Айрин Серпента
Восстанавливая равновесие
– Что-то особенное, говоришь? – усмехнулся Эрик. – Что же тогда мы скажем о твоём ручном соколе, знаменитом Экскалибуре?
– Так он же ручной, – терпеливо, будто маленькому, разъяснила Нума Алессандрос. – И потом, Экси весь день сидит в клетке, чего о собаках Кассии сказать нельзя.
Она помолчала и несколько непоследовательно добавила:
– Я люблю мою сестру. А может быть, не столько люблю, сколько уважаю. За силу воли, решимость, твёрдые убеждения. То есть, конечно, надо было сказать – сестёр. Это касается обеих – Черил и Кассии. Ты уже познакомился с Хелом, тайной Черил? Вижу, что да. Это прекрасная, удивительная история. Хел захватил её в заложницы, а Черил спасла его от гибели в горах Албании, провела через всю Грецию и тайком переправила сюда. И плевать ей было на то, что весь остальной мир считал Хела сумасшедшим маньяком, пытавшимся убить собственную сестру… У меня удивительная семья, Берндт. Я говорю это к тому, что я принадлежу ей раз и навсегда. И моему Кипру. В замужестве я больше не заинтересована.
Она, возможно, ждала какого-нибудь ответа на свой рассказ, но Эрик молчал. Вздохнув, он положил ей голову на колени и уставился печальным взглядом в тёмно-синее, лиловое небо, расцвеченное серебристыми вспышками звёзд.
– Я понимаю, моя любимая.
– Понимаешь? – немного растерялась Нума.
– Да, понимаю. Твоя страна прекрасна. Настоящий рай, где не хватает лишь шоколадного батончика «баунти», – они одновременно фыркнули над навязчивостью рекламы.
Нума гладила пальцами лицо любовника, до сих пор вызывающего в ней противоречивые чувства: хотелось то до боли притиснуть его к себе, навсегда раствориться в его надёжности, то оттолкнуть или вцепиться ногтями в почти совершенные черты. Искусать его… агрессивность в выражении сильных чувств была частью натуры Нумы, она давно привыкла к этим порывам и лишь старалась по мере сил их контролировать.
– Ты, что, отпускаешь меня, норвежец? – голос женщины звучал даже с некоторой враждебностью, так она была разочарована в нём.
– Что?! – возмутился Эрик. – С чего это ты решила? Пока у меня есть надежда, есть силы, я буду рядом, чтобы твердить тебе о своей любви днём и ночью…
– Днём не получится, – поспешила прервать его Нума, но голос её странно дрогнул. – Днём я работаю. А ты ждёшь.
– Я не комнатный пёсик, любовь моя, – нежно, но твёрдо возразил Берндт. – Я должен заниматься своим бизнесом, а это отнюдь не лёгкий хлеб, поверь мне.
– Да уж, месить сапогами грязь на стройке…
– Грязь? – Эрик непонимающе уставился на неё. И заулыбался. – А, ну конечно. Моя голова устроена так, что вместо грязи я вижу гордые очертания будущего отеля, его красоту, зелень вокруг. Для меня отель всегда уже построен. Это как цыплёнок в скорлупе. На самом деле он сначала лишь клетка, потом растущий уродец неприятного цвета…
Поцелуем Нума остановила лекцию по биологии.
– Ты у меня самый лучший, Эрик.
– У тебя? – услышав требующее пояснений словосочетание, Берндт весь напрягся и замер.
– Глупыш, – Нума вымученно рассмеялась, – это вовсе не значит, что я выйду за тебя замуж. Ты – мой любовник, и об этом знают или догадываются многие, но, – она развела руками, – не более того. Ты даже не можешь влиять на мои решения… зато я на твои могу.
– Тоже мне Клеопатра, – Эрик сжал её руку, бессознательно стараясь подавить демонстрацией своей мужской силы.
Кипрская ведьма весьма самодовольно улыбнулась:
– Да. Ну сам, дорогой, подумай, – она соскочила с его колен и направилась к дому, уверенная, что он следует за ней да ещё прибавляет шаг, чтобы не пропустить ничего сказанного её тихим голосом. – Зачем мне муж, чёрт побери, когда у меня есть всё – дом, работа, красивый мужчина в постели и превосходный секс?
