Александр Федорович Чебыкин
Судьбы людские
Стойкость
В 18:00 в дивизию поступил приказ: «Прикрыть переправы через Птичь, автостраду Осиповичи – Барановичи, железнодорожный мост у станции Татарка». Полку Устюжанина была поставлена задача оборонять мост через Птичь и участок берега справа и слева от места на расстоянии четырех километров.
Танковый батальон сосредоточить в районе переправы. Придавался зенитный дивизион для отражения налетов вражеской авиации. С вечера до утра по мосту двигались беженцы со стороны Барановичей. Рассказывали, что фашисты на своем пути сметают все подряд. «Город Барановичи разрушен». Немцы охватывают город с двух сторон. Днем двигаться опасно. Фашисты из пулеметов, в бреющем полете, расстреливали беженцев – 27 июня армейское командование потребовало создать заградотряды.
Отступающие части, группы и отдельных солдат задерживать. Из одиночек пополнять свои батальоны, из остальных формировать отдельные роты и батальон.
Устюжанин пригласил на командный пункт командира полка, часть которого отступала организованно. Тот объяснил, что утром 22 июня казармы, в которых были размещены красноармейцы, попали под бомбежку и артиллерийский обстрел. Пока приводил полк в боевую готовность от полка осталось менее половины. Склады с боепитанием разрушены. Организовал оборону, но боезапаса хватило на четыре часа боя. Когда узнал, что немцы обошли справа и слева, дал приказ отходить, рискуя своей жизнью, другого пути не было. Прорывались штыками.
Бойцы трое суток без пищи и пополнения боеприпасов. Первые два дня никакой связи не было.
Поступали противоречивые команды. Днем передвигаться было нельзя, только ночью ускоренным маршем.
Сохранил легкое вооружение. Получил приказ занять оборону за Птичью, южнее вас.
– Вас тут еле батальон наберется, вливайтесь в мой полк. Патронами обеспечим. Оставайтесь моим заместителем на командном пункте, а ваш начальник штаба пусть берет командование батальоном, будете руководить обороной совместно.
29 июня 1941 года фашистские танки подошли к переправам Птичи. Был приказ: переправы взорвать при приближении фашистов. Устюжанин попросил саперов взорвать тогда, когда танки прорвутся к мосту. Хотелось, чтобы как можно больше красноармейцев переправилось через Птичь. Боевую технику, машины пускали через мост. Людей переправляли на плотах через реку.
Вражеские самолеты с утра до вечера висели над переправой. Полковая батарея и приданный зенитный дивизион вели беспрерывный огонь.
На третьи сутки осталось четыре орудия. Хотя за день выбивало по два-три расчета, из отступающих частей зенитчиков хватало.
Одну противотанковую батарею Устюжанин переправил на правый берег. Заняли боевые позиции перед мостом.
2 июля в 8 утра к мосту в походном порядке двигалась немецкая танковая колонна. Батарейцы подпустили танки на близкое расстояние и открыли огонь. Четыре фашистских танка загорелись перед мостом. Колонна остановилась, танки попятились назад. В воздухе появились вражеские самолеты. Отбомбившись, ушли. Танки стояли. Через несколько минут появилась вторая группа самолетов, которая наносила бомбовый удар слева и справа. Из-за моста четыре зенитные орудия вели прицельный огонь. Один за другим было сбито два самолета. Немецкая колонна снова двинулась к мосту. Три оставшиеся орудия открыли огонь.
Три танка запылали на дороге перед мостом.
Колона снова остановилась. Налеты вражеской авиации шли волна за волной. Через четыре часа колонна снова двинулась к мосту. Вело огонь одно орудие.
Первый танк был подбит, другие танки, сталкивая подбитые машины с насыпи, выстроились на шоссе в ряд и открыли огонь по уцелевшему орудию. Около орудия взлетали куски земли, заволокло дымом и через несколько минут орудие замолчало.
Наполдня одна батарея противотанковых орудий, под мощным массированным огнем танков и авиации задержала продвижение гитлеровских войск. Танки на полной скорости помчались по мосту, но как только они достигли середины моста, прогремело три мощных взрыва. Мост приподнялся и рухнул в воды Птичи вместе с десятком фашистских танков.
