Юрий Витальевич Яньшин
Формула Бога. Восхождение
– Дети! Все смотрим на меня! – закричала и захлопала в ладоши Ирия. Гомонящая толпа разом притихла и уставилась на незнакомую тетю вдруг решившую тут пораспоряжаться. – Меня зовут тетя Ирия! Я предлагаю вам поиграть в интересную игру. Давайте представим, что все вы здесь из сказки, а вокруг вас сказочное королевство. Сказку про Золушку все знают?!
– Да! Да! – послышались голоса вразнобой.
– Вот и давайте представим себе, что все мальчики это прекрасные принцы, а все девочки – красивые Золушки.
Мальчики дружно согласились быть прекрасными принцами, а девочки не возражали, так уж и быть, оказаться ненадолго Золушками.
– А куда должен сопровождать Золушку каждый порядочный принц?! – задала она вопрос на засыпку новоявленным актерам ТЮЗа.
– Под венец! – все с таким же энтузиазмом загалдела толпа молодых аристократов. Стана только прыснула в кулачок, а Захария начал так громко и заразительно смеяться, что даже сломался от хохота пополам, вгоняя в краску девушек и заставляя искренне недоумевать слишком сообразительных ребятишек.
– Да нет же! Это еще рано! – закричала Ирия, еле сдерживая порывы смеха. – Перед венцом куда он ее должен повести?!
Дети стали неуверенно переминаться с ноги на ногу. Послышались предположения:
– К папе?
– Нет. К маме!
– Домой?
– В баню! – наконец, догадался кто-то.
Новый приступ хохота разнесся со стороны взрослых. Но на этот раз их смех поддержали и все дети, кроме одного, того самого кто сделал это предположение.
– И чего вы все смеетесь?! – недоуменно оглядывая окружающих громко, так, чтобы было всем слышно, заявило дите. – Она кто?! Золушка! Значит в золе вся перепачканная! Куда же ее еще вести в таком виде?! На бал что ли?
Доводы ребенка показались настолько убедительными для всех, что смех сразу прекратился.
– А ты сообразительный малый, – обратился к нему Захария, – но все же я думаю, что Золушка успела умыться до того как встретила принца. А вот насчет бала, ты попал в самую точку. Правильно я говорю? – обратился он уже ко всем.
– Да! – дружно ответили дети.
– А сейчас, – тут же подхватывая его инициативу, обратилась Ирия к детям, – каждый принц, как галантный кавалер, возьмет за руку любую из Золушек. Ну-ка, дружненько!
На несколько мгновений возникла суета, пока разбирали Золушек. Наконец с этим кое-как разобрались. Стана и Ирия стали выстраивать пары в цепочку. Однако, так получилось, что сообразительному малышу, стоящему в самом конце живой цепочки Золушки не хватило. В жизни, обычно, так и происходит – то Золушек нехватка, то принцев переизбыток. Малыш уже начинал надувать губы, готовый расплакаться от такой вселенской несправедливости, как услышал над ухом негромкий шепот ангела, присевшего рядом на корточки:
– Что брат, Спиноза, не хватило для тебя Золушки?
Тот только кивнул, еле сдерживая рыдания.
– А давай мы попросим тетю Ирию побыть твоей Золушкой? Как ты на это смотришь?
– А можно?! – не веря своему счастью, спросил тот с придыханьем.
– Ну конечно! Я думаю, что она с удовольствием согласится. Ирия, – негромко позвал он ее, – подойди сюда.
Та быстро подошла, и мгновенно вникнув в суть вопроса, взяла ладошку ребенка в свою руку. Тот просиял от нежданно свалившегося на него счастья, ведь его Золушка была самая красивая и почти настоящая.
– А теперь, мои дорогие принцы и Золушки, дружно и не торопясь идем на бал! – скомандовала уже Стана, возглавляя колонну сиятельных особ.
Вереница детей, чинно и не особо торопясь пересекла перекресток и гибкой лентой, пройдя еще какое-то расстояние, стала вливаться в распахнутую калитку детского сада, где их уже ждала старшая воспитательница. Больше всех не торопился сообразительный малыш. Ему очень не хотелось расставаться со своей Золушкой. Первой, проводив детей, вернулась Золушка.
