Алексей Слаповский
Неизвестность
Вера осмотрела меня – не скрывая, что оценивает, но с веселой, не обидной улыбкой.
Что ж, выглядел я, как всегда, прилично. Серый пиджак, белая рубашка, голубые джинсы с потертостями – намек на несогласие со своим возрастом, темно-красные кеды – намек еще более очевидный.
– Ладно, – сказала она. – Полчаса у меня найдется.
Я хоть и надеялся на что-то, но не обольщался. Скорее всего, Вера возвращалась с какого-то мероприятия, где немного выпила, поэтому не села за руль, решила прокатиться почему-то на метро, домой ей еще не хочется, почему бы немного не выпить за компанию с этим, судя по всему, вполне культурным человеком?
Около метро была «Шоколадница» с верандой, там мы и устроились. Вера курила, как и я. Общие слабости тоже сближают.
Я осторожничал, пил вино по чуть-чуть.
Рассказал свою историю. Она слушала с интересом. Правда, ей постоянно звонили, она, извинившись, брала трубку, отвечала, обсуждая какие-то деловые вопросы.
– У вас важная работа? – спросил я.
– В «Экспоцентре». Скоро презентация, вот и приходится…
Один раз позвонил какой-то Дима.
– Димчик, я еще работаю, – сказала Вера. – Найди там что-нибудь, все же есть.
И пояснила мне:
– Сын. Четырнадцать, а все еще дитя.
– Четырнадцать? Когда вы успели?
– Да бросьте, мне тридцать пять уже.
– А муж где?
– Где у нас все мужья? В Караганде, естественно. Как и вы. Тоже ведь женаты?
– Женат. Но…
– Без подробностей, ладно?
– Я и не собирался.
Итак, я рассказал свою историю и услышал ожидаемое:
– На что вы надеялись, непонятно? Ясно же, что она вас не любила никогда.
– Я и не надеялся. Просто… Просто с этим живу. Несмотря на то что ее уже нет.
– И нравится так жить?
– Нет. Но без этого было бы еще хуже.
– Если б ты был со мной… Извини.
– Давно пора на «ты».
– Если б ты был со мной, то есть, как муж, а я бы знала, что ты кого-то любишь, я бы не смогла. Выгнала бы. Твоя жена знала?
– Знала. Но это уже не любовь, это уже другое что-то.
– Все равно, неприятно. А мне легче, я никого не любила. Рассказывают, в кино показывают, в книгах читала, все понимаю, а сама – нет. Даже комплексы были, это же неправильно. А потом подруга одна, психолог, объяснила – то, что этим словом называется, бывает очень редко. И неизвестно, насколько оно нужно. Так что, оказывается, я супернормальная.
Теплый вечер, приятный хмель, разговор про жизнь без надрыва и жалоб, – нам не хотелось уходить.
Меж тем официантки уже собирали со столов скатерти, подставки с салфетками, пепельницы.
– Уже закрываетесь? – спросил я.
– Мы до одиннадцати.
– Жаль, – сказала Вера.
Именно она сказала, не я.
– Можно ко мне, – сказал я. – У меня семья на даче, я один. Очень расставаться не хочется. А потом вызову тебе такси.
– Это далеко?
– Совсем рядом!
Через полчаса мы были у меня дома, я достал из тайника литровую бутылку виски, из холодильника сыр, колбасу, помидоры, огурцы.
– Кто бы меня видел, – сказала Вера. – Сижу в квартире постороннего мужика, закусываю виски помидорами.
– Не твой формат?
– Абсолютно. Мне вот интересно, почему она была такая безжалостная, твоя Вера? Ну, не любила, понятно. Но могла бы хоть раз сексом тебя угостить. На бедность, вроде того. Извини. Не обиделся?
– Нет, хорошо сказала – на бедность. Да, вот такая она была, только по любви.
– Нам, нормальным, легче. У нас и без любви можно, было бы желание. Но ты не представляешь, как непросто найти человека для отношений. Что имею в виду: я всю неделю в работе, мне хорошо, мне отлично. Но в выходные я одна, и это грузит. Сыну говорю, что иду на встречу с кем-нибудь, ну, как бы с каким-то мужчиной, а сама то на выставку, то просто гуляю. И вы ведь сволочи все. Если мужчине от тридцати до сорока пяти, я же для него уже не вариант. Им давай от двадцати до двадцати пяти. Понимаешь?