После обеда немцы подвезли понтоны, надувные лодки и начали переправу, предварительно нанося удары с воздуха и ведя артиллерийский огонь по позициям полка Устюжанина. Устюжанин кричал в телефонную трубку: «Без команды огня не открывать, беречь патроны». При достижении плавсредств противника середины реки, дал команду «Огонь». Вели огонь из минометов, пулеметов, винтовых противотанковых пушек, оставшихся двух зенитный орудий. Море огня кипело на середине реки. Надувные лодки разлетались на куски, понтоны наполнялись водой и тонули, а два из них ткнулись в берег. Немцы прыгали в воду, и бросив автоматы, плыли обратно. После отражения первой атаки Устюжанин собрал командиров взводов, рот, батальонов и поставил задачу: «Опыт показал – река здесь не широкая и не глубокая, поэтому плавсредства противника уничтожать при приближении их к урезу воды. Фашистов, как только они будут концентрироваться, групповые мишени лучше уничтожать. К вечеру надо ждать новые атаки. Приказываю сменить огневые позиции и зарыться в землю – в этом наше спасение. Нам хотя бы пару самолетов на время форсирования фашистами реки, тогда мы отбили бы не одну атаку врага». В 19:00 гитлеровцы начали новую атаку, одновременно ведя артиллерийский и минометный огонь и беспрерывно бомбили наши позиции. Сражение длилось около двух часов, фашисты вводили в бой новые и новые подразделения.
На закате солнца атаки прекратились. Устюжанин собрал оставшихся в живых командиров. Они доложили, что в ротах осталось по десятку человек, боезапас израсходован. Много раненых. Орудия выведены из строя. Осталось два миномета, но к ним нет мин. Командир танкового батальона майор Татищев доложил, что те шесть танков, которые вели огонь с закрытых позиций, целы, остальные замаскированы в лесу.
Устюжанин ответил: «Знаю, был приказ в бои не вводить, сберечь, что мы с вами и сделали». Передали, что немцы окружили Минск. Ночью поступил приказ: «Отойти к Березине и занять оборону по левому берегу». Немцы прорвали оборону севернее и переправились через Птичь. К утру 3 июля полк занял оборону согласно распоряжения командующего армией, полк пополнялся красноармейцами отступающих частей. Не хватало винтовок, пулеметов, минометов.
Устюжанин построил пополнение и стыдил красноармейцев: «Вы же кадровые военные, как могли побросать оружие. На складах полно патронов, снарядов, а из чего стрелять. Будем ждать, когда убьет товарища, чтобы защитить себя?»
Возглас из строя: «Не наша вина, товарищ командир, скажите спасибо, что живы. Семь дней без пищи, пробирались через реки и болота. Где командиры, которые учились в академиях? Почему не продумали на случай отступления базы пополнения вооружением и техникой. Думали фашиста фуражками забросать, и он с перепугу до Берлина побежит. Живы, слава Богу, вооружайте, а мы свою жизнь даром не отдадим».
– Надеюсь, что подобное более не повторится. Будем драться за каждый метр нашей земли. Начальник боепитания, ко мне. Пусть танкисты отдадут свои винтовки, пистолеты пополнению, им они в бою не нужны.
Начальник боепитания капитан Остроухов создал команду по поиску вооружения в нейтральной полосе и на стороне противника. Сплошной линии окопов и заграждений у противника не было. Поступил приказ: «Дивизии занять оборону перед Бобруйском и драться за город до последнего защитника». Бобруйск являлся стратегическим объектом – это перекресток автодорог на Минск, Барановичи, Могилев, Жлобин. Крупный железнодорожный узел. От него открывается путь на Брянск и Смоленск. 5 июля пришло донесение: «Немецкие танковые клинья пробились через Минск и рвутся на Бобруйск и Смоленск». Дивизии ставилась задача отсечь клин с Минского направления. Устюжанин развернул полк в направлении на Минск. Командование моторизированными батальонами передал своему заместителю, командный пункт своему заместителю, а свой командный пункт перенес в танковый батальон майора Татищева.
Спрашивал Татищева: «Николай Семенович, не потомок ли петровского Татищева, посланника царя на Урале, который создал металлургическую промышленность государства российского?»
– Потомок, потомок и притом прямой и чистокровный.
– Это как же так… Не пострадал ни в Гражданскую, ни в 20-е, ни 30-е годы.