– Ловко это у тебя получилось, как будто всю жизнь имела опыт работы с детьми, – восхитился ангел.
– Пять лет была пионервожатой в лагере. Опыт не пропьешь, – отмахнулась та от его восхищения ее педагогическими способностями.
Когда вся детвора оказалась в положенных пределах детсада, Стана вернулась к ожидавшим ее спутникам.
– Так, что там у тебя за важное дело? – спросила Стана, опять упорно разглядывая Захарию.
– Ты же у нас известный «ботаник». У тебя последние конспекты по методам статистического анализа есть? А то я на первую пару в прошлый раз опоздала из спортзала.
– Есть, – просто ответила та, – приходи вечером, дам.
– Я, наверное, сегодня не смогу, – неуверенно сказала Ирия, – давай завтра после работы забегу?
– Ладно. Я сегодня до девяти вечера. Завтра у меня как раз отсыпной после сегодняшнего дежурства, поэтому буду дома весь день и вечер.
– Что-то ты мне сегодня, подруга, не нравишься, – без всякого перехода и околичностей заявила Ирия, – да и на моего парня уж больно сильно заглядываешься…
– Не бойся, Литвинова, не уведу я у тебя парня твоего, – без тени улыбки поведала она, – потому как свой дома есть.
На это заявление, Ирия невнятно прогундосила в нос нечто вроде того, что она де и не собиралась бояться, однако никому не советует проверять это на практике, но Стана прервала ее бормотания, обращаясь уже к Захарии.
– Эй, ром, по глазам вижу, что ты в больших чинах ходишь, дай руку, погадаю тебе.
– Ой, да что вы?! Не надо! – испугался Захария, пряча руки за спиной.
– Давай-давай, я же не за деньги, а так, ради интереса.
– Дай ей, Захария! Мне тоже интересно! – поддержала Ирия подругу.
– Девочки, может не надо, а? – в последний раз, попробовал было он отвертеться.
– Ты что-то скрываешь от меня?! Боишься, что узнаю?! – насупилась ангелица, выпячивая при этом нижнюю губу, в обиженной гримасе, как давешний малыш.
– Ну, ладно-ладно, если уж вы так обе настаиваете, то дам, – протянул он обе руки открытыми ладонями кверху, – но помните, что это противоречит христианским канонам, да и вообще, антинаучное занятие.
Проигнорировав левую руку, Стана цепкими пальцами ухватила правую и поднесла почти к самым глазам. Долго рассматривала, хмуря брови и шевеля губами, пока нетерпеливая Ирия, не начала дергать ее за рукав рубашки, выглядывающий из-под платка.
– Ну, что там?! – изнемогая от любопытства, теребила она Стану.
– В общем, так! – морща лоб от усиленных раздумий начала она. – Большой у тебя чин, ром, а будет еще больше, если не позабудешь оглядываться время от времени. Большая и гладкая дорога у тебя за спиной, а впереди еще бо;льшая, только не мощеная никем. Тебе и мостить ее. Нет у тебя на душе покоя, и не будет никогда. О других будешь волноваться больше чем о себе. Странный ты. Нет тебя здесь. Ты в прошлом и в будущем одновременно. Ждет тебя встреча близкая, гонцы уже спешат за тобой…
– Ты скажи, что у него на сердце. Кто его любит? Кого он сам любит? И чем дело закончится? – перебила ее Ирия. Теперь Стана взяла его левую руку и опять склонила голову над раскрытой ладонью ангела.
– Есть к нему любовь, есть и от него любовь. Только любовь к нему гораздо дольше, чем от него. А сердце его разрывается на две части. Разрывается меж двух женщин. Одна женщина большая, а другая маленькая. Любит он большую женщину, но часто будет уходить от нее, и так же часто возвращаться. Дубом могучим с раскидистыми ветвями оградит он березку стоящую подле него, защищая от палящего солнца и порывов ветра, принимая на себя удары грозы. И будет он ей во веки веков защитой необоримой, да только и самой березке вырасти не даст.
– Ничего не пойму! А я-то какая – маленькая или большая? Куда уходить? Зачем уходить, если любишь? – не унималась Ирия.