– Они ничего не понимают в настоящих женщинах. Ты красивая, стройная, умная.
– И что? Все думают, что я хочу опять замуж! И боятся.
Я почти не пьянел. И что-то предчувствовал.
И не зря.
– Я ведь знаю, о чем ты думаешь, – сказала Вера.
– Расскажи.
– Ты думаешь: вот, с той у меня даже секса не получилось, а с этой – вдруг получится? И будет как бы компенсация.
– Честно? Даже в мыслях не было. Ты мне просто нравишься. Сама по себе. Согласись, у нас с тобой какой-то особенный случай.
– У тебя – да, встретил женщину, похожую на первую любовь. А у меня что особенного? Хотя, да, тоже не каждый день вот так… Настроение у нас совпало, вот и все.
– Еще как совпало!
– А тебе сколько? Сорок шесть – сорок семь?
– Примериваешься? Если за пятьдесят, то будет стыдно, что с таким связалась?
– Еще не связалась. А что, за пятьдесят?
– Не за. Ровно.
– Неплохо выглядишь. Давай вот что. Я еще хочу выпить – повело меня сегодня. Но я еще хочу секса. Очень. Лови момент, у меня это бывает редко. Ну – чтобы прямо невтерпеж. Поэтому давай это быстро сделаем, а потом напьемся.
– Отличная идея.
– Тогда я в душ. Полотенце чистое дашь?
Все вышло на удивление спокойно, легко и даже, можно сказать, деловито. Но ведь и деловитость может быть приятной, когда увлечешься.
– Знаешь, я почему-то сразу поняла, что с тобой будет хорошо, – сказала Вера.
– Это ты из вежливости?
– Дурак. Мог бы тем же ответить.
– Тем же не могу. Наоборот, не ожидал, что будет так хорошо.
– Хам.
После этого мы напились. И опять набросились друг на друга. Предполагаю, что это было очень здорово. Но не помню.
Проснувшись, я понял, что сорвался и без продолжения не смогу.
И продолжил.
Когда Вера вышла из спальни, я сидел в кухне свежий, поправившийся, выбритый, пахнущий одеколоном. Пил кофе и понемногу – виски.
– Кошмар, – сказала она. – Уже десять!
– С утра выпил – весь день свободен, – ответил я народной мудростью.
– Тоже верно.
Она позвонила Димчику и сказала, что переночевала у подруги рядом с «Экспоцентром». И уже работает. Потом позвонила на работу и сказала, что приболела.
Потом долго принимала душ, приводила себя в порядок. И присоединилась ко мне. Сама налила и выпила. Сказала укоризненно, но по-дружески:
– Сгубил ты меня. Года два я так не улетала.
– Проблемы с алкоголем?
– Бывают. У тебя, я вижу, тоже.
– Увы.
– Ну, значит, и это сошлось.
Это было в пятницу.
Мы провели вместе три дня. Дважды я ходил за добавкой, мы что-то вместе готовили, выпивали, разговаривали. Устав, засыпали. Без попыток нежности и ласк.
В субботу днем она рухнула на постель, сказав:
– Меня до завтра не трогать.
Я сидел в одиночестве до вечера, представляя, как я все это буду вспоминать. Звонила Ирина, я не отвечал. И маме не отвечал. Позвонила Аня, я не мог ей не ответить.
– Ты опять? – спросила она.
– Да, Анечка, немного.
– Мама спрашивает, помощь нужна?
– Нет, я сам.
– Она говорит, если в понедельник не приедешь, будет принимать меры.
– Хорошо. Я приеду.
– Тебе лечиться снова надо.
– Я знаю.
Потом я уснул.
Утром Веры не было.
Я отлеживался до вечера, вызвал такси, поехал на дачу.
– С кем это ты был? – спросила Ирина.
– Ни с кем, один.
– Да?
– А что?
– Да ничего.
Выждав несколько дней, я позвонил Вере.
Она ответила голосом бодрым, занятым, слышались какие-то шумы и голоса.
– Увидеться бы, – сказал я.
– Позвони в конце недели, ладно?
Я позвонил в конце недели.
Договорились встретиться в той же «Шоколаднице».
– Давай сразу все определим, – сказала Вера. – У нас было с тобой приключение. И не больше того. Согласен?
