Юрий Витальевич Яньшин
Формула Бога. Восхождение
– Да-а, – протянул Захария, – невеселое повествование, как я погляжу. Что ж, значит, ты уже во втором поколении служишь в ангельском воинстве? Династия? Ну, хорошо, что хоть за тебя у матери душа не трепещет.
– Почему же не трепещет? – лукаво скосив на него глаза, спросила она.
– Ну-у, – потому что работа секретарем чуть менее опасна, чем работа спецназовцем, – улыбнулся он ей в ответ. – Правда, тут тоже имеются свои риски, если учесть то, с каким начальством тебе приходится иметь дело ежедневно.
– А с чего ты взял, что я не состою в «спецназе»? – вкрадчиво поинтересовалась она, заглядывая ему прямо в зрачки.
– То есть как это, состою?! – не понял он. – Ты же – секретарь. Или я настолько отстал за тридцать лет, что ничего не понимаю в происходящем?!
– Не столько отстал, сколько никогда этим не интересовался. Уже более ста лет, как в спецназ начали принимать и девушек. Двадцать лет назад я подала заявку о зачислении меня на вольные курсы слушателей Высшего Ангельского Специального Военизированного Училища, где и занимаюсь раз в неделю без отрыва от основного места работы. Для краткости я называю это «секцией». Вчера, я как раз и была на секции. Так как я всего лишь «вольный слушатель» и посещаю занятия раз в неделю, то мое обучение вместо положенных пяти лет, растягивается на двадцать пять. Папа настоял на этом, в надежде, что за четверть века мне это надоест, и я поменяю планы.
– Но…
– Но у меня папин характер, поэтому я никогда не меняю принятых ранее решений, – опять лукаво улыбнулась она. – И вообще, долго мы тут будем торчать?! Кто-то мне обещал прогулку…
– Ах, да, прости меня, пожалуйста. Сам вижу, что кавалер из меня еще тот…
– Вижу, – притворно грустно вздохнула она, но не удержалась и, схватив его за руку, потащила из двора на улицу, говоря на ходу, – у тебя, надеюсь, есть хотя бы примерный план мероприятий?
– Неа, – беззаботно ответил он. – Я же не знаю ничего о твоих предпочтениях, поэтому понадеялся на экспромт.
– Ну вот! – воскликнула она, всплескивая руками. – Я так и знала! Что за кавалеры пошли в последнее время?! Ровно телята. Кажется, я уже догадываюсь, кто из нас сегодня будет кавалером.
– А я, кстати, и не против этого. Я могу петь и вторым голосом. В моем почтенном возрасте это не позор.
– Все мужчины одинаковые. Как до дела доходит, так они сразу начинают ссылаться то на возраст, то на болячки. Ладно. Такова наша доля женская – быть мужчинами в критической ситуации.
– Ваша воля мадемуазель – наше исполнение, – ернически заявил он, когда они уже подходили к телепорту.
– Хорошо. Как ты насчет того, чтобы сходить в киношку? – спросила она, прищурившись и слегка наклонив голову, как спаниель. Этот наклон головы и сходство с шустрой собакой окончательно настроили его на игривый лад.
– Я – за! – поднял он обе руки кверху. – Куда пойдем?
– Я вчера, как раз, читала афишу. Сама сегодня собиралась сходить. В «Авангарде» сегодня дают «Летят журавли» в цветном исполнении. Я когда-то смотрела, когда еще маленькая была. В общем, плохо помню сюжет. Помню только, что грустно там все кончалось. А в «Оазисе» идет комедия «Гараж». Этот фильм вообще не помню. Кажется, не видела. До начала обоих сеансов осталось 15 минут. Остальные кинотеатры не запомнила.
– И что ты выбрала? – с интересом спросил он, так как хорошо помнил оба этих фильма, и ему было любопытно, какой из фильмов она предпочтет в итоге.
– Не хочу сегодня грустить, – прямо заявила она.
– Добро, – принял он ее точку зрения. – «Авангард» я знаю где, а вот «Оазис» что-то не припомню.
– Это на Чебурашкинской. Рядом с «Пирамидой».