– Успокойся! Большая ты, самая большая! – попробовал он ее успокоить.
– Что?! Как это, самая большая? На что ты намекаешь? Я, что, толстая такая?! – вспыхнула она от праведного негодования.
– Да нет же! Ты большая худенькая женщина!
– Плоская что ли?! Как камбала?! – уже чуть не плача воскликнула она, но он привлек ее к себе и начал поглаживать по голове, как маленького ребенка.
– А маленькая тогда, кто? – всхлипывая у него на плече, спросила она.
– Это одна маленькая девочка. Я тебе потом расскажу, – продолжал гладить он ее. – А я и не знал, что ты у нас такая ревнивая!
– Да, пустяки, – отпрянула она от него, утирая слезы. – Это не я плачу, а алкоголь. Не надо было мне после вина пить крепленый кагор. А вообще-то, в таких делах, каждый сам за себя, тут не до женской солидарности, правда, Стан?
– Да, верно, – согласилась та, теребя концы платка.
– Кстати, Стана, – обратился он уже к цыганке, я вижу на вас пуховый платок, по фактуре он очень похож на изделия оренбургских мастериц, верно или я ошибаюсь?
– Да. Купила вот на «развале» у одной знакомой бабушки. Сейчас опять вошел в моду «деревенский» стиль.
– А вы не могли бы подсказать нам, как найти эту бабушку? Мне бы очень хотелось приобрести подобную вещицу.
– Для кого это? – опять встрепенулась Ирия.
– Для одной моей давней знакомой бабушки. Она приходит ко мне убираться раз в неделю.
– Бабушки, говоришь? – прищурилась она, но развивать тему не стала, пробормотав только себе под нос. – Ладно. Проверим.
– Давайте я вас провожу до нее, сегодня как раз воскресенье, она там должна быть. Подождите только минутку, я сейчас отпрошусь у заведующей, – сказала она и упорхнула в калитку.
– Странно, – обратился он к Ирии, когда Стана скрылась за оградой, – я первый раз вижу здесь цыганку. Не знаешь, она из «обращенных» или «коренных»?
– «Обращенных». Весной сорок пятого, когда наши рвались к Берлину, в концлагере Заксенхаузен администрация запланировала массовую расправу в газовой камере. Лагерные власти объявили о предстоящей акции и огласили список номеров, подлежащих уничтожению в первую очередь. И вот Стана ночью перешила свой номер на арестантской робе молодой еврейке с грудным младенцем, пока та спала. Та, что с ребенком осталась в живых, а Стана вот у нас.
– Теперь понятно, почему она так переменилась в лице, когда ты заговорила о детях.
– Да нет, тут другое. Ты не думай. У нее все хорошо: дом, любящий муж, работа, учеба. Деток вот только нет. Они с мужем уж и так и эдак, а все никак не получается пока. Медицина, правда, призывает не отчаиваться, времени еще навалом впереди.
Вскоре после этого появилась и Стана.
– Отпустила на полчаса. Так что, бегом за мной, – быстро проговорила она и рысцой припустила к ближайшему телепорту. Захария с Ирией еле поспевали за длинноногой девицей.
Через минуту они уже стояли в самом центре «развала». «Развалом» назывался стихийный рынок, собиравшийся раз в неделю по воскресеньям. Большое количество народа на рынке еще не значило, что торговля шла бойко. Здесь собирались, в основном люди пожилого возраста и не столько для того, чтобы продать или купить что-нибудь, сколько для общения между собой. Некоторые из завсегдатаев ходили сюда как на работу, продавая по десять лет один и тот же старый медный чайник. Большинство «продавцов» и «покупателей» знали друг друга, если не по имени, то уж точно в лицо. Товар в основном был копеечный и никчемный, основная функция которого заключалась в том, чтобы служить предлогом для какой-нибудь беседы. Покрутив головой, Стана, с чутьем, известным только ей одной, уверенно начала лавировать в узких проходах между рядами торгующих. «Сладкая парочка» едва поспевала за ней. Однако долго плутать нашим путникам не пришлось. Довольно быстро они вышли к цели своего поиска. Маленькая, седенькая, благообразная старушка, сидела почти с края одного из рядов, на складном стульчике и вела неспешную беседу о чем-то с одной из своих товарок, расположившихся рядом. Ведя разговор, она не на мгновенье не прерывала свое очередное рукоделье, творимое ею тут же мелькающими с поразительной скоростью спицами.
