солнечной на дождливую и хмурую?
Возможно, через соцветия и листву избавляется от избытка влаги? Почва и трава под ивой были влажные.
Я приблизился к озеру. На тихом зеркале воды, в дальнем затоне, тревожа его кольцами волн, плавала дикая утка с молодым выводком– шустрыми утятками. Она добывала корм, ныряя вглубь. На берегу прогалины, освобожденной от камыша, замер рыбак с удилищем в надежде на улов карасей, окуней или хотя бы пескарей.
На поплавке из гусиного пера устроилась вездесущая стрекоза, а на берегу у самой воды разрослась ива. Ее ветви зелеными длинными косами ниспадали к воде. Она загляделась в затон, любуясь своим отражением. Слезинки мелкими прозрачными бусинками падали в водоем, словно морось дождя.
В народном творчестве, сказках, песнях и сказаниях, в произведениях писателей, поэтов, художников и музыкантов, ива предстает в образе одиночества, грусти и нелегкой доли. Если березку или рябину и тополь сравнивают со стройной девушкой (поэзия С.Есенина, повесть Ч.Айтматова «Тополек мой в красной косынке» и др.), то иву с женщиной трудной судьбы. Так и хочется подойти, прикоснутся к ветвям и утешить, но не во власти человека изменить издревле отведенную ей роль.
Плачет ивушка, благоухает тонким ароматом акация, роняет пух тополь – у дерева каждого своя планида.
БОЧАРКА
Предрассветье – время, когда крупные звезды, россыпью усеявшие небосвод, не успели поблекнуть и челн луны еще не уплыл за окоем, – самая лучшая пора для рыбной ловли. Вот и я, прихватив удочку, тороплюсь на камни Бочарки.
Полчаса ходьбы вдоль железнодорожного полотна, спуск к мостику в зарослях камыша, где среди тонкого журчания затаилась ночь. Вскоре – окраина города, приземистые дома Цементной слободки, постройки. За ней – защищенное грядой холмов зеркало Керченского залива. Выгнутый дугой берег сплошь усеян камнями, будто мифический Геракл разбросал их мощной рукой. Надеялся увидеть пустынный берег. Ан, нет, невдалеке показалась фигура рыбака.
Внимательно присмотревшись, замечаю на вымощенных из камней уступах второго, третьего… Неукротима рыбацкая страсть! А в трехстах метрах от берега – целая флотилия резиновых и дюралевых лодок…
Отсвечивающая ртутью гладь воды не шелохнется. Лишь изредка, всплеснет крупная рыба, да на поверхности пробежит цепочка пузырьков. Наживка на крючке, и вот поплавок замер.
Все внимание сосредоточено на нем. Мгновенье – поплавок слегка заплясал и вдруг стремительно пошел вглубь. Вскидываю удилище. Оно упруго выгибается, леска натянута, как струна, коснись смычком – и запоет. Непередаваемое светлое ощущение испытывает рыбак, чувствуя тяжесть добычи. Возможно, оно осталось в человеке с той незапамятной поры, когда для далеких предков охота и рыбалка составляли суть существования.
Быстро светает. В заливе, словно в зеркале, отражаются все происходящие перемены. Пурпурно-розовая полоска над горизонтом – и сразу вода повторила ее цвет. Первая приливная волна, всколыхнув застывшую до того гладь, набежала на камни, напомнила о себе звуком.
Через мгновение огненно-красный диск солнца вынырнул из воды, будто до того покоился в глубине на якоре, залил все вокруг малиновым цветом. Налетел с востока ветерок, зарябил воду. Клев ослабел, зато интереснее стало наблюдать жизнь моря.
Сквозь пронизанную лучами толщу воды видны покрытые сочным зеленым бархатом камни, зеленовато-бурые и коричневые водоросли тянутся к поверхности. На песчаных «оконцах» притаились бычки, боком-боком пробежал и скрылся в расщелине краб. Камни сплошь усеяны черными ракушками мидий. И вдруг в глубине, где видимость размыта, подмечаю золотое свечение. Это кефаль заманчиво блеснула боком, рядом вторая, третья… То уйдут вглубь кем -то вспугнутые, то возвратятся к прежнему месту, плавно обходя камни.