– Нет. Хочу тебя видеть.
– Перестань. Ты женат, у меня взрослый сын.
– Чему это мешает?
– Всему. Ты странный, Виктор. Мало тебе одной женщины, которая тебя не полюбила, еще одна нужна? Ты мазохист, что ли?
– Наверно. Хочу еще помучиться.
– А мне это зачем? Все было замечательно, давай не портить, ага?
– Как скажешь.
Через несколько месяцев Вера позвонила и сказала, что есть серьезный разговор.
Встретились там же. Она сказала, что беременна.
– Ничего себе… Это как?
– А вот так. Неосторожно вели себя. Будто подростки, даже смешно.
– Почему, я…
– Я помню. Не сработало. Короче, Виктор, я все обдумала. Не бойся, ты мне не нужен. Но дочь я хочу родить.
– Уже известно, что дочь?
– Да. И она вырастет, спросит, кто папа. Я не хочу говорить, что папы нет. Что умер или уехал неизвестно куда. Объясню: есть, но по разным причинам живет в другом месте и с другой семьей. Может, я за это время выйду замуж, не уверена. С двумя детьми замуж – сам понимаешь. В общем, чего бы мне хотелось: чтобы ты приезжал к дочери раз в неделю или в месяц, как получится. Материальная помощь – на твое усмотрение.
– Я, конечно…
– Виктор, не торопись. Я сказала: на усмотрение. А ля дискресьон.
– Знаешь французский?
– И английский, и испанский немного.
– Ясно… Ты, значит, твердо решила…
– Если ты скажешь, что мне надо сделать аборт, я тебя ударю. Пепельницей. Будет больно.
– Я не собирался…
– Верю. Ты честный. Тебе просто немного в жизни не повезло.
– Я так не считаю. Еще одна дочь – это прекрасно.
– Да? Что же прекрасного, если ты с ней жить не сможешь? Сам факт, что есть дочь?
– Послушай, мы оба в равном положении, то есть одинаково виноваты, то есть… Ну, ясно. А ты, мне кажется, на меня злишься.
– Немного да, злюсь. Чуть-чуть тебя ненавижу даже.
– За что?
– Думала, ты будешь в восторге, на колени встанешь, предложение сделаешь. Ты помнишь, что говорил, когда мы… Помнишь?
Я не помнил. Слишком был пьян. Наверное, говорил, что сбылась моя мечта. Что нашел идеальную женщину. Возможно, клялся, что брошу семью и уйду к ней.
Но там у меня тоже дочь. И жена, которая мне все еще кровно близка.
Я чувствовал себя униженным, мелким, гадким.
Попробовал отыграться:
– Но ты ведь призналась, что никого не любила и вряд ли полюбишь. Тогда – зачем? Чтобы просто был муж?
– Родной, ты чего? Тебе показалось, что я за тебя замуж хочу?
– Только что говорила: ждала, что на колени встану, предложение сделаю.
– Это не значит, что я согласилась бы. Не путай, тема у нас одна: договориться, что у девочки будет отец. Если ты этого хочешь.
– Хочу, конечно.
– Вот и все. А в каком режиме ты будешь существовать, твое дело!
На этом мы и расстались.
Теперь, когда я это пишу, нашей Лике, Гликерии, пять лет. Я помогаю, насколько возможно, приезжаю, привожу подарки. Чувствую себя ущербно – как всякий отец, который не может быть постоянно со своим ребенком.
Да еще эта затаенная обида Веры, которую я всегда чувствую и которая, наверно, никогда не пройдет.
А однажды приснился нелепый сон: я увидел Веру, ту, другую, то есть первую, она идет по улице одна, ей лет тридцать, я спрашиваю ее: «А где Лика?» – «Какая Лика?» – «Ты разве не знаешь, что у тебя дочь родилась?»
Кажется, она обрадовалась. Или удивилась. Слишком быстро исчезла, я не успел рассмотреть.
СНЫ
Самый частый сон последних лет: выхожу из какой-то двери, вижу незнакомую улицу, понимаю, что вышел не туда, хочу вернуться, а той двери, из которой вышел, – нет.
Иду вдоль домов, ищу табличку с названием. И нахожу, но не понимаю, что написано. Будто разучился читать. Или это на иностранном языке? Да нет, родная кириллица. Но буквы складываются в полную абракадабру. Что-то вроде «Йцукенгшщ» или «Фывапрол» – отражая мою ежедневную в эти месяцы работу с клавиатурой.