– Баба Маша! – обратилась Стана к пожилой женщине. – Я к тебе клиентов привела, у тебя есть сегодня что-нибудь?
Старушка подняла глаза кверху и приветливо заулыбалась:
– Здравствуй, Станушка! Как не найтись?! Завсегда, что-нибудь, да найдется. – и уже обращаясь к покупателям. – Здравствуйте, люди добрые! Чем же я могу вас порадовать?!
Глядя ей в глаза, Захария удивился. На круглом и морщинистом личике старушки, больше похожем на кору старого дерева или печеное яблоко, яркой голубизной светились молодые глаза. Обычно у людей в преклонном возрасте глаза становятся бесцветными и мутноватыми, эти же напротив, настолько неестественно смотрелись на общем фоне, что Захария, как зачарованный кролик, не мог отвести от них своего взгляда. Неловкая пауза, грозила затянуться до неприличия, если бы находчивая Ирия не пихнула его локтем в живот. Икнув от неожиданности и клацнув при этом зубами, чем вызвал у окружающих невольные улыбки, Захар очнулся:
– Ой, простите, бабушка, засмотрелся на вас! – искренне признался он, и та еще больше расцвела в своей доброй улыбке.
– Что, неуж хороша, старая?! – с долей женского кокетства спросила она.
– Да! Сдается мне, что немало парней, в свое время, побегало за такими глазами?! – опять не стал лукавить ангел.
Бабка, в свою очередь, внимательно посмотрела на него и опять улыбнулась, только на этот раз с примесью какой-то грусти, видимо вспоминая юные года.
– Да, было, чего уж скрывать? А ить, как я погляжу, ты-то тоже вроде уж не молоденек? С тысчонку, небось, наберется?
– Больше, бабуль, гораздо больше.
– Ну, ин, ладно, тадысь. Чего взыскуешь, старче?!
Захария на эти слова, лишь усмехнулся, а Ирия, стоявшая рядом и слушавшая разговор, недовольно хрюкнула.
– Да, вот увидели у Станы, мотнул он в сторону притихшей цыганки, – ваше изделие и захотелось мне приобрести такой же платок. Есть у вас еще такие?
– Есть, милок, есть, – ответила она и, сложив спицы, полезла в небольшой ящичек, служащий ей одновременно столиком, на котором были разложены носки, варежки, шарфы и шапки. Из него она достала сверток, который на поверку оказался большим белым сплошь ажурным платком, настолько мягким, пушистым и невесомым, что его не хотелось даже выпускать из рук.
– Оренбургский? – со знанием дела спросил Захария
– Самый, что ни на есть! – согласилась бабка и тут же обратилась к Стане. – Дай колечко.
Та послушно и без разговоров сняла с безымянного пальца обручальное кольцо и протянула старушке. Взяв кольцо, баба Маша быстро и без всяких усилий протянула платок через кольцо. Затем отдала кольцо хозяйке, а платок потенциальному покупателю.
– Почем, бабушка, отдадите? – бережно сворачивая платок, спросил Захария.
– Да уж и не знаю… Сызмальства не приучена торговаться. Сколько не жалко, то и ладно будет, – развела она руками.
– Бабушка! – вмешалась в разговор Стана, – Ну, сколько можно вас учить торговать правильно! Надо же уметь ценить свой труд, вон какие мозоли на пальцах!
– Действительно, – поддержал ее Захария, – такое, без преувеличения, произведение искусства требует соответствующей оплаты. Говорите, не стесняйтесь, мы заплатим любую сумму.
Старушка растерянно начала оглядываться на торговок сидящих рядом, но те сделали вид, что ужасно заняты своими неотложными делами. Тогда она, почесав указательным пальцем кончик своего носа, тихо и как бы оправдываясь за что-то, выдавила из себя:
– Двадцать райалов, не много ли будет?