– Ты уже не малышка, моя дорогая, – безжалостно напомнил Берндт. – Тебе почти тридцать и ты не становишься моложе. А как же дети?
– Никогда, – истово поклялась, ускоряя шаг, Нума Алессандрос.
– И даже от меня? – настаивал Эрик.
– Но ведь рожать-то мне, – разумно возразила женщина. – А я не хочу… не хочу больше.
Эрик схватил её за руку, останавливая.
– С нашим ребёнком ничего не случится, Нума, – твёрдо заверил он.
Женщина отводила глаза, но была непреклонна.
– Нет… нет. Никогда. Чем трястись за него каждую минуту его жизни, лучше вообще не рожать. И я не буду.
Эрик долго молчал, взглядом пытаясь просверлить в ней дыру.
– Хорошо, – наконец предпринял он временное тактическое отступление, и лишь тихий вздох выразил всю глубину его разочарования. – Пусть будет по-твоему. Пока будет, – подчеркнул Берндт. – Время расставит всё по своим местам. А до тех пор будем просто наслаждаться нашей любовью, agape mou…
Нума отвернула лицо в сторону, испытывая неприятное сосущее чувство. Странно, она вроде бы победила… Может, действительно, сказывается возраст? Через какую-то пару месяцев ей исполнится тридцать. Если бы она родила сына в положенный срок, сейчас он пошёл бы в школу. Если бы только она его родила…
Остаток вечера Нума проплакала в своей комнате в посольстве, отослав Эрика спать.
Глава 25
Скорее всего, добрые жители Паралимни были бы шокированы, увидев свою Королеву в обрезанных джинсах и рваной майке, болтающую ногами над пропастью. Но, к счастью, она сидела двенадцатью этажами выше прохожих – и не испытывала, заглядывая в бездну под ней, никакого страха.
– Эрик, – она заигрывающе глянула через плечо, – а если я упаду, ты меня поймаешь?
– Если ты упадёшь, тебя поймает асфальт, – Берндт сосредоточенно вытирал руки, испачканные строительным раствором.
Нума капризно надула губки, радуясь возможности в кои-то веки вести себя как девчонка.
– Меня никто не лю-юбит…
Бесшумно подкравшись сзади, Эрик крепко схватил её за талию, притянул к себе.
– Я вот о чём подумал… В средневековье трактиры и постоялые дворы часто называли «Голова Короля», «Нос Герцога». Уж не знаю, что там происходило ради этих вывесок, но мне бы не хотелось, чтобы мой отель именовали «Ошметки Королевы, размазанные по центральному газону», – ещё одним рывком Берндт окончательно втянул Нуму в неотделанное помещение.
Нума хихикнула.
– Сильная аргументация. А где твои рабочие, разбежались?
– Нет-нет. В честь визита вашего высочества на стройке объявлен выходной.
Нума нахмурилась.
– Ты, что, сказал им…
– Конечно, нет. Ты моя, и я ни с кем тобой делиться не собираюсь.
– Считаться со мной, кажется, тоже, – буркнула Нума, чувствуя, как нетерпеливые руки сдирают с неё футболку.
– Приглашаю тебя вжиться в роль подружки простого каменщика, – Эрик бросил на пол какие-то мешки из-под стройматериалов, сверху куртку и свитер. И Нума не возразила против знакомства с цементными крошками на коленях, потом на спине. Когда они скатились на голый пол, она вполголоса взвыла.
– Theos mou, быть обычной женщиной так не комфортно!
Любимый мужчина нежно отряхивал её, помогая одеться.
– А правда, что короли могут всё, кроме женитьбы по любви?
– Нет, – Нума спокойно взглянула на него, прекрасно расшифровав контекст намёка. – Короли вообще всё могут. Дай только время.
– Мне-то что, – норвежец строптиво дёрнул плечом. – Я просто спросил… теоретически.
Нума вздохнула.
– Я посоветуюсь со специалистами в вопросах престолонаследия.