Естественно, тут же появляется и аптека, потому что слово «Фывапрол» похоже на название лекарства. А где аптека, там и фонарь. Оказывается, ночь на земле. И я уже в Финляндии, в городе Хельсинки, где никогда не бывал. Валяюсь, пьяный, на заснеженной улице среди однотипных домов скромной рабочей окраины. Откуда я знаю, что это Хельсинки, неизвестно, но знаю точно. Открывается дверь одного из домов, выходит женщина и зовет меня. Это моя жена. Как получилось, что совершенно незнакомая женщина стала моей женой, сон не объясняет. Она зовет меня, сердится, ругается. Я пытаюсь подняться и обиженно говорю, что задержался из-за друга, которого спас от верной смерти, вытолкнув из-под машины, сам чуть не погиб, а потом мы, конечно, отметили, да и кто бы не отметил? Я рассказываю свою правдивую историю долго, горячо и убедительно, при этом ни слова не понимаю из того, что говорю.
Бывает в этих снах и наоборот: перестаю понимать родной язык. Верчу головой, всматриваюсь в рты людей, будто глухонемой, слышу звуки русской речи, а о чем в этой речи речь – без понятия. Так слышится далекое радио. Иногда вдруг выделяется, словно порывом ветра донесло, что-то знакомое. Какие-то слова из твоей предыдущей жизни (а вся жизнь до сна – предыдущая): «санкции», «стабильность», «президент сказал, что»… До мозговой изжоги морщишься во сне умом, пытаясь понять, что означают эти слова. Нет, тщетно. Ничего они не означают.
И опять я на незнакомой улице. Только что она была темной, все двери первых этажей, где магазины, были заперты, везде таблички «Закрыто», и вдруг все осветилось, зажило, заиграло гирляндами, как перед Новым годом. Но на улице по-прежнему никого нет, я один. Передо мной огромный ресторан с круглыми столами, белые скатерти, официанты во фраках, женщины в длинных платьях, с обнаженными плечами. А вон и моя жена. Не та, что была в Хельсинки, и не та, что в жизни, однако я уверен, что это именно моя жена. Вокруг полно людей, в том числе мировые знаменитости, но она смотрит только на меня – не на того, кто на улице, за стеклом, а на того, кто рядом. Второй я (или первый?) моложе, стройнее, она обнимает его, целует, а я, который на улице, ревную и тоскую.
Хочу напиться, стучу в дверь бара. Выглядывает швейцар с галунами, дореволюционного вида, качает головой: «Мест нет-с, просим покорно извинить-с!» Я возмущаюсь, кричу, но не слышу своего голоса.
Мечусь по улице, колочу руками и ногами во все двери, витрины и окна. Никто не открывает. Там музыка, смех, веселье, льется шампанское, обдавая брызгами: сном меня вносит внутрь, но тут же вышвыривает обратно, на морозную улицу.
Дрожа от холода, вхожу в телефонную будку. Это еще и путешествие во времени, я вижу телефонный аппарат советской эпохи – мутно-серебристого цвета, с диском, с черной эбонитовой ручкой, которая привязана цепью – чтобы не сперли. Сон услужливо подает мне двушку, то есть двухкопеечную монету, я снимаю трубку, сую двушку в прорезь, слышу приятный щелчок и гудок, набираю номер, 99–10–86, номер, которого я никогда не забуду. Слышу:
«Алло?»
Молчу.
Плачу.
«Алло, это ты? Я не слышу!»
«Это я», – наконец отвечаю.
«Когда будешь?»
«Скоро».
Мы еще о чем-то говорим, долго, как говорили в первые дни после знакомства, но меня уже нет в будке, я иду по улице, слушая этот разговор. Все вокруг знакомо – это мой город, моя улица.
А вот и мой дом. Отпираю дверь, улыбаюсь, предвкушая удивление и радость: я ведь не предупредил, что сегодня приеду. Тихо поднимаюсь по лестнице. Заглядываю в комнату. Жена говорит по телефону. Замечает меня, вспышка счастья в глазах, торопливо в трубку:
«Извини, у меня тут Витя, оказывается, приехал!»