– Э-э, нет, бабушка так не пойдет! – громко высказался Захария, чем привел бабку в еще большее замешательство и обратил на себя внимание всех, кто находился поблизости. – Тут необходимо применить строго научный подход. Так, напомните-ка мне, какая у нас сейчас минимальная оплата по тарифной сетке не квалифицируемого труда?
– Триста райалов, – дружно выдохнули у него за спиной Стана с Ирией.
– Сколько примерно, дней у вас уходит на изготовление подобного образца? – спросил он, вконец опешившую старушенцию.
– Дня три-четыре, – неуверенно пожала она плечами.
– Хорошо, – сказал он и начал вести вслух подсчет. – Значит триста делим на двадцать один (количество рабочих дней в месяц), получается четырнадцать руб… тьфу, райалов и двадцать восемь ногат. Округляем до пятнадцати и помножаем на четыре дня, получается шестьдесят райалов. Плюс шестьдесят процентов роялти. Итого – ровно сто райалов. Можете не проверять, я хорошо учился в школе. Получите и распишитесь, – полез он в кошелек, доставая сторайаловую купюру с тисненым изображением Млечного Пути.
Вокруг раздались одобрительные возгласы и хлопанье ладош его спутниц. Бабка, с купюрой в руке, часто-часто моргала, ничего толком не понимая из сказанного, а затем, все же решилась спросить:
– Милок, может ты ошибся? Не торгую я роялями твоими. Платки, шапки, шарфы – куда ни шло, а роялями твоими Бог не сподобил, – стала она протягивать назад, только что полученные деньги.
– Бабушка, роялти – это авторское вознаграждение собственнику за использование продукта его интеллектуального труда, и никакого отношения к музыкальному инструменту не имеет, – к месту демонстрируя юридическую «подкованность» вмешалась ушлая цыганка. Бабка опять ничего не поняла из сказанного. Но спорить не стала, а просто махнула рукой.
Закончив дело с покупкой, уложенной, в любезно предоставленный рукодельницей, пакет и поблагодарив старушку за товар, наши спутники разделились. Стана побежала к телепорту, объяснив на ходу, что отпущенные ей полчаса вот-вот истекут, Ирия остановилась у соседнего столика, заинтересовавшись красивыми вышивками бисером по глади, а Захария отошел к столику, что стоял в ряду напротив, где сидел старичок-часовщик, торговавший помимо часов еще и прочей мелочью. Уже через пять минут он вновь присоединился к своей девушке, на ходу что-то засовывая в карман.
– Что-нибудь купил еще? – с ревностью в голосе спросила та, заметив его движение.
– Да, – не стал отрицать он.
– Покажи.
– Покажу, дай только выйдем отсюда.
– Ну, тогда пошли скорей, – поторопила она его, одновременно сгорая от ревности и любопытства.
Лавируя меж рядами, как и в первый раз, но уже не обращая внимания ни на что, они выбрались вскоре на обочину, ограждающую самостийный блошиный рынок.
– Показывай, что у тебя там! – потребовала она тоном супруги с двадцатилетним стажем.
Захария залез в брючный карман и извлек на свет нечто круглое размером чуть больше грецкого ореха. Затем нажал на скрытую кнопку, верх «ореха» откинулся и явил взору Ирии крохотную скульптурную композицию из сказки Андерсена «Стойкий оловянный солдатик». Композиция состояла из двух фигурок – увечного солдата с фузеей, взятой «на караул» и прекрасной балериной. Солдат, как ему и положено было стоял по стойке «смирно», а юная балерина, привстав на цыпочки одной ногой и подняв в «шпагате» другую, крепко обнимала его за шею. Захария еще раз нажал на потайную кнопку и снизу вырвался тусклый огонек пламени, объявший героев трагической сказки. Вместе с огоньком пламени из «ореха» тихо зазвучала красивая и печальная мелодия.
– Боже, мой! – воскликнула Ирия, чуть не плача. – Выключи быстрее, они же сгорят!
Захария тут же повиновался, и пламя исчезло вместе с музыкой.
– Не бойся! Они сделаны из тугоплавкого материала. На! – протянул он ей «орех». – Это мой подарок тебе. Со смыслом.
– Каким?! – спросила она, бережно принимая подношение.
– Не скажу. Догадайся сама.
– Хорошо. Я подумаю над его тайным смыслом. А когда мы пойдем к бабушке?