– Слушай, – Эрик с интересом глянул на неё, – а вот твои сёстры… и брат – у них ведь тоже сложности со вступлением в брак? Должен же ваш отец понимать, что если выбирать слишком долго, можно совсем без внуков остаться.
– Выбирать надо не долго, а тщательно, – возразила Нума. – После своего неудачного опыта я понимаю это. Отец Дитриха никогда не одобрял, видел его сквозь блеск и перья. Но, конечно, мужей следует выбирать из своего круга.
– Ты думаешь, он посчитает меня не достойным?
Нума прижалась щекой к голой груди Эрика.
– Прорвёмся. Ты – просто находка на фоне романа нашей младшей, Черил, с садовником. Отец просто ещё не догадывается. Надин, как всегда, охотится за титулом. Ей очень хочется стать, как минимум, баронессой. Не знаю, как там дела у Кассии.
А у Кассии всё было очень интересно…
История третья. Личная жизнь в театре
боевых действий
Глава 26
Молоденькая практикантка едва поспевала за ней по коридорам походного госпиталя, размещённого временно в здании школы, пытаясь подстроить свою семенящую походку под широкие размашистые шаги дежурного хирурга. Она боролась со слезами, готовая зареветь в голос от чувства страха и неуверенности.
– Доктор, прошу вас… я не могу взять на себя ответственность за такое решение.
Женщина резко остановилась, чтобы взглянуть на неё, в раздражении тряхнула чёрными волосами.
– Theos mou, что в этом решении такого невыносимого, Энна? Нет ничего проще, чем удалить чисто и аккуратно пулю от автоматического оружия. Другое дело, если бы стреляли разрывными патронами или пулями со смещённым центром тяжести…
Практикантка вся побелела, даже не видя раненого, в ужасе закрыла глаза, и Кассия Алессандрос в который раз с бессильной злостью подумала, что девчонку надо отправить обратно в её деревню, к коровам и козам. По профессии Энна была ветеринаром, прекрасно умела делать прививки и принимать роды, но, к сожалению, на войне гораздо чаще возникает потребность в других операциях. В деревне животных резали для еды, и ветеринара для этого не приглашали. Энна до сих пор не могла поверить, что в её прекрасный цветущий край пришла война с её жестоким оружием, дикой яростью и бессмысленными смертями. Она боялась оперировать людей. Польза от Энны была только в одном – она переводила речь Кассии и таким образом обеспечивала контакт с обслуживающим персоналом госпиталя, набранным в основном из местного населения. Такую же услугу она оказывала и другим врачам, среди которых был один португалец, англичанка, двое хирургов из «Врачей без границ». Но сейчас на дежурстве – ночном, вторые сутки подряд – оставалась одна Кассия. Остальные спали без задних ног – и без снов о завале, который им пришлось разбирать в городке неподалёку, где несколько дней назад бомбили жилой район. Война никогда не щадит мирное население. Да и военных – тоже, но те, по крайней мере, знают, как за себя постоять.
Толкнув свободно подвешенные на петлях, как в салуне, двери, Кассия Алессандрос вошла в импровизированную операционную. Там не хватало абсолютной стерильности, но врачи делали всё, что могли. Консультировали, оперировали, встречали с того света… и иногда провожали на тот свет. Расставив руки, Кассия молча ждала, пока Энна натянет на них одноразовые хирургические перчатки.
Раненый лежал уже на столе и вёл себя подозрительно тихо.
– Энна! – Кассия дёрнула головой. – Ты уверена, что он не того…
На звук то ли её голоса, то ли хлопнувшей о кожу резинки раненый вскинул голову. Блеснули до боли знакомые глаза – золотистые, цвета осенних листьев, с едва заметной дикой искоркой, будто тлеющим красным угольком.
– Опять?! – Кассия застонала. – О, нет… – она попятилась, по-прежнему держа на весу руки. – Нет, нет… Энна, и не рассчитывай. Этот парень может истечь кровью у меня на глазах, я и пальцем не шевельну.