Кладет трубку, бежит ко мне, бросается на шею, я кружу ее по комнате. Ставлю на пол, целую, спрашиваю с шутливой ревностью:
«С кем говорила?»
«С тобой, с кем же еще?»
Поднимаю на руки, несу, укладываю, целую, и вот уже…
Но нет, опять улица.
Та же незнакомая улица. Блуждаю, хочу куда-нибудь выйти. И некого спросить.
На пустом месте снов не бывает, этот и подобные выросли из реального случая.
Я тогда только что переехал в Москву. Конец девяностых, никаких еще смартфонов и планшетов, с помощью которых легко определить свое местонахождение, да и мобильные телефоны далеко не у всех. Пейджеры еще не отошли – вы помните, что это такое, или уже нет?
Меня пригласили на день рождения земляка, давно укоренившегося в столице. Где-то возле метро «Чистые пруды». Я записал адрес, посмотрел по карте, как ехать и как идти – по бумажной карте, вернее, по толстенному топографическому справочнику из серии «Желтые страницы». Что-то меня задержало, приехал поздно, уходил в числе последних и один. Был трезв. Направлялся к метро переулком, название которого запомнил: Архангельский. Вышел куда-то не туда, вместо ожидаемого бульвара – опять переулок. Свернул направо: вроде бы бульвар где-то там. А потом еще раз направо, и еще раз. Вижу: опять Архангельский. И сквер на углу. Не помню никакого сквера.
Около часа я бродил теми улицами и переулками, и, как нарочно, ни людей, ни машин, будто вымерло все. И к метро уже поздно, закрыто.
Сел на какое-то крыльцо и, взрослый мужичина, проживший целую жизнь, шмыгнул носом и вытер влажные глаза. Таким показался себе заблудшим, брошенным, чужим, одиноким и ненужным. Сирота сиротой.
Но не успел расчувствоваться – такси. Благополучно уехал на нем и через день забыл об этом случае. Если и рассказывал, то в виде анекдота.
А потом отразилось в снах, и отражается до сих пор, значит, для души этот случай имеет не такое уж пустяковое значение.
Место, где блуждал, я теперь, конечно, знаю. Переулки Архангельский, Потаповский, Сверчков. И Кривоколенный.
А есть сны – будто совсем ниоткуда. Например, в метро стою и жду поезда. Наверное, очень поздно, потому что на платформе только я. Подходит поезд, но двери не открываются. Пассажиров это почему-то не беспокоит. Поезд стоит довольно долго. Уходит. Подходит другой. И тоже двери не открываются. Я замечаю, что и люди те же: вон юноша с девушкой обнимаются, вон высокий и стройный старик в ковбойской шляпе держит в руке планшет, что-то читает, вон мужчина в черной робе и в шахтерской каске со светящимся фонарем дремлет стоя… Поезд уходит. Смотрю на электронные часы. Там – 00:00. Жду, когда станет 00:01. Но нет, время застыло. И опять подходит поезд. Те же юноша с девушкой, старик в шляпе, дремлющий шахтер…
Есть сны и приключенческие, и страшные, и, конечно, про любовь, да еще со всеми подробностями и ощущениями, близкими к подлинным. В этих снах и отголоски прошлого, и не прожитые события – то, что с нами не случилось, наши неоткрытые двери, в которые сон нас легко впускает, показывая, что было бы, если бы… Может, это не прожитое, но представленное, то есть все-таки, значит, пережитое, хоть и во сне, для души важнее того, что было на самом деле? Достигнув чего-то или разочаровавшись, мы никогда не перестанем видеть в своих снах бесконечный квест, где мы бродим по лабиринтам, перепрыгиваем через ямы, то и дело оказываемся в тупиках, нас хотят сожрать или подорвать смешные, но страшные чудища, мы умираем, оживаем, идем дальше, открываем разные двери, проходим один уровень, другой, двадцатый, иногда с досадой бросаем игру, чаще доходим до последнего уровня, не получив в награду ничего, кроме легкого чувства удовлетворения и сожаления, что эта игра кончилась; мы тут же начинаем другую, не можем успокоиться в поисках главной двери нашей жизни. Где эта дверь, как всегда, неизвестно.
Часть VI
Письмо Глеба Смирнова
2017
Папа я пишу тебе письмо, здраствуй[63].
