Алексей Слаповский
Неизвестность
Б а б у ш к а. Боялись, разволнуюсь? Милые вы мои, что мне еще делать? Поволновалась бы – все-таки занятие. Нет, я все понимаю. Кроме одного, как можно – одновременно? И там и там? Это даже противно как-то, мне кажется. Или нет, ничего?
А н я. Ладно, потом поговорим.
Б а б у ш к а. А сочинение? Как дедушка трахнул бабушку. Вы так говорите?
А н я. Перестань!
Б а б у ш к а. Сядь и слушай! И вы все, праправнуки, слушайте. Тут меня моя внучка Аня, которая вам тоже уже бабушка, спрашивает про первый секс. Вам тоже интересно, да?
А н я. Уже нет.
Б а б у ш к а. А я расскажу. Мне тогда шестнадцати еще не было, как вашей бабушке, когда я ей про это рассказывала. И была, наверно, такая же дурочка, как она.
А н я. Ба…
Б а б у ш к а. Не перебивай! Как было? Я уже вышла из детдома, но паспорт еще не получила, у меня в октябре же день рождения, а вышла из детдома летом сорок пятого. И поступила в техникум. Это было круто, как выражалась ваша бабушка.
А н я. Хватит бабушкой меня называть, смешно же!
Б а б у ш к а. Я и хочу насмешить. Я прикалываюсь. Так вот, я поступила, а занятия только через месяц. Ночевала в детдоме, разрешали, а кормить – извините, в списках не значусь. Стала худая, синяя, кожа шелушилась, ужас! А у нас в детдоме была завхоз Салихова Рената Руслановна, она говорит: хочешь помогать мне по хозяйству? Я согласилась. У нее с мужем был дом большой, две коровы, свиньи, кур полон двор. И сын женатый с ними, шофером работал, в отъезде все время, а жена беременная, по хозяйству не очень может работать. И другой сын, младше, Рома, не женатый. В город ездил на велосипеде, учился там в институте. Исключительно красивый мальчик был. И начитанный такой, культурный. Отец и мать простые, а он, можно сказать, интеллигент в первом поколении. Ну, и начал вокруг меня кружить. А я уже отъелась, вошла в формы. А он, наоборот, просто сохнет на глазах. И вот признался в любви. Мало того, позвал замуж.
А н я. То есть Владислав был уже второй, кто замуж звал?
Б а б у ш к а. Да. А у меня те же мысли, что с Владиславом: рано, не хочу. И ведь нравился мне Рома – очень. Но сказала: нет, давай подождем. Он даже заплакал, бедный. И тут мне его мама говорит: вот что, Катя, или давай-ка иди на все четыре стороны, или соглашайся. Я ей, как и ему: замуж не хочу. А она: при чем тут замуж, я сама этого не хочу, а ты просто – пожалей мне сына, я за него боюсь, он весь больной ходит. Как бы чего с собой не сделал.
А н я. Я правильно понимаю: она просила тебя с ним… Ну…
Б а б у ш к а. Да. Переспать. Заняться любовью. Отдаться. Что тебе больше нравится?
А н я. Все! Ты классная, ба! Ты себя не видишь, ты сейчас такая молодая стала! Ну, и что?
Б а б у ш к а. А то. Я говорю: вы с ума сошли, такие вещи предлагать? И ушла от них. Началась учеба, тут он меня находит и говорит: ладно, подождем, но пока хотя бы будем гулять, встречаться. Я согласилась. Встречались всю осень. Он меня подкармливал, в кино водил… А я вижу, он, хоть и радуется, а все равно ему плохо.
А н я. Спермотоксикоз.
Б а б у ш к а. Что?
А н я. Слово такое. Означает…
Б а б у ш к а. Не объясняй, догадалась. Да, может быть. На самом деле у него был такой вид, будто безумно влюблен. Просто до смерти. И… И мне стало его жалко. Нет, не то чтобы жалко… Знаешь, такая вдруг мысль возникла: а вдруг война опять? Тогда же многие боялись, что война с кем-нибудь опять начнется. И отношение к мужчинам было такое… Кто воевал – благодарное. И к другим тоже заодно. Ну, и они тоже осмелели. Наверстывали, можно сказать. А Роман, хоть и совсем молодой, а мысли-то у меня такие же: вдруг его убьют? И он погибнет и не узнает, как я его люблю. Ну, и… Ну и вот. Остальное вообрази сама.
А н я. Предохранялись?
Б а б у ш к а. Аня, мы даже не знали, как это и что это! Правда, у нас в детдоме была одна девочка… Огонь и воду прошла. Много чего рассказывала, в том числе про то, как она береглась. Потом я, конечно, поняла, что это полная чушь.