– Какой бабушке?
– Как какой? К той, которой ты купил этот платок.
– Я отдам ей его, когда она придет ко мне убираться в следующий раз.
– А зачем ждать, если можно отдать сейчас? – нехорошо прищурилась Ирия.
«Пожалуй, все-таки зря я ее повел к Эзопу, да и с кагором не следовало злоупотреблять» – с сокрушением подумал Захария, а вслух возмутился:
– Ты мне не веришь?!
– Верю. Но подарок надо отдать сейчас. Тогда поверю еще больше.
– Ну, хорошо, Фома ! Уговорила, – вытащил он комтор и стал искать записанный адрес бабы Луши. Лет двести назад он был у нее, когда помогал с переездом на новое место жительства, но с тех пор, адрес выветрился у него из головы, поэтому пришлось обращаться к записной книжке комтора.
– Ага! Нашел! Выселки-27, Клубничный проезд, 5-я просека, участок 17. Пошли, – потянул он за рукав платья девушку к ближайшему телепорту.
Телепорт «высадил» их в самом начале улицы, поэтому им пришлось изрядно потопать, прежде чем очутиться у невысокой изгороди с жестяной табличкой, обозначающей искомый номер дома. Калитка участка была закрыта на веревочку, перекинутую через столб. Откинув «хитрый» запорный механизм, парочка вошла внутрь. Лукерьин дом располагался в глубине сада, ветви деревьев которого почти скрывали жилище от посторонних глаз. В саду, если не считать двух коз белой масти, никого не было. К дому вела узкая тропинка выложенная туфом. В двери стучать не пришлось, скрипучие деревянные ступени крылечка подсказали хозяйке дома о незваных гостях и она, услыхав их разноголосый скрип, готовно распахнула их настежь. Лишь на одно мгновенье на лице у бабки проступило изумление, говорящее о том, что она уже ждала кого-то, а явился совсем другой, но быстро совладав с собой, расцвела в радостной и гостеприимной улыбке:
– Ой, Захарушка! – всплеснула она своими сухонькими ручками. – Вот уж не гадала, не чаяла! Проходите в дом, гости дорогие! Да не разувайтесь! В избе не мыто, не метено, живу – свинья-свиньей! – радостно засуетилась она, приметив Ирию, выглядывающую, из-за плеча ангела.
– Да мы бабушка ненадолго. Вот гуляли, да решили к вам заскочить, – сказал Захария, проходя в чисто убранную горницу. – Вот, познакомьтесь, это Ирия, очень хорошая девушка! – представил он свою спутницу.
– Вижу, Захарушка, вижу! И впрямь хороша! Ну, здравствуй-здравствуй, красавица! Лукерья я буду. Или бабкой Лушей, зови, как тебе сподобней будет.
– А я просто Ирия, – без кокетства представилась та, во все глаза разглядывая обстановку гостиной, куда их провела хозяйка. Просторная гостиная напоминала Захарии 70-е годы прошлого столетия. Посредине комнаты, как это и было принято, стоял огромный круглый раздвижной стол с приставленными к нему стульями. Типичная стенка «горка» с выставленным напоказ хрусталем в серванте, раскладная софа в углу, пара кресел с деревянными подлокотниками, неизменный торшер с двумя полотняными абажурами, большой ковер на стене, напольные часы с кукушкой, и разумеется, псевдо хрустальная люстра с висюльками, все это окунало в так хорошо знакомый, уютный и любимый Захарией мир. Из этого ретро-великолепия выбивался только большой и «навороченный» визор в стенной нише.
– А мы к вам, бабушка, не с пустыми руками, – моргнула Ирия глазом своему спутнику, достающему из пакета платок, – вот, примите на доброе здоровье. Захария развернул платок, и бережно накрыл им старушечьи плечи. Слезы неподдельного смущения и радости наполнили ее глаза, и она зашмыгала носом, как школьница, которую застукали за курением в туалете:
– Захарушка, Ирия, ну что вы?! Зачем же? Ангел! Ангел и есть! – лепетала бабка чуть не плача от несказанного счастья. Захария обнял старушку, и та благодарно уткнулась своим носом в его грудь. Затем отлипла от груди и сняв с себя подаренье, стала внимательно разглядывать ажурный рисунок.