– Какой-какой?! – переспросил он, думая, что ослышался.
– Чебура… Тьфу. Гостомысловской. Но все ее так называют, потому что там, у входа в «Детский Мир» стоит огромный плюшевый Чебурашка и всем говорит: «Приходите еще».
Гостомысловскую он знал. И уж тем более знал, где находится «Пирамида» – музей ранней античности.
– Отлично. Тогда давай оба до «Пирамиды», – сказал он и они, все, также дружно взявшись за руки, шагнули в круг телепорта.
XXIV
Через пару секунд они стояли возле громадного стеклянного здания, стилизованного под древнеегипетскую пирамиду. А чуть подальше от нее в окружении частокола пальм высилось розоватое здание похожее одновременно на Тадж-Махал и Топ-Капу с мелькающей огнями вывеской «Оазис». Народу в фойе кинотеатра было много, и Захария опасался, что ему не хватит билетов, поэтому оставив Ирию возле колонны розового порфира, мужественно ринулся на штурм кассы. Штурмовать, к счастью, не пришлось. Билеты еще оставались. Билеты, не без тайного умысла взял в самом последнем ряду. Зрительный зал практически ничем не отличался от тысяч таких же залов, находящихся от него в миллиардах километров. Честно сказать, Захария не ожидал, что местные мастера киноиндустрии, так смогут обработать кадры довольно старого фильма, что он получив голографический эффект и объемный стереозвук заиграет всеми красками и таким образом превратят непритязательный сюжет фильма, снятый на одном единственном плане, в красочное повествование. Он с удовольствием позволил себе окунуться в давно всем известные перипетии фильма, с легкой тенью ностальгии отмечая известные всем советским людям «крылатые фразы». Он несколько раз бросал косые взгляды на свою спутницу, желая выяснить ее реакцию на то или иное действие героев фильма при случае охотно дать пояснения, если возникнет в них нужда, но девушка, не отрываясь от экрана, словно бы забыла о его существовании. Это слегка обижало и напрягало. Где-то с середины фильма, он и сам почувствовал, что с публикой в зале творится что-то необъяснимое. Ни шороха, ни скрипа, не говоря уже о смехе. Если бы сейчас кто-то прекратил вдруг сеанс, то запросто могло возникнуть ощущение, что находишься не в кинотеатре, а в музее мадам Тюссо . Когда показ окончился и в зале вспыхнул свет, публика начала отходить от оцепенения, но и это действо с ее стороны было каким-то вялым и неуверенным. Он взглянул на свою девушку. Вид у той был обалдевший и пришибленный. Он сначала было засмеялся, так неловко и нелепо выглядела его спутница, а потом осекся, напоровшись на ее непонимающий и недоумевающий взгляд.
– Что это было? – медленно выговаривая слова, будто все еще не до конца пришла в себя, проговорила она. – Там ясно было написано, что это комедия.
– Ну да! Конечно комедия. Я несколько раз уже смотрел ее. Мне нравится, – бодро ответил он.
Она посмотрела на него с какой-то материнской жалостью в глазах, как будто он был ее единственным ребенком, да и то больным на всю голову. Затем, молча, встала с кресла и побрела, едва не запинаясь к выходу. Он поспешил за ней, явно не понимая ни ее реакции, ни реакции окружающих на бессмертное творение Эльдара Рязанова. Уже выйдя на свежий воздух, он попытался выяснить причины ее неадекватной, по его мнению, реакции. На его вопросы о том, что не так, она сначала только хмурилась и отмалчивалась. В конце концов, это ей самой надоело и ее прорвало. Короткие, как экономные пулеметные очереди фразы срывались с языка симпатичной девушки и обличительным градом посыпались на ни в чем не повинного в людских грехах ангела:
– Да какая же это комедия?! – в запале восклицала она. – Три десятка взрослых, и судя по всему серьезных людей, из диалога которых я поняла, что все они научные сотрудники одного учреждения, призванного охранять животных, заперты в музее таксидермии. Ничего себе охрана редких видов животных?! Я так же поняла, что они принадлежат к разным ступеням научной иерархии. И о чем они спорят, оставшись после работы? О проблемах науки?! Нет. Об оздоровлении отношений внутри коллектива?! Тоже нет, а зря. А о чем же тогда?! О каких-то огороженных кирпичом участках, если не ошибаюсь, примерно 20-ти квадратных метров каждый, под названием «гараж». Для чего?! Для того, чтобы поставить туда индивидуальное транспортное средство. Но позвольте, а причем тут стены научного заведения? Эти люди, вообще, чем занимаются? Какие научные проблемы решают? Или они собрались на ярмарку своего мещанского тщеславия?
