– Кого это лихо к ночи принесло?
– Это я вернулась, миссис. Впустите!
Вдова открыла с опаской, но, увидев, знакомое лицо распахнула дверь шире и вышла из дома на крыльцо. Сбившийся чепец намекал, что она уже легла спать.
– А чего вернулась-то? – удивилась вдова.
– Как это чего? Мы же с мужем у вас остановились. У вас мои вещи, и Михей… – тут Мила постаралась выискать взглядом знакомую фигуру, но никого за спиной вдовы не оказалось. Из-за этого она даже резко побледнела. – Михей. Он не вернулся, что ли?
– Вернулся, – прикрывая за собой дверь, ответила вдова, прежде чем сурово нахмурилась. – Вернулся весь какой-то взлохмаченный и нервный. Я ещё спросила, чегой‑то с ним? А он ответил, что жена его бросила. Прямо-таки прилюдно на шее какого‑то хахаля своего повисла.
Лицо старой женщины выражало искреннее осуждение, но округлившиеся глаза Милы заставили вдову усомниться в том, что всё было так, как ей рассказали.
– И где Михей? – через силу прошептала Мила.
– Уехал твой муженёк. Все вещи собрал, навесил их на жеребца пегого, что у соседей вон тех купил, и всё.
Ноги Милы пошатнулись, и вынужденно вдова поддержала молодую женщину. Даже на лавочку её усадила, видя, что та не в себе. А с глаз Милы беззвучно потекли слёзы самыми настоящими реками. Ей и так вусмерть обидно было из-за того, что ранее произошло.
Чтобы сбежать из таверны, Михей не пожалел заработанных денег. Он сунул руку в кошель и, вытащив из него пригоршню монет, подкинул их в воздух. А там, покуда мужичьё бросилось их подбирать, дал дёру. Он и она бежали бок о бок, но эта длинная юбка…
Невольно Мила скосила взгляд на грязный, местами потрёпанный до дыр подол.
– Если я тебя буду всё время ждать, то мы оба сгинем! – вспомнился ей злой голос Михея, когда они смогли сделать маленькую передышку.
– Я смогу быстрее, – постаралась уверить Мила и смело заткнула край юбки за пояс. Михей на это только головой покачал.
– Помнишь, я когда-то говорил, что в случае чего каждый сам за себя?
– Помню, – нехорошо засосало у неё под ложечкой.
– Тогда беги, Мила. Со всех ног беги! И если будет на то удача, то возвращайся к вдове. До рассвета я тебя буду ждать.
Тут, завидев погоню, он всучил Миле в руки основательно полегчавший кошель (тот самый, из‑за которого они на шулерстве попались) и, прыгнув в сторону дилижанса, ловко ухватился за его борта.
– Михей! – округлив глаза, пронзительно закричала Мила, но Михей лишь стыдливо отвернулся. Экипаж уносил его быстро-быстро, а она… А что она?
– Вон эта сучка! И вон кошель мой у ней в руках!
От страха ноги Милы сами собой побежали так, как никогда в жизни. Потёртый жизнью бархатный мешочек с деньгами девушка при этом крепко прижимала к груди, уж прекрасно она знала деньгам цену. А затем воздух разрезал звук свистка стражника и крепкие руки обхватили Милу со спины.
– Не рыпайся, девка! Куды бежишь? Своровала что?
– Пустите! – истошно завизжала Мила, но тут бандиты подоспели.
– Слышь, служивый, отпустил бы ты её, мы уж с ней сами за своё добро перетрём.
Стражник, оценив лихой вид говоривших, беспрекословно отпустил Милу и быстрёхонько удалился подобру-поздорову. Бандиты же встали полукругом возле молодой женщины, тесня тем её к стене.
– Кошель давай.
Противиться Мила не посмела. Она передала бархатный мешочек одноглазому главарю, и тот, взвесив его на руке, злобно оскалился.
– Маловато будет. Придётся тебе, сучка, остальное отработать.
Сердце Милы, казалось, вот-вот выпрыгнуло бы из груди. И оттого, глядя как мерзко гогочут бандиты, она предприняла рискованную попытку сбежать. Пальцы украдкой опустились в карман, где лежали крошечные пакетики с разными порошками, и поспешно вытряхнули из них всё содержимое. Затем Мила сжала смесь порошков в кулак и, когда один из подручных одноглазого потянул к ней руку, швырнула их этому рыжему громиле прямо в лицо. Верзила сразу за глаза схватился.
