Александр Матюхин
Ожившие кошмары
И прежде чем меня полностью обступила тьма, в голове промелькнула мысль: «Что же было на самом деле?..»
Макс Архандеев. «Сорок первый»
Автобус с длинными кривыми цифрами «сорок один» на желтой, испачканной грязью табличке медленно выплыл из-за угла, рассекая ночной морозный туман свечением оранжевых фар.
Встрепенувшись от приближающегося шума мотора, Егор Степанович обреченно посмотрел на номер автобуса, затем на табличку с расписанием маршрутов. Все так же бережно прижимая к себе небольшую розовую коробочку, перетянутую бирюзовой лентой, взглянул на наручные часы. Повращав рукой, поднес их к уху. Кажется, встали. Наверное, замерзли.
Сонные глаза снова побежали по табличке с номерами маршрутов и временем отправления. Номер сорок один не значился в расписании, судя по которому последний на сегодня привычный сто восемьдесят пятый уже ушел. Все потеряно! Теперь до полуночи домой никак не успеть!
Старый, покрывшийся ржавчиной ПАЗ с запотевшими стеклами медленно проплыл мимо, ломая покрышками корку снега, и скрылся за поворотом.
Снежинки снова начали медленно опускаться на опустевшую загородную дорогу.
Холод уже давно обосновался под легеньким осенним пальто, а розовая коробочка на коленях начинала вызывать у Егора Степановича все больше тоски.
Автобус с длинными кривыми цифрами «сорок один» медленно выплыл из-за угла.
Егор Степанович нахмурился. Второй автобус подряд! Да еще и за такой короткий промежуток времени!
Это не мог быть тот же автобус. Дорога у нас тут одна, а реши над ним кто-то подшутить, так за такое малое время круг даже на внедорожнике не сделать. Только что проехал один, а следом за ним другой с таким же номером! Что за вздор! Лучше бы пустили больше таких нужных всем сто восемьдесят пятых!
Наверное, привычный транспорт задерживается из-за непогоды. Наверняка так и есть. Сорок первого нет в расписании, а значит, он идет в обход привычного маршрута. Дорогу замело? Или дерево обвалилось от снега? Но если сорок первый проходит здесь, то и другие должны пройти. Куда он, кстати, идет? Может, по пути.
Проплывая мимо Егора Степановича автобус замедлился и почти остановился. Кроме номера никакими опознавательными знаками старенький пазик не обладал. Водитель, почти старик, с усами, как у гусара, и в кепке, закрывающей уши, сквозь покрытое испариной стекло удивленно оглядел единственного человека на остановке. Не дождавшись хоть какого-либо знака, автобус проехал мимо и скрылся за поворотом.
Ну невозможно же сидеть здесь вечно! Так можно и совсем замерзнуть!
Егор Степанович встал.
Точнее, он попытался встать и тут же понял, насколько сильно промерзло тело под тонким пальто. Задубевшие мышцы отдались больными уколами. Нужно двигаться прямо сейчас. До ближайшего поселка несколько километров, но он ходил и больше.
Например, когда они только переехали сюда, им пришлось продать в том числе и машину, лекарства стоили очень дорого, поэтому Егор Степанович привык ходить пешком.
Да, это было уже три года назад.
Уже потом Люба с Юлей подарили ему велосипед на день рождения. Люба утверждала, что ей удалось сэкономить, хотя Егор Степанович так и не понял на чем, ведь они и так все время экономили, а Юля заработала свои первые деньги, собирая яблоки для колхоза, хотя никакого колхоза, конечно, уже давно не было. Егор Степанович знал, какой это труд, и когда узнал, что доставшиеся такой тяжелой работой средства ушли на него, расстроился.
Конечно, велосипед был не новый, но теперь Егор Степанович мог проводить больше времени с семьей: выезжая на работу на добрый час позже, да и возвращался он намного раньше.
Хорошее было время. Несмотря на все беды, свалившиеся на них тогда, сейчас, кажется, что счастье было там, в прошлом. Тогда он еще не брал вторых смен. Тогда в их доме еще жила надежда. Тогда Люба еще была с ними.