– Видишь ли, – попробовал вставить он.
– Вижу. Ты хотел, чтобы я высказалась? Я высказываюсь. Потерпи, я скоро закончу, – перебила она его в пылу полемического задора с самой собой. – Что уж это за такие волшебные квадратные метры и где они находятся, если из-за них готовы продать Родину и дом, в котором родился?! Почему ты смеешься? Разве я сказала что-то смешное?!
– Нет-нет, все нормально. Это я так, – поспешил он успокоить ее.
– Словно дикие животные в Колизее, о которых я читала, они готовы разорвать друг друга на части, забыв о своих семьях, голодных детях ждущих их дома и прочем. И почему кучка людей, научный ранг которых, судя по всему выше остальных, присвоила себе право распоряжаться судьбами остальных людей?! Наоборот, чем выше заслуги перед обществом и наукой, тем скромнее должен вести себя их носитель. Подкуп, шантаж, грязные сплетни и намеки – все идет в дело. По-твоему я должна смеяться над этим? Ни одной светлой личности! Ни одного положительного персонажа, – не унималась Ирия.
– А как же Малаева? – вставил-таки слово Захария.
– Это какая, Малаева? – морща лоб, спросила она.
– Маленькая такая, с печальными глазами, – вспомнил он образ Ахеджаковой.
– Э-э, нет! Я сама женщина, и меня печальными глазками и тихим голоском не проведешь. Ее героиня, хитрая, как степная лисица. Именно она является самой безжалостной и беспринципной особой во всей этой компании троглодитов, не считая директрисы рынка. В этой развеселой компании беспринципных людоедов, она является главным упырем. Полетела отвоевывать, причитающиеся ей квадратные метры, попутно бросив своего маленького ребенка, вспомнив о нем лишь однажды, да и то вскользь. Притворившись особо несчастной, для успешного манипулирования чувствами окружающих, еще не до конца покрытых шерстью, выхлопотала себе не только «место под солнцем», но и бесплатный ремонт своего авто. И тут же успокоилась, когда гроза миновала, забыв о тех, о ком она еще так недавно вещала. А когда пошла вторая волна, то она, украв ключ, опять оказалась на коне, впереди восставших во всем белом и чистом! Усовершенствованная и адаптированная копия попа Гапона.
– Э-э, – собираясь с мыслями от такого неожиданного ракурса в представлении сюжета, – проблеял он, разводя в бессилии руками, – гротесковые формы и применяемые гиперболы…
– Да я плакать хотела от этих гротесковых форм! Во рту горько, будто хины нажралась! Пошли отсюда скорей.
Ему ничего не оставалось, как только еще раз разведя руки, последовать за ней. «Или у девочки чувство юмора отсутствует напрочь, или же у меня вконец оно испорчено длительным общением с землянами» – думал он, бережно беря под руку юного кинокритика. Несомненным было одно, эта невысокая молодая почти еще девочка за три дня знакомства уже во второй раз удивила его зрелостью и неординарностью своих суждений. Тем временем она уже немного остыла и уже совершенно спокойным голосом спросила:
– Ну-с, кавалер, куда направим свои стопы?
– Горечь хины требуется чем-то перебить, – осторожно начал он. – Как ты насчет кафе?
– Я пока не голодна, да и мороженое мне нельзя, а я запросто могу там сорваться и облопаться, – уныло ответила она. И тут же продолжила. – А вместе с тем мне необходимо избавиться от стресса. А что у нас лучше всего помогает от него избавиться?