– А-а-а! – завопил он в голос от боли. – Жжёт как! Кажись, я ослеп!
– Братко! – встревоженно воскликнул другой рыжий детина с мясницким ножом на поясе, и Мила использовала свой шанс. Она ловко прошмыгнула между растерявшихся мужчин и со всех ног рванула прочь.
От жутких воспоминаний Мила вздрогнула, но зато смогла посмотреть на вдову более осмысленным взглядом.
– Михей хотя бы что-то моё оставил? Или, быть может, говорил куда собирается?
– Нет, – грустно покачала головой вдова, и от этого движения её чепчик ещё больше съехал в сторону.
Не выдержав эмоций, Мила разрыдалась в голос.
– Бросил… Он меня бросил! – через слёзы только и могла лепетать она, и сердце вдовы сжалилось.
– Чего тут на скамье сидеть? Ночь ужо, – зябко поёжилась старуха. – Пошли в дом, у меня сегодня переночуешь. Вот только утром не взыщи, другое жильё искать тебе придётся. Я же тем, что комнату на чердаке сдаю, и живу только.
– Я понимаю, миссис. Понимаю.
На ватных ногах Мила вошла в дом. И что ещё можно добавить? Разве что то, как плохо спала она в эту последнюю июльскую ночь. Предательство Михея оказалось чрезмерно болезненным. Мила вновь ожесточилась на мир и оттого обдумывала страшные вещи. Ей то хотелось броситься в погоню, то она намеревалась навести на след Михея разбойничью шайку, а то и вовсе в своих думах кровожадной атаманшей сей шайки становилась. Но поутру (когда исчезла последняя надежда, что Михей сбежал только из-за боязни, что напарница его сдаст, что он обязательно вернётся проверить возвратилась ли Мила) молодая женщина одумалась. Она поняла, что вернулась к тому, с чего начинала. У неё лежало в кармане всего два медяка (не успела их на обед в корчме потратить), а с двумя медяками хорошего будущего не жди. На приличную работу никто не примет с нынешними документами, красная метка она на всю жизнь клеймо.
«Демон бы побрал того деятеля, что ещё и дополнительный налог из-за красной метки ввёл!» – сразу подумалось Миле.
Ей казалось, что можно заботиться о нравственности Верлонии несколько иначе, нежели вынуждая ненароком ступивших на скользкую дорожку девушек всю свою дальнейшую жизнь приносить доход публичным домам. Ведь такие заведения единственные места, где обладательниц красных меток ждали с распростёртыми объятиями. В обмен на жильё, которое иначе не снимешь, в обмен на защиту, потому что жизнь шлюхи никто не ценит, такие девушки работали и работали, отдавая хозяину не менее половины своего заработка. И пока кто-то там богател, демонстративно распространяя в народе ненависть к падшим девицам, кто-то страдал от постыдных болезней и умирал при очередной попытке избавиться от нежеланного ребёнка.
И, само собой, мысли обо всём этом подвели Милу к выводу, что выбора, как такового, у неё нет. Тут уж либо в борделе свой долг отрабатывать, либо в Первой Королевской Академии магических наук.
Неожиданно для себя Мила Свон прыснула со смеха. Случайно пришедшее в голову сравнение показалось ей очень забавным! А затем Мила встала с кровати в намерении сделать компресс на ушибленную щёку. При этом, если судить по солнцу на небосклоне, было уже ближе к восьми утра, но Мила всё равно ступала тихо, как мышка. Она не хотела покидать уютный домик и по этой причине старалась не издать ни звука. Однако, время было не остановить. И потому где-то через полтора часа молодая женщина перестала бороться с неизбежным. Она вышла за дверь комнатки и, поблагодарив вдову за щедро предоставленный ночлег и завтрак, уверенной походкой двинулась обратно в Вирград.
Мир это не только твой дом, твой город и твоя страна. Мир включает в себя много стран, некоторые из которых находятся даже на других континентах. Они могут располагаться так далеко, что несложно всплеснуть руками и сказать: «Как удивительно, даже не знал, что на краю света бывает такое!».