– Хороша! Ишь, какая тонкая работа! Я бы так никогда не смогла. Мое вязанье простое – лицевыми петлями. И то сказать, не велико мастерство – носки, да шарфы вязать на круговых то спицах, а тут чую руку настоящего мастера своего дела.
Потом, нацепив на нос очки, висевшие у нее на груди, помяла зачем-то платок в руках и поднесла к самому носу, шумно втянув в себя воздух. Затем задумалась на секунду и опять уткнулась туда же. Захария с Ирией озабоченно переглянулись, не понимая бабкиных телодвижений.
– На «развале» покупали? – уже деловитом тоном поинтересовалась она. Гости, молча, кивнули. – У Машки, небось?
– Да, – подтвердил бабкину догадку Захария. – Она так себя называла. А как вы догадались?
– По запаху, Захарушка, – охотно ответила Лукерья. – Она ить, Машка эта, завсегда козью шерсть донником пересыпает, в отличие от остальных, пользующихся полынью, да ромашкой. Великая мастерица – не чета, мне. И ведь сколько раз просила я ее научить меня вязать «паутинку». Ни в какую не соглашалась. То-то удивится, когда я пройдусь перед ней, да в этаком наряде?! – засмеялась старушка, опять накрывая свои плечи подарком.
Подошла к большому овальному зеркалу, висящему на двери платяного шкафа, и закрутилась перед ним, как столичная модница, то подбоченившись, то томно поводя плечами. И тут, вдруг ойкнув, повернулась к гостям:
– Ах, дура я старая, что же я кручусь тут, как девка?! А у самой гости стоят – не поены, не кормлены!
И срывая с себя дорогой подарок, опрометью бросилась на кухню, крича уже оттуда:
– Захарушка, Ирия стелите на стол скатерть, она в серванте лежит в самом низу, а я мигом.
Захария, кивком головы, передал эстафетную палочку команды девушке, а сам пошел вслед за Лукерьей.
– Баба Луш, – обратился он к ней с напускной строгостью, пока она возилась со «шкафом» стола заказов, – вы это прекратите практику кормить всяких за свой счет. Я же сказал, мы на минутку, просто гуляли и зашли.
Но бабка даже слушать его не стала, замахав руками:
– Скажешь тоже! Иль мы не русские люди, чтобы гостя дорогого не угостить?! Лучше помоги мне носить в гостиную.
– А ведь признайтесь, бабуль, кого-то вы ждали уже к себе?! – хитро улыбаясь, спросил он, у, разом, покрасневшей от смущения пожилой женщины.
– Да кого же еще ждать, окромя проклятущего Онфимки?! Ведь чую носом, что дома сидит – окаянец, а глаз не кажет!
– Что, с самого четверга нет его? Вы же ждали его в тот вечер? – удивился Захария.
– Да вот, – неопределенно махнула она рукой.
– Послушайте, бабушка, раз уж такой случай подвернулся, а не сосватать ли нам вас за него? – лукавым лисом начал он опять смущать и без того мятежную душу старухи.
– Как это сосватать?! Так сразу?! – не то удивилась, не то возмутилась она.
– Ну да! А что тут такого? Чего волынку-то тянуть? Вы люди взрослые, самостоятельные. Знаете, друг друга много десятков лет, – уже всерьез загораясь идеей, пошел в наступление ангел.
– Да как же, так-то?! Просто пойти и сосватать? – испуганно начала бормотать бабка.
– Именно так! И никак иначе! Решительным штурмом, а то вы еще двести лет будете в переглядки играть! И про объединение участков не забывайте! – сказал он, как припечатал.
– Да куда уж тут? Разве забудешь такое? – низя глаза, прогнусавила Лукерья.
– Так! Объявляю диспозицию! Вы тут накрывайте пока на стол, а я до жениха сбегаю. Чую, что все получится. У меня в последнее время все получается, каким-то странным образом, – сказал он и метнулся в гостиную, где у накрытого уже стола стояла Ирия.
– Ирия! – скомандовал он. – Иди и помоги бабушке, а я скоро вернусь. Да вот возьми еще и ни в коем случае не давай ей оплачивать пиршество, – сунул он ей свою карточку.