– Верно, никто из предков обижен не был, ни при старой власти, ни при новой. Никто не пострадал. Гонимы не были. Всегда мои предки в почести были, потому что не власти служили, а государству российскому. Не наживы, не награды, не корысти в основе службы были, а совесть и долг перед народом.
– Ну что ж, достойный ответ и похвально, тогда берегите себя. Придаю вам своего адъютанта, чтобы уберег тебя от лишней дерзости. Мне в танке он не нужен. Пора и мне косточки поразмять, а то фашист больно обнаглел, пора ему дать по зубам.
– Ну что ж, командир, экипаж у вас надежный, желаю одного – не потерять связи с подразделениями.
– Это основа боя. Знаю не понаслышке. В академии эти азбучные истины вбивали в голову основательно. На своей шкуре испытал в Гражданскую.
Атака
В 13:00 Устюжанину сообщили: около 50 танков движется в Бобруйск в створе его линии обороны. Федор доложил командиру дивизии и попросил помощи. Тот ответил: «Будем молотить пехоту и уничтожать танки всеми средствами, которые у нас есть, а те, которые прорвутся через линию обороны, отсекать танковой атакой своего батальона».
В течение часа впереди шел бой, и когда группа танков в количестве двадцати штук, проутюжив окопы, выскочила в чистое поле, Устюжанин передал командиру танкового батальона: «Комбат, действуй».
Танки Татищева выскочили из укрытия во фланг противнику, ведя огонь на поражение и отсекая голову колонны. На поле задымилось шесть вражеских машин. Четыре наши танка зашли с тыла и расстреливали один за другим, пока несколько танков не развернулось во встречный боевой порядок.
Еще шесть танков настигли на картофельном поле.
Началась танковая дуэль. Фашистские танки находились в полуокружении. Развернулись и на скорости помчались к спасительному лесу.
Попали под огонь полковой артиллерии и еще два танка закрутились на месте, зарываясь в песчаный грунт. Преследуя врага, танки Татищева заскочили на опушку леса, расстреливая отходящие танки врага. Устюжанин приказал танкам вернуться на исходные позиции. Немцы могли отсечь танки в лесу и расстрелять их из орудия. Лес не для танков.
Подсчитали свои потери – семь танков, получалось один к трем.
Полк отошел к речушке с болотными берегами, старая оборонительная линия не годилась, окопы осыпали, опушка леса могла быть хорошей маскировкой для врага.
Утром 6 июля после артналета и бомбежки в течение двух часов из леса вывалилась громада танков при поддержке пехоты, Федор посчитал – тридцать два, мин не хватало, поле не было заминировано.
За ночь успели заминировать только дорогу. На поле осталось четыре сорокапятки и двенадцать танков «Т–34».
Командир дивизии приказал: «Танки задержать любой ценой. Второй линии обороны нет, если сомнут вас, то гитлеровцы беспрепятственно пробьются к Бобруйску. Прикрыть брешь нечем. В Бобруйске идет формирование новых частей. Вам надо продержаться сутки».
Устюжанин решал. Если подпустить фашистские танки к окопам, эта армада сомнет жиденькую линию обороняющихся. У реки или за рекой по болотистой местности танки увязнут и не решить главной задачи. А фашисты, захватив переправы, двинут свои части на Бобруйск.
Решение: «Надо вести встречный танковый бой, подпустив танки врага ближе к нашим окопам, под огонь сорокапяток. Если ударить клином и рассечь танки противника, то можно попасть под огонь справа и слева. И к тому же будут отрезаны от своих. Выход один: наносить удар по левому флангу противника».
Надо вести атаку на скоростях, не ввязываясь с фашистами в танковые дуэли. Развернуться вправо и расстреливать танки и пехоту с тыла. Поставив задачу командиру танков батальона, сказал: «Командуй, я иду с вами. Мне будет удобнее управлять полком с возвышенности, отсюда полбоя как на ладони».
Атака развивалась по задуманному плану.
Танки майора Татищева прорвались в тыл противника, потеряв во встречном бою четыре танка, у противника уничтожено семь. Развернулись и начали утюжить пехоту врага. В это время в воздухе появились фашистские самолеты.