– Не знаю, – растерялся он, – может какие-нибудь положительные эмоции, спокойная и непринужденная обстановка, мягкий приглушенный свет, неспешная беседа, способная провести курс общей релаксации. В общем, так как-то.
– Верно! – воскликнула она. – Ты просто читаешь мои мысли! Идем!
– Куда?
– В кабак, конечно! – со смехом ответила она и потянула в сторону телепорта. – Сам же перечислил все признаки пивнушки, а теперь в отказ пошел?
– Да я как-то не имел в виду ничего подобного, – морща лоб и вспоминая места, подходящие под описание, произнес Захария. – Есть, правда, одно местечко. И если за тридцать лет оно не закрылось, то можно его посетить.
– Какое? – живо откликнулась боевитая девица.
– В переулке Голубых Орхидей, было тихое местечко, излюбленное философами и нетребовательными к еде посетителями…
– Это где такой? Я хорошо знаю Город, но что-то не помню такого переулка, – сдвинула она серьезно бровки, но ее губы продолжали улыбаться. – В какой притон ты собираешься меня затащить, бедную и несчастную?
– Что ты такое говоришь?! Какой притон? Я и слов-то таких не знаю, – испуганно забормотал он. – Просто маленькая таверна. А переулок находится слева от центрального входа в «зоосад». Он совсем крошечный – пара двухэтажных домов, которых и разглядеть то трудно из-за разросшихся вокруг кипарисов.
– Что-то такое припоминается. Вроде бы летнее кафе, прямо под деревьями, внутри дворика – не слишком уверенно протянула она.
– Вот именно. Ну, что идем?! Или боишься? – насмешливо щуря глаза, спросил он.
– Я боюсь только за папу. Больше меня ничем не напугаешь, – тихо, но твердо заявила Ирия и шагнула в телепорт, не выпуская при этом руки своего провожатого.
И действительно, маленькая таверна с неброской надписью над входом «Бочка Диогена» не сразу бросалась в глаза случайным посетителям. Двери были приглашающе распахнуты. Внутри было темно, лишь неяркий свет у барной стойки указывал правильное направление. Они подошли к стойке. За ней сидя в пол оборота к посетителям сидел бармен – пожилого вида мужчина, читающий газету. Услышав шаги входящих, он ленивым жестом сложил свое периодическое издание и повернул к ним свое лицо. Вид он имел почти отталкивающий. Непропорционально большая голова с всклокоченной в разные стороны шевелюрой и такой же бородой, испещренное многочисленными шрамами лицо, вывернутые в сардонической улыбке толстые как оладьи губы могли внушать все что угодно кроме приязни. Несколько мгновений он пронзительным взглядом одного глаза, второй был прикрыт, окидывал парочку, нарушившую его одиночество. А затем неожиданно расцвел в улыбке, так неестественно выглядевшей на общем фоне лица:
– Ба! Какие люди к нам пожаловали?! Захария, тебя ли видит мой подслеповатый глаз?! – воскликнул обрадовано он, вставая со своего стула.
– Узнал!? Ну, спасибо, брат, Эзоп! Значит, я не слишком изменился, – в тон ему ответил Захария. – Позволь тебе представить мою спутницу. Ирия Литвинова, будущий спецназовец ангельского войска, а в настоящий момент мой личный гид-экскурсовод.
– Ирия, – представилась она бармену, протягивая руку для пожатия через барную стойку и уже поняв, кто перед ней.
– Эзоп – владелец и по совместительству бармен сего заведения – просто и без затей представился он, осторожно пожимая ее руку своими мозолистыми ручищами.
– Скажите, вы ведь тот самый знаменитый философ и баснописец?! – заговорила она, уже нисколько не смущаясь необычного вида того, кто стоял напротив.
– Не каждый философ может быть барменом, но каждый бармен – обязательно философ, – осклабился он в улыбке. – А насчет знаменитости, то соглашусь, но с маленькой поправкой. Знаменит, но в очень узких кругах.
– А скажите, – не унималась бойкая девица, – почему ваше заведение называется «Бочка Диогена», ведь мы все знаем, что в Древней Греции бочек никогда не делали?