И действительно. Люди, что живут там, где-то совсем далеко, выглядят непривычно. У них другая кожа и другие глаза. Они одеваются иначе, ведут себя иначе и даже мыслят они совсем по-другому. А потому в то самое время, как Мила Свон решительно шагала по городским улочкам обратно в академию, на другом конце мира, что располагался глубоко на юге и далеко за Великой Имперской Стеной, некогда воздвигнутой, чтобы навеки отделить разные культуры друг от друга, происходило то, что ни один верлонец никогда бы не смог себе даже представить.
Одетый в длинный шёлковый халат пожилой мужчина с охваченными сединой волосами стоял на возвышении и наблюдал за тем, как его помощники кропотливо выводят линии ритуальной фигуры. Это был Шао Хаотико, верный слуга императора, прозванный за свой талант к магии Мастером, меняющим материю бытия.
– Земля есть основной элемент творения живого мира, ибо без тверди жить могут лишь духи, – доносился до великого мага протяжный голос старца, одновременно со словами бьющего бамбуковой палкой по металлическому диску. Диск этот был размером с большое блюдо и удерживался на запястье старика с помощью алых шёлковых нитей.
– Воздух есть второй элемент живого мира, ибо он отделяет твердь от мрака, в коем нет сущего.
Шао Хаотико вынужденно отвлёкся от созерцания подготовки к ритуалу, так как спелёнатый цепями дракон вдруг ощерился и агрессивно зарычал. Его длинное бескрылое тело принялось извиваться в новой попытке избежать своей участи.
– У-м! – грозно прикрикнул Шао Хаотико и, сжав ладонь в кулак, резко согнул её в локте. Стоящие поблизости воины поняли знак. Они энергично завертели воротки, чтобы натянуть удерживающие дракона цепи сильнее, и вскоре зверь утратил всякую возможность трепыхаться. А Шао Хаотико вновь начал вслушиваться в слова старца, чья длинная тонкая бородка почти касалась земли.
– Огонь есть третий элемент живого мира, ибо он даёт тепло, без которого мир поглотит вечный холод.
«Бам-м! Бам-м!» – мерно звенел диск.
– Вода есть четвёртый элемент живого мира, ибо она сдерживает жадное пламя и создаёт течение времени.
– Готово, мастер, – тишайше произнёс юный ученик Шао Хаотико, и маг показал распрямлённую ладонь. Ученик тут же склонился в низком поклоне и не разгибаясь попятился в сторонку. Он не мыслил даже видом своим отвлечь от дум великого мага – Первого Хранителя Стихий, Мастера, меняющего материю бытия.
– Свет есть пятый элемент живого мира, ибо свет порождает растения и животных, он пробуждает в человеке разум и волю.
– И есть ещё Смерть, – решил закончить заместо старца Шао Хаотико. Голос его после блеяния старика прозвучал подобно грому. – Это последний элемент живого мира, ибо каждая смерть даёт начало новой жизни.
После этих слов маг дал знак воинам и те, с трудом приподнимая носилки, разметили дракона на положенном месте внутри ритуального узора. После чего удалились подобно теням – неслышно и незаметно.
– Ты, о могучий властелин неба и пламени, – подходя ближе к дракону прихрамывающей из-за деревянной ноги походкой, произнёс Шао Хаотико и даже ласково погладил животное по чешуе возле клыкастой пасти. – Смирись со своей вынужденной смертью. Мы забираем её во имя жизни.
Вместо того, чтобы ощериться, дракон отчего-то обмяк, и Шао Хаотико приступил к сложному ритуалу. При этом никто из присутствующих не посмел смотреть на великого мага. Все помощники и воины стояли на коленях и, вытянув руки вперёд, смотрели только на землю перед собой. И о, какой же страшной эта земля была! Юг империи Золотого Паука всегда считался малопригодным для жизни, а потому в имперских летописях значилось, что там империя соседствует с самой смертью. Немыслимо высокие температуры и отсутствие дождей создали огромную пустыню. Но как с ней бороться имперцы знали! Долгие века они не дозволяли пескам продвинуться вглубь страны и, казалось, равновесие в противостоянии жизни и смерти будет вечным. Но пять с небольшим лет назад эти земли поразила болезнь. Никто не мог сказать, отчего она возникла, но однажды пески пустыни засверкали зелёными искорками, а в небе замерцало алое марево. Долгие три дюжины дней люди дивились происходящему и страшились его, ибо посмевшие дотронуться до зелёного песка начинали гнить заживо. Они умирали болезненно и быстро. Они сгорали за считаные сутки, и ни один лекарь не смог не то, что исцелить этих несчастных, никто не смог даже облегчить их страдания.