А н я. А как, какие способы? Просто интересно.
Б а б у ш к а. Даже не хочу, это каменный век! Хотя нет, в каменном веке аспирина и борной кислоты не было. Но лимоны были, наверно.
А н я. Хочешь сказать…
Б а б у ш к а. Не хочу! В общем, я пошла навстречу Роме. Он получил, что хотел.
А н я. И?
Б а б у ш к а. И потом постоянно интересовался, как у меня с регулярными женскими явлениями. Тогда это называлось – пришли. Он спрашивал: пришли? Я говорю: да. Он радуется, ура, можно дальше веселиться… И веселились… А к лету все у Ромы сошло на нет. Я переживала. Мне-то казалось, все серьезно, ведь он жениться сначала хотел.
А н я. А потом уже нет?
Б а б у ш к а. Нет. О господи, как вспомню… У нас медосмотр был в техникуме обязательный. Раз в год комиссия и – с головы до ног. В том числе гинеколог для девушек. Я увильнуть хотела, будто бы болею, потребовали справку, я не достала. Осмотрели меня, а потом вызывают на разборку. Директор техникума, педагоги, от комитета комсомола, от парткома. И мне прямо в глаза без всякой деликатности: как это ты, Смирнова, в таком возрасте уже оказалась не девушка? Не рано?
А н я. Вот так вот при всех? И постой, есть же врачебная тайна, получается, врачи рассказали?
Б а б у ш к а. Какая тайна, Аня?! У советского человека тайн нет и быть не может! Думаешь, я считала, что они неправильно делают? Ничего подобного, мне казалось, они имеют полное право! А я рыдала от стыда и позора. Часа полтора они меня терзали, подробности выспрашивали – да кто, да как, да где… Я соврала, сказала, что еще в детдоме случилось. Ну, про детдом многие слышали, что там всякое бывает, хотя, между прочим, на самом деле у нас девочки очень были порядочные… Но ничего, скушали за правду. А потом директор мне отдельно сказал: окажешься беременной – вон из техникума. Я, говорит, такой славы в наших стенах не потерплю. И не будет у тебя ни образования, ни летного клуба. А он знал про мою мечту, да и все знали. Ничего не будет, говорит. Вот…
Молчание. Щелчок. Звук закипающего чайника.
А н я. Если не хочешь, не рассказывай.
Б а б у ш к а. Да чего уж… Скоро обнаружилось, что… Не пришли. Я через одну девушку узнала про женщину, которая на дому принимала. Она подтвердила: да, беременность. И согласилась подпольно аборт сделать.
А н я. Почему подпольно?
Б а б у ш к а. Потому что, Аня, аборты были запрещены законом. В тюрьму за это можно было сесть.
А н я. Ничего себе!
Тишина. Постукивание пальцев.
А н я. Нашла. Точно. Закон от тридцать шестого года. Уголовная ответственность. И как же вы?
Б а б у ш к а. По-разному. Хорошо, если врачи-гинекологи рисковали, делали это на дому, а чаще – всякие шарлатанки, старухи… Сколько женщин погибло от заражения крови, никто не считал, конечно. Нет, я понимаю, я знаю, это нехорошо, это даже грех, если с точки зрения религии… Но так тоже нельзя. Ради блага женщин их же и калечить? Нелогично как-то.
А н я. Статистика тут страшная. За сорок пятый не нашла, а вот за шестидесятый – четыре миллиона с лишним абортов. Четыре миллиона людей страна не получила! И много раз ты…
Б а б у ш к а. Сейчас праправнуки меня запрезирают. Три аборта.
Двойной свист Ани.
Б а б у ш к а. Вот именно!
Свист бабушки. Громче и резче.
Б а б у ш к а. На самом деле это еще мало. Как-то в санатории сошлись женщины, выпили немного, начали о наших делах, в том числе про это, одна пожаловалась: восемь раз от мужа аборт делала, просила его меры принимать, мужчинам же легче, были уже тогда средства…
А н я. Презервативы?
Б а б у ш к а. Ну да. Но он ни в какую: я мужик, я в своем праве, а ты как хочешь, так и берегись. Она рассказала, а другая ей: восемь? У меня – пятнадцать! И пошли хвастаться. У всех – от пяти до тридцати. Как я понимаю, пять-шесть было почти у каждой замужней женщины в наше время. Да и у незамужних тоже. Если не больше.
А н я. Кошмар!