– Ходит кефаль, да не ловится, – сетуют заядлые рыбаки, не теряя, однако, надежд на удачу. Для нее нужна особая наживка – морской червь, который обитает в речке Приморской, в древние времена называемой Пантикапа, а затем и Мелек-Чесме или в лиманах.
Над поверхностью воды увидел черную головку змеи. Пригляделся – она держит небольшого бычка, за которыми эти земноводные рептилии любят охотиться. Замер, чтобы не спугнуть резким движением.
Змея упорно доплыла до берега и выбралась на торчавший из воды осклизлый камень. Раскрыла челюсти и попыталась, измочалив рыбешку, проглотить ее, но увы. Бычок оказался довольно шустрым. Встрепенувшись, он соскользнул с камня в родную стихию. Змея поздно хватилась, нырнула в воду, но его и след простыл.
«Бесплатно прокатился на рикше, хотя и не обошлось без боевых ран, – подумал я, немного сочувствуя змее, затратившей силы и на ловлю, и на доставку добычи на берег. – А ведь могла и не торопиться с трапезой, а вытянуть бычка на высохшие водоросли, подальше от воды и тогда он был бы обречен».
Подобную сцену мне уже довелось наблюдать. А вот морские рыжие крысы тоже не прочь полакомиться и бычками, что в садках или снедью из сумок увлеченных рыбаков. Но последние несколько лет их не видно у берегов залива. Может, перевелись, а ведь обитали в расщелинах камней и норах.
Над водой с криками режут воздух острокрылые чайки, а над холмами с желтыми обвалами склонов из-за дождей и оползней, парит ястреб, высматривая мелких грызунов – мышей, сусликов …Вот застыл в высоте и вдруг камнем упал вниз в цветущее разнотравье.
Охотно лакомятся рыбой нырки, чайки и бакланы. Один привязался к рыбаку, сидящему в резиновой лодке. Тот набрел на удачное место и тянет рыбку за рыбкой. Не скупится, бросает мелкого бычка вверх и баклан с радостным криком хватает его на лету.
Солнце в зените пора и честь знать. Собираю удочку. Улова на уху хватает. Утешаю себя мыслью, что завтра ранним утром или на вечерней зорьке будет снова рыбалка на камнях за Цементной слободкой.
ПРЕКРАСНАЯ АССОЛЬ
Зеленые, пронизанные лучами солнца волны, набегая одна на другую, лижут прохладный песок. С глухим вздохом откатываются назад, оставляя зеленые нити водорослей, поблескивающие ракушки и гальку. Море дышит, тысячелетиями напевает гомеровские гекзаметры. Берег чист и пустынен, но уже близки дни, когда нахлынет поток отдыхающих и тогда исчезнет очарование увиденной картины:
…Ты идешь по берегу – легкая и юная. Поясок нежно обвивает талию, смуглые ноги слегка утопают в песке, который искрится от твоего прикосновения. Ты поправляешь рукой темные волосы и две твоих ладони, как две звезды излучают свет. Он струится на волну и покачивается, словно золотой кораблик.
– Здравствуй, моя прекрасная Ассоль!– произношу я.– У меня нет, как у капитана Грэя, яхты с алыми парусами, но я готов плыть с тобой хоть на край земли. Скажи, ты согласна?
– Я не Ассоль, я – Марина,– тихо отвечаешь ты, и я не в силах отвести взгляд от твоего милого искренне-доверчивого взора. Молчу, боясь нарушить очарование тишины.
– Да, я знаю, что ты не Ассоль. Ты – прекрасная морская женщина, розовый нежный лепесток, хрупкая лилия. Я думаю о тебе, когда произношу имя Ассоль. Скажи, ты согласна?
Соленый ветер срывает с моих губ последние слова. И я не решаюсь повторить их вновь. Ты солнечно улыбаешься, красивая и гордая в ожидании своего капитана на яхте под алыми парусами.