Одно это уже вызвало неподдельный страх. Но ещё страшнее сделалось, когда стало понятно – зелёная пустыня начала наступление на империю.
– Изучить и остановить, – коротко приказал император, и десятки магов, сотни учёных, тысячи рабов отправились туда, где жизнь встретилась со смертью. В считаные недели на границе с пустыней были построены наблюдательные башни. Учёные производили замеры, маги изучали бедствие с помощью стихий…
А затем земля рухнула.
Часть зелёной пустыни провалилась не пойми куда, открывая взглядам стоящим на высоте людям вид в бездну. И это стало началом той Погибели, что известна. С тех пор приграничные земли сначала убивала засуха. Сколько ни лилось воды, земля всё равно иссыхала до состояния пустыни. А затем на ней, лишённой жизни, песок постепенно наливался ядовито‑зелёным цветом, и примерно через дюжину дней земная твердь с грохотом проваливалась в пустоту.
Шао Хаотико закончил ритуал. Его руки были обагрены кровью, а грудь тяжело вздымалась из-за перерасхода сил. Оканчивающаяся деревяшкой левая нога и то ныла так, как будто он только что получил ту жуткую рану, из-за которой пришлось некогда позволить отрезать ступню. Да, принести в жертву дракона значило пропустить через себя огромный поток энергии. Такой, что не каждый маг выдержит. Однако, желаемого результата ритуал не принёс. Зелёное сияние поодаль не то, что не ослабло, оно на глазах устремилось к месту совершения ритуала.
Вынужденно маг отпрянул назад и мгновением позже громко приказал:
– Собирайте вещи, отходим!
Люди перестали смотреть на землю и сразу округлили глаза от ужаса. Несколько из них даже поддались панике и побежали, не различая дороги. Вслед им полетели стрелы лучников, но не поэтому большинство слуг и помощников проявило выдержку. Привычные к подчинению и заведённому порядку, они принялись суетливо собирать вещи. Магические артефакты и припасы не должны были достаться ядовитой пустыне, когда предстояло столь долгое возвращение домой.
Увы, как свита мага ни спешила, а песок поблизости уже начал наливаться жутким зелёным цветом. Люди порой вскрикивали от ужаса, шептали молитвы или изрыгали проклятия. Тяговые и ездовые животные взволнованно ревели, предчувствуя беду. Удержать их становилось всё сложнее. Один Шао Хаотико нисколько не суетился и внешне остался спокоен. Он недовольно поджал губы и только в самый последний момент развернулся. А там, кладя руку на рукоять магического жезла, заменяющего ему меч, маг захромал к своему скакуну.
– Что мне следует сохранить в памяти будущих поколений? – тихо осведомился стоявший возле жеребца молоденький писарь. Руки его дрожали, от страха глаза были широко раскрыты, но он не смел сойти с места, на котором должен был находиться.
– В летописях останется, что в провинции Ойшотаннаэ ритуал тоже оказался бесполезен. Драконы утратили способность сдерживать Погибель, – произнёс Шао Хаотико и ненадолго замер, морщась от снедающего его недовольства. Рыдающие от страха люди вызывали в нём неподдельное презрение и, не сдержав его, маг вдруг прикрикнул: – Хватит вам пищать, словно крысам!
От этих слов в лагере стало на порядок тише. Люди по-прежнему были встревожены донельзя, и всё же вслед за Шао Хаотико они отступили, соблюдая порядок. Единственное, что они дозволили себе, так это время от времени тревожно оглядываться, чтобы смотреть на залитые зелёным цветом остовы стен. Некогда они были городом, одним из самых крупных в империи. Этот город славился тем, что его девы умело ткали и вышивали по шёлку…
«Но где теперь эта слава?» – тайком спрашивал каждый сам себя.
А затем земля содрогнулась, и стены некогда великого города канули в небытие.