– Ты куда?! – растерянно воскликнула она, но тот не вдаваясь в объяснения, уже выскочил на двор.
На дворе, вспомнив, что не спросил у бабки, с какой стороны от нее проживает потенциальный жених, покрутил головой и без труда определил направление, заметив пролом в заборе, а за ним довольно запущенный участок. К пролому и кинулся, поленившись обходить по улице. Нырнув в пролом, опрометью припустил к домику, видневшемуся среди зарослей сорной травы. Без стука ворвался в такое же запущенное, как и сад, жилище и тут же чуть не упал, поскользнувшись на арбузной корке, валявшейся на полу темной прихожей. Невольно чертыхнулся. В нос, как кулаком ударило стойким запахом сивухи вперемешку с табачным дымом. Невзирая на общественное порицание, дед отчаянно курил крепчайший самосад. Кое-как выбравшись из прихожей, зажимая пальцами нос, Захария ввалился комнату, из которой доносился какой-то стук. Интересная картина предстала перед ангельскими очами. Просторная, но скудно обставленная в плане мебели комната представляла собой нечто среднее между кельей монаха и алхимической лабораторией. На длинном, грубо сколоченном столе рядами теснились колбы, реторты, перегонные кубы и целый набор измерительной аппаратуры, причем, довольно современной. В углу у окна примостилась узкая кровать с панцирной сеткой, по-сиротски застеленная серым покрывалом. Под столом, Захария не сразу то и приметил, выбиваясь диссонансом из общей картины, стоял новенький баян, сияя хромированными планками и белизной клавиш. На кровати сидел старик, с клочковатой, пегого цвета бороденкой, и орудовал молотком, прибивая резиновую набойку к деревянному протезу ноги, поставленному на табурет, стоящий возле кровати. Старик лишь мельком глянул, на нежданного визитера, продолжая стучать молотком по деревяшке.
Обескураженный равнодушным приемом, ангел, полковник, кавалер, орденоносец и лауреат в одном лице, неловко потоптавшись и кашлянув в кулак, брякнул первое, что пришло на ум:
– Здрасьсте! Я – ангел. Вы жениться хотите?!
– На тебе что ли? – буркнул неприветливый хозяин, откладывая молоток в сторону и уставившись в сторону гостя.
– Зачем же на мне?! – обиделся обладатель целой кучи наград и званий. – Я имею в виду соседку вашу – Лукерью Матвееву.
– А тебе от какое дело и надоба в этом? – еще больше насупился старик.
– Вы наверно не поняли, – собравшись вновь с силами, но при этом, продолжая про себя обкладывать того, трехэтажным, – меня зовут Захария. Я старый знакомый вашей соседки.
– Захария?! – встрепенулся старик, будто его облили живой водой. – Как же, как же! Знаю. Лушенька много говорила о вас.
Он попытался было привстать с кровати, но на одной ноге это было делом проблематичным, да и гость, видя такую трудноту, замахал руками, давая понять, что показное чинопочитание в домашних условиях не совсем уместно. Поискав глазами, куда бы усадить визитера, и не найдя ничего, Онфим смахнул с табурета свой протез и указал на освободившееся место. Захария плюхнулся на табурет и продолжил:
– Баба Луша, вы уж извините, что вмешиваюсь в ваши отношения, говорила мне, что вы неоднократно высказывали намерение гм… связать, так сказать, узами брака ваши одинокие сердца…
– Да не то, чтобы узами, как говоришь, брака… Это вон пускай молодежь брачуется, а нам то уж куда?! – нерешительно покряхтел он, шаря под подушкой в поисках кисета.
– То есть как это куда? – не понял Захария. – Вы что же собрались жить вне закона? Прелюбодействовать что ли?
– Какое там прелюбодейство?! Я уж и слово такое позабыл. Так бы, сойтись просто, да жить одним домом, чтоб не в одиночку значить, – доставая кисет и приличного размера кусок сельской многотиражки, проговорил он.
– Я все понимаю, – с сочувствием в голосе произнес ангел, – но форму, однако же, следует соблюсти. Хотя бы ради приличия, да и вообще…