Б а б у ш к а. Еще бы. С Владиславом, кстати, история такая же повторилась, я не все тебе рассказала. Он мне как? Женюсь, люблю, сил нет. А сам руками-то работал, достигал цели. Я держалась, держалась – и… На те же грабли. Опять у меня эти мысли появились: вдруг война, вдруг погибнет? И я…
А н я. Получается, ты для них это делала? А самой-то нравилось? Не аборты, а…
Б а б у ш к а. Ох, Аня, зря я с тобой про это…
А н я. Ба, поверь, я очень взрослая. Очень.
Б а б у ш к а. Это ты о чем?
А н я. О том же, о чем и ты.
Молчание.
А н я. Тебе плохо?
Б а б у ш к а. Да нет. Я догадывалась.
А н я. Если ты про аборты, то успокойся.
Б а б у ш к а. Да нет… Аня, это, конечно, не катастрофа, но… Кроме этого, то есть этих вот неприятных вещей, у меня было… У меня была насыщенная жизнь. Была мечта.
А н я. Летать?
Б а б у ш к а. Летать, трудиться, учиться… Но это вот наше проклятие родовое: не можем никого обидеть, всем хотим нравиться, во всем быть первыми. Я в детдоме была тоже такая. Дежурство вне очереди – пожалуйста, помочь кому-то – пожалуйста, окна мыть в феврале, инспекция какая-то за окна отругала, детям света не видно – пожалуйста! Вот и с Владиславом – не хотела обидеть, хотела для него быть доброй. И любила, конечно, это тоже… Если бы не этот его несчастный случай с генералом, может, и поженились бы…
Молчание.
А н я. Устала?
Б а б у ш к а. Ты только в сочинении про это не пиши.
А н я. Я что, дура? Ты говоришь – проклятие. Это про всех? И про меня?
Б а б у ш к а. Не знаю, Аня. Ты будь осторожна, ладно?
А н я. Да я и так. Уж абортов у меня точно не будет.
Молчание.
А н я. Я выключаю?
Б а б у ш к а. А что, еще работает?
ЧЕТВЕРТАЯ ЗАПИСЬ
Аня и мама
Периодически слышно, как открывается и закрывается холодильник, хлопают дверки кухонных шкафов, шуршат пакеты и обертки: Ирина привезла продукты и раскладывает их.
И р и н а. Зачем это надо вашей Маргарите Сергеевне? Она замужем?
А н я. Не знаю, а что?
И р и н а. Пусть папа расскажет.
А н я. Ему некогда, книгу пишет.
И р и н а. Какую еще книгу?
А н я. Ты не знала?
И р и н а. Аня, он пишет, я тоже хочу отдохнуть. Имею право?
А н я. Ты отдыхай и говори, трудно, что ли?
И р и н а. Я все время говорю. С утра до вечера говорю, только и делаю, что говорю! Работа у меня такая. В холодильник положи. В морозилку. Значит, книгу? О чем?
А н я. Я не книгу, я сочинение.
И р и н а. Это сколько тут лежит? Ведь пахнет уже, неужели не чувствуете?
А н я. Я думала, так надо.
И р и н а. Гнилье хранить?.. Сочинение – летом?
А н я. Да, такое задание.
И р и н а. Напиши про природу. Или: мой любимый фильм.
А н я. Тема одна у всех: как папа и мама познакомились.
И р и н а. Полная ерунда. А если мама и папа в разводе? А если папы никогда не было? То есть был, но… (Громко.) Витя, есть не хочешь? Я тут привезла кое-что.
Голос Виктора.
И р и н а. Ладно. (Громко.) Екатерина Николаевна, попьем чайку?
А н я. Она спит. Часто по вечерам спать стала. А ночью по дому ходит. Я и так все про вас знаю, мне нужно… Ну, детали какие-нибудь. Вы познакомились и сразу влюбились?
И р и н а. Витя, ты чего ей нарассказывал?
Голос Виктора.
А н я. Что, не так было?
И р и н а. Какая теперь разница? Каждый вспоминает, как хочет. Нет, странные вам темы дают.
А н я. Она просто посмотрела сериал «Как я встретил вашу маму», и вдохновилась. И говорит…
Голос Виктора.
И р и н а. Сейчас принесу!
Удаляющиеся шаги. Голоса Виктора и Ирины.
А н я (вздох, переходящий в смех). Ну, понеслось…
Запись обрывается.
Запись возобновляется. Голос матери – громкий и нервный.
И р и н а. …думаешь, мне это трудно сделать? Ты же понимаешь, какие у меня знакомства? Очень серьезные люди! Я завтра же узнаю, кто этот Багир!