***
Ничего не знающая о царящих на юге великой империи Золотого Паука событиях Мила Свон смело прошла за ворота академии. Ей своих проблем с лихвой хватало, чтобы ещё чужими голову забивать. А потому, даже знай она о Погибели, то не стала бы страдать, задаваясь вопросом как же это теперь бедным подданным императора плохо живётся‑то. Молодая женщина всерьёз раздумывала, как же это ей несчастной выжить с двумя медяками в кармане. И, с какой стороны ни посмотри, задача эта была из разряда невыполнимых.
Однако, ноги делали шаг за шагом, и где-то ближе к полудню Мила оказалась на порядком осточертевшей ей площади. Той самой, где вчера проходила церемония посвящения в студенты. Как дойти до этого места молодая женщина знала, маршрут от ворот академии до сюда был незамысловатым, но… но что дальше‑то делать?
– Вот дряньство, – ёмко прокомментировала сложившуюся ситуацию Мила и от переизбытка чувств пнула выбившийся из мостовой белоснежный камень. Он отлетел достаточно далеко, а она чертыхнулась снова, так как фортуна в очередной раз повернулась к ней задницей. Проследив за траекторией булыжника, Мила заприметила лорда Грумберга, чинно вышагивающего поодаль в компании двух друзей. Аристократам было хорошо, они оживлённо беседовали и даже посмеивались. Но Миле встречаться с этими людьми никак не хотелось, а потому, пользуясь тем, что её вроде как ещё не заметили, молодая женщина своевременно скрылась. Она юркнула на боковую тропинку и, пройдя по ней с метров тридцать, из-за постоянных оглядок назад столкнулась с кем-то не менее «внимательным».
– Ох, – произнесла она и, отступив на пару шагов, машинально буркнула. – Извините.
Голос её не был добрым. Не чувствовала она и вины за собой, а потому осталась такой же хмурой. Точнее, осталась бы, но неожиданно возникший блеск в глазах подсказывал, что настроение Милы отчего-то улучшилось.
Дело в том, что человека, на которого она ненароком налетела, Мила узнала. Им оказался писарь, с которым она давеча беседовала у дуба. Правда, сперва Мила усомнилась в своём выводе, так как писарь был уже в академической форме и благодаря этому выглядел на редкость, эм-м, позорно. Серые узкие штаны, заправленные в сапоги чёрной кожи, нисколько не смотрелись на его полных ляжках и кривых ногах.
– И вы меня. Я тут зря посреди дороги торчу, надо было ближе к обочине отойти… А, это ж ты Лебёдушка, – оказалась узнана она.
– Да, я это, – улыбнулась Мила в ответ. – А чего это ты тут столбом стоишь? Любуешься на что?
– Нет, одногруппника поджидаю.
Сказав так, писарь постарался принять позу посолиднее. Он выпрямился, гордо выпячивая хилую грудь, а левую руку (ту, что прикрывал плащ на одно плечо) упёр в бок. Коротенький плащ, немногим длиннее дублета и такой же серый, из-за этого колыхнулся и лёг некрасивой складкой. Однако, судя по выражению лица, мужчина чувствовал себя настоящим франтом.
– Эм-м, – скрыла за мычанием усмешку Мила и присмотрелась как к серебристому нашейному платку писаря, так и к вышитому на его плаще символу. – Ничегошеньки в этих каракулях не смыслю, но никак ты для себя воздушную стихию выбрал?
– Верно. И однажды я весь покроюсь серебром, как бесценная статуя, ха! – тут писарь демонстративно хохотнул, однако Мила его нисколько не поняла.
– Зашибись перспектива. То есть ты рад, что серебряной чешуёй покроешься, что ли?
– Не-е, я про то, что чем больше курсов пройдено, тем больше цвета выбранной стихии в одежде, – пояснил писарь и вновь удивился. – Чего? Неужели и этого ты не знала?
– Да не интересовалась я никогда магами, – вмиг раздражилась Мила.
– Так маги что хотят носят, это в академии свои правила.
– И что? Только я в полном пролёте и ничего о них не ведаю? – взъелась она, но писарь не принял её тона. Он ответил на полном серьёзе:
– Ну-у, не могу сказать наверняка. Только как же сюда поступать, если понятия никакого вообще ни о чём не иметь?