В ПОДМОСКОВЬЕ
Всякий раз, приезжая в Подмосковье, я не перестаю удивляться и восхищаться красотой здешних мест. И в нынешнее лето дорога привела меня в этот очарованный лесами, озерами и реками край. Полтора часа пути на электричке от Киевского вокзала столицы до города Обнинска, я пристально вглядываюсь в вагонное окно. Припоминаю когда-то увиденное, открываю для себя новое в неповторимых пейзажах. Проплывают березовые и сосновые перелески. Чародейка осень подожгла верхушки берез и листва отливается на солнце яркой позолотой. Листья, пока еще медленно, один за другим опадают на траву. Напротив станций и полустанков под кронами деревьев красуются бревенчатые избы, отделанные резьбой и узорам. А совсем неподалеку над ними возвышаются многоэтажные белокаменные здания. В таком близком соседстве старого и нового достигается строгая гармония, радующая сердце и взор.
«Что за поселок?» – спрашиваю я себя, когда электричка, замедлив ход, останавливается у бетонной площадки перрона. В палисаднике утопающих в зелени изб густо рдеют гроздья рябин.
–Переделкино, – объявляет машинист и послушная память подсказывает, что это укромное любимое место московских писателей, их дачный поселок, над которым витает Муза творчества и вдохновения. Здесь поверял свои светлые мысли бумаге Константин Федин.
В последние дни посещала Муза Ярослава Смелякова и других прекрасных мастеров художественной прозы и поэзии. Переделкино – живой родник русского языка, источник вдохновения, хранитель истории о замечательных людях, гордости русской литературы. Потому так притягательны эти места для истинных почитателей талантов.
Далее город Наро-Фоминск. Здесь, в свою бытность некоторое время жил Антон Чехов. Неподалеку от города Балабаново героические места русской славы и доблести: село Тарутино, Бородинское поле, а по пути от Обнинска до Калуги город Малоярославец, также вошедший в историю Отечественной войны 1812 года.
Небольшой экскурс в прошлое и вот я в Обнинске. Иду по широким просторным улицам. Город физиков и энергетиков, ученых различных отраслей науки продолжает строиться. Улицы уходят прямо в лес, потому под окнами домов шелестят высокие белоствольные березы, пламенеют рябины, а в парках поражают своим величием корабельные сосны. Строители аккуратно вписывают город в лесной ландшафт.
– Город наш молодой, но заслуженный, – рассказывает брат Виктор.– Здесь в 1954 году построена первая в мире атомная электростанция и была создана большая сеть научно-исследовательских институтов, в том числе физико-энергетический, сооружена трехсотметровая мачта Гидрометеоцентра СССР. В открытии обелиска и вечного огня в честь погибших воинов участвовал Маршал Советского Союза, прославленный полководец Георгий Константинович Жуков.
Одна из улиц Обнинска названа его именем. Он родился недалеко в селе Стрелковка, а ныне города Жуков.
Зеленые газоны, тенистые аллеи, в клумбах догорают цветы. Последние дни августа, но осень уже разводит кистью свои акварели, золотит листву, красит деревья и кусты в багрянец и пурпур.
ЗА ГРИБАМИ
За окном идет дождь, мелкий, словно просеянный через решето. Мокнут березки-сестры во дворе. Из приоткрытой половины окна тянет прохладой, пряными запахами близкого леса.
–Грибной дождь, – говорит Виктор. – Готовься в лес за грибами.
Знаю, что среди коллег – сотрудников института, он самый заядлый и опытный грибник. Брат снимает с полки несколько иллюстрированных книжек и протягивает их мне:
– Почитай пока о грибах, полагаю, что мухомор ты, наверняка, сможешь отличить от съедобных грибов?
Утвердительно киваю головой, хотя мухомор видел разве что на картинке. Изучаю грибы, а их ни мало, ни много… двести видов.
На следующий день мы встали задолго до рассвета и вышли из дома. Прохладные сумерки окутывали город. Лес темной стеной проявлялся на небосклоне, где едва не касаясь верхушек деревьев, блистала голубая звезда. Совсем рассвело, когда мы, неся в руках плетеные корзинки, вышли на окраину города.