– Семь тысяч сто восемьдесят четыре! – воскликнул он, радостно оглаживая свою растрепанную бороду.
– Извините, не поняла. Что вы сказали?
– Я сказал, что вы семь тысяч сто восемьдесят четвертая кто задает мне этот вопрос, – с улыбкой на обезображенном лице ответил Эзоп. – На это все и рассчитано. Такой, с позволения, рекламный трюк для заманивания посетителей. В рекламном буклете для туристов, где указаны интересные для времяпрепровождения места, указано название моей таверны, и они движимые праведным гневом от моей исторической безграмотности спешат высказать мне в лицо свое нелицеприятное мнение…
– А-а-а, поняла! – захлопала в ладоши девушка. – они приходят и становятся вашими клиентами, а вы обретаете высокоинтеллектуальных собеседников и они становятся, автоматически, тем узким кругом в которым вы обрели известность! Поразительно! Я никогда бы не догадалась до этого!
– Давненько я тебя не видал. Лет двадцать, – обратился Эзоп уже к Захарии.
– Тридцать почти, – поправил его тот. – Свободные столики есть?
– Конечно, есть. Ты же знаешь, основной контингент подтягиваться начинает только к вечеру. Проходите. Держи, – протянул он ему винную карту. – Я подойду к вам через пять минут.
– Спасибо, дружище. Прошу присоединиться к нам.
– Да-да, присоединяйтесь, пожалуйста, – быстро закивала головой Ирия.
Она начала оглядываться в темном помещении, с надеждой отыскать впотьмах свободный столик, но Захария взяв ее под локоток, уверенно повел в противоположную от входа сторону. Пройдя в темноте еще немного, они оказались во внутреннем дворе таверны, напоминавшем римский атриум, но в отличие от него густо обсаженный кипарисами. Между деревьями и под ними стояло около десятка небольших и грубо сколоченных деревянных столиков и таких же грубых на вид треножных табуретов. Занятых столиков было всего два. За одним сидела уже немолодая парочка, судя по всему супругов, а за другим четверо почтенных старцев вели неспешную беседу о чем-то высоком и одухотворенном, судя по их просветленным лицам. Захария с Ирией выбрали место в уголке дворика в тени высокого, как свеча кипариса. Девушка огляделась по сторонам, ища официанта:
– А где официант? – шепотом спросила она Захарию.
– Здесь нет официантов, – так же шепотом ответил он ей. – Эзоп сам разносит вино.
– А кто будет подавать закуски к вину?
– Закусок здесь тоже нет, – улыбнулся Захария.
– А как же тогда? – удивилась Ирия.
– Но ведь ты же сюда не есть пришла, а снимать стресс в тихой и умиротворяющей обстановке, ухмыльнулся он и протянул ей винную карту для ознакомления.
– Ты давно его знаешь? – спросила она, листая страницы.
– Да. Что-то около двух с половиной тысяч лет. Мы познакомились с ним, когда он служил уже у Иадмона, а я был в теле заместителя начальника гарнизона Самоса.
– И на чем же вы сошлись?
– На любви к поэзии. Даже сам пробовал писать немного, но до Эзопа – все равно, что до Луны. По вечерам многие собирались слушать его стихи и басни.
– А почему же ты не выкупил его, ведь, насколько я помню, он очень страдал в неволе?
– Я пытался, причем неоднократно, – слегка обидевшись, пояснил Захария. – Но жадный хозяин всякий раз поднимал на него цену, после очередной договоренности. А когда я, отчаявшись, решил устроить ему побег, то нас поймали.
– И что? – с придыханьем спросила она.
– Ничего, – пожал он плечами. – Нас разжаловали и сослали в еще большую глухомань – на Икарию, а последствия его поимки ты можешь и сейчас наблюдать на его лице.
– Эти шрамы, которые так и не затянулись?! Чем же его били? – дрожащими губами произнесла она все так же тихо.
– Плетьми из гиппопотамовой кожи. От них шрамы остаются навсегда, – флегматично поведал он.
– Слушай, – резко сменила она тему, – я тут пролистала все, но ничего не поняла. Тут нужен специалист. Такой, как ты. Что посоветуешь?