Опустив свои промокшие ботинки в снежную колею, он уже собирался двинуться в путь, но его потревожил шум двигателя за спиной.
Сорок первый выплыл из тумана.
Егор Степанович выругался вслух. Автобус с запотевшими стеклами остановился прямо перед ним. Двери с лязгом распахнулись.
Поставив ногу на первую ступень, Егор Степанович заглянул в автобус, дав волю эмоциям:
– Ты тут уже третий проезжаешь! Другие закончились, что ли?
Увидев водителя, Егор осекся. Это был все тот же почти старик с усами, как у гусара. Он посмотрел на Егора Степановича грустными, почти слезливыми глазами и с насмешкой ответил.
– А мне почем знать? Может, и кончились. Залазь давай, да поехали.
Переключив рычаг, водитель протер лобовое стекло полотенцем и уставился перед собой, разглядывая все сгущающийся туман.
Простота ответа заставила Егора смутиться и пожалеть о том, что он вышел из себя. Посмотрев на часы, он вспомнил, что они не работают и растерянно уточнил:
– Вы через Александровку?
– Конечно, – легко ответил водитель. – И через нее тоже.
– Через Верхнюю или Нижнюю?
– А через любую.
Егор Степанович задумался на миг. Если сто восемьдесят пятый не смог где-то проехать, он все равно должен вернуться в конечную точку – поселок, где сейчас живет Егор, где его ждет Юля. Возможно, сто восемьдесят пятый, как и этот сорок первый, двинется в обход проблемного участка дороги и выйдет через Александровку на привычный маршрут. Даже если не удастся догнать сто восемьдесят пятый, в Александровке наверняка можно пересесть на какой-нибудь местный транспорт, идущий в сторону его поселка. Если такие еще ходят. Все ближе, чем идти пешком отсюда.
Егор Степанович поднялся в сорок первый. Бросил взгляд в салон. Помимо него еще двое пассажиров: скрюченная дремлющая старушка с лукошком и мужчина с бритой головой и в дорогом костюме.
– Ну и туманище! – возмутился водитель автобуса, переключив несколько рычагов. – В такой заблудиться – раз плюнуть.
Двери закрылись, автобус тронулся, озаряя туман перед собой теплым оранжевым светом фар.
– Сколько до Александровки? – спросил Егор, выуживая замерзшими пальцами ледяную мелочь со дна кармана.
– Да садись уже, – тоскливо ответил водитель.
Монеты недолго звенели в дрожащей руке пассажира и вернулись в карман.
Пожав плечами, Егор прошел в салон. Скрюченная старушка, встрепенувшись, испуганным взглядом оглядела его и, не найдя никаких признаков опасности, поправив покрывало на своем лукошке, снова быстро задремала. Бритоголовый мужчина в дорогом костюме сидел, вытянувшись по струнке. Его не моргающие глаза навыкате смотрели ровно перед собой. Мужчина показался Егору Степановичу знакомым, но в этом не было ничего удивительного. Еще не так давно, до того, как Любе рекомендовали покой и отдых и они переехали сюда, он сам носил костюмы ничуть не хуже этого и за день встречался с десятками людей, одетых в такие же дорогие костюмы.
Интересно, что забыл в нашей глуши этот человек?
Проходя мимо, Егор ощутил слабое бормотание на кончиках его губ. Видимо, поездки на общественном транспорте для него сплошной стресс.
«Ну, не у всех есть свой собственный велосипед!» – обрадовался про себя Егор Степанович, располагаясь на последнем ряде сидений. Заветная розовая коробочка, перетянутая бирюзовой лентой, опустилась на его колени.
Несмотря на залитый желтым светом салон сорок первого автобуса, тепло никак не начинало расплываться по телу, и Егор Степанович, протерев окно рукавом пальто, начал растирать закоченевшие руки, разглядывая проплывающие за окном елки.
Машинально посмотрев на неработающие часы, Егор успокоил себя – время еще есть. Он успеет до полуночи. Он иногда опаздывал домой со смен, а потому надеялся, что Юля не станет сильно волноваться. К тому же снегопад, как-никак. Возможно, она задремала в ожидании. Наверное, это был бы лучший вариант.