А н я. Тагир.
И р и н а. Узнаю – и приму меры! Ему известно, сколько тебе лет?
А н я. Конечно.
Голос Виктора.
И р и н а. Вот именно! Я потребую, чтобы он к тебе на километр не приближался!
А н я. Я и сама приближусь.
И р и н а. Ты нарочно?
А н я. Конечно. Я тебя дразню. Издеваюсь над тобой.
И р и н а. Не смей со мной так разговаривать!
А н я. А ты не ори!
И р и н а. Витя, ты слышишь?
Голос Виктора.
И р и н а. Безумие какое-то. Что, нет нормальных мальчиков? Мужчина, тридцать шесть, да еще дагестанец. Он кто вообще?
А н я. Дагестанец.
И р и н а. Анька, щас получишь! Говори нормально!
А н я. Дагестанец, аварец, я же сказала. Бизнесом занимается.
И р и н а. Они все бизнесом занимаются. Конкретно?
Голос Виктора.
И р и н а. Действительно, вопрос не в этом. Вопрос в том, что ты с ним встречаться не будешь. Нравится тебе это или нет. Я все для этого сделаю. Ясно?
А н я. Буду. А у тебя во сколько был первый секс?
И р и н а. Рано, успокойся. Но это было по-человечески, по любви.
А н я. А почему ты считаешь, что у меня не по-человечески и не по любви?
И р и н а. Значит, уже все было?
А н я. Я этого не сказала. Не хочешь про папу, давай про свою первую любовь. До папы.
Молчание. Какие-то звуки. Ирина что-то ест, что-то пьет.
И р и н а (негромко и сдержанно). Аня, я все понимаю. Это твоя реакция на то, что у нас с папой… Не все гладко.
А н я. Слушай, не надо во мне копаться, ты что, психотерапевт, что ли? И нет у меня никакой реакции!
И р и н а. Ты переживаешь, я знаю, но…
А н я. Да не переживаю я! Если из-за чего переживаю, то из-за того, что вы с папой вместе до сих пор. Зачем?
И р и н а. Ты хотела бы, чтобы мы окончательно расстались?
А н я. А вы не хотите?
И р и н а. Нет.
А н я. Ну, хоть что-то понятно у вас. То есть он с этой Лизой ничего не собирается?
И р и н а. Он помогает, навещает, там его ребенок. Это нормально.
А н я. А ты с кем?
И р и н а. Аня, прекрати!
А н я. Расскажи, как с папой познакомилась, тогда отстану. Всем будет легче, я сочинение напишу, Маргарита меня похвалит.
И р и н а. Знаешь, ты не думай, что замнешь тему. Или сама рассказываешь про этого Багира…
А н я. Тагира! (Перестук пальцев по планшету.) «Тагир, происхождение и значение имени. Распространено в мусульманском мире. Означает “чистый”, “непорочный”».
И р и н а. Мне неинтересно!
А н я. «Черты характера. Тагир – человек жесткий, немногословный, самоуверенный». Точно! Он очень жесткий, его все слушаются. «Для него не существует страха и препятствий на пути к цели». Опять точно, он даже меня не испугался. «Вместе с тем, он обладает врожденной порядочностью и скромностью». И это правда, то очень такой жесткий, серьезный, то такой застенчивый, даже краснеет.
И р и н а. Прекрати!
Голос Виктора.
И р и н а. Иди сюда и сам ей скажи!
Слышны шаги.
В и к т о р. Уже говорил.
А н я. «Тагир нацелен на создание материального достатка и независимости. Во всем стремится быть первым». Опять в точку. «При этом умеет не наживать врагов, а, наоборот, умножать количество поклонников. Его уважают, боятся его хитрости. Она проявляется не в коварстве, а в принудительной дипломатии». Надо же, как бывает, просто один в один! Что еще… Успехи в бизнесе, да, спорт, да, лучший выбор профессии – полицейский или тренер. Нет, полицейским и тренером он не был.
В и к т о р. Аня, хватит. Это не смешно.
А н я. Тут самое интересное! «Секс и любовь! Тагир – темпераментный мужчина!»
И р и н а. Анька!
А н я. «Он не терпит грубых, волевых, сильных женщин. Умеет ухаживать за юными девушками. Беспорядочных отношений избегает, но не чурается чувственных наслаждений!»
В и к т о р. Дай сюда!
А н я (голос удаляется). «Все время ищет настоящую взаимную любовь!» Вы слышите? Он ищет – и он нашел!
ПЯТАЯ ЗАПИСЬ
Аня и бабушка
Б а б у ш к а. Мама что, весь день дома была?