– Возьми черное хиосское. Оно не крепкое и приятное на вкус, – со знанием дела посоветовал он.
Через минуту, слегка прихрамывая на левую ногу, появился и сам хозяин заведения, облаченный в фартук поверх длинной рубахи с засученными до локтей рукавами.
– Ну, гости дорогие, на чем остановили свой выбор? – поинтересовался он.
– Девушке, пожалуйста, двести грамм черного хиосского, а мне тоже двести, но алонийского.
– А что, закуски у вас совсем никакой нет? – с надеждой в голосе поинтересовалась Ирия.
Эзоп порылся у себя в фартучном кармане и достал оттуда на стол целую пригоршню грецких орехов и пассатижи. Вид пассатижей среди орехов привел девушку в удивление и восторг одновременно.
– Только для любимых гостей! – сопроводил он словами свой подарок.
– Очень тронута! – не сдержалась и прыснула она смехом.
Не слушая ее благодарностей, тот развернулся и заковылял внутрь здания.
– Знаешь, – сказала она, – а мне все это уже начинает нравиться. – Я, пожалуй, запомню это местечко.
– Ну, так, – бодро заухмылялся кавалер, – наше турагентство веников не вяжет…
– А если вяжет, то только фирменные?! – подхватила она.
– Именно! – многозначительно поднял он палец кверху.
– Почему ты заказал всего по двести грамм, это же ведь меньше одного стакана будет? Мы, что, не собираемся здесь задерживаться? Или это только для затравки? – испытующе взглянула она на него.
– Сама все увидишь, – подпустил он тумана.
– Ты случайно не знаешь, почему он живет здесь, а не в европейском секторе, ведь там же есть греческий кластер, ему, наверное, грустно здесь без своих соотечественников? – поинтересовалась сердобольная Ирия.
– Знаю, – кивнул полковник. – Несмотря на то, что у нас тут считается Рай в прямом и переносном смысле, значения этого слова, европейский сектор, по сравнению с нашим, сохранил в себе некий отпечаток сословной кастовости. С годами это конечно сгладится и исчезнет окончательно, но пока мы имеем то, что имеем. Он уже давно тут живет, почти, что с самого образования нашего сектора.
– Поясни?! – округлила она свои прекрасные глаза. – Насколько я знаю, никаких графов и баронов в европейском секторе нет. Если бы это сохранилось, то был бы непременный скандал. Или я опять чего-то не поняла?
– Верно, – согласился с ней Захария. – Герцогов и всяких там баронов нет. Все равны. Формально. Однако же, если здесь мы знаем его в первую очередь как философа и писателя древности, то там, прежде всего, вспомнят, что он был рабом, и уж потом только скажут, что, да, чего-то он там пописывал.
– Какой ужас! И ты так спокойно говоришь об этом?! – ее щечки тут же запылали праведным гневом, а кулачки невольно сжались.
– Время, – сказал тихо Захария, и повторил опять, – время – великий стиратель и уравнитель. Так что, положи назад скальпель, которым ты уже размахиваешь, собравшись вскрывать гнойники общественного несознания и недоразвитости.
Пока они так тишком перепирались Эзоп уже медленно, подволакивая ногу, подходил к ним, держа в охапке большие и маленькие глиняные кувшинчики. Подойдя к столу, он стал неспешно разгружаться от своей ноши, не позволяя Захарии себе хоть чем-то помочь.
– Ой! – воскликнула девушка, отодвигая орехи в сторону, чтобы освободить пространство. – Сколько кувшинчиков?! Какая прелесть! А зачем так много?
– А затем, – наставительно произнес Захария, – что в одних кувшинчиках, как ты выразилась, находится вино, а в других – вода.
– Вода?! Я слыхала, что древние греки на своих симпозиумах с гетерами, – тут она на миг запнулась, но быстро справилась с собой и продолжила, – пили разбавленное вино. Это такая традиция?
– Скорее необходимость, – вставил Эзоп. – Я смотрю, вы у нас девушка целомудренная по всем направлениям, поэтому и не знаете, что большинство греческих вин без воды просто невозможно употреблять.