Он вернется домой. Тихонько откроет входную дверь. Пройдет на кухню, прямо так, в ботинках, чтобы нечаянно не разбудить ее лишним шумом, и осторожно поставив на стол розовую коробочку, украшенную бирюзовым бантиком, поцелуем в макушку разбудит дочь. Проснувшись, она сначала, конечно, вздрогнет, затем увидит его и обрадуется, повиснет на шее, а после, открыв подарок, будет счастлива.
Автобус резко остановился. Егор чуть не выбросил руки вперед, но вместо этого плотным кольцом сомкнул их вокруг розовой коробочки. Съехав с сиденья, он сохранил нетронутым коробочку, но больно ударился головой о ручку сиденья перед собой.
– Осторожнее! – воскликнул Егор Степанович, потирая бровь. На замерзших пальцах осталась темная кровь. – Не дрова же везешь!
Тут он понял, что автобус остановился. Дверь с лязгом отворилась. Водитель обернулся к пассажирам.
– Агафья Никитична! Ваша!
Скрюченная бабушка встрепенулась.
Неловкими старческими движениями она второпях начала копошиться. Растирая влагу по запотевшему окну, Егор Степанович смог различить лишь множество огней, словно они находились на хорошо освещенной улице. Сначала, что логично, подумалось: Александровка!
– Это какая? – прогремел на весь салон Егор Степанович, приобняв свою розовую коробочку и приготовившись бежать к выходу.
– Какая-никакая, – пробубнил водитель себе под нос и прокричал в ответ: – Не-ва-ша!
Количество света за окнами автобуса переходило все мыслимые размеры настолько, что казалось наступил день. Но благодаря плотному туману, разглядеть за окнами было ничего невозможно, словно они заехали прямо в светящееся облако.
– Будет ваша – сообщу! Ну, что вы там Агафья Никитична! Ноги не забыли?!
– Та иду, иду! Слав те хоспади, добралася!
Повязанная платком голова старушки резко нырнула под сиденье, и Егор Степанович услышал грохот, с которым тело упало на пол. Вскочив, он и бросился на помощь, но она уже выползала из пролета на руках.
– Скок лет мучалась! Таплетки пила!
Упираясь руками, старушка выползла на середину салона. Нижняя часть ее тела кончалась длинной окровавленной юбкой, волочащейся за ней по салону сорок первого автобуса. За собой старушка тянула лукошко, под покрывалом которого Егор Степанович разглядел две ноги.
– А тут КАМАЗ! Трах-бабах! И нет старой бабки!
Старушка рассмеялась, и грустный водитель, верно, из уважения подхватил ее смех.
– Ну какая же вы старая, Агафья Никитична! Вам еще жить да жить! Да внуков нянчить!
– Так зачем все эти таплетки пила? Мучалася токма, да пенсию фсю тратила!
– Ну, пути Господни, Агафья Никитична, – понимающе кивнул грустный водитель. – Пути Господни.
– Спасибо тебе, мил человек! – сказала старушка, ловко спускаясь по ступеням на руках. – Дай Бог те здоровя!
– Спасибо, и вам того же! – ответил водитель, махнув рукой на прощанье. – Ну, счастливо!
Двери с лязгом захлопнулись.
Егор Степанович стоял в пролете, одной рукой схватившись за поручень, а второй прижимая к себе розовую коробочку. Он крепко-накрепко зажмурился, но перед глазами стоял красный след, тянувшийся за старушкой. Егор досчитал до десяти, а когда открыл глаза, сорок первый как ни в чем не бывало снова мчался сквозь непогоду. Салон автобуса был чист.
Бритоголовый в дорогом костюме продолжал смотреть перед собой, покачиваясь вместе с автобусом, будто ничего особенного и не произошло. Осторожно придерживая розовую коробочку, Егор Степанович опустился на соседнее с мужчиной сиденье.
– Ты это видел? – шепотом спросил он.
Всем своим видом настойчиво показывая, что не замечает Егора, бритоголовый мужчина продолжал что-то шептать губами. Егор Степанович немного наклонился и прислушался.
– И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас во искушение, но избавь нас от лукавого…
Кончив молитву, мужчина остановился и, не шевелясь, одними лишь глазами, покосился на Егора.