По узенькой тропинке, над которой смыкались кроны берез и сосен, мы пересекли лесной массив и попали на зеленую сочную полянку. Тут и солнце выглянуло, засеребрилась роса на траве, среди которой проклюнулись ромашки. Все норовил забраться поглубже в лес в надежде, что там и грибов побольше, но Виктор остановил меня:
–Грибы, они ведь тоже солнышко любят. Чаще всего на полянках и прогалинках растут…
Вскоре я убедился в правоте брата. Пока я пробирался сквозь чащобу, натыкаясь на сухой валежник, он срезал несколько подберезовиков . Тогда и я решил искать грибы на поляне. Повезло, взгляд натолкнулся на светло – коричневую шляпку подберезовика. Он прятался под стебельками скошенной травы. Срезал один подберезовик, а рядом второй, третий… Постепенно я стал постигать тайны семейства грибов. Уверенно различал сыроежки, моховики, подосиновики, грузди, чернушки…
Узнал, что грузди и маслята любят тенистые места, а подосиновики, подосиновики и белые грибы предпочитают солнечные полянки. Свинушки целыми семействами растут в рытвинах и канавах.
– Осторожнее, не повреди грибницу, – советует мне Виктор, когда я срезаю очередной гриб. Переходим от одной полянки к другой. Прислушиваюсь.
– Тук-тук, – разносится по лесу. Это дятел, примостившись на высокой осине, занимается своим привычным делом. Старается лесной доктор. Издали замечаю под березой большой красный гриб. Конечно же, это мухомор-красавец. Сам просится в корзину, да только никто его не берет. Подхожу ближе: да их здесь целая семья. Из травы поднимаются красные шляпки с белыми пятнышками. Польстишься и сразу полная корзина будет , но я прохожу – пусть красуются. Они тоже необходимы в экологических нишах, в сложном организме природы.
Рядом прозрачными бусинками краснеет волчья ягода. На сырой земле, запятнанной желтыми и багряными листьями, резные листочки земляники. Душистые ягоды ее уже отошли. Возле ствола сосны горка земли – муравейник. Светло-коричневые трудяги снуют по стволу, перетаскивал былинки. Наблюдая за жизнью леса, я не забываю и о грибах, постепенно наполняю ими корзинку.
–Нашел, нашел, – послышался голос Виктора. Он поднимает над головой два белых гриба-крепыша. Находка белого гриба, особенно приятна, ведь в нынешнее лето они большая редкость.
У края поля, с которого еще в июле скосили рожь, я нашел десятка два шампиньонов и шаровидных белых словно из гипса, дождевиков.
– Для начинающего грибника неплохо, – оценил мое усердие брат. Вечером он колдовал над грибами, приготовляя их по какой-то только ему известной технологии.
–Скоро опята пойдут, – говорит он . – Тогда наведаемся на вырубку. Они на пеньках гнездятся.
В субботу грибников было больше, чем грибов. С корзинами, кошелками и сумками они осадили электричку. Мы поехали в Суходрев.
Грибов собрали мало, там не было дождей. Зато лес там такой прекрасный, березняк прозрачный и звонкий, как, музыка. Зеленый смолистый ельник. Здорово отдохнули.
НА РЕКЕ ПРОТВЕ
Небольшая река Протва, но красива. Она – младшая сестрица полноводной и знатной Оки. Подмосковье славится небольшими речушками, в которых отражается синь небес. Вот только некоторые из этих рек – Нара, Суходрев… В дождливые и снежные годы они выходят из берегов, а в бесснежную зиму и знойное лето обмелели. Вместе с Виктором идем проведать Протву. Минуем городской парк культуры и отдыха, в котором высятся могучие сосны в два, а то и в три обхвата.
Река протекает чуть в стороне, в старом районе Обнинска, где сохранились ветхие дома с яблоневыми садами и палисадниками в цветах . От них струится густой аромат плодов.Зеленая лужайка упирается в пологий берег Протвы. Она течет плавно с достоинством.
Возле лодочной станции с одного берега на другой перекинут мост. У причала отдыхают зеленые, голубые лодки . Ласково светит солнце. На противоположном, поросшем кустарниками и березняком берегу, купаются ребятишки, поднимая сверкающей цветами радуги брызги воды. Из-за поворота реки вынырнула лодка. На корме сидит девушка в белом платье и широкополой шляпке. Парень старательно налегает на весла.
Под сенью высокой березы, шелестящей листовой , как золотым монистом, встречаем рыбака, следящего за поплавком.