А н я. Со вчерашнего вечера. Воскресенье же.
Б а б у ш к а. О чем вы тут говорили? Я слышала что-то. И она, и Виктор что-то такое… Не ругались?
А н я. Нет.
Б а б у ш к а. Пытали тебя?
А н я. Само собой.
Б а б у ш к а. Такая разница в возрасте с этим мужчиной – не многовато?
А н я. Я тебе скажу, но ты никому не говори: у меня ничего с ним не было. Но, может, еще будет. Я еще подумаю. Он очень интересный. Я его изучаю. Я вообще изучаю людей. Хобби такое.
Б а б у ш к а. Может, и меня изучаешь?
А н я. Нет. Хотя тоже, да. Ты же целую эпоху представляешь, вот и отдувайся. Ну, поехали? Про дедушку. Нет, до него ведь еще кто-то был? Между этим летчиком, напомни…
Б а б у ш к а. Владислав.
А н я. Да. Между ним и дедушкой. Кто-то был?
Б а б у ш к а. Был. И это, на самом деле… Это, может, самая главная моя история. Летать, как ты знаешь, я не стала из-за перелома ноги, срослось неудачно, а Гризодубову все-таки увидела, но по другому поводу. Я тогда уже на авиационном заводе работала. В цеху, а потом в конструкторское бюро взяли, разглядели способности. И вот осенью пятьдесят второго мы в Москве показывали новый вертолет. Там я и встретилась с Гризодубовой, она локационным оборудованием занималась, тоже они что-то там представляли. И она подошла к вертолету, а я там как раз стою. Подходит, задает мне какой-то вопрос. Причем так уважительно, как взрослой, а я стою, дура-дурой, улыбаюсь только… Она поняла, тоже улыбнулась. Ну, тут я взяла себя в руки, ответила, как могла… Вернулась счастливая, и тут же новое счастье, квартирку дали. Это отдельная история, как я ее получила. Был у нас такой Сергей Степанович, большой человек, начальник цеха. Я ему понравилась…
А н я. Ага, начинается!
Б а б у ш к а. Еще нет, дослушай. Я ему понравилась, он заходил к нам то и дело, знаки внимания оказывал… А я жила в общежитии, на виду, ему было неудобно, вот он и выхлопотал для меня квартиру, как для молодого перспективного специалиста. Это все равно, что сейчас… Даже не знаю, с чем сравнить. Ну, как самолет девушке купить. Или дом в Испании на берегу моря. А я и не знала, что это он устроил, думала, дурочка наивная, что действительно как специалисту… Ну, и вот. И тут он все карты и выложил. Пришел с бутылкой вина, выпил и говорит: Катя, у меня трагедия жизни. Женился, говорит, по ошибке, быстро это понял, встретил другую женщину, думал: вот она, настоящая любовь, я ведь, говорит, к жене никогда таких чувств не имел. Но, говорит, только теперь, когда встретил тебя, понял и сравнил, что такое действительно настоящая любовь. Только, говорит, теперь я понимаю, что это такое – так любить женщину, что жить не можешь. Хоть травись.
А н я. Что-то они все одинаково – смертью грозят.
Б а б у ш к а. А кто еще?
А н я. Ну, Роман тоже собирался умереть.
Б а б у ш к а. А, ну да. Нет, это… Там был мальчик, а это взрослый мужчина, тридцать два года. Я, конечно, говорю: Сергей Степанович, спасибо, но при вашей живой жене, да еще какой-то другой женщине… Это, знаете, не для меня. А он говорит: думаешь, я тебе просто так квартиру выбил? Я развожусь с женой, бросаю эту другую женщину и прихожу жить к тебе.
А н я. Опа!
Б а б у ш к а. Вот именно, опа.
А н я. Да нет, я просто удивилась, как совпадает. Тагир мне то же самое говорит. Что с женой разводится и бросает Ирму, это у него девушка. Правда, квартиру мне не купил, но снимает. (После паузы.) Чего?
Б а б у ш к а. Что значит – снимает? Для тебя?
А н я. Ты закончи сначала. Он развелся, этот Сергей Семенович?
Б а б у ш к а. Степанович. Ничего не расскажу, пока ты не расскажешь.
А н я. А я не расскажу, пока ты.
Б а б у ш к а. Шантаж, что ли?
А н я. Считай, что так.