– Эй? – спросил Егор. – Ты чего?
Егор было поднял руку, чтобы коснуться мужчины, но тот, вздрогнув, снова затараторил:
– Отче наш, да святится имя твое, да прибудет царствие твое, да будет воля твоя…
– Да не трогай ты его!
Обернувшись к водителю, Егор увидел грустные глаза в зеркале заднего вида.
– Он уж какой круг катается. Все едет и едет, а выйти не может.
Егор Степанович, подумав, что любой диалог лучше нелепого молчания, перебрался поближе к водителю. Он пристально осмотрел его: седина в волосах, морщинки вокруг глаз, нелепые гусарские усы и серая кепка с ушами – таких водителей в каждом поселке с десяток наберется. На приборной панели три иконки и накопитель для столовых приборов, лежащий на выцветшем полотенце, наполненный гремящими на кочках монетами.
– А старуха-то, – осторожно спросил Егор, – что, и вправду была?
– Какая старуха? – удивился водитель.
– Ну, эта. Что только с нами ехала. Как ее… Никитична.
– А, эта. Ну, была, конечно.
– И где она теперь?
– Да мне почем знать? Она ж вышла. Добралась, куда ей там нужно.
Егор оцепенел от ужаса.
– Ты что значит, – он сглотнул, решаясь озвучить безумное предположение, – мертвецов возишь?
– Ха! – довольно воскликнул водитель, улыбнувшись одной стороной лица и покачав головой.
Егор замер, ожидая продолжения, но водитель молчал. Тогда Егор наклонился к нему поближе и так по-свойски по-простому предложил:
– Слушай, выпусти меня, а?
– Сдурел, что ли! Куда ж я тя пущу? Видал, что за окном творится?
– Мне к дочери надо. Очень надо. Обещал сегодня приехать, а значит, надо до полуночи. Вот!
И Егор вытянул перед собой бесценную розовую коробочку. Водитель не без сожаления покосился на коробку, затем на Егора.
– Н-нда. – грустно ответил он. – Ну и выбрал ты денек. Ниче не поделаешь.
– Ты меня отпусти, а? А я что хочешь тебе отдам!
– И душу свою отдашь?! – резко, но не без иронии в голосе спросил водитель.
– Отдам! – без промедлений ответил Егор Степанович. – Надо – забирай! Только к дочери пусти!
Водитель взорвался смехом, но его глаза продолжали сочиться печалью.
– На кой мне твоя душа? У меня своя есть.
– Выпусти говорю! – потребовал Егор и протянул руку чтобы схватить водителя, но рука прошла сквозь него.
Водитель рассмеялся.
– Вон того видишь? – кивнул водитель головой назад. – Я ж говорю тебе, какой круг уж катается, а все никак не примет ситуацию. Мильоны мне свои предлагает. Да на кой мне его мильоны, у меня работа есть! Полный соцпакет! О как! Представляешь? В нашей-то глуши! Даже стоматолог бесплатно! Вот смотри, – водитель открыл рот и наклонился. – Сматы. Виишь, а? Коонки потаили. Ак настоащие.
Егор осторожно взялся за поручень. Поерзал на сиденье. Несколько раз ткнул пальцем в розовую коробочку на коленях, потом в сами колени. Все вокруг казалось настоящим. Он даже немного прикусил свой собственный замерзший язык. Затем дрожащим пальцем попытался ткнуть плечо водителя. Как и ожидалось палец проходил насквозь, как через приведение.
«И зачем призраку коронки?» – вдруг подумалось Егору Степановичу.
– Я те это к чему. Ты чем раньше с мыслями соберешься, тем проще тебе сойти будет. Это вещь такая – раз, и все. Как отрезал. Так вот, отрежь. Отпусти. Не хочешь забывать, так тут тебе никто не указ. Храни тепло в сердце, а дурные мысли отрежь, словно и не было их вовсе. А то будешь вон как этот.
Егор невольно посмотрел на бритого мужчину в дорогом костюме, читающего молитву. Как пить дать – мертвец.
– А эти откуда?! – удивился водитель и резко дал по тормозам.