– Неужели такое крепкое?!
– Нет. Просто очень густое. Гораздо гуще, чем сироп. Его можно есть как варенье – ложкой. Вот – посмотрите, – и с этими словами он наклонил один из кувшинчиков в другой, только пустой и подождал пока медленно и тягуче содержимое одного из них не начало переваливаться в другой. Вывалив, таким образом, грамм пятьдесят дегтеобразной пахучей массы он взял кувшин размером побольше и долил туда воды. – Подождите пару минут, а затем можете смело пить.
– Винный концентрат! Замечательно! – воскликнула, пораженная Ирия.
Эзоп присел на свободный треножец и мужчины еще раз, каждый со своим вином, проделали ту же нехитрую операцию.
– У вас такое разнообразное винное меню, – продолжала щебетать девушка, – неужели вы сами производите все эти сорта?
– Нет, конечно. Меня им регулярно снабжают соотечественники из евросектора, – ответил Эзоп, вертя в ручищах свою порцию вина.
– Ну, что? Я думаю уже можно попробовать, не так ли? – обратился ко всем Захария. Эзоп согласно кивнул на это предложение.
– За встречу! – провозгласил хозяин заведения, вставая. – Ибо только встреча после длительной разлуки приносит искренние минуты радости!
– За встречу! – поддержали его наши посетители, так же вставая со своих мест. Вино на вкус было терпким и пряным. И даже, несмотря на то, что было холодным, видимо Эзоп достал его из подвала, все равно приятно и бархатно обжигало гортань. Когда первый заход бы исполнен, юная особа продолжила свой допрос «с пристрастием»:
– Вы сказали, что вино привозят ваши соотечественники, а вам не грустно здесь одному, без них? – спросила она, явно игнорируя нахмуренный взгляд своего кавалера.
– Почему одному?! – удивился Эзоп. – Посетители у меня не переводятся никогда, да и без соотечественников я не остаюсь. Они каждый день приходят сюда, ко мне. Да вот хотя бы взгляните вон на ту четверку, – указал он кивком головы, – они ведь тоже из греческого кластера.
– Мне мой спутник поведал, что вы здесь чуть ли не с самого начала, – продолжала она терзать ресторатора. – Скажите, мне очень важно знать, поверьте не из праздного любопытства, почему вы променяли вполне себе обжитое место на только что сформированный сектор?
– Как сказал один из героев кинофильма по чеховским рассказам: «В Греции все есть!», а особенно много философов. Плюнь в прохожего – обязательно попадешь или в Ксенофонта или в Теофраста, – усмехнулся он. – А я предпочитаю жить в соответствие со словами, сказанными мною еще двадцать пять веков назад: «Лучше быть клювом цыпленка, чем хвостом тигра». Здесь я единственный философ, кто сочетает приятное с полезным – веду философские беседы и пополняю свой банковский счет, являюсь председателем неформального философского общества, которое регулярно собирается по средам. Ко мне сюда заглядывают частенько и из азиатского сектора, а уж Гийясаддин Нишапури вообще отсюда не вылезает.
– Простите, вы сказали Гийясаддин Нишапури? Это имя мне не известно.
– Омар Хайам, – тихонько подсказал ей Захария.
– А-а-а! Ну, тогда понятно! – засмеялась девушка. – Он всем известный любитель горячительных напитков. А все-таки, признайтесь, что это хоть и веская, но не единственная причина вашей, так сказать эмиграции? Только серьезно.
– Если серьезно, – задумчиво произнес он, наливая опять в свой кувшинчик, – то по большому счету, я ведь не совсем грек, вернее будет сказать, совсем не грек, а фракиец.
– И что? – непонимающе воззрилась она на него.
– А то, что как говорят в Одессе это не одно и то же. Тамошнее общество, достаточно однородное как по генотипу, так и по кастовому мировосприятию, зараженное снобизмом не принимало меня тогда, да и сейчас не спешит раскрыть объятия перед своим пасынком. Здесь же, общественный дух самосознания нивелирует все шероховатости, связанные с прошлым воспитанием и так называемым «зовом крови», что меня вполне устраивает.