–Рыба есть?
–Есть, – улыбается парнишка с веснушками на лице, и хитро подмигивает. – В реке, отдыхает.
–Тяни! – воскликнул Виктор, увидев, что поплавок удочки ушел под воду. Удилище упруго выгибается в руках рыбака. Блеснув зеленовато-оранжевой чешуей на солнце, в траву плюхается большой карп.
–Во-о!– радостно восклицает парнишка.
– А говорил, что в реке отдыхает, – пожурил его Виктор.
На воде колеблются лиловые тени берез. Нет, нет да и упадет сверху золотой листок и поплывет корабликом по течению. Это осень отправляет в рейс свои визитные карточки.
– Я на Протве зимой рыбачу, – признается брат. – Что за прелесть подледная ловля. Тянешь из лунки рыбку за рыбкой. А выпадет удача – щука подцепится на крючок.
Виктор умолчал о том , что это занятие для него однажды чуть не кончилось трагически. Спасая незадачливого рыбака, опрометчиво ступившего на тонкий лед , он сам оказался в ледяной воде.
И только благодаря самообладанию и смекалке, самостоятельно выбрался из полыньи. Вечером мы с братом едем на его скромную загородную дачу, где буйно разросся малинник. Я, словно мальчишка, лакомлюсь алыми ягодами и их привкус напоминает о детстве.
ЗОЛОТОЙ ДОЖДЬ
Осень подожгла клены и они стоят торжественные и праздничные. Их листва истаивает, как пламя свечей. Следами диковинного зверя ложатся резные листья на пожухлую траву, на брусчатку садовой аллеи, на скамью, на которой ты сидишь, прислушиваясь к музыке карнавала.
Планируют листья – предвестники туманов и дождей. Но еще четки очертания Крымских гор на горизонте. Они, словно кристалл, в ореоле солнечных лучей. Несколько листьев в твоих руках отсвечивают позолотой. В упоительной тишине мне слышатся «Времена года» Чайковского, их «Осенняя песнь». И в унисон мелодии наплывают строки:
О, возраст осени! Он мне
Дороже юности и лета,
Ты стала нравится вдвойне
Воображению поэта.
Ты идешь сквозь золотой дождь в лучах солнца. Я гляжу вослед с горьким ощущением предстоящей разлуки, томительной и безутешной. А в сердце серебряными бубенцами, прозрачными струнами дождя звенит твое светлое имя. Имя, как музыка чистое и тонкое, словно белый черемуховый цвет под блеском утренней звезды.
ПОЛЕВАЯ ДОРОГА
Она начинается сразу за околицей родного села и уходит в распахнувшуюся даль, туда, где каждое утро встает красное солнце и в золотисто – пурпурном мареве рождается новый день. Полевая дорога, тропинка – они возвращают забытые в мирской суете и повседневности ощущения далеких детства и юности, напоминают о естестве и первозданности природы, о ее величии и вечности.
После шума городов и суеты вокзалов приятно окунуться в тишину и ранним утром, когда еще цветы, трава и крыши сельских домов, мокрые от молочно– белых туманов и выпавшей на рассвете росы, выйти в поле. Оно открывается перед взором, тихое, широкое в обрамлении желто-бурых лесополос, немного уставшее после знойного лета.
С правой и с левой сторон от проселочной и кое-где присыпанной свежей соломой дороги щетинится желтая стерня, а на почве отпечатаны узорные следы от колес.
Но недолог отдых у поля в ожидании плуга. Здесь мне уже довелось побывать в начале июня, когда щедро колосилась пшеница, в янтарных, золотистых разливах которой маленькими факелами пылали огненно-красные маки, соседствуя с синеголовыми васильками. А с левой стороны от дороги в овсах цвел плетущийся розовый душистый горошек.
Ныне на дальнем косогоре я вижу трактор. Заглубив лемеха плуга, движется на рубеже черного и желтого. Натужно рычит мотор, но сквозь его гул я неожиданно слышу запоздалую песню незнакомой птицы. В своей головокружительной высоте она тоскует о золотом жнивье, от которого исходили свет и тепло.