Егор успел схватиться за поручень. Розовая коробочка с бирюзовой лентой выскользнула у него из рук и, несколько раз ударившись об пол, остановилась у самого входа в сорок первый автобус. Егор бросился к ней. Упал перед ней на колени и поднял дрожащими руками. Коробочка была испачкана и помята.
Двери с лязгом отворились. Не раздумывая, Егор бросился вперед, держа перед собой помятую коробочку.
– Да не твоя еще! Рано! – кричал водитель, но было уже поздно.
Егор, чувствуя спасенье, так же отчетливо, как морозное покалывание в пальцах ног, оттолкнулся от второй ступени и бросился в раскрытые двери, заполненные непроглядным туманом. Но вместо того, чтобы пролететь сквозь туман, у Егора Степановича случилось с ним лобовое столкновение. Ударившись о него как об стену, он больно упал на ступени сорок первого автобуса, нечаянно придавив рукой и без того помятую розовую коробочку.
На ступенях из тумана проступал черный силуэт. Егор Степанович в обнимку с коробочкой поспешил на свое место в последнем ряду сидений. В сорок первый поднялся мужчина в черном костюме с таким же черным галстуком, а за ним вошла женщина в джинсовой куртке с красным капюшоном. Они показали водителю какие-то корочки, о чем-то недолго переговорили и разместились салоне: мужчина сел на сиденье впереди, лицом к водителю, а девушка разлеглась на двух передних у выхода.
«Неужели тоже мертвецы?» – подумал Егор Степанович. И только тут до него начала доходить суть происходящего кошмара. Только теперь Егор Степанович понял, почему не может согреться в этом нереальном сорок первом автобусе. Почему рука проходит сквозь водителя. И почему часы на его руке остановились. На самом деле он остался там на остановке. Спит непробудным сном в обнимку с подарком, а в автобусе едет его душа.
Если бы только выбраться из автобуса, наверняка еще можно как-то найти свое тело и вернуться в него. Вернуться к Юле.
Водитель автобуса тихо переговаривался о чем-то с мужчиной в черном костюме. Тот мельком оглядел Егора, а затем начал пристально разглядывать бритоголового мужчину в дорогом костюме. От взгляда этого нового пассажира на душе сразу становилось не по себе. Нет. Эти двое не похожи на пассажиров. Неужто какие-то контролеры?
Мужчина в черном костюме встал. Перехватывая поручни с суровым взглядом, прошел в глубь салона.
– А я без билета! – по-ребячески признаваясь в содеянном, решил испытать удачу Егор Степанович. Вдруг высадят.
– Поздравляю, – безразлично ответил мужчина в черном костюме. – Я тоже.
Он опустился на сиденье рядом с вытянутым в струнку бритоголовым. Зеленоглазая девушка сбросила красный капюшон и с интересом наблюдала за происходящим. Грустные глаза водителя никак не отлипали от зеркала заднего вида. Сейчас что-то будет. Внутри у Егора Степановича все сжалось.
– Долго едешь? – осторожно спросил мужчина в черном у бритоголового.
Тот, перейдя на тон выше, затараторил еще громче:
– Да будет воля твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам на сей день…
– А-а, понятно. Верующий. Это хорошо. Это очень хорошо.
Бритоголовый мужчина в дорогом костюме внезапно замолчал и насторожился.
– Это значит, воздадут тебе по делам твоим. Так же у вас говорят?
Егор Степанович не видел лица бритоголового, поэтому мог догадываться о том, что с ним происходит лишь по его спине. Сначала спина вовсе остановилась, словно он перестал дышать (если он, конечно, дышал). Затем плечи начали медленно подниматься и опускаться. Частота нарастала, и в какой-то момент мужчина в черном костюме, предвосхищая беду, отпрянул он бритоголового в пролет междурядья сидений. Бритоголовый мужчина в дорогом костюме взорвался.
– Отченашдасвятитьсяимятвоедаприбудетцарствиетвое…
– Тяжелый случай, – сказал мужчина в черном и, обернувшись к своей спутнице, через весь салон спросил: – Ты в бога веришь?
– Ну, не особо, – растерянно ответила девушка, пожимая плечами. – Но в целом, наверное, да.