Б а б у ш к а. Вот и выросла моя внучка… Хорошо. Нет, не развелся. Потому что я ему категорически: Сергей Степанович, ваши дела – это ваши дела, а я-то тут при чем? Собираетесь ко мне уйти, а меня спросили? Я не хочу замуж ни за вас, ни за кого! Он говорит: не обязательно замуж, можно так. Я ему: вот оно что! Идите-ка вы, Сергей Степанович, куда сами знаете! Он разозлился: могу ведь и так сделать, что отдадут твою квартирку многодетной семье, у нас очередь на жилье на километр! Я говорю: на здоровье, только учтите, что я буду защищаться! И сообщу куда надо про ваше предложение!
Тишина.
А н я. И что?
Б а б у ш к а. Да ничего. Не стал он квартиру отбирать. Приходил еще несколько раз… И просил, и грозил… А потом понемногу успокоился. Все, давай, говори, что это за дела такие – жена у него, квартиру снимает!
А н я. Квартиру он снимает для себя. У него для семьи – дом, там он с женой и с ее родителями живет, из-за них, кстати, не разводится, проклянут, у них это строго, а для Ирмы у него квартира в тихом месте… Она проститутка, но такая… Ну, гламурная такая, дорогая, за ночь чуть не тысячу долларов берет. Вип-проститутка, короче. Но сейчас она только с ним. Если не врет.
Б а б у ш к а. Я не знаю… Дикость какая-то! Ты – соперница проститутки?
А н я. А она что, не женщина? И я не соперница, у нас совсем другие отношения.
Б а б у ш к а. Какие?
А н я. Никакие. Значит, это твоя главная история? А что в ней особенного?
Б а б у ш к а. Это предыстория. А история такая… Приехали немцы из ГДР… У тебя точно с этим Тагиром ничего серьезного?
А н я. Нет. Давай про немцев.
Б а б у ш к а. Приехали немцы. Уникальное дело, город закрытый, полно военной промышленности, никаких иностранцев. Но этих пустили, пять человек их было, молодые инженеры, по обмену опытом. Ну, социалистические немцы же, поэтому, наверно, и… И меня к ним приставили. Немецкий знаю как родной, в вопросах разбираюсь, так что… И был там такой Курт Элерт, добродушный такой, немного полноватый, негромкий… И я впервые после Владислава почувствовала интерес.
А н я. Сколько ему было?
Б а б у ш к а. Да ровесник, двадцать три тоже. И мы с ним нашли общий язык. Очень был вдумчивый. И печальный немного. У него отец в войну погиб.
А н я. Фашист?
Б а б у ш к а. Аня, он был немецкий солдат… Всеобщая мобилизация, фашист ты или нет, все равно в армию возьмут. Курт об этом не любил говорить, стеснялся… Ну, и довольно быстро он сделал мне предложение. И я согласилась. Такое тогда ощущение было, что… Что жизнь улыбается на каждом шагу. И мечта сбылась, с Гризодубовой познакомилась, и любовь у меня появилась, и все получается… Как в тумане ходила. То есть, наоборот, все казалось ясно и просто. Единственное, сказала: Курт, прости, но я с тобой в ГДР не поеду. А он говорит: давай так, поживем год тут, а потом год – там. И решим, где больше нравится. Стали мы узнавать, как все это оформить. Тут-то и началось. Я думала: ну, немец, да, но наш же немец, эфдэйотовец…
А н я. Эф-дэ… Что за слово?
Б а б у ш к а. Эф-дэ-йот, Фрайе Дойче Югенд, немецкий комсомол. Он там был на хорошем счету, активист… И ведь меня до этого вызывали уже в Первый отдел[54], беседовали, что нехорошо дружить с иностранцем, но я всерьез не приняла, наивная дурочка. А Курта – бац! – и в двадцать четыре часа убрали. А меня – на расправу в обком комсомола. Не в заводской, не в районный и даже не в городской, в обком сразу. На бюро, к самым главным людям. И на повестку дня вопрос – исключить из комсомола. Я рассердилась, говорю: за что? Где, в каком законе написано, что нельзя выходить замуж за человека из другой страны, тем более из социалистической? А они говорят: при чем тут закон, если ты комсомолка и должна руководствоваться идеей верности Родине. Я говорю: как это при чем тут закон? То есть вам все равно, что в наших советских законах написано? Ну, то есть, тоже решила их поддеть, очень уж разозлилась. Их аж взорвало всех. Кричали – ужас. Что я провокаторша, что уже где-то чего-то нахваталась… Одна там была особенно… Говорит: он бы тебя рано или поздно увез в другую страну, пусть она социалистическая, но там, между прочим, еще фашисты недобитые живы, и ты для нашей страны будешь потерянная, и дети твои, если будут, тоже будут потерянные. Они будут немцы!.. И вот это на меня подействовало. Стою, плачу… А потом сознание потеряла.