Ассистентка настолько явно растерялась при виде тупого упрямства, написанного на угловатом лице доктора Алессандрос, всегда свято чтящей принесённую ею клятву Гиппократа, что просто молчала. Резкий, сухой смешок донёсся с операционного стола.
– Моя красавица с острым ножом! Забавно, где только жизнь ни сводит нас…
– Но почему-то всегда при этом, Сентуриа, ты валяешься на спине, а я тебя штопаю! – гневно отозвалась Кассия.
– Но ты ведь не давала мне возможности попробовать другую позу, – сварливым тоном возразил пациент. – Впрочем, если угодно, можем поменяться местами, – он пожал раненым плечом и сморщился от боли.
Кассия в ужасе посмотрела на него:
– Дать тебе в руки скальпель? Ну уж нет. По-моему, с тебя вполне достаточно твоих идиотских пистолетов.
– Автоматический девятимиллиметровый совсем не плох, – оскорблённо задрал подбородок мужчина. – И совсем он не идиотский.
– Любое оружие – идиотизм, – резко отозвалась Кассия. – Его придумали мужчины для разрушения…
– Ну хватит. Ты поможешь мне или нет, новая Лисистрата?
Энна тихонько захихикала, но сразу осеклась, стоило Кассии Алессандрос взглянуть на неё. А затем протянула хирургу зонд и скальпель. Кассия отвела руки ещё дальше.
– Ты уверена, Энна, что больше некому заняться этим… человеком?
Боснийка смотрела на неё с огорчением.
– Вы знаете ответ, доктор. Им нужно немножко поспать и вернуться в город. Да к тому же вы сами говорили, что рана не опасна.
– Это меня и огорчает, – Кассия злобно взглянула на операционный стол. Сочтя момент подходящим, Айк Сентуриа громко и жалобно застонал. Голос Энны начал дрожать.
– Доктор… доктор…
Кассия глубоко втянула ноздрями воздух.
– Ну хорошо, Сентуриа, – голос её звучал угрозой. – Если ты так горишь желанием увидеть в моей руке остро заточенный скальпель…
Тот не ответил, но наблюдал за приближением Кассии с осторожностью. Увидев, как зонд опускается над его плечом, Айк невольно зажмурился и сжал зубы.
– О, чёрт! – Кассия отодвинулась, проклиная свою чувствительность. – Энна, сделай ему укол новокаина. Я же не зверь… Но на этот раз, Сентуриа, я дождусь твоего выздоровления, будь уверен.
– Хорошо, – почти спокойным тоном ответил мужчина, не открывая глаз. – Я очень жалел, что ты сбежала тогда, в Ирландии…
– Я не сбежала, а отправилась в другой район боёв, – заносчиво возразила Кассия. – Я – военный хирург, надеюсь, ты не забыл? Кому-то же надо отрезать изуродованные конечности, извлекать пули, хоронить погибших солдат.
– Но ты ещё и красивая женщина, Кассия, – тихо, очень тихо проговорил Айк. – Я это заметил, когда ты вытаскивала меня из-под огня в Ольстере.
– Я сделала бы это для любого, – но голос Кассии, тем не менее, дрогнул. – А теперь заткнись, Сентуриа, пока я не разорилась на полную анестезию. В твоём случае это непозволительная роскошь.
– Я даже не знаю, где мне искать тебя, если станет совсем туго, – не унимался раненый.
– На войне, – отрезала Кассия, – я всегда на войне, – и приступила вплотную к операции.
Фосфоресцирующие стрелки часов указывали, что за окном давно уже ночь, а она всё сидела возле его кровати и смотрела на настороженное даже во сне лицо. Айк Сентуриа был готов к опасности постоянно. Кассия не сомневалась, что даже сейчас у него под подушкой есть оружие. Пусть не автоматический пистолет, который у него изъяли, но нож или хотя бы заточка из любого подручного материала. Обыскивать его она всё равно бы не стала. Айк был достаточно разумен, чтобы не размахивать оружием и не кричать налево и направо о своей профессии. Профессии, которую Кассия не могла принять, которая противоречила всем её принципам. Айк Сентуриа был наёмником – человеком, готовым за деньги убивать где угодно и кого угодно. Он убивал, она лечила. Он разрушал, она пыталась воссоздавать разрушенный мир. И при этом местом работы обоих являлась война, любая война, терзающая многострадальную Землю.