Это я Глеб, если ты еще не понял. Мама не велела тебя находить в интернете и писать тебе письма но, она входила через мой компьютер потому что, у нее сломался свой. И я там увидел твой адрес, она тебе писала. Я не смотрел что, она писала, только адрес. И я закрыл ее почту но, адрес скопировал и пишу с своего ящика. Тоесть ты сейчас видишь мою почту. Ты ей про это не говори. А письмо я на всякий случай удалю. Но сначала напишу и отправлю.
Я уверенный пользователь в компьютере, играю все игры и смотрю фильмы но, она не разрешает ни с кем переписоваться. Из за случая с девушкой с которой все началось с переписки и получилась история которую я тебе расскажу. Потому что, мне надо посоветоваться. Я раньше тебе не писал потому что, она сказала чтобы, я тебя не беспокоил. Поэтому я даже не знал твоего адреса. Теперь знаю и пишу. Но ей не говори. И не пиши.
У меня давно был акаунт на сайте знакомств. Я там дал свою фотографию и написал свой возраст все честно. И мне отвечали разные девушки. У них там были разные вопросы и пожелания. Включая материальную сторону жизни но, я им сразу объяснял что, я интелигент без работы пока. А они искали практическую сторону жизни. Я их не осуждаю. Каждый имеет право иметь свои представления о жизни.
А эта девушка Мария когда узнала что, я интелигент без работы не испугалась. Она написала что, сама пока без работы и интелигентка но, это временно. И что на то что мы переписовыаемся это не играет роли. Какая разница миллионеры или просто люди. Переписоваются все одинаково. В том смысле что слова. Потому что, переписка обнажает человека в голом виде независимо от его материального положения или возраста. Эта ее мысль мне показала что, она очень умная девушка. Она моложе меня еще нет тридцати. Двадцать восемь. А на фотографии еще моложе. Она мне прислала свою фотографию хотя, в акаунте у нее был другой аватар. Из японского мультфильма. Мы много писали друг другу про кино. Она написала что, любит фильмы «Форрест Гамп», «Человек дождя» и «Темпл Грандин». Но написала чтобы, я не подумал что, если она любит эти фильмы про аутистов то тоже аутистка хотя, врачи назвали у нее синдром про который она не хочет даже называть названия потому что, с этим не согласна.
Я написал ей что, у меня врачи ничего не называют и у меня нет почти никаких изменений кроме внешнего вида. А по внешнему виду ты папа сам знаешь что, с детства меня считали дурачком. Это не так но, я все таки я знаю что отличаюсь. Я не совсем как другие люди и этого перед собой не скрываю. Я ей об этом написал. Что я не ненормальный но, особенный. Она с этим согласилась. И написала что, да все особенные.
Когда мамы не было дома мы с ней говорили по скайпу. И когда у нее тоже никого не было. У нее мама и старший брат Анатолий. Мы с ней говорили и она сказала что, вот ты же видишь что мы такие же как все люди. Она мне очень понравилась. Она очень красивая. Она сказала что, все люди имеют равные права. Я с ней не согласился и сказал что, надо иметь мужество и признать что, ни у кого нет равных прав. Потому что, люди разные. И если бы я сказал тебе что, да ты такая же я бы тебя обманул. Нет ты другая и я другой но, ты все равно мне нравишься. Ей это понравилось. Она сказала что, все говорят ей и мама и брат что, она такая же но, они ее просто любят. А я первый кто не стесняюсь говорить что, она другая.
Нам очень захотелось встретиться. Она ни с кем никогда не встречалась. Гуляла только с мамой или иногда с братом. Но ее иногда отпускали в магазин за продуктами около дома. Я предложил там встретиться.
Мы с ней там встретились. Я сразу ее предупредил чтобы, на нас не обращали внимания. Потому что, могут что-то заметить. И мы с ней говорили когда ходили вдоль полок. Будто покупаем а сами говорим. Но, потихоньку. А рядом с магазином там еще кондитерская. Там три столика у окна. Можно выпить чаю или кофе и съесть пирожное. И мы там стали сидеть. И выбирали какое пирожное будем есть. Один раз выбирал я а потом она. По очереди. И наоборот. У меня всегда есть немного денег. Мама дает на газировку и арахис. Я ем много арахиса а он соленый после него хочется пить. Но я стал меньше покупать газировки и арахиса поэтому, нам хватало посидеть в кондитерской. Но, однажды там вдруг оказалась ее мама и удивилась. И увела ее оттуда.