А н я. Упала в обморок?
Б а б у ш к а. Ну да. И пожалели, выговор только влепили в учетную карточку. Ведь если подумать, Аня, это же правда – что он мог бы меня увезти. И я бы уехала. Понимаешь теперь, почему я тебе это рассказываю? Вот давай представим, не дай Бог, что ты за этого своего, опять забыла…
А н я. Тагир.
Б а б у ш к а. Да. Захочешь за него замуж. Это же в другую культуру перейти. И даже религию. Не боишься?
А н я. Он не религиозный.
Б а б у ш к а. Все равно – другой мир!
А н я. Хорошо, поняла. До дедушки дойдем когда-нибудь?
Б а б у ш к а. Дойдем… Значит, он уехал – и с концами. Больше никогда не виделись. Я пробовала писать, ответа ни разу не получила. Может, письма не доходили.
А н я. А потом не пробовала найти? Когда стало можно?
Б а б у ш к а. Зачем? Наверняка у него уже какая-то своя жизнь, семья… Значит, он уехал, а я скоро поняла, что беременная.
А н я. Ого. Папой?
Б а б у ш к а. Аня, это начало пятьдесят третьего, а папа с какого?
А н я. Дай посчитать… С пятьдесят девятого. То есть у тебя аборт опять был?
Б а б у ш к а. Да. И неудачный, в больницу попала. Что было! Жутко рассказывать. Чистили… Не надо тебе этого…
А н я. Надо! Хочу знать историческую правду. Чистили – последствия аборта, что ли?
Б а б у ш к а. Да. Без анестезии, по живому. Я кричу, очень больно, а гинеколог злая такая… Почему-то женщины по отношению к женщинам как-то злее, не замечала?
А н я. Давно знаю. Мы конкурентки по полу. Ругалась?
Б а б у ш к а. Еще как! Говорит: будешь орать, перестану тебя скоблить, пусть у тебя все там сгниет, и ты сама сгниешь. А в следующий раз подумаешь, как на мужиков прыгать. В общем… Помереть ведь могла, без шуток. Но обошлось. Лежу, никто не навещает, будто я преступница. Выписалась еле живая, тут меня из комсомола и вышибли окончательно. За моральное разложение.
А н я. Они же сами тебя на это толкнули, разве нет?
Б а б у ш к а. Почему? Они не знали ничего. Нет, какую-то роль сыграло… Все неоднозначно, Аня… А потом перевели меня в транспортный цех на подсобные работы. Грузчицей.
А н я. После аборта?
Б а б у ш к а. А кого это интересовало? Исключение из комсомола – почти гражданская смерть, тебе, считай, ни в чем ходу нет. Портнягин Илья Васильевич, был такой у нас золотой человек, руководитель отдела, попробовал меня отбить. У меня же десяток рацпредложений, заявки на изобретения. Нет, не вернули. Но потом поставили за станок, а потом помаленьку до мастера доросла. Все-таки специалист, да не из последних, они это тоже понимали.
Молчание.
А н я. И встретила дедушку?
Б а б у ш к а. Не сегодня. Устала.
А н я. Ладно. Хочешь чего-нибудь? Чай с лимоном?
Б а б у ш к а. Да, это хорошо.
А н я. Сейчас сделаю.
ШЕСТАЯ ЗАПИСЬ
Виктор и Ирина
И р и н а. Витя, посмотри там.
В и к т о р. Смотрю. Не вижу.
И р и н а. Сейчас.
Шаги.
И р и н а. Вот.
Хлопает дверца какого-то шкафа.
В и к т о р. Надо же. Прямо на нее смотрел.
И р и н а. Аня где?
В и к т о р. Только что уехала с бабушкой. Ей на осмотр надо, она с ней.
И р и н а. На электричке?
В и к т о р. Ты же знаешь. Хочу, говорит, побыть с народом!
И р и н а. Я бы отвезла. Ночевать там останутся?
В и к т о р. Да. Если у тебя там что-то… Ну, что нежелательно, чтобы кто-то видел…
И р и н а. Ничего у меня такого нет. Нет, почему не сказали, я отвезла бы, в чем проблема?
В и к т о р. Я же говорю – с народом хочет…
И р и н а. Или не хочет быть со мной наедине.
В и к т о р. Почему?
И р и н а. Ее спроси. Наверно, считает меня виноватой.
В и к т о р. В чем?
И р и н а. А я знаю?
Тишина. Потом – голос Виктора.