Они засыпали прорвавшиеся танки бомбами. На смену одной группы самолетов приходила другая, фашисты не жалели ни своих, ни чужих, некоторые бомбы падали в расположение фашистских танков.
Поле оказалось перепаханным воронками от бомб.
Устюжанин успел дать команду танкам отходить к реке в лес, как рядом разорвалась 250-кг бомба.
Танк подбросило и сорвало башню. С опушки леса била немецкая артиллерия. Танк загорелся. Устюжанина контузило. Как вытаскивали его из горящего танка, он не помнил.
Страдания
В сознание пришел, когда увидел перед глазами двух здоровых немцев, которые тыкали автоматами в грудь и требовали встать.
Два обгоревших танкиста приподняли Устюжанина. Он еле понимал, но соображал, что танкисты не из его экипажа. Подумал, наверное экипаж погиб, а его вытащили из горящего танка бойцы другого танка. Волосы обуглились, лицо кровяное месиво, комбинезон в лохмотьях. Немец автоматом приподнял подбородок и прошипел: «Юзе». По обгоревшему лицу нельзя было определить возраст. Один из танкистов на немецком языке, вперемешку с русским, отвечал «Нихт Юзе», «Миханик Пантер».
– О-о-о, гут, гут механик, ремонт Пантер, арбайтет.
Подхватив Устюжанина под мышки, танкисты волокли его к лесу, где выстраивалась колонна военнопленных. Устюжанин слышал одиночные выстрелы, по рассказам он знал, что фашисты добивают тяжелораненых. Придя немного в себя, стал расспрашивать: «что произошло?» Красноармейцы рассказали, что хотя они и попали под бомбежку, но хорошо причесали фашистов: «Расстреливать вражеские танки с тыла вместе с пехотой. Как только авиация перестала бомбить, из леса неожиданно вывалилась фашистская часть на мотоциклах и как осы из разоренного гнезда огромной массой вслед за уцелевшими немецкими танками ринулись на наши окопы, сминая на своем пути боевое охранение. Мы только успели выскочить из горящего танка, видели, как сорвало башни с вашего танка. Из экипажа в живых остались только вы, еле вытащили, еще несколько секунд и вы сгорели бы в танке.
В колонне оказалось много израненных бойцов из полка. Некоторых несли, но силы были на исходе и тяжелораненых клали на обочине. Фашисты в некоторых стреляли, а других сталкивали в придорожный кювет. Устюжанин многих узнавал, но сознание постоянно отключалось. Его беспокоила одна мысль: «Почему он, командир полка не командует людьми, а безмолвно тащится в колонне». У небольшой речушки колонну остановили, разрешили умыться и напиться. Когда снова вышли на дорогу, мимо проезжал немецкий открытый виллис. Подали команду остановить колонну.
Немецкий генерал потребовал: «Командиры Красной армии, пять шагов вперед». Колонна молчала и не шевелилась. Устюжанин думал: «Меня в колонне знают. Красноармейцы посчитают за труса», – стал выбираться из строя. Танкисты, которые сопровождали его, предупреждали: «Товарищ командир, нельзя, пристрелят». Он хрипло ответил: «Мои бойцы воевали, как герои, а я что, буду умирать трусом. Не быть этому. Приказываю: передать по строю – никому не выходить, я за всех в ответе, я пока командир. Никто этого права не лишал меня, помогите выйти из строя».
Танкисты, поддерживая, вывели его из строя. Устюжанин, собирая волю в кулак, выпрямился и твердо ответил: «Я командир полка, который сражался против вас».
Генерал спросил: «Где же остальные командиры?»
– В этой колонне одни красноармейцы, офицеров – командиров нет. Я требовал: командир Красной Армии, согласно клятве, данной трудовому народу, не имеет права сдаваться в плен живым.
– Что ж, Вы достойный командир полка. Я знаю о Вас больше, чем Вы о себе. Вы умело воевали в эти дни. Гарантирую Вам жизнь не как командиру, а как солдату. Прошу отправить его в лагерь для пленных офицеров. Допрашивать Вас нечего. Ваша часть не существует.
Устюжанин подумал: «Врет. Это пропаганда. Знамя должно быть сохранено. Значит, часть будет жить».
Устюжанина посадили в бортовую машину, где сидело несколько красноармейцев и командиров Красной Армии с немецкими листовками, державших их как самое дорогое сокровище.