– У меня с ними всегда тяжело было. А этого так совсем заклинило. Как шестеренки в часах. Тут даже Фрейд не поможет!
– Век живи – век учись, Иван Иваныч!
– Так он же не слышит ничегошеньки.
– Хм… – задумалась девушка, глядя в потолок. – А ты спроси: крещеный?
– Точно! Слышь, мужик! А ты крещеный?
Бритоголовый мужчина в дорогом костюме оцепенел, прервав свою беспощадную молитву. Бледное лицо медленно повернулось к стоящему в проходе мужчине в черном. Резко вскочив, он схватил себя за ворот дорогущей сорочки и рванул его так, что пуговицы разлетелись по всему салону. На груди красовался огромный золотой крест, на котором висел распятый Иисус.
– Крещеный! – заголосил на весь сорок первый бритоголовый. – Ей-Богу, крещеный!
Водитель тут же тоскливо съехидничал:
– У-ра-а! Заговори-ил!
– Да я! – продолжал очнувшийся от долго забвения мужчина. – Да я! Я храмы строил!
– Ха! – воскликнул водитель, глядя в зеркало заднего вида. – Че, прям своими руками?!
– Я деньги давал! – возмутился оскорбленный мужчина, выпучив свои глаза настолько, что они, казалось, вот-вот выпрыгнут из глазниц.
– А что, – спросил мужчина в черном, – такое тоже считается?
– Конечно!
– Ну так, а чего ты тогда мимо своей ездишь?
Бритоголовый моментально сделался подавленным и опустился на кресло, закрыв лицо руками. Затем он так по-православному, принимая свою нелегкую долю, взвыл:
– Жил неправедно!
– Абсолютник, – проконстатировала зеленоглазая.
Он отчаянно, по-детски заревел. Огромные капли покатились из глаз. Мужчина в черном сел рядом с ним и по-простому, по-братски приобняв, похлопал по плечу.
– Да это разве проблема. Ты что, думаешь, на небе одни праведники сидят? Да ты представляешь тогда, что внизу бы творилось? Хуже, чем в Зябликово. Да, тогда б землица у нас под ногами лопнула бы от грешников. Ты же и крещен у нас, и храмы помогал строить. Чего не выходишь из автобуса?
Бритоголовый вдруг собрался с волей, остановив слезы, стиснул зубы, выставил перед собой кулак и, словно вколачивая невидимые гвозди, прокорил себя:
– Неправильно я жил, неправильно!
– Правильно, неправильно – это уже другое дело. Это пусть кто за это отвечает, тот и разбирается. А ты свою голову не забивай. Она у тебя и так чего-то не очень работает. Ты скажи мне: чего ты так мучаешься? И тело свое не отпускаешь, и душу свою такими тяжелыми мыслями изводишь. Дорога – она… – Мужчина в черном посмотрел вдаль и вытянул руку, прокладывая путь для метафоры, но осекся, не зная, что сказать. Бритоголовый мужчина в дорогом костюме, с серьезным лицом глядя на его руку, заворожено ожидал продолжения.
– Дорога́ доро́га, – мечтательно подхватила зеленоглазая, – а конец все слаще. Все разные. Все особенные. У каждого своя. Миллионы-миллионов дорог. И все пути лишь дважды проходят через наш мир: рождение, – она добродушно заглянула в глаза бритоголовому, – и смерть.
Губы мужчины в дорогом костюме задрожали, а глаза намокли.
– Но я не прожил жизнь… не так как хотел… не так, как надо…
– Ну что ж теперь, – пожала она плечами, – Так, не так – уже все.
– И что мне теперь… в ад?
– Да что с тобой будешь делать?! – вспылил мужчина в черном. – Чего сразу в ад-то?! Ты ведь понятия не имеешь, что там! – Он вытянул руку, указывая на елки за окнами автобуса. – А сидишь тут и трясешься, как ягненок при виде леса. Там, может, и нет никаких волков, а ты трясешься.
– Нет?
– Есть. Наверняка есть. Где же ты лес без волков видел? И что теперь, в лес не ходить? И ездить, и ездить в этом автобусе, пока он не развалится? Тело-то твое уже на пределе, наверное.