В это время во двор, из темноты таверны вошли еще несколько человек. Эзоп мгновенно, и кажется даже, что с каким-то облегчением, соскочил со своей табуретки, чего вряд ли можно было ожидать от его массивного и неловкого телосложения, и заспешил навстречу новым гостям. Трое прошли в дальний конец дворика, а четвертый, со свернутой в трубку газетой, занял соседний с нашими героями столик. Вот этот четвертый больше всего и заинтересовал своим появлением Захарию. Несмотря на погожий день, одетый в безукоризненный черный костюм с галстуком, пожилой, седой, с отчетливо выраженной носогубной линией, опущенными уголками губ и выразительными глазами, он чем-то смахивал на старого, умудренного жизнью и невзгодами, но не сломленного бульдога.
– Ага. Вот тот, кто мне сейчас и нужен больше всего, – прошептали губыангела. Он встал из-за столика и направился к соседнему, за которым расположился пожилой клиент, небрежно бросивший свою газету на столешницу и барабанивший по ней своими пальцами незатейливый мотивчик в ожидании Эзопа.
– Ты куда?! – с тревогой в голосе спросила Ирия.
– Я сейчас, – бросил он ей на ходу.
Подойдя к столику с одиноко сидящим клиентом, он поздоровался:
– Здравствуйте, уважаемый Лев Николаевич!
Клиент оторвал взор от столешницы и поднял его на нарушителя своего уединения.
– Здравствуйте, – вежливо, но несколько суховато поздоровался он в ответ. – Простите старческую забывчивость, никак не признаю вас. Где я имел честь быть вам представленным?
– Простите меня еще раз великодушно, – рассыпался в извинениях полковник. – Я не имел чести быть лично с вами знакомым. Меня зовут Захария.
– Захария?! – вопросительно выгнул бровь старик. – Это не тот ли Захария о котором кричат второй день все газеты Рая? Кавалер. И полковник, кажется? Простите, я плохо разбираюсь в воинских званиях.
– Скорее всего я, – просто и не чинясь ответил тот.
– Я польщен вашим вниманием, – отстраненно и без всяких интонаций в голосе проговорил пожилой райанец носивший имя Лев Николаевич. – Но право слово, нахожусь в легком недоумении от подобного внимания к моей скромной персоне со стороны такой знаменитости.
– Прошу не сердиться на меня за вторжение в ваше личное пространство, – опять начал расшаркиваться он перед седовласым, – но я сам искал и не находил удобного повода, чтобы встретиться с вами, и вот повод сам нашел вас.
– Вот как?! – немного смягчился суровый старик. – Что ж, раз уж от повода мне никак не отвертеться, то милости прошу, присаживайтесь.
– Извините еще раз, так получилось, что я не один, а со спутницей…
– Ну так зовите ее сюда, места хватит всем – уже без тени былой сухости заявил он.
– Эээ… – нерешительно замялся Захария, – мы пришли сюда немного раньше вас и у нас уже все заказано. Может, вы согласитесь сесть к нам? Поверьте, это будет для нас большой честью.
– Право даже не знаю, молодой человек, вы ставите меня в неловкое положение, – задумчиво произнес он. – Удобно ли? А хозяин не обидится?
– Эзоп?! Да, что вы?! Наоборот. Уплотнившись, мы только освободим место для новых посетителей, которые, по-моему, уже начинают собираться, – с пылом опроверг он опасения собеседника.
– Да. Это, пожалуй, существенный аргумент, – не стал тот артачиться и поднялся со своего места.
Подведя пожилого мужчину к своему столику, он представил его, поднявшейся навстречу Ирии:
– Ирия, познакомься, это Лев Николаевич Гумилев – выдающийся русский ученый-историк, писатель, этнограф и археолог…
– И автор пассионарной теории этногенеза, – закончила за него юная спутница, смущенно улыбаясь.
– О-о-о! Я и не знал, что могу быть известным среди молодых, да еще таких прехорошеньких девушек! – воскликнул он, чем еще больше смутил ее. – Никогда не думал, что молодежь может интересовать подобная проблема?!