Они сталкивались так часто, что постепенно проблема противостояния добра и зла превращалась в их личную битву.
Впервые они сцепились, когда оба уже были профессионалами, но Айк знал не понаслышке, что такое война, а Кассия всё ещё вздрагивала от каждого взрыва и выстрела. Она только что прилетела из самой спокойной страны в мире, страны, знаменитой своими врачами, часами и шоколадом. Определяясь, где ей работать, Кассия почти год стажировалась в Берне, успела завоевать уважение и славу своей лёгкой рукой, но выглядела, к сожалению, по-прежнему сопливой девчонкой. Кожа да кости, огромные глаза и волосы, заплетённые в косичку. Такой её и увидел очередной пациент полевого госпиталя на её первой в жизни войне.
…Заливаясь кровью от многочисленных осколков гранаты, попавших в него, мужчина с золотистыми глазами завопил во всю силу оставшихся неповреждёнными лёгких:
– У вас здесь, что, детский сад?! Кто дал школьнице в руки скальпель? Я требую, чтобы меня оперировал взрослый человек!
Кассия, руки которой дрожали от напряжения, призвала на помощь знаменитую улыбку Алессандросов. Она не стала возражать по поводу своего внешнего вида, а всего лишь повелительным жестом подозвала ковылявшего неподалёку солдата.
– Сколько вам лет? – голос её обжигал своей интонацией.
Солдат опешил.
– Тридцать шесть, мисс… мэм.
С язвительной улыбкой Кассия повернулась к пациенту:
– Он достаточно взрослый для вас? Прекрасно, – она передала солдату скальпель. – Вы будете его оперировать.
Раненый просто взвился от негодования:
– Что? Что? Вы ненормальная! Он и стрелять как следует не умеет!
С притворной серьёзностью Кассия оглядела барак, в котором был размещён госпиталь.
– Тогда я больше не вижу желающих вами заняться. Всего наилучшего, – она отвернулась, явно собираясь уйти.
– Подождите! – завопил раненый. – А как же я?
Кассия стремительно развернулась к операционному столу, придвинулась совсем близко к лицу, по которому сбегали струйки крови, и очень нежно проговорила:
– Издыхайте.
Она сразу вскрикнула, не ожидая быть пойманной двумя похожими на стальные канаты руками. Пациент прошипел ей в лицо так же яростно:
– Чёрт с вами, дамочка, режьте. Но упаси вас Бог отрезать что-нибудь лишнее! Я тогда разыщу вас.
– Не трудитесь, – холодно отозвалась Кассия. – Я буду здесь, когда вы выздоровеете. У меня пациенты не умирают.
Она кивнула, глубоко вздохнув, когда анестезиолог издали показал ей маску для общего наркоза. Руки мгновенно перестали дрожать, едва ощутив знакомый холодок скальпеля. «У меня пациенты не умирают», – ещё раз повторила никогда не подводившее её заклинание Кассия.
К чести тогдашнего пациента надо было признаться, что впоследствии он пытался извиниться за оскорбительные слова. Но Кассия с ним разговаривать не собиралась. Она резко и властно обрывала его при осмотре, хотя и видела, как коробит наёмника от того, что им командует несовершеннолетняя девчонка. Когда Сентуриа начал ходить, он ещё некоторое время преследовал Кассию, предпринимая всё новые попытки. К счастью – Кассия никогда не думала, что может порадоваться этому, операции шли непрерывно, а каждую свободную минутку она старалась спать, и прерывать её сон никому не дозволялось. Так что она и не заметила, когда Сентуриа окончательно исчез, только устало зарегистрировала смену карточки у его постели. Сколько Кассия потом ни прошла войн, эта оказалась самой тяжёлой и страшной.