Эта песнь грустной нотой тревожит сердце, и я смотрю в ту сторону, откуда скоро-скоро поплывет журавлиный клин.
У этих гордых, неутомимых птиц своя извечная незримая дорога в голубом поднебесье, и она им, наверное, мила так же, как мне, эта полевая, которая уводит от родного дома и возвращает к нему.
ЦВЕТЫ ПОД ДОЖДЕМ
В палисаднике, под выходящими на улицу окнами моего дома, полыхают цветы: розовые, белые и фиолетовые астры, горделивые пунцово-пурпурные георгины и белоснежные хризантемы. Они стремятся до поры холодных дождей и колючих ветров отдать все силы цветению, а потом светло и торжественно угаснуть. Лишь хризантема крепка и бодра, ей дарована жизнь до самых заморозков.
Печальна и прекрасна участь у цветов – дарить нам радость , грусть очарованья, свидания и улыбки милых глаз. Некоторые из цветов уже завяли и уснули до весны, другие с желтою пыльцою роняют лепестки. Все лето они изнывали от жары, но были спасены благодаря заботливым рукам человека, а нынче с утра – пасмурно.
С запада на кошачьих лапах приблизился дождь и забарабанил по крышам домов, стеклам окон, зашелестел листьями. И непонятно было: то ли это запели голубые струны дождя, то ли зашептали, склонившись друг к другу разноцветными головками, повеселевшие цветы. Они яркими лепестками, словно губами, тянули струи дождя и влажно поблескивали. И в унисон им родились стихи:
Ходит дождь по цветам голубой,
Навевая мне грусть о прекрасном.
Будто вновь возвратилась любовь,
О которой мечтал не напрасно …
А цветы о чем-то таинственно переговаривались, пойманные в тугие сети последнего, еще немного теплого дождя.
КРАСНОЕ ЛЕТО
Утром на село наползал сизо-белыми облаками туман. Он гнездился в оврагах и лощинах, прятался в яблоневом саду, омывая пыль с желто-багряной листвы. А во второй половине дня с загустевшего неба сорвался мелкий, словно просеянный через решето дождь. Собираясь на крыше, вода по жестяному желобу стекала в деревянную, опоясанную металлическими обручами бочку.
Весь урожай с огорода собран. Лишь в оставшихся капустных листьях большими каплями ртутью перекатывается под порывами ветра прозрачная вода. Всю неделю дождило, а потом небо вдруг посветлело и установилась солнечная погода.
Осень умерила свой пыл, и наступила недолгая, но очаровательная пора, которую в народе называют красным или бабьим летом.
Жаркое солнце за день подсушило землю, выпило всю воду из капустных листьев. Поплыли по легкому ветерку, словно шелковые нити, размотанные из коконов тутового шелкопряда, тонкие паутинки.
Деревья, кусты, облаченные в багряно-парчовый наряд, приготовились к своему последнему торжеству. Бабье лето – пора свадеб. Одна за другой движутся по селу разукрашенные лентами и кольцами машины. А потом до утра не смолкают песни и гармонь зазывает гостей.
– Счастливой вам жизни, любовь да совет. Горько!– звучит за свадебными столами.Отшумит и отгорит золотом и багрянцем бабье лето, и вновь после короткого антракта нагрянет осень с белыми туманами и частыми дождями. И в память о золотом листопаде ветер приклеит к стеклу окна багряный кленовый лист.
ЛЕСНОЕ ОЗЕРО
Собирал в Старокрымском лесу, близ Грушевки, темно – вишневые ягоды кизила в плетеную корзинку и набрел на тихое озеро. Блеснула между стволов деревьев серебряная водная гладь, повеяло прохладой. И сразу спала усталость, веселее приблизился к воде, расступились деревья и кустарники. Перед взором предстало зеркало. Со всех сторон со склонов к нему спускались багряно-желтые деревья. Я несколько минут стоял на месте, околдованный неожиданной красотой, и в сердце зазвучал мотив:
Лесное озеро – осколок неба синий,
Застыл в оправе листьев золотой.
Нет уголка светлее и красивей,
Чем Крым благословенный и родной.