Мы перестали там встречаться. А она живет около Детского парка. Но ее даже туда мама не отпускала одну. Это можно понять ведь Мария красивая а там ходят разные люди. Хотя это Детский парк но, там бывают и пьяные. И всякий сброд. А дом у них прямо напротив и с балкона все видно хотя, не все. Один раз мама заболела. Мария ей сказала что, она пойдет и будет в парке только напротив балкона где ее будет видно. Это я для нее придумал такую идею. Мама согласилась. Она сидела у окна а Мария гуляла или сидела на лавке. В приделах видимости. И я тоже стал туда приходить. Там лавки такие двойные в две стороны. И я начал приходить и сидеть там но, в другую сторону. Как будто читаю книгу а она сидит ко мне спиной а на самом деле мы разговаривали. Ей только не нравилось что она не видит мое лицо. Мне тоже. Но смотрели в телефоны где у нас были фотографии друг друга и говорили как будто видим друг друга.
Ее мама успокоилась что, Мария может одна гулять. Она выздоровела и стала ходить на работу. Потом приходила и выпускала Марию. Но это было лето а потом стало рано темнеть и мама уже не хотела ее отпускать одну. Но там была площадка с фонарем и Мария там могла сидеть. Под фонарем ее было видно из окна. И тоже была лавка.
Но однажды когда мы с ней там сидели появился Анатолий и начал меня спрашивать в грубой форме чего мне надо от моей сестры. Мария на него заплакала и попросила не грубить со мной. Она объяснила что у нас просто человеческие отношения. Но Анатолий не успокоился и прогнал меня.
Мы опять стали общаться только по скайпу. Но однажды Анатолий возник на экране. Он подслушивал и подсматривал. И возник. И сказал что, теперь он мне оторвет голову. И ей тоже. И что он служит в каких то органов и узнает через компьютер мой адрес. Я сказал ему что, безо всяких органов скажу адрес. Мне нечего скрывать.
Он пришел к нам домой. Они с мамой сидели и что то обсуждали. Он говорил громко но, она ты знаешь тоже умеет когда надо. Они поссорились. Он ушел а мама сказала что, если я это продолжу она отберет компьютер. Я пообещал хотя мне было грустно.
А у Марии как я потом узнал компьютер отобрали сразу же. И телефон потому что, у нее в телефоне был номер моего телефона. Она осталась без внешнего мира. Я просил маму чтобы, она вмешалась потому что, нельзя так издеваться над человеком. Она сначала не соглашалась но, потом согласилась. Мы пошли туда.
Сначала там был очень нервный скандал но, потом все успокоились. Они позвали нас с Марией и мама сказала что если вы хотите дружить то можете. Но никаких прогулок а только друг другу в гости при нас.
Это оказалось даже лучше чем раньше. Мы приходили друг к другу по вечерам или в выходные. Анатолий иногда сердился. Он был раньше женат и ушел от жены обратно к маме. Он говорил что, ему не дают отдыхать. Что от чего ушел к тому пришел и ему нет покоя.
Все было хорошо но, Мария начала проявлять признаки. Однажды ее мама мылась в ванне а мы были одни в комнате. У них две комнаты. Мария с мамой а Анатолий один. Но мама мылась в ванне и не могла видеть что, мы делаем. Мария этом воспользовалась подняла кофту и попросила ее погладить. Я погладил но, сказал что, лучше этого не делать. Но, она с этого времени пользовалась любым моментом когда мамы не было рядом чтобы, я ее погладил.
А потом мы были у нас. Моя мама привыкла и доверяла нам. Один раз она пошла в магазин и сказал нам как детям вы не шалите а я пойду в магазин. Но Мария сразу же стала обнимать меня и целовать. Я почувствовал мужское возбуждение но, знал что, этого нельзя. Я ее уговаривал. А потом заперся в туалете. Она плакала и обижалась. Я ей объяснил через дверь что, мы можем дойти до того что, у нас от этого будут дети. А это опасно. Хватит уже того что, мы не такие. Что хорошего если дети будут не такие. В стране и так мало нормальных людей.