– Эй, Свен, – вдруг окликнул писаря кто-то в наряде, схожем с его собственным как две капли воды. – Я закончил, так что пошли скорей к нашим. Куратор нас долго ждать не будет.
«Свен», – повторила про себя Мила, чтобы запомнить имя.
– Ну, лады. Мне пора, Лебёдушка.
«Как это пора?» – глупо прозвучало у неё в голове, и Мила даже запаниковала. Наставления Люция Ориона нисколько не отложились у неё в памяти, так как возвращаться в академию она вовсе не собиралась. Вот только теперь ей светила исключительно студенческая жизнь и…
Мила оказалась растеряна донельзя!
«Он единственный, кого я тут знаю!» – поняла она и, чтобы писарь остановился, даже ухватила его за локоть.
– Погоди, Свен! А где мне форму взять? И где тут расписание посмотреть можно?
Вынужденно мужчина остановился. Лицо его при этом выразило очевидное недовольство, а голос зазвучал с лёгким раздражением.
– Я вообще-то спешу.
– Так ответь скорее и иди.
Несмотря на требовательный тон, Мила жалобно уставилась на писаря, и тот, вздохнув, решился на помощь. Он спросил:
– Ты к какому факультету причислена?
– Чёрной Магии.
– Чёрной Магии? – задумчиво протянул писарь и, присвистнув, на шаг назад от Милы отошёл. После чего задумчиво оглядел её с головы до ног.
– Ну да. Понимаешь, туда поступить выглядело как-то проще. А мне прям совсем неважно куда поступать было, лишь бы поступить.
Объяснение сыграло свою роль, писарь немного расслабился.
– Хм, раз ты на факультете Чёрной Магии, то тогда тебе в главный корпус надо. Там и форму выдают, и расписание у ваших висит там же.
– А у ваших нет? – поинтересовалась Мила, как можно спокойнее. От того, как писарь произнёс «у ваших», её покоробило, и ей хотелось таким вопросом осадить собеседника.
– Конечно. У всех остальных внутри факультетских корпусов. Но, когда меня предупредили, что ваш декан не любит, чтобы возле его дома посторонние шастали, то я сразу понял отчего у вас всё не как у людей.
– То есть? Причём здесь вообще его дом? – неподдельно растерялась Мила, но на этом моменте в разговор снова вмешался незнакомый ей первокурсник.
– Да скоро ты, Свен? Пошли уже, опаздываем.
– Сейчас-сейчас, иду, – ответил Свен и вновь перевёл взгляд на Милу. – У факультета Чёрной Магии из своих помещений только отдельно стоящая кафедра некромантии. Знаешь об этом?
– Да, – уверенно солгала Мила, хотя такое даже не предполагала. Мэтр Орион, конечно, сказал, что эта кафедра стоит обособленно, но большего не сообщил.
– Так вот, по идее у вас там расписание висеть должно. И, по идее, большинство лекций по чёрной магии там же проходить должны. Но не проходят. Начитка лекций по вашим предметам ведётся исключительно в главном корпусе.
– Ну, так на этой кафедре запахи. Из-за них видимо, – растерянно пояснила она.
– Ага, из-за них. Или из-за того, что ваш декан, нисколько о запахах не заботясь, часть нижних этажей кафедры в качестве личных апартаментов использует. Сама решай, что здесь вернее, – он многозначительно посмотрел на неё и добавил. – Ладно. Давай, покеда. Мне правда пора.
– Пока, Свен.
Глядя мужчинам вослед, Мила задумалась и вследствие своих дум с возмущением подбоченилась.
«Специфические запахи, – презрительно фыркнула она, припоминая слова мэтра Ориона. – Сказал бы уж напрямую, что профессору приживалы не нужны. Как же, будет вонять там, где какие-никакие, а эльфы живут».
Мысль о том, что кое-кто конкретно обнаглел, прочно засела в мозгу воинственной Милы Свон. И перебирая пальцами свои последние два медяка она достаточно быстро пришла к решению, что ни за что на свете не станет платить за общежитие, если некая комната должна ей предоставляться бесплатно.
«Нашли дойную корову!» – пыхтела от злости Мила, хотя коровой, тем более дойной, её бы никто не назвал.