Они встретились спустя год в Ольстере, в разгар одного из самых кровопролитных конфликтов в истории человечества. Кассия штопала его жертв днём и ночью, она привыкла к виду расчленённых трупов, оторванных конечностей, обезображенных лиц настолько, что начала воспринимать людей на улицах как нечто ненормальное. Когда к ней по имени обратился загорелый, чертовски привлекательный мужчина, она поймала себя на том, что только разглядывает его с анатомической точки зрения, не узнавая и даже не слыша его слов. Он представился, но Кассия подняла на ноги за прошедшее время столько жертв оружия, что имена ей уже ничего не говорили. Другое дело – медицинские карты. Она прямо сказала об этом. Озадаченно помолчав, мужчина взял её под руку и уже на ходу снял тёмные очки. Заглянув всего раз в золотистые лисьи глаза, Кассия онемела. Да, она могла забыть лицо Айка Сентуриа, тем более что тогда, в первую встречу, оно было всё в шрамах, а после – в бинтах, с клочьями пробивающейся бороды, но эти глаза… Когда Кассия сообщила ему о своих сомнениях по поводу того, что такие шрамы могли бесследно исчезнуть, наёмник помедлил, но затем, пожав плечами, сказал, что позади у его лица – пластическая операция. Только глаза по его просьбе не тронули – раз уж их пощадила даже граната.
В те дни Айк был необычайно мил, перед его заботой отступали ужасы окружающей Кассию действительности. Он даже приносил ей цветы, всеми силами стремясь к необременительному роману, который тогда так и не состоялся у них. Внезапно Айк перестал приходить – как раз в тот день, когда Кассия готова была уже сдаться. Что ж, жизнь военного человека гораздо сильнее, чем в остальных профессиях, зависит от приказов сверху, распоряжений и планов начальника. Кассия Алессандрос пожала плечами, немного поплакала и вернулась в операционную палату. Если судьбе будет угодно, они ещё встретятся. То был последний день, когда Кассия считала Айка Сентуриа солдатом или, скорее, офицером какой-то регулярной армии.
На рассвете британцы привезли тяжело раненого пленника, с множественными переломами рёбер, лицо которого превратилось в сплошной кровоподтёк, но руки, тем не менее, были закованы в наручники. Одна из них, вывихнутая в плече, причиняла ему нешуточную боль при каждом грубом движении, на которые британцы не скупились. Как объяснили они, пленник был задержан при попытке покушения на высокопоставленный чин английской армии, и теперь наёмника ИРА собирались предать показательному суду и – а результат знали заранее – смерти через повешение. Но для этого, чтобы не говорили, будто британские солдаты превышают пределы необходимой самообороны, его требовалось немного, самую малость подлатать. Сам Айк ничего не отрицал, он сожалел только о том, что не успел в момент задержания застрелиться. Он просил Кассию о яде, хотя видел плохо и явно не узнавал её. А та орудовала инструментами под присмотром двух британских солдат и молилась о том, чтобы никто из персонала не вспомнил, не узнал в этом почти что трупе мужчину, который так часто навещал её в госпитале. Только это дало бы ей возможность оставаться лечащим врачом пленника и хоть как-то попытаться спасти его. Палату Сентуриа ночью и днём охраняли солдаты, двое снаружи и один внутри, и Кассия с Айком не разговаривала. Она даже старалась лишний раз не смотреть на него – и такое простое действие причиняло ей боль. Он умер для неё как мужчина, как любовник, остался лишь человек, да и то презренной профессии. Наёмный убийца, волк-одиночка. Нет, шакал. Но всё же он оставался подобным ей двуногим позвоночным, прямоходящим существом из рода Homo sapiens. Ну, или почти sapiens… Кассия ненавидела его за то, что он причинил ей такую боль, но не могла не попытаться спасти. И сделала бы это для всякого. Она всё-таки была врачом, эскулапом…
Вот только она не представляла себе, как приступить к этому самому делу спасения. В отличие от Сентуриа, у неё не было хороших друзей среди функционеров или боевиков ИРА. А те, как правило, не интересовались судьбой провалившихся агентов и не стали бы тратить силы на их спасение. Зато школы, госпиталя и прочие объекты для мирных жителей считались ими самыми удачными целями для своих вылазок.