Папа я ее любил но, я понимал что не могу долго сопротивляться. Я рассказал вечером маме про то что, у нас было. Она сначала даже почему то смеялась. А потом наоборот заплакала. На другой день она пошла к ним. Я не знаю что, они говорили но, Мария после этого перестала приходить. И наверно у нее опять не было компьютера потому что, я не видел ее в интернете. Я перестал кого то искать и с кем то общаться. Я скучал. Поэтому много играл. Я играл в Super Meat Boy. Это очень сложная игра. На каждом этапе по 20 уровней. Я сейчас на 8 уровне 4 этапа. То есть прошел 3 этапа по 20 уровней. Ты играешь в какие то игры? Как нибудь попробуй тебе понравиться.
Но потом пришел Анатолий и говорил с мамой а потом со мной. Он мне сказал что, Маша болеет и хочет меня видеть. Я сказал что, тоже хочу ее видеть потому что скучаю. Он сказал что, их мама вышла на пенсию и сидит дома поэтому, можно встречаться там. И мама все время будет дома и при нас. Я согласился.
Мы стали встречаться при маме. Марии разрешили пользоваться компьютером и я научил ее играть в Super Meat Boy. Сначала ей было неинтересно и она не понимала но, потом научилась и стала испытывать азарт. Мы сидели рядом и играли. А ее мама была тут же и смотрела телевизор. Все было хорошо только я немного сердился что, Мария медленно проходит уровни. Я приходил домой и проходил эти уровни в пять раз быстрее.
Через примерно две недели мама пошла в туалет. Мария схватила меня за руку и потащила из квартиры. У нее откуда то оказался телефон и она с него звонила. Мы побежали за дом потом еще за один дом потом еще за один. Там нас ждала машина такси. Она меня посадила и мы поехали. Я ее уговаривал шепотом чтобы, этого не делать. Я никогда не говорю громко при посторонних. Я люблю говорить тихо. Некоторые обижаются что не слышат но, я не нарочно. Мне кажется если я себя слышу другие тоже слышат.
Мы поехали очень далеко. Я не был в этих местах и не представлял где это. Теперь я знаю что это огромный поселок Поливановка на краю города. Там было много улиц где мы ездили и долго не могли найти какой то дом. Потом нашли. Мария говорила с какой то женщиной и дала ей деньги. Я потом узнал что, она эти деньги взяла у мамы без спроса. А женщина была хозяйка квартиры. Тоесть дома. Тоесть Мария сняла у нее дом. Как она с ней договорилась я не знаю.
Я очень беспокоился и хотел уехать но, Мария убедила меня что, все будет хорошо. Что мы взрослые люди и хозяева нашей жизни. Я согласился но, напомнил что, мы хоть и взрослые но, немного особенные. Она согласилась но, сказала что, если особенные мешают жить не особенным это одно а если они никому не мешают то кому это мешает? Это их личное дело.
Это был очень старинный дом. Он топился дровами. Они были уже наколотые во дворе. Я сначала не умел но, потом научился топить печь. Вода была только холодная. Туалет был во дворе. Постоянно лаяли в других дворах какие то собаки. И было слышно трамвай. Там никакого транспорта только трамвай. Я один раз заскучал и пошел к остановке. Но Мария догадалась и пошла за мной и уговорила вернуться. Она сказала что, мы теперь как муж и жена и это никого не касается. А уже было холодно а одежда у нас была не теплая. От хозяев осталась старая одежда в шкафу мы оделись и это было странно хотя, смешно. Мы были похожи на каких то других людей. Мария ходила в местный магазин и готовила еду. Она сказала что, теперь все правильно жена кормит мужа ужином.
У нас произошло то о чем, ты догадываешься. И это было хорошо но, в остальное время иногда было скучно. Здесь не было компьютера и телевизора. Была полка с книгами. Я раньше таких не читал. Книга «Кто тебя предал» Беляева но, не фантаста. О религии. «Повесть об уголовном розыске» не помню авторов. «Мужество» Кетлинская. Хорошая книга о строителях Комсомольска на Амуре. И несколько книг Леонова детективы. Я их быстро прочитал и делать было нечего. А потом у нас кончились деньги. Я предложил вернуться Мария отказалась мы поругались. Но помирились. На другой день она откуда то принесла хлеб и еще что то. Я понял что, она украла в магазине. Мы опять ругались. Я сказал что, я не буду есть ворованное. Но она очень обиделась и мы все таки это съели.