– Так и есть, – подтвердил водитель. – Уж который год весь исколотый в трубках лежит. И не дышит уж сам. Че ждет – непонятно. И родственники смирились, почти не приходят, а он все ездит да ездит по кругу.
– Простите. – Все оглянулись на Егора Степановича, поднявшего руку, как школьник для вопроса. Глядя прямо в глаза бритоголовому, он спросил: – У вас есть дети?
– У меня? – удивился тот. – Две дочки.
– У меня одна. Раз мы с вами оба пассажиры: я могу дать совет?
Бритоголовый задумался, посмотрев в пол, а затем кивнул.
– Не мучайте их. – Егор смотрел на розовую коробочку. – Моя жена умирала три года. Это было самое тяжелое… – Глаза Егора быстро намокали, а слова с трудом подбирались. – Три самых невыносимых, невозможных года. А моя жена – Люба, ее звали Любовь – она все равно умерла. Она тогда сразу… поняла. Говорит: не надо, не хочу, не запоминайте меня так… такой… А мы… Я не знаю, как мы с дочерью… Все сделали. Распугали все вокруг. Бросили все. Как собаки вцепились в нее и затащили в эту яму! На природу! На воздух…
Егор Степанович вдруг рассмеялся, вытирая слезу.
– Любе здесь сразу не понравилось.
Сорок первый резко остановился. Всех тряхнуло. Водитель, как сапер, ожидающий, сработает ли бомба, в ожидании смотрел в зеркало заднего вида.
Бритоголовый мужчина в дорогом костюме решительно кивнул и встал.
– Моя! – смело объявил он на весь салон и двинулся к выходу.
Все – мужчина в черном, зеленоглазая, водитель автобуса и даже Егора Степанович – аплодировали его смелости и решительности. Двери автобуса с лязгом отворились, и узник по своей воле покинул с таким трудом собственномысленно воздвигнутую им тюрьму.
В отличие от остановки, на которой сошла старушка, за окнами, сквозь туман, Егору Степановичу, к своему изумлению, удалось обнаружить горизонт. В просветах между белыми облаками, напоминающими скорее дым, а не туман, он увидел тянущуюся до бесконечности бесплодную степь, в которой явно не было ни одного волка.
Сорок первый двинулся дальше, а внутри у Егора Степановича была страшная тоска. В отличие от бритоголового, он ни капли не переживал о себе. Все мысли крутились вокруг последнего данного дочери обещания – маленькой помятой розовой коробочке, перетянутой бирюзовой ленточкой.
Ощущая, как холод сковывает его плечи и шею, он до боли зажмурился. Глаза, оказавшись под замершими веками, отозвались больными уколами. Его лицо и душу перекосило от скорби, но заплакать он не смог.
– Далеко едешь?
Егор открыл глаза. Сложив голову на руки, скрещенные на спинке сиденья перед ним, на него смотрела зеленоглазая девушка.
– Да не знаю, – грустно усмехнулся Егор. – Как приедем, посмотрим.
– А что в коробке?
Ком в горле Егора мешал говорить.
– Подарок. Для дочери. У нее сегодня день рождения.
– Ого. Не повезло же вам.
– Представляете? Уходя на работу, обещал вернуться с подарком, а теперь, получается, вообще не вернусь.
– Представляю. Очень даже.
Они молчали какое-то время. Затем девушка хлопнула себя по лбу.
– Вот дура! Я же помочь могу!
– Что? – Егор почему-то сразу проникся доверием. – Как?
– Да как-как, подарок твой передать!
– Правда?
– Конечно! Давай сюда! – зеленоглазая протянула руки. – Ну чего ты? Давай.
Егор снова посмотрел на бесценную помятую коробочку.
– А не обманете?
– Да на кой черт ты мне сдался! Я же даже не знаю, что в коробке.
Егор Степанович нерешительно протянул подарок. Девушка схватила его и радостно подняла над головой как трофей.
– А адрес! – вдруг спохватился Егор Степанович.
– Ха-ха! Обманули дурачка! – радостно заявила зеленоглазая. – Зачем мне адрес? Коробочка-то теперь моя!
Мужчина в черном костюме, наблюдающей за всеми событиями со своего места с перекрещенными на груди руками, закатил глаза и осуждающе покачал головой.