Кто-то в машине выкрикнул: «В нашем полку прибыло!» Из дальнего угла цыкнули: «Заткнись, холуй».
Малодушные
Вечером погрузили в товарные вагоны и повезли. На третий день, утром, через щели вагона Федор видел ухоженные поля, пасущиеся стада упитанных коров, белые домики под черепичной крышей. Конвойный сказал: «Это Австрия». В лагере Устюжанина часто вызывали на допросы. Он рассказал правду о себе, начиная с Первой мировой войны и кончая последними днями боев, обходя те вопросы, на которые не имел права отвечать. После разгрома немцев под Москвой ему предлагали различные должности в гитлеровских оккупационных войсках Югославии и Польше. На что он давал категорический отказ.
После этого его перевели в другой барак, где вместо коек были нары и очень скудное котловое довольствие.
Его радовало другое – он знал, что под Москвой фашисты потерпели крупное поражение, что раны потихоньку заживают, отваливаются корочки обожженного тела, а под ним нежно-розовая кожа, отрастали волосы на голове, возвращалось зрение.
Соседом по нарам оказался летчик, командир МИГ-3, как и он, обгоревший с головы до пояса – на лице, спине, груди остались глубокие шрамы. Лицо казалось перекошенным. Пронизывающе смотрел одним темно-карим глазом, второй глаз вытек. Сбили его под Брянском, когда он в азарте боя погнался за фашистским мессершмиттом. Был приказ – над территорией врага в погоню не ввязываться.
Фашистский самолет вогнал в землю, но и самого при развороте прошили очередью. Бой вести было нечем: боевой запас расстрелян, бензин на исходе, мотор чихал и давал сбой. Самолет горел и терял высоту, ни о каком таранном речи не могло быть. Когда вываливался из самолета, парашют загорелся. При приземлении спасло торфяное болото. Влез в грязевую жижу по плечи. Через час немецкая полковая группа с собаками нашла его. Если бы не вытащили из болотины, то сам бы не выбрался, захлебнулся бы в этой болотной кашице.
На допросе врал умело, представился потомком знаменитых князей Вяземских по материнской линии. Историю государства Российского знал назубок. Историей увлекался с начальных классов. Летчика капитана Олега Твердохлебова в лагере прозвали «князем Олегом».
В марте 1943 года в лагере появилась группа офицеров Русской освободительной армии. В каждом бараке вели долгие увещевательные беседы. К этому времени даже самые верные холуи в бараке притихли. Знали о разгроме немцев под Сталинградом и почувствовали приближение часа расплаты.
26 марта вербовщики появились в бараке, где были Устюжанин и Твердохлебов.
Построили в две шеренги лицом друг к другу с широким проходом посередине. Группа из пяти представителей ОА прошла вдоль шереног, приглядываясь. Федор в одном из них увидел очень похожего на Петра. Петр знал, что Федор находится в этом бараке, но проходя строй, не признал брата. После долгой беседы пояснили, что те, кто будут верой и правдой служить Германии, будут восстановлены в офицерских званиях, получат наделы земли и дома, а если не пожелают, то режим к ним будет ужесточен и они едва ли протянут тут полгода. Вышло из строя шесть человек. Петр в группе был старшим, крикнул: «Федор Устюжанин, выйти из строя». Федор сделал шаг вперед, но тут же вернулся и вытащил из строя Олега Твердохлебова. Объясняя, что это механик-водитель его танка. Петр подталкивал их к выходу. Отщепенцев загрузили в бортовые машины. Федор подумал, едва ли кто из них решил умирать за фашистов. Что толкнуло этих людей встать в чужой строй? Наверное, одно – жажда к жизни, а она пока заключалась хоть в какой-то деятельности. Часов через шесть их привезли в широкую горную долину, где в несколько рядов стояли аккуратные бараки, огорожены высоким забором, по углам сторожевые вышки. В центре огромный плац.
Построили, распределили по баракам.
Вечером Федора вызвали в комендатуру. В комнате, кроме офицера, сидящего за полированным столом, никого не было.
Офицер поднял голову, снял солнцезащитные очки. Федор увидел гладковыбритого, ухоженного офицера с топорщившимися ушами, оловянными глазами, отсвечивающими от стола. Федор удивился, в детстве Петр не был лопоух, а тут уши походили на свиные. Федор подумал: «Я не замечал, потому что Петр рос с шевелюрой рыжих волос. Патлы всегда закрывали уши».