Ветер щедро набросал охапки листьев к берегам, и они заскользили по глади маленькими смолисто-золотыми корабликами осенней флотилии. Я присел на нагретый лучами, покрытый у самой воды изумрудной прозеленью камень .
Огляделся. Вокруг было необычайно тихо. Не обнаружил даже следов от костров, которые, после себя обычно оставляют туристы, лишь узенькая тропка уходила в глубину леса.
Набрал горсть кизила и погрузил его в воду. Когда поднимал, одна ягода рубиновым камешком скатилась с ладони и медленно опустилась на дно. Пусть она станет монеткой – залогом возвращения к озеру, очаровавшему меня своей красотой.
В ПАНТИКАПЕЕ
Октябрь рисует акварели: от ярко-красных, багряных, пурпурных и палевых до золотисто-оранжевых и желтых… Какое богатство оттенков, плавных переходов из одного цвета в другой. Скромна палитра художника в сравнении с яркой палитрой крымской осени.
Если весной цвета в природе четко выражены: зеленый, белый, розовый, сиреневый, то осенью пылает гамма красок. Она быстро меняется под солнцем, для которого земля, как огромный мольберт, а лучи – кисти в руках невидимого художника.
О радость красок! Снова, снова
Лазурь сквозь яркий желтый сад
Горит так дивно и лилово,
Как будто ангелы глядят…
Эти пронзительно светлые бунинские строки пришли на память, когда с вершины одного из холмов я смотрел на сверкающий в холодных лучах солнца город с нацеленными в зенит стрелами кранов. Он раскинулся внизу в золоте деревьев, заглядевшись в лазурь морского плеса. Вот вблизи водной станции мелькнул белый, парус, а летом их было как чаек в синем просторе, вдалеке вспенил воду катерок.
Как знать, довелось ли поэту Ивану Бунину наблюдать подобную картину и вообще побывать на легендарной керченской земле, но одна, из его строк «свежо тут дует ветер из простора сарматских диких мест», как будто родилась из воздуха Керчи.
Стоят прозрачные в янтарных лучах деньки, сгорающие в пламени красок. Но близка, близка пора обжигающе – холодных норд-остов, когда вздыбленные ветром волны разыграются даже в заливе . Солевые брызги обрушатся на берег. А каково рыбакам на путине в грозном сонме стихий моря и ветра.
Камениста земля, хранящая в недрах металл, пронизанная суровыми ветрами, во все времена рождала людей стойких, мужественных. Глубоки генетические корни нынешних керчан, прочна связь поколений. Столетия пронеслись над древним Пантикапеем и другими городищами в трудах, в сражениях, в борьбе за жизнь.
Спускаюсь с горы Митридат узкой крутой тропой между валунов. В древних развалинах, в расщелинах меж вросших в землю камней, где есть хоть малость скудной почвы на жестких, как проволока, стеблях кипень иссиня – сиреневых крохотных соцветий. Удивляюсь откуда столько выносливости, жажды жизни, ведь все лето и начало осени были сухими. Желтыми лепестками, словно опустился золотистый рой ос, осыпана сурепка. Тишь витает над Пантикапеем– маленьким островком в центре бурной стремительной жизни.
Лишь заплутавший средь домов близкой улицы, задорный ветер залетел сюда и перешептывается с сухими травинками. Сколько их смешалось с почвой, с камнями, укрывая слой за слоем предметы прошлого. Трепещет на ветру серебристый лох с желтоватыми бусинками плодов. Залетевшая откуда-то стрекоза стрижет прозрачными крылышками над синими соцветия, радуясь последнему теплу.
У выложенного серыми камнями желоба-водостока обрядился оранжевыми плодами шиповник. А у каменных кладок, где по предположению археологов, находились дома ремесленников, желтым пламенем взметнулись кусты кленовой поросли. А вот и древний колодец с ржавой решеткой, прикрывшей его ствол. Разве что осенние дожди одарят влагой. Сколько сил затратили землекопы, чтобы в камнях пробить ствол. На вес золота ценилась пресная вода.
Правее причудливыми изваяниями громоздятся огромные глыбы. Поднимаю несколько черепков с потускневшей поверхностью. Когда-то весело вертелся в мастерской гончарный круг, и умелые руки мастера подчиняли себе глину.