– Но как же? – промолвил недоумевающий Егор Степанович.
Девушка наклонилась к нему и заговорщически шепнула.
– Ни звука.
Затем она высунула свой язык, провела по нему большим пальцем, а затем этим же самым пальцем – по разбитой брови Егора Степановича.
Сначала рану на брови защипало, но постепенно легкое покалывание переросло в жгучую боль. Дышать сделалось труднее, а легкие словно подожгли изнутри. Шею и плечи начало ломить еще сильнее, будто на него взвалили неподъемную ношу. Руки и ноги невыносимо крутило. Замерзшая кожа правой руки почувствовала ритмичные удары. Повращав рукой, Егор Степанович поднес часы к уху. Идут!
– Эй, дядь! – возмутилась зеленоглазая, обращаясь к водителю. – Ты чего живых на своем автобусе катаешь?!
Грустные глаза на секунду мелькнули в зеркале заднего вида, а затем, в следующее же мгновение, до краев наполнились паникой.
– Что?! Как живых?!
– Не-по-ря-док! – строго отчеканил мужчина в черном, явно переигрывая.
– Кто живых?! Нет живых!
– Ну бывает. – Милостиво развела руками зеленоглазая, подмигнув Егору. – Замаялся, поди, да не доглядел. С кем не бывает.
– Да я три раза мимо проехал! Мертвее мертвого!
– Ты не переживай, я никому не скажу. А ты скажешь кому? – спросила она, кивнув в сторону Егора Степановича.
Тот, не понимая, что происходит и глядя на розовую коробочку в руках зеленоглазой, молча помотал головой.
– Ну а ты, Иван Иваныч? – спросила девушка у мужчины в черном. – Чего людям статистику портить, да? И так вот нас согласился подбросить! Давай сделаем исключение да прикроем глаза?
Водитель уставился на суровое лицо мужчины в черном костюме, ожидая его решения.
– А ну раз-во-рачивай свою колымагу!
– Есть разворачивать! – рапортовал водитель, бросив руль, переключая передачу правой рукой и почему-то отдавая честь левой.
– Да газу не жалей! Чтоб без опозданий! Да строго по графику!
– Да, какжешь я?
– Без о-поз-даний я сказал!
– Есть без опозданий! – вытянулся водитель.
За пару минут до полуночи густой туман накрыл поселок, где последние три года проживал Егор Степанович со своей дочерью. Двигаясь к выходу из сорок первого, Егор задержался у зеленоглазой, собираясь ее поблагодарить, но, увидев указательный палец у ее губ, улыбнулся и, благодарно поклонившись, направился дальше. Стоя на ступенях автобуса, он обернулся на водителя, гусарские усы которого за последние несколько минут сильно поседели, затем на мужчину в черном костюме, который, казалось, никогда не испытывает каких-либо эмоций, и в конце снова посмотрел на зеленоглазую. Улыбаясь, она подняла ладонь и помахала ему одними лишь пальцами, облаченными в темно-красные кожаные перчатки из маленькой помятой розовой коробочки, перетянутой бирюзовой лентой.
Когда автобус с длинными черными цифрами «сорок один» на грязно-желтой табличке медленно скрылся за углом, рассекая морозный туман свечением оранжевых фар, Иван пересел к Веронике.
– Ну и зачем? – устало спросил он.
– Все ради этих милашек! – Она вытянула руки в своих новых красных перчатках. – Ты только посмотри на них!
– Надеюсь, ты не будешь теперь на постоянной основе решать, кому жить, а кому – умереть?
– Что, испугался?
Иван усмехнулся.
– Да, однажды у тебя получилось, но все равно, помогай хоть каждому встречному, тебе не догнать меня даже и за сто лет.
– Главное – не навреди!
– Я думал, главное – баланс?
– И баланс, и не навреди – они оба главные.
– Может, что-то еще?
Вероника вдруг сделалась серьезной и сникла.
– А еще главное, чтобы отец возвращался домой. Поздно или вовремя. Обычный сегодня день или праздничный. С подарком он или без. С улыбкой на лице или без нее. Это неважно. Любовь все равно не спрячешь.