Петр встал, тяжелой поступью подошел к Федору, слегка толкнул его в плечо, ухватился рукой выше локтя и радостно промямлил: «Ну, здравствуй, братишка, не ожидал меня тут встретить, а я вот здесь и снова при деле и не обижен. Надо никогда не выпускать свою птицу счастья, в первый же день пошел в военкомат. Призвали возраста до 50 лет, а мне 50 только стукнуло бы в декабре. Определили старшиной роты стрелкового полка. Помытарились, отступали до Можайска. Решил, что я мозоли буду натирать. Немцы в листовках обещали справную жизнь. Ну, не получилась царская, а я все равно у власти. От меня зависит судьба сотен людей, в том числе и твоя, как под Глазовым. Многие сдрейфили, оказались слабы душой, некоторые попались на удочки геббелевской пропаганды. Я знал, на что шел. Власть – это все. Она возносит человека, делает его уязвимым, сильным. Те, кто под властью – это червяки, в любой момент могут раздавить. Под Можайском с листовочкой к немцам перешел, когда убедился, что выше старшины мне не светит, да и пожить еще захотелось, а то не ровен час или под пулеметную очередь или под бомбежку попадешь и каюк».
Федор отодвинул Петра от себя и твердо ответил: за Глазов мы с тобой квиты. То была гражданская. Люди другой раз делали зло, не ведая об этом, очумелые были, сейчас другое время. Вражина топчет родную землю. За что нас с Олегом от верной гибели спас, спасибо. Ты Родину предал – прощения от народа тебе не будет. Сдался в плен, от твоего предательства десятки людей погибли, оставшись без боезапаса, без руководства. Если бы твои комроты и его заместитель не погибли, едва ли бы ты не побежал сдаваться – просто пристрелили бы. Ты же видел, как мы перед войной зажили. Колхозы окрепли. Стала поступать техника. Заводы заработали на полную мощность. Посмотрели, за последние пять лет как мы рванули вперед».
– Ладно, ладно, запел свою большевистскую песню. Не вы ли столько пересажали и расстреляли невинных людей.
– Нет, не мы. Это делали те, которые под гипнотизирующие фанфары, на общей волне прорвались к власти. Их целью было испоганить Советскую власть, озлобить людей. Во многом они преуспели. Время расставит все на свои места. Белые ли красные у власти – не это главное. Надо помнить, что Родина у нас одна – Советский Союз и мы обязаны по зову предков не допустить врага на нашу землю. А ты, Петр, думаешь, что делаешь?
– Думаю, думаю. Вас тут в лагере около тысячи. Считай, что я вам спас жизнь.
– Но половина тут подонки, предатели. На их совести сотни загубленных жизней. Дай им власть, как и тебе – будут миллионы жертв.
– Брательник, хватит, а то раскукарекался. На совесть давишь. Я ее еще в Первую мировую растерял, когда немец меня газами травил.
– По-моему, немец не изменился. Фашизм и раньше у него внутри сидел. А тут дали возможность выплеснуться. Немец тебя травил, а ты сейчас душегубам служишь.
– За твою жизнь, с настоящего времени, я в ответе перед братьями и отцом. Будете с дружком в канцелярии работать. Можешь идти в барак №7 комната №63. Там ваше рабочее место.
Прошло две недели. В лагере шла интенсивная работа. Создавались группы для засылки в тыл Союза.
В места дислокации югославских партизан готовили специалистов для особых отделов Русской освободительной армии. Федор и Олег хорошо владели информацией. Знали, что американские войска высадились в Италии, там активизировалось партизанско движение. В один из вечеров Олег возмутился: «Больше не могу тут находиться. Народы мира поднялись против фашизма, а я тут отсиживаюсь. Стыд жжет меня. Спать по ночам не могу. Уходим отсюда к итальянским партизанам».
Через два дня Олегу Твердохлебову справили командировочные документы, что он отправляется для инспекции русского батальона, который задействован против итальянских «маков».
– Я бы с радостью пошел с тобой, но контузия дает о себе знать. Ни согнуться, ни разогнуться. Пока я не ходок.