Атака на госпиталь началась шесть дней спустя рано утром, когда Кассия, по счастливой случайности, находилась у постели раненого. Охранники у дверей были убиты первым же взрывом гранаты, а тот, кто дежурил внутри, заметался, наскоро замотал руки пленника куском лейкопластыря, посоветовал Кассии не беспокоиться и бросился в бой, на бегу проклиная Ирландию, Ольстер, Ирландскую Республиканскую Армию, своё начальство и всех-всех-всех. Кассия не колебалась ни минуты, взмахом скальпеля она рассекла импровизированные наручники, взвалила на себя раненого – он практически ещё не мог ходить – и поволокла его к служебному выходу мимо падающих балок, рушащихся стен, стонущих и умирающих людей, жертв взрывов и огнестрельного оружия. Женщина-врач ненавидела оружие, будучи в некоторой степени пацифисткой, но принципы – это одно, а жизнь – совсем другое. И потому рука её не дрогнула, когда перед Кассией вырос огромный ирландец, радующийся количеству земляков, погубленных им, и встреченной хорошенькой женщине, с которой можно было потешить свою плоть. Кассия сбросила на пол свой груз – Айк потом жаловался, что именно в тот момент она доломала ещё остававшиеся целыми у него кости – и без колебаний убила своего врага. Она подошла вплотную к ирландцу, показывая, что готова на всё, обняла его и перерезала горло тем скальпелем, что ещё сжимала в правой руке. Кровь залила её одежду, фонтаном изверглась на пол. Боевик умер почти мгновенно, а Кассия словно ни в чём не бывало продолжила путь со стонущим Айком на спине. Впоследствии она не могла точно припомнить всех событий, ни даже понять, откуда взялись силы. Айк был крупным, тяжёлым мужчиной, а смерть их подстерегала за каждым углом. Но она сделала это: добралась до всегда готового к вылету вертолёта «Врачей без границ» и погрузила в него Сентуриа, попросив позаботиться о нём. Айк рвался наружу, когда догадался, что сама она не летит. Но его удержали.
Айк был переправлен в лионский госпиталь, а Кассия оставалась в Ольстере до тех пор, пока мирные переговоры представителей ИРА и британского правительства не сократили поток жертв войны до минимума, а в городе даже начали снова строить дома.
Кассии удалось провести несколько дней во Франции, на Лазурном берегу, прежде чем её отыскала телеграмма с новым вызовом. Вечерним рейсом она летела в Уттар-Прадеш, в Индию, где назревали массовые беспорядки. После были Заир и Мозамбик, поездки по Африке, организация передвижных больниц в Конго. О времени, когда в её жизни были Айк и цветы, Кассия решительно велела себе забыть.
Она встретила свой двадцать второй день рождения на одном из островов Средиземного моря, спасая жертв особенно громко всхрапнувшего вулкана, а в Рождество уже училась рубить широким мачете жадную и обильную растительность джунглей Камбоджи. Голод, пыль, жажда, дети, умирающие от рахита – она делила с жителями этой земли всё. Строила маленькую больницу вместе с ними, в священные ночи ходила в джунгли вместе с шаманом, перенимая секреты его магии, и плясала по вечерам у костра, искренне радуясь огоньку надежды на лицах своих чернокожих друзей.