В и к т о р. Аня, привет, вы где? Ясно. Все нормально? Дай бабушку. (После паузы.) Привет, что сказали? (Пауза.) Ясно… Ясно…. Ясно… Видишь, не все так плохо. Да. Останетесь там или… А то такси возьмите или Ира за вами… Хорошо. Понял. Ну, смотри, как скажешь… Ира считает, что ты не хочешь одалживаться.
И р и н а (громко). Я этого не сказала!
В и к т о р. Ладно, понял. Хорошо. Целую. Пока.
И р и н а. Я этого не говорила.
В и к т о р. Какая разница?
И р и н а. Большая! Я сказала, что мне кажется, что она меня избегает. И могу повторить. Это мои слова, я за них отвечаю. А ты что? Одалживаться! Как будто я приживалкой ее считаю!
В и к т о р. Ир, хватит.
И р и н а. Я просто хочу, чтобы из меня не делали я не знаю что.
В и к т о р. Никто не делает. Все, успокойся.
И р и н а. Я не волнуюсь. Я просто…
Молчание.
И р и н а. Будешь?
В и к т о р. Что? Да, наверно.
И р и н а. Наверно – или да?
В и к т о р. Нет. Не хочется.
Молчание. Звук работающего телевизора. Неразборчиво.
И р и н а. Опять!
В и к т о р. Да.
И р и н а. Никогда так не было. Ощущение – везде началось.
В и к т о р. Давно.
И р и н а. В смысле?
В и к т о р. Давно началось.
И р и н а. Ты про что?
В и к т о р. А ты?
Молчание.
В и к т о р. Я что хотел сказать…
И р и н а. Ой, не надо!
В и к т о р. Что?
И р и н а. Когда ты так начинаешь, ничего хорошего. «Я что хотел сказать – у меня женщина, а от нее ребенок!»
В и к т о р. Еще?
И р и н а. Что?
В и к т о р. Примеры?
И р и н а. Говори уже, что ты хотел.
В и к т о р. Если ты со мной остаешься ради Ани, чтобы она подумала, что у нас все в порядке… Не надо. Она все видит и понимает. Хуже всего – неопределенность. Если ты хочешь развестись, давай разводиться. И она сразу успокоится.
И р и н а. То есть тебе важней всего Аня в этой ситуации?
В и к т о р. А тебе?
И р и н а. Мне-то как раз Аня важна. В первую очередь. Но не думала, что ты…
В и к т о р. Вот я и говорю, если мы думаем о ее благополучии, надо перестать морочить голову друг другу. И ей заодно.
И р и н а. Морочить голову – это о чем?
В и к т о р. О нашей ситуации.
И р и н а. А какая ситуация? У тебя две жены и две дочери. Плюс жена и сын в Саратове.
В и к т о р. У меня одна жена. Ты.
И р и н а. Как сказал!
Тишина.
И р и н а. Значит, ты хочешь определенности? Развестись?
В и к т о р. Насколько я понимаю – ты этого хочешь.
И р и н а. Меня все устраивает. То есть не все, но с формальной стороны – да. И Ане на самом деле лучше так. Какие там отношения у отца и матери, дети не очень вникают, им важно, чтобы они были вместе. По себе сужу.
В и к т о р. Отец ушел, тебе сколько было?
И р и н а. Школу заканчивала. Кто этот Тагир, вот где настоящая проблема. Нормальный отец давно бы его отыскал и оторвал ему голову.
В и к т о р. Хорошо, найду и оторву.
И р и н а. Когда?
В и к т о р. Тебе точно? День, число, час?
И р и н а. Ты ничего не будешь делать, поняла. Ладно, все выясню сама.
В и к т о р. Мы не знаем, как она к нему относится. Вдруг у нее это серьезно?
И р и н а. Ей пятнадцать, ему тридцать шесть. Какое тут серьезно, ты о чем?
В и к т о р. Ей почти шестнадцать. И я соображаю. Но она тоже соображает. По-своему. И это надо учитывать. Я не хочу найти дочь в ванной с перерезанными венами.
И р и н а. С ума сошел? Хорошо, как тогда? Ничего не делать? Какой-то Тагир, с ума сойти. Не хватало нам зятя-чеченца.
В и к т о р. Дагестанец. Ты расистка?
И р и н а. Все мы расисты, если честно. Я больше всего боюсь, что она сделает какую-то непоправимую ошибку. Она считает себя взрослой, а на самом деле еще ребенок. Я не переживу, если… Меня это страшно беспокоит. И надо как-то разобраться. Потому что каждый день чего-то ждать…