Всё кончилось однажды в полдень, когда самое жаркое солнце заставляло отказаться от работы и отдыхать в тени хижин из веток и глины. Люди начали суетиться в попытках спрятаться от трескучих автоматных очередей и одиночных выстрелов, от гранат и острых ножей грязных, вонючих, оборванных захватчиков с кишащей насекомыми растительностью на лицах. Шамана казнили одним из первых и подорвали больницу, уничтожая и без того скудный запас лекарств. Бандитам требовался «белый доктор», о чём они сообщили на ломаном английском языке, пригрозив ежеминутно убивать по одному ребёнку или женщине, пока «белый доктор» не отправится с ними в лагерь. Их собственный лекарь, как поняла Кассия, погиб в перестрелке. Она не заставила ждать «красных кхмеров» и ушла с людьми Пол Пота в джунгли. Но с первого же дня в лагере повстанцев Кассия настояла на своём. Через одного из кхмеров, сносно говорившего по-английски, «белый доктор» – так её звали все, не потрудившись даже спросить настоящего имени – выторговала себе палатку для врачевания и отдельную, стоящую у кромки лагеря – для жилья, хотя командир отряда Че Дун и предложил ей широким жестом выбрать в мужья любого из своих бойцов, чтобы жить с ним вместе. Кассия постаралась не высказать отвращения при виде грязных, горящих похотью и лоснящихся потом лиц; она вежливо отказалась. Жить в лагере оказалось вполне возможным после того, как Че Дун поклялся расстрелять любого, кто без особого разрешения войдёт в палатку «белого доктора». Несколько недель Кассия жила рядом с ними, лечила полученные в боях раны и инфекционные заболевания, ела пищу, приготовленную женщинами неопределённого возраста в платках, словно тени, мелькающими по всему лагерю, быстро привыкнув к тому, что из тарелки можно извлечь червя или съедобную жирную личинку. О побеге Кассия думала, но как-то абстрактно. Её привезли в лагерь на джипе, с завязанными глазами, а бежать в джунгли наугад – это означало либо быть сразу схваченной, либо погибнуть от голода и самой стать обедом для диких зверей. Её плен мог стать бесконечным, но однажды в лагере появился новый боевик. Судя по тому, как переполошились кхмеры, он пришёл пешком и незаметно миновал ловушки полпотовцев. Однако он не был героем на белом коне и даже Рэмбо, явившимся за пленной принцессой. С искренней радостью кхмеры хлопали его по плечу, когда суматоха улеглась, и немного завистливо разглядывали вооружение. Боевик называл их по именам, сожалел о погибших… а ночью, наплевав на запрет Че Дуна, пришёл в палатку Кассии.
Женщина проснулась от ощущения прижатой к её рту ладони – сухой и на редкость чистой. Не раздумывая, она ударила кулаком в смутный, бледный овал лица. Услышав стон, бросилась к выходу, намереваясь позвать на помощь.
– Кассия, идиотка… – сдавленно прохрипела тень.
У пленницы кхмеров разом отнялись и руки, и ноги, мягким желе она сползла на пол.
– Кто ты? – прошептала чуть слышно и подползла поближе, стараясь наощупь определить, жив ли ещё нападавший. Стальная рука обвила её талию.
– Я говорил, что верну долг тебе, – на чистейшем английском отозвался агрессор.
Кассия подумала, что могла бы лежать так, размазавшись по его груди, вечно.
– Айк Сентуриа, каким тебя сюда принесло ветром?
– Лучше бы знать, какой ветер может нас обоих отсюда унести, – целуя её висок, задумчиво философствовал наёмник.
– Ты сошёл с ума! – сердито проговорила Кассия. – Зачем ты рискуешь собой…
– А ты? – тут же вопросом отбил подачу Айк.
Голос Кассии звучал грустно:
– Но ты же можешь погибнуть. Впрочем, – в её тоне появились неприятные жёсткие нотки, – мистер Великий Убийца не должен этого опасаться, не так ли? Он способен пройти через моря, горы и джунгли, чтобы из-за угла, незаметно пристрелить ничего не подозревающего человека…
– Кассия, детка, не надо этого, – мужские пальцы легли на её рот. – Каждый сам выбирает свою тропу в жизни, и далеко не всегда она бывает прямой. Да, я наёмник, убийца, но именно такой человек может тебя сейчас вытащить из этого ада. Таков мой долг перед тобой.
Кассия отвернулась, пытаясь справиться со своим учащённым дыханием. Голос её прозвучал значительно суше:
– Да, это твой долг. Выполни его и исчезни.
– Хорошо, – с поразительным равнодушием Айк осмотрел её и встал. – Ну, до завтра.
– Завтра – праздник Рождающейся Луны, – напомнила Кассия.
– Да, – Айк кивнул. – По этому поводу все напьются, и даже часовые. Прекрасная будет ночь для побега.
Больше нечего было ждать, и он ушёл.